Прикладное преводоведение призвано обеспечить непосредственную переводческую практику. Его задачей является разработка и усовершенствование разного рода пособий для переводчиков: толковых, одноязычных и двуязычных словарей, лингвострановедческих словарей, справочников переводчика.
Гуманитарное осмысление перевода
В различные исторические эпохи крупные деятели культуры включали проблемы, связанные с переводом, в контекст своих исследований. Лингвисты, литературоведы, писатели, пытались осмыслить процесс перевода в духе своего времени. Они занимались также и выяснением причин специфики и смены взглядов общества на перевод, исследованием причин и своеобразия развития переводческой теоретической мысли. Сюда же можно отнести и труды, посвященные философии перевода, осмыслению эстетической ценности перевода.
История перевода
Свою историю имеет как практика перевода, так и его теория. Поэтому в рамках этого направления всегда исследуются и взгляды на перевод, и сами результаты перевода. История перевода прежде всего изучает следующие вопросы:
1) История перевода как рода деятельности от истоков до наших дней. Роль перевода для различных исторических эпох.
2) Национальные истории перевода.
3) История переводческих взаимосвязей различных культур.
4) История культурного освоения через перевод отдельных произведений, творчества отдельных авторов, отдельных жанров, целых литературных направлений.
5) Анализ и оценка отдельных переводческих достижений.
6) Творчество отдельных переводчиков.
9. Дидактика перевода
Дидактика перевода включает в себя как теоретические разработки по методике преподавания перевода, так и практические пособия, опирающиеся на эти теоретические основы. Она учитывает все научные достижения описанных выше направлений переводоведения. Дидактика перевода развивается в тесном контакте с психолингвистикой, методикой преподавания иностранных языков, а также с общей дидактикой (теорией обучения). Ее задачей является построение оптимальной модели обеспечения переводческой профессиональной компетентности. (1; 47-51)
Если рассматривать теорию перевода в историческом срезе, то оказывается, что суть ответов на ее вопросы была неразрывно связана с запросами общества и его взглядами на перевод.
1.2. Из истории перевода и переводческой мысли
История перевода знакомит нас с существованием двух тенденций, двух типов передачи иноязычного текста, представляющих крайнюю противоположность по отношению друг к другу. Встречаются они и в античном мире, и в средние века, и в новое время. Это: 1) перевод. Основанный на тенденции к дословному воспроизведению языка оригинала – в ущерб смыслу целого и в ущерб языку, на который текст переводится, и 2) перевод, основанный на стремлении отразить «дух», смысл подлинника и соблюсти требования своего языка. В качестве примеров первого типа обычно называют некоторые переводы Библии, а также некоторые переводы философских трудов Аристотеля. Буквальность перевода в этих случаях проистекала не столько из осознанного теоретически принципа, сколько из пиетета, «священного трепета» перед библейскими текстами, равно как и из лингвистической наивности большинства переводчиков этого периода, непонимания ими всей степени расхождения между языками, из предположения, что один язык можно механически приноровить к другому. Отсюда многочисленные ошибки в переводе отдельных слов, синтаксическая запутанность, нарушение норм языка, на который делался перевод. Эти нарушения вызывали некоторую критику и отпор со стороны приверженцев противоположного способа перевода. (8; 24-25)
1.2.1. Перевод в древности и в эпоху античности
Нет сомнения, что первые контакты между народами, говорящими на разных языках, были устными. Перевод, очевидно, довольно долго существовал без письменной фиксации. Свидетельств о переводе бесписьменной поры почти нет, но исторические данные о контактах между народами даже в самые древние времена позволяют предполагать, что устный перевод появился задолго до возникновения письменности. Древнейшее из известных изображений переводчика – на древнеегипетском барельефе – относится к III тыс. до н. э. Первые документальные памятники перевода в Египте относятся к XV в. до н. э. Это переводы дипломатической переписки с древнеегипетского языка на аккадский клинописью. К XIII в. – эпохе наивысшего расцвета Древнего Египта в царствование Рамзеса II – относится наибольшее количество памятников перевода: дипломатических и договорных текстов. Новая волна переводов приходится на эпоху завоевания Египта Александром Македонским, так как местное население не знало греческого языка, который был введен как официальный. Первый переводчик, известный по имени, - тоже египтянин, верховный жрец в Тинисе Анхурмес (XIV в. до н.э.).
Культура перевода была также высока и в Древнем Шумере. Здесь еще к концу III тыс. до н.э. использовалось письмо в виде клинописи. Шумер на раннем этапе своей истории попал под аккадское владычество, но сохранил культурное главенство. Сохранились шумеро-аккадские словари, грамматические пособия, а также параллельные списки выражений на этих двух древних языках. Сохранилось и самое первое в истории человечества упоминание о переводчиках на глиняных табличках XXIII в. до н.э.
Становление аккадской литературы Вавилона целиком базируется на переводческой деятельности. В основе многих известных произведений – переводы шумерских текстов.
Имеются сведения и о переводческой деятельности в древнем Хеттском государстве (XVIII – XIII в. до н. э.). Начиная с XV в. здесь выполнялись письменные переводы, которые представляли собой вольные переложения с элементами адаптации. До нас дошли шумеро-аккадо-хеттские словари. Судя по памятникам и косвенным свидетельствам, здесь существовала как культура буквального (пословного) перевода так и культура вольной обработки исходного текста. Шумерская литература оказала существенное влияние на древнееврейскую и древнегреческую культуру.
Древнегреческая цивилизация мало подпитывалась воздействиями извне и ощущала себя как самодостаточная. Поэтому известные переводы на греческий относятся лишь к позднему периоду Древней Греции, и к тому же найдены на завоеванных территориях. Так, в Александрии в 285-243 гг. до н. э. был осуществлен перевод Библии на греческий язык, выполненный еще в рамках старой, дохристианской традиции, т. е. с изрядной долей адаптации и пересказа.
В Древнем Риме же переводом пользовались широко, причем преобладал перевод с иностранных языков, сыгравший значительную роль в формировании римской культуры эпохи античности. Наибольший объем переводов приходился на долю греческого языка. Родоначальником перевода письменных памятников и зачинателем римской литературы считается грек Луций Ливий Андроник (ок. 275-270 гг. до н. э.). Он перевел на латынь «Одиссею» Гомера и разработал различные приемы адаптации греческих произведений к римской действительности и культуре. С помощью транскрипции он вводил в текст латинского перевода греческие слова, обозначающие экзотические реалии. Известно 12 названий греческих комедий и трагедий, переведенных Андроником. Он может считаться родоначальником того метода адаптационного перевода, который впоследствии широко применялся римскими переводчиками.
К концу II в. до н. э. формируется литературный латинский язык, во многом благодаря многочисленным переводам с греческого. Примерно к этому же времени относятся и первые теоретические соображения о переводе. Они принадлежат знаменитому оратору, философу и политическому деятелю Марку Туллию Цицерону (106-43 гг. до н. э.), который считал, что дословный, буквальный перевод – свидетельство языковой бедности и беспомощности переводчика. Он призывал сохранять не форму, но смысл произведения, подбирая слова «не по счету, а как бы по весу»; следовать законам языка перевода; ориентироваться при выборе соответствий на читателя или слушателя – т. е. считал важной установку на конкретного реципиента.
1.2.2. Перевод в эпоху Средневековья
Христианство принесло с собой Священное писание – священный текст, к которому люди уже не могли подходить с прежними, античными мерками. Текст этот, данный Богом, почитался, как святыня. Почитание текста Священного писания основывалось на почитании Слова, которое воспринималось как наименьшая возможная частица, прямо связывающая человека с Богом. Это средневековое европейское восприятие текста дает ключ к пониманию средневековой теории перевода. Слово рассматривалось как образ вещи. Поэтому переводчик обязан был четко и последовательно, без изъятий, отображать каждое слово, иначе он исказит саму реальность. В этом заключалась лингвофилософская основа теории перевода Средних веков – теории буквального (пословного) перевода. Средневековый переводчик заботился не о мастерстве перевода, точности передачи содержания и понятности переведенного текста, а о том, чтобы он соответствовал доктрине христианского вероучения. При этом непонятность содержания усиливала мистическое религиозное чувство и соответствовала непознаваемости основных христианских истин. Переводчик стремился ощущать себя рабом перед Божественным текстом. Таким образом, при пословном принципе в переводных текстах отражалась структура и словообразовательные модели языка оригинала. Перевод делался с древнееврейского через язык-посредник – греческий или латынь. Однако переводчики иногда заменяли детали библейского антуража на местные, например, в поэтическом переложении библии на древнесаксонский язык пустыня заменена лесом, т. е. применялась адаптация, уже известный переводчикам прием. Ее целью было облегчить восприятие текста, чтобы донести до паствы слово Божие. Эти две противоположные тенденции относились в основном к письменному и устному переводу соответственно.
В 1130 г. в испанском городе Толедо была организована школа переводчиков с арабского языка, переводчики которой наряду с литературными произведения переводили труды по философии, астрономии, медицине. В Толедской школе практиковался двуступенчатый метод перевода, явно заимствованный из восточных культур: один переводчик устно переводил с арабского языка на испанский читаемый вслух текст, второй тут же устно переводил его на латынь, а третий – записывал результат. При таком двуступенчатом устном переложении текста корректирование неточностей и толкование неясных мест происходило в процессе перевода. Переводы получались не буквальными, но очень близкими к подлиннику.
1.2.3. Перевод в Европе XIV - XIX вв.
В эпоху Возрождения отношение к переводу постепенно менялось, по мере того как менялось отношение человека к самому себе, Богу и окружающему миру. Увеличивается популярность светской переводной литературы. Священный трепет перед текстом начинает постепенно сменяться интересом к его содержанию. При переводе уже принимается во внимание своеобразие языков. Появляется взгляд на текст как на нечто организованное по правилам определенного языка. Зарождается художественная литература, что стимулирует развитие перевода. Данте, Петрарка, Боккаччо переводятся на все основные европейские языки.
Новое поколение светских переводчиков XV – XVI вв. единодушно высказывается в пользу перевода, точно передающего подлинник по смыслу и соблюдающего нормы родного языка. Вместе с тем оживляется и расцветает старинная традиция культурной адаптации.
Церковь в эпоху Возрождения, ужесточает борьбу за свою чистоту, которую она в частности связывает с пословной теорией перевода, основанной на иконической природе языкового знака. Боясь утратить свое прежнее влияние, церковь запрещает перевод Библии на народный язык как «еретический». Несмотря на это, уже в XIV в. предпринимаются первые попытки изложить текст Библии народным, общедоступным языком. Настоящий перелом в истории перевода связан с именем Мартина Лютера (1483 – 1546), немецкого священника и теолога, предложившего принципиально новый перевод Священного писания. Призывая соблюдать каноническую чистоту и точность передачи содержания подлинника, Лютер призвал делать язык перевода таким, чтобы он был понятен и знаком любому человеку, т. е. ориентироваться на нормы общенародного языка. Новые принципы перевода, направленные на полное понимание текста и переводчиком, и читателем, очень быстро распространились на перевод Библии с латыни в других странах Европы, а затем и на перевод других христианских и светских текстов.
В XVII в. рекатолизация приводит отчасти к возвращению авторитета пословного принципа, но он уже не единственный. Лютеровская концепция продолжает распространяться.
В конце XVII в. в европейских литературах определяются принципы перевода, согласно которым текст должен соответствовать эстетике классицизма. В предисловии к своему переводу «Дон Кихота» Сервантеса на французский язык Флориан достаточно четко формулирует эти требования: «Рабская верность есть порок… В «Дон Кишоте» встречаются излишки, черты худого вкуса – для чего их не выбросить?.. Самый приятный перевод есть, конечно, и самый верный». (8; 28) В результате исчезало всякое авторское и стилистическое своеобразие подлинника. Разумеется, такая точка зрения разделялась не всеми. Но даже англичанин А.Ф. Тайлер, выдающийся теоретик перевода, в своем «Опыте о принципах перевода» (1791), требуя точности при передаче авторского стиля, признавал правомерным внесение существенных изменений в подлинник. В частности, его приукрашивание.
В конце XVIII в. отчетливо проявляются признаки нового отношения к тексту и к его переводу. Люди постепенно начинают ощущать свою национальность, их начинают интересовать собственная история и собственное творчество. Это изменение отношения к оригиналу позже очень точно выразил Пушкин: «От переводчиков стали требовать более верности и менее усердия к публике – пожелали видеть Данте, Шекспира и Сервантеса в их собственном виде, в их народной одежде». (8; 29) Лютеровская концепция открывала переводчику все ресурсы родного языка, которые все больше расширялись благодаря письменному оформлению фольклора. К тому времени складывается и оформляется художественная литература как особый тип текста. Текст теперь воспринимается в первую очередь как национальное достояние. Переводчики эпохи романтизма не стремятся сохранить все слова подлинника. А для воссоздания национального своеобразия они все больше начинают пользоваться транскрипцией и транслитерацией экзотизмов, а также языковыми средствами собственного фольклора.
Благодаря настоящему расцвету переводческого творчества в XIX в. создается единое общеевропейское культурное пространство, в которое равноправно интегрируется и Россия, и возрастает социально-культурная значимость перевода. Одним из знаменательных событий 80-х гг. стало принятие Бернского соглашения, в соответствии с которым впервые в истории закреплялось авторское право на текст перевода.
1.2.4. Перевод в России до XVIII в.
Основные тенденции и закономерности истории перевода в России совпадают с западноевропейскими, но есть и черты своеобразия, присущие именно русской истории перевода.
Истоки российской истории перевода, запечатленной в письменных памятниках, относятся к поре принятия христианства и появления на Руси письменности. Как и у всех европейских народов, абсолютным приоритетом начиная с X в. пользуется теория пословного перевода, основанная на иконическом восприятии словесного знака и особом статусе текста Библии, который и заложил традицию пословного перевода других текстов. В домонгольском письменном наследии русской литературы 99% памятников – переводы, по обилию переводов Русь превосходит все славянские государства. Большую их часть составляют переводы сочинений церковных деятелей со среднегреческого языка на старославянский. Наряду с христианской литературой в XI – XIII вв. переводятся произведения вполне светские. Особую славу завоевала «Иудейская война» Иосифа Флавия. Историография, написанная ярким, образным языком, имеющим тенденцию к ритмизации, переведена в традициях, напоминающих римские, – с существенными отступлениями от принципов пословного перевода. Переводчик выдерживает симметрию построения фразы, передает метафоры, т. е. ориентируется на передачу стиля подлинника. Естественный порядок слов свидетельствует о том, что переводчик стремился не искажать языка перевода и сделать текст понятным для читателя. Кроме того, переводчик повышает эмоциональность и динамизм повествования, для чего вносит в текст некоторые добавления. Таким образом, в киевский период российской истории перевода помимо пословного перевода успешно используется традиция вольного переложения подлинника.
В XIV – XVII вв., в московский период, на смену теории пословного перевода приходит грамматическая теория. Акцент переносится на структурное своеобразие языка оригинала.
Утверждение грамматической концепции перевода связано с деятельностью Максима Грека, ученого монаха, прибывшего в Москву из Греции в 1518 г. по приглашению Василия III и ставшего крупнейшим деятелем книжного просвещения на Руси. Он считал, что переводчик должен быть высокообразованным, знать грамматику и риторику, уметь анализировать подлинник и, следуя пословному принципу, учитывать при выборе слова конкретный контекст и общий стиль произведения. Симеон Полоцкий (1629 – 1680) окончательно провозгласил грамматический принцип перевода, представляя в Москве культуру западноевропейского типа. В его трактовке языка оригинала подчеркивается важность понимания его грамматической структуры и никакого значения не придается связи между языковым знаком и его божественным прообразом.
1.2.5. Перевод в России XVIII – XIX вв.
В петровскую эпоху Россия получила возможность прямого контакта с европейскими странами и начала реорганизовываться по европейскому образцу, в результате чего возрастал объем и расширялся диапазон переводов. Если раньше руководство процессом перевода шло в основном из монастырей, то теперь появился сильный конкурент – государство. Петр считал высокое качество переводов делом государственной важности. Особая его забота о переводах специальных текстов отразилась в указе от января 1724 г., который фактически устанавливал строгие рамки переводов и переводческого труда. Петр способствовал также изданию переводов художественной литературы.
Переводам эпохи Просвещения и классицизма в России свойственны те же тенденции, что и в европейских странах. Особенно важен в то время был вклад, который внесли в развитие перевода крупные деятели русской культуры: Тредиаковский, Ломоносов, Кантемир. Просветительскую миссию перевода в России иллюстрирует тот факт, что именно благодаря переводу Кантемиром в 1740 г. трактата Б. Фонтенеля «Разговор о множестве миров» россияне познакомились с системой Коперника. Просветительство Ломоносова не ограничивалось обогащением русской литературы переводными книгами. Он также уделял много времени рецензированию чужих переводов. Екатерининская эпоха переносит акцент на художественную прозу. Екатерина II активно поддерживала переводческую деятельность, переводила сама и назначила 5 тыс. рублей на ежегодную оплату переводчиков.
Огромный вклад в перевод и в обогащение русского языка путем заимствований внесли Н.М. Карамзин (представил читателю более 70 авторов), Г.Р. Державин и А.Н. Радищев.
XIX в. называют «золотым веком русской литературы». С не меньшим основанием его можно назвать золотым веком художественного перевода в России. В русле романтического направления утвердилась новая техника перевода. Романтизм заставил переводчиков заботиться прежде всего о передаче национального колорита подлинника. Лучшей иллюстрацией романтического перевода могут служить переводы Пушкина, передававшие, помимо национальной специфики, литературно-исторический и индивидуально-авторский стиль оригинала.
Большинство же русских переводчиков начала XIX в. решали более скромные задачи, среди которых передача национальной специфики хоть и доминировала, но сопровождалась интеграцией экзотических компонентов в собственный стиль автора перевода. Прежде всего это касалось переводчиков, создававших и собственные яркие произведения, среди которых безусловно выделяется В.А. Жуковский. Именно он познакомил русского читателя с крупнейшими поэтами европейских стран. Однако, будучи наследником традиций классицизма в переводе, особенно ярко представленных в переводах Г.Р. Державина, Жуковский обращался с подлинником достаточно вольно и во многом русифицировал его. В его переводах проявляется и черта романтического перевода – осознание собственной творческой индивидуальности, поэтому в переводе он всегда субъективен и не стремится скрывать свое видение мира. Аналогичный подход мы находим и в переводах М.Ю. Лермонтова, а также Л.Н Толстого и Ф.М. Достоевского.
Единственным стойким апологетом буквального перевода выступал А.А. Фет. Однако на деле такой перевод приводил к многочисленным ошибкам.
В дальнейшем развитии переводческого мастерства в России укрепляются и развиваются разнообразные приемы, позволяющие передать национальное своеобразие подлинника, но переводчики еще не находят средств для передачи игры слов, ритма прозы, диалектальной окраски. Развивается и критика перевода, вклад в которую вносят статьи Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева. Однако технике перевода все еще уделяется мало внимания, что объясняется недостаточным уровнем лингвистических знаний.
1.2.6. Перевод в XX в.
Уже к концу XIX в. появляются симптомы, знаменующие новый период в развитии теории и практики перевода. В России и в других европейских странах потребность в переводе в этот период чрезвычайно велика. Почти во всех европейских языках к началу XX в. установилась и официально закрепилась литературная письменная норма языка. Она способствовала окончательному формированию тех типов текстов, которые основываются на норме, в первую очередь – научных и научно-технических. Благодаря этому произошел качественно важный скачок в практике перевода, отражающий новое представление о его эквивалентности. Однако на художественном переводе доминирование литературной нормы отразилось таким образом, что безусловное следование ей уменьшало возможности передачи индивидуального стиля автора и национального своеобразия произведениями.
Помимо доминирующего принципа ориентации на литературную норму в русской переводческой практике прослеживаются также традиционный путь передачи национального своеобразия и формальных особенностей оригинала, ярко проявляющийся в переводах А. Блока и И. Анненского, и неоромантический путь поэтов-символистов, приспосабливающих переводимые произведения к своему стилю, характерным примером которого служит переводческое творчество К. Бальмонта.
Необычайно возросший объем переводов в начале века и накопленный в результате богатейший практический опыт привели в дальнейшем к формированию теории перевода.
В этой связи нельзя не упомянуть имена переводчиков, внесших неизмеримый вклад в переводческую практику. В первую очередь следует назвать М.Л. Лозинского, который прочно утвердился как переводчик-профессионал. В принципах перевода, которым он следовал, можно увидеть глубинную связь со школой Максима Грека. Эти принципы, безусловно, совпадали со взглядами А.В. Федорова, вырабатывавшего в те годы концепцию полноценности перевода. Лозинский считал, что переводу должен предшествовать этап основательной филологической обработки текста. Помимо изучения история создания текста, его языковых особенностей, фигур стиля оригинала, Лозинский занимался предварительным изучением вариативных возможностей русского языка, составлял ряды синонимов, собирал варианты построения метафор, выстраивал модели пословиц. Он одним из первых начал уделять особое внимание исторической дистанции текста, определив для себя лексическую архаизацию как одно из средств ее воссоздания. Среди переводимых им авторов были Шекспир, Данте, Лопе де Вега, Корнель, Ромен Роллан и многие другие.
Иным принципам перевода следовал Б.Л. Пастернак. Он был одним из русских поэтов и писателей, ставших переводчиками отчасти поневоле, поскольку их не публиковали как авторов. Для них переводы были иногда единственной возможностью реализовать публично свою творческую индивидуальность, с чем, вероятно, связана большая вольность при переводе. Для Пастернака-переводчика историческая дистанция не существовала: лексике подлинника он подбирал более современные соответствия, в которых был узнаваем лексикон его собственных произведений. Литературное произведение в переводе Пастернака, написанное современным читателю языком, становилось злободневным, максимально приближало вечные темы к человеку XX в.
Особым феноменом 30-х гг. была деятельность С.Я. Маршака. Он разработал идею коллективного перевода и создал творческий семинар. Эта идея не очень оправдала себя, но сам принцип оказался важнейшим средством воспитания переводчиков художественной литературы. К школе Маршака относится и выдающийся переводчик следующего поколения В. Левик.
Перед войной в СССР публикуются некоторые труды по теории перевода, в частности книга К.И. Чуковского «Высокое искусство», до наших дней не утратившая своей актуальности и популярности, поскольку привлекает широкие круги читателей к проблемам перевода. Вместе с тем в 30 – 40-е гг. интенсивно развивается теория научно-технического и военного перевода. Среди первых работ можно назвать два учебника: «Техника перевода научной и технической литературы с английского языка на русский» М.М. Морозова (М., 1932-1938) и «Теория и практика перевода немецкой научной и технической литературы на русский язык» (2-е изд., 1937-1941) А.В. Федорова. За ними последовал ряд аналогичных пособий, в которых указывались типичные признаки научно-технических текстов и распространенные, также типичные лексические и грамматические соответствия. Это был закономерный этап на пути формирования теории перевода, поскольку тексты такого рода легче всего поддаются формализации.
В начале 50-х гг. намечается разграничение подхода к различным видам перевода, что приводит к противопоставлению лингвистического и литературоведческого направлений в переводоведении. Новаторскими в этой связи стали две работы: статью Я.И. Рецкера «О закономерных соответствиях при переводе на родной язык» (1950), где использовался материал как художественных, так и нехудожественных текстов, а также книга А.В. Федорова «Введение в теорию перевода» (1953), где автор однозначно высказывается в пользу лингвистического подхода.
После смерти Сталина снимается запрет с имен крупных западных писателей, и переводчикам открывается новое поле деятельности и новые языковые ресурсы.
Литературоведческий подход применялся переводчиком И. Кашкиным. Он призывал переводчиков не опираться на букву подлинника, а заглянуть в затекстовую реальность и, исходя из нее, написать свой текст. Идея Кашкина близка к основному принципу концепции динамической эквивалентности, хотя он не формулировал ее лингвистические и, тем более, теоретические основы
В 60-х гг. в России, как и в других странах, разрабатываются общие и частные проблемы перевода с привлечением понятий теории коммуникации и – в последние годы данных лингвистики текста. Донаучный период в переводоведении завершается, и эта наука постепенно обретает объективные основы. Труды А.В. Федорова, Я.И. Рецкера, А.Д. Швейцера, Л.С. Бархударова, В.Н. Комиссарова, В.С. Виноградова, Р.К. Миньяр-Белоручева и многих других способствовали окончательному оформлению переводоведения как научной дисциплины. (1; 52-125)
1.3. Проблема переводимости
Сомнения в принципиальной возможности осуществления полноценного перевода начали высказываться уже в эпоху Возрождения, прежде всего поэтами и в основном применительно к переводу поэзии. Так, Данте Аллегьери в своем трактате «Пир» писал: «Пусть каждый знает, что ничто, заключенное в целях гармонии в музыкальные основы стиха, не может быть переведено с одного языка на другой без нарушения всей его гармонии и прелести». (8; 26) Не менее пессимистическое отношение к переводу выражал и Сервантес, сравнивая перевод с фламандским ковром с изнанки: «фигуры, правда, видны, но обилие нитей делает их менее явственными, и нет той гладкости и нет тех красок, которыми мы любуемся на лицевой стороне». (Там же)
Как уже было отмечено, в эпоху Просвещения люди, подошедшие к новому этапу самосознания, начинают осознавать свою национальность. Возникает интерес к фольклору и, естественно, появляются попытки перевода, нацеленного на сохранение национального своеобразия. В то же время различия в языках разных народов, которые увязывались воедино с их историей и культурой, дали толчок сравнительным лингвистическим исследованиям. Появилось сравнительное языкознание. Научные выводы о специфике языков в этот период, а также романтические представления о языке как живом организме смыкались с представлениями об уникальности каждого народа, выраженной в его «ментальности», которая, в свою очередь, есть проявление «духа» народа. Каждый народ, согласно рассуждениям одного из основоположников сравнительного языкознания Вильгельма Гумбольда, мыслит и чувствует по-разному, что отражается в его языке; язык же, в свою очередь, воздействует на человека активно. Получается такая специфика, которую вряд ли можно передать средствами другого языка.
В результате таких рассуждений в конце XVIII в. укрепляется сомнение в возможности перевода. Наиболее категорично это сомнение формулирует именно Вильгельм Гумбольд: «Всякий перевод безусловно представляется мне попыткой разрешить невыполнимую задачу. Ибо каждый переводчик неизбежно должен разбиться об один из двух подводных камней, слишком точно придерживаясь либо своего подлинника за счет вкуса и языка собственного народа, либо своеобразия собственного народа за счет своего подлинника. Нечто среднее между тем и другим не только трудно достижимо, но и просто невозможно». (8; 31) Эту позицию также разделяли А. Шлегель и другие романтики. Такой взгляд был первой констатацией того, что перевод не может быть полной копией оригинала, и потери здесь неизбежны.
На русской почве идеи Гумбольда были подхвачены выдающимся лингвистом А.А. Потебней (1835 – 1890). Потебня подчеркивал, что языки принципиально ассиметричны. Это проявляется в лексико-грамматических и эмоционально-стилистических структурах, которые могут быть выражены посредством отдельных слов или их сочетаний, что и отличает один язык от другого. Слово одного языка не совпадает со словом другого, еще менее вероятно совпадение сочетаний разнящихся между собой слов. В итоге исчезает, по выражению Потебни, «соль» этих слов. Поэтому непереводимы, в частности, остроты. Более того, лишенные своей словесной формы, не совпадают также мысли оригинала и его перевода.
В новое время точка зрения Гумбольда на переводимость получила развитие в неогумбольдианской философии. В 1930-х гг. в США была разработана теория, согласно которой структура языка определяет структуру мышления и тот способ, каким человек, говорящий на данном языке, познает окружающий его мир. Авторы этой теории, иначе называющейся гипотезой лингвистической относительности, Э. Сепир (E. Sapir) и Б. Уорф (B. Whorf). (6; 19-20) Б. Уорф, наблюдая культуры и языки американских индейцев, выдвигает гипотезу, что представления людей обусловлены категориями их языка и существует связь между нормами культуры и структурой языка. Согласно данной концепции, особенности каждого языка влияют на особенности мышления людей, пользующихся этим языком, в результате чего содержание мысли, выраженной на одном языке, в принципе не может передано средствами другого языка.
Подобные воззрения на возможность перевода можно обобщить в виде концепции непереводимости. Однако эта концепция никогда не была доминирующей в исследованиях перевода, поскольку противоречила самой практике перевода. Пусть с какими-то ограничениями, но переводы все-таки осуществлялись, что доказывало принципиальную возможность перевода. Уже в начале XIX в. Гете писал: «Существует два принципа перевода: один из них требует переселения иностранного автора к нам, - так, чтобы мы могли увидеть в нем соотечественника, другой, напротив, предъявляет нам требование, чтобы мы отправились к этому чужеземцу и применились к его условиям жизни, складу его языка, его особенностям». (8; 33) Из этого высказывания следует, что те две опасности, которые, по Гумбольду, подстерегают переводчика на его пути, для Гете есть два принципа перевода, которые в равной мере имеют право на внимание. Эти два принципа вполне примиримы во всяком переводе. Более того, всегда существует возможность их гармоничного сочетания.
Основанием концепции полной переводимости является тот очевидный факт, что для всех народов реальная действительность в принципе едина и, следовательно, более или менее полно отражается во всех языках. Значит, всякое описание действительности на одном языке может быть перевыражено средствами другого языка благодаря наличию в этих языках одинаковых понятийных категорий. Исходя из этого некоторые ученые отстаивают концепцию полной переводимости.
Любой переводчик был бы рад приветствовать эту концепцию и подписался бы под ней обеими руками, если бы из собственной практики не знал, что применим этот принцип далеко не всегда. С.А. Семко и его коллеги в качестве примера говорят о бесполезности перевода «Капитала» К. Маркса на языки племен, недавно «открытых» в джунглях Амазонки. На данном этапе общественно-политического, экономического (в том числе и с точки зрения развития науки и техники) и социо-культурного развития этих племен, при существующем разрыве в уровне развития этих народов и народов, скажем, европейских, перевод сложного экономического произведения с немецкого языка на туземный язык вряд ли возможен. Это указывает на относительный характер переводимости на каждом данном историческом отрезке. Достижению более полной переводимости способствуют два основных фактора. Во-первых, это само развитие народов, влекущее за собой развитие национальных языков, из взаимообогащение и взаиморазвитие. Во-вторых, увеличение контактов между народами способствует более глубокому пониманию народами друг друга, что, в свою очередь, приводит к выравниванию национальных менталитетов, к восприятию народами тех понятий, которые существуют у других этносов.
Вышеизложенное может служить основанием концепции неполной (ограниченной, относительной) переводимости. Эта концепция опирается также на утверждение о том, что в процессе коммуникации информация передается лишь частично. Ю. Найда отмечает, что потери некоторой части информации не должны служить основанием для сомнений в возможности перевода. (6; 114-120)
И.С. Алексеева приводит обоснование принципа относительной переводимости, предлагаемое В. Колллером: «Взаимообусловленная связь: язык – мышление – восприятие действительности – представляется динамичной и постоянно меняющейся… С помощью методов перевода заполняются пробелы в системе ПЯ. Следовательно, переводимость не только относительно, но и всегда прогрессивна: переводя, мы одновременно повышаем переводимость языков». (1; 134)
1.4. Компоненты содержания
1.4.1. Инвариант перевода
Приняв концепцию относительной переводимости, естественно задаться вопросом, что именно из содержащейся в оригинале информации при переводе сохраняется с большей вероятностью, и что – с меньшей, и есть ли возможность увеличить эту ве