У нас все‑таки получился родственный обед! С Алениными родственниками. Ну, Алена, ну погоди!
Полина
Ну, это просто вообще! Представляете, когда мы к ним пришли, у них был такой вид, как будто они только что встали с постели!.. Он такой нордический тип, но с интеллектом на лице. Такая очень жесткая, очень мужская красота. И обаяние – такое большое обаяние бывает у человека, который меньше всего на свете хочет быть обаятельным.
Она… Она сказала «звала Полиною Прасковью»… Зачем она это сказала?! Хотела меня уколоть? Обидеть?
На пороге мы вручили ей конфеты, ему коньяк, недорогой. Лучше бы мы принесли «Jonnie Walker», купленный в аэропорту в Нью‑Йорке, чтобы произвести правильное впечатление. Но я же не знала, что он такой!..
О’key, я… на самом деле я даже не знаю, с чего начать. Что я никогда не бывала в таком смятении? Это не будет слишком?
У них собака, черный боксер, и жирный кот. Терпеть не могу, когда люди носятся со своими животными. Собаку и кошку представили нам как членов семьи: Лев Евгеньич увлекается поэзией и сосисками, Савва Игнатьич очень хозяйственный. Она удивилась, что я не помню, откуда эти имена. Что, из старого фильма?.. Я вообще не понимаю любви к советским фильмам и другим приметам из прошлого. Какая‑то убогость!
Я уже сказала, он – такой нордический тип, но с интеллектом на лице. Я уже сказала – такая очень жесткая, очень мужская красота. Рост около метра девяносто, потрясающая фигура. Что еще?.. Хриплый низкий голос, модная легкая небритость. Сложно как следует описать его взгляд: пытливый, застенчивый? Спрошу у Максима, он так хорошо описывает все. Равнодушно‑застенчивый?.. Улыбка тоже равнодушно‑застенчивая, ну и еще сексуальное обаяние, – как говорится, бывают мужики, которым сразу хочется дать.
|
|
На лице у хозяйки было выражение, как у кошки, наевшейся сметаны, такое лицо бывает у женщины после удачного секса. Но может быть, у них не всегда все так хорошо?.. Может быть, у них, к примеру, целый месяц ничего не было, а как раз перед нашим приходом было?..
Она внешне вообще совершенно обычная, – честное слово, это объективно. Такая болтунья, в стиле «сразу всем подружка». Улыбалась, словно мы ее лучшие друзья. Ну, наверное, кто‑то называет это обаянием. О’key, по‑моему, когда у женщины на лице написано все, что она в данный момент чувствует, это не обаяние, а дешевый шарм.
Джинсы на ней – фирмы «Seven», стоят триста долларов, таких никогда не бывает на распродажах. Я бы тоже могла себе это позволить, но ведь я сама зарабатываю. Серьги старинные, а кольцо современное, с большим бриллиантом. Бриллианты вместе с джинсами во всем цивилизованном мире считается дурным тоном!
И ко всему этому копеечная футболочка с Эйфелевой башней, из тех, что продаются в сувенирных лавках. Футболка была надета на левую сторону. Наверное, она схватила ее, услышав звонок, и закричала «скорей, скорей!». Мне было неприятно это представлять.
В прихожей висело шелковое пальто «Dolce & Gabbana», на одной ручке болталась сумка «Prada» (минимум шестьсот долларов, если сейлы). Я тоже могла бы себе позволить сумку «Prada», но я трачу деньги разумно. Например, я обычно покупаю обувь на распродаже, уцененную со ста долларов до 39, 99, а один раз купила за 220 долларов туфли «Mephisto». Это была невероятная цена для туфель, но фирма гарантирует, что кожа вечная, а замена подошвы положена со скидкой. Эти «Mephisto» я носила восемь лет, а недавно заказала новую подошву за 80 долларов, со скидкой, – я все так делаю, разумно. Но сейчас мне стало неприятно, что у нее висит «Prada», да еще с оторванной ручкой, как будто ей наплевать, что сумка стоит минимум шестьсот долларов! Как будто все то, чего я добилась в Америке таким трудом, – ерунда!
|
|
Он смотрел на нее влюбленными глазами. А на нас – с такой тоской, что во мне сразу все вспыхнуло, я как загорелась!.. У меня так бывает – очень сильное возбуждение, когда во что бы то ни стало нужно произвести впечатление. И я вдруг ужасно захотела, чтобы он посмотрел на нее равнодушно, а на меня с интересом. И еще мне вдруг ужасно захотелось, чтобы этот красавец оказался – бедным. Тогда он не был бы таким уж моим безупречным идеалом, и я могла бы не расстраиваться и сказать себе – да, он потрясающий мужик, но не successful[2], не состоялся, и значит, он не такой уж идеал, и он мне вообще не нужен.
А как у них в России понять, какое у кого материальное положение?.. В Америке уже по тому, где находится жилье, все понятно. А здесь как определить?
Квартира у Невского. Но может, вообще досталась от бабушки.
Одежда дорогая. Но в России особое отношение к одежде, дурацкое, я же помню, как у девочек было три рубля до стипендии, но зато самые дорогие сапоги…
Машины. Около подъезда стоят две машины – «Range Rover» и «Lexus», наверное, это их, но дорогие машины тоже ничего не значит. В России люди берут кредиты, не думая, смогут ли они расплатиться. Банки не должны давать кредиты, не зная кредитной истории человека, а кредитной истории в этой стране ни у кого нет. И закончится это полным кредитным коллапсом.
|
|
Ну, в общем, с утешительной мыслью об их бедности пришлось распрощаться. У него в руках были удочки. Если человек может позволить себе удочки за несколько тысяч долларов, значит, он не miserable, а очень даже successful, значит, у него все хорошо. Откуда я знаю про удочки? Да просто у меня был boyfriend, который каждую субботу таскал меня в магазин рыболовных снастей. Каждую субботу этот придурок полдня выбирал дорогую удочку, но никогда, ни разу, не купил, и вообще никогда в жизни не ездил на рыбалку. Среди тех, с кем я встречалась, было много придурков, потому что в Америке каждому можно быть странным, и это не странно, а наоборот, нормально.
Ничего, что у меня получается как‑то путано? Это вообще‑то для меня нехарактерно, меня в юридической школе ставили в пример, отмечали логичность подачи материала.
Почему я пошла в гости к незнакомым людям?.. Ну, во‑первых, мне интересно, как здесь живут. Мы в Америке не слишком‑то много общались с русскими, в Цинциннати почти нет русских, ну, правда, к тем, кто есть, иногда приезжают гости. Только это была не объективная информация. Максим говорит, что гости всегда представляют свою жизнь в ином свете, лучшем, или наоборот, преувеличенно трудной. Обязательно смещают акценты. А уж эмигранты… у них вообще компот комплексов. У них любимая песня – «В Рашке все ужасно, слава богу, что мы в Америчке». Максим говорит, что со сменой гражданства менталитет не меняется, что эмигранты все равно остаются русскими. А в Америку они как бы совершают вылазку – ходят на работу, к врачам, а живут как русские. Он говорит, я по менталитету тоже русская. Не знаю, как другие, а лично я – я не эмигрантка, я американка и по‑настоящему живу в Америке. И по менталитету я никакая не русская.
Так вот, по порядку. Это была очень глупая ситуация, глупейшая! В гости нас позвала кузина моего мужа Алена.
Алена с Никитой – типичные новые русские – богатые, глупые и сами себе неинтересные. Строят дом в Испании, но где бы они ни возвели себе дворец, все равно у них на заднем дворе на веревке будут сушиться трусы и лифчики, – такие уж они, неподходящие своему материальному положению… Так вот, Алена пригласила нас в гости, только отчего‑то не к себе, а к этим своим друзьям. Я засомневалась, что ее друзья будут очень рады такому американскому сюрпризу, как мы, но она сказала, что ее подруга обожает сюрпризы. Ну, мы и пошли, хотя от Алениных друзей я ничего особенного не ждала, думала, они такие же скучные, толстые, внешне и внутренне.
Джулию мы оставили у родителей Макса. Думаю, мы вообще обойдемся без беби‑ситтер, они готовы нянчить Джулию, это большая экономия.
Когда мы вошли во двор дома номер 7 на Владимирском проспекте, чтобы встретиться там с Аленой и Никитой, – кстати, во дворе была помойка, – грязные переполненные баки, из которых торчали пакеты мусора! И это в трех минутах от Невского! Вот он, этот их распрекрасный Ленинград! Так вот, когда мы вошли во двор, позвонила Алена и плачущим голосом сообщила, что к ним на дачу забрались воры. И мы должны идти в гости к этим ее друзьям одни, потому что они нас очень ждут. Алена с Никитой поехали на дачу, спасать свое драгоценное имущество… кажется, в это самое Пупышево. Сказали, будут позже. Ну, я уже не хотела ни в какие гости, но Максим говорит – пойдем, все равно Юльку отдали родителям. Лестница была покрашена синей краской, двери расцарапаны. За дверью лай.
Квартира большая, неухоженная, наверное, богемная, или просто она плохая хозяйка, небрежная. Много книг, полки пыльные. Картинки, старые фотографии. Везде валяются книги, диски. Если бы не множество дорогой техники, можно было бы подумать, что мы перенеслись на пятнадцать лет назад. Я прошептала Максиму – фу, пыль, а он прошептал мне в ответ да ладно тебе, типичное безалаберное жилье питерской интеллигенции… Подумаешь, питерская интеллигенция!..
Ну вот так, в результате набора случайностей, возникла дурацкая, нелепая ситуация – четверо совершенно незнакомых людей оказались за одним столом на кухне. В ресторане еще можно было бы скрыть неловкость – поизучать меню, обсудить заказ, получился бы small talk, а дома что? Я бы ни за что не хотела оказаться в роли хозяйки на тесной кухне с незнакомыми заморскими гостями.
* * *
За столом завязался разговор о бизнесе – благодаря мне.
– Я уже встречалась с разными людьми и кое‑что поняла. Я привыкла в Америке изъясняться цифрами, фактами, а здесь, у вас, все выражаются чрезвычайно туманно… Всеобщая любимая фраза «ну хорошо, ну ладно…», и это абсолютно ничего не означает!
– Да, – кивнул Андрей, – кажется, уже обо всем договорились, и уже рюмки поднимают, чтобы выпить за сделку, и вдруг – «да‑да, но нет», – и выставляют совершенно новые условия. И все сначала.
– Бизнес по‑американски состоит в том, что мне позарез нужно продать… к примеру, колготки, а кому‑то позарез нужно купить. Я лучше уступлю в цене, зато буду сотрудничать с партнерами долго и успешно. И всем будет хорошо, они в колготках, а я с долгосрочным контрактом. А смысл бизнеса по‑русски в том, чтобы продать дырявые колготки и быстро убежать с деньгами. А кому они в следующий раз всучат колготки… им все равно. У вас нет понятия долгосрочного сотрудничества, долгосрочной выгоды – упрутся в сумму контракта как завороженные, как будто следующего раза не будет. Единственная цель – обмануть здесь и сейчас, в ущерб своему же бизнесу.
Андрей опять кивнул. Он такой уверенный, сильный, спокойный.
– Ну, это вообще характерно для ресурсной экономики. Зачем долгосрочная выгода, если дыры всегда можно заткнуть деньгами? Так всегда будет, пока есть ресурсы.
– Даша, а вы чем занимаетесь? – вежливо спросила я.
– Я?.. Да… ничем. Я домохозяйка, – смутилась Даша.
Весь вечер, просто бесконечно, звонил ее телефон!.. Какая‑то подруга – у нее ребенок отказался пойти на балет. Дурочка Алена с подробным отчетом из сарая, что у них украли. Старые лыжи. Велосипед. Даша подробно обсуждала чужого ребенка, лыжи, велосипед. Как можно заполнять подобной чепухой свою жизнь?
Я задала Андрею несколько вопросов о его бизнесе и все про него поняла – он из тех мужчин, которым интересно только про работу. А эта домохозяйка, пустышка, ничего не добившаяся в жизни, разве она может дать ему то, что ему нужно? Не понимаю, что их связывает… Да, у них двое детей, взрослая девочка и мальчик возраста Джулии, ну и что?
В середине вечера появилась девочка, Мура, – странное имя. Оказалось, девочка – ее дочка, не его, хотя называет Андрея на «ты».
Девочка рыжая и кудрявая, hiperactive – слишком уж разговорчивая. Очень избалованная. Вбежала, сказала мне «здравствуйте, какая вы красивая» и тут же заверещала:
– Мама, зачем ты прислала мне сто двадцать sms, из них половину пустых? Ах, тебе показалось, это смешно? А зачем ты послала мне прямо посреди очень важного свидания sms содержания «мура‑хря»? Ах, ты хотела написать «хряк», но не смогла? Тогда конечно… А если я сейчас возьму и вообще отключу эту функцию у тебя в телефоне?..
Действительно, зачем взрослый человек посылает дочери sms содержания «мура‑хря»?
– Мурка, ты в моем новом свитере! – воскликнула Даша.
– Случайно! – заорала девчонка. – Он случайно сам на меня наделся. Бирки я сохранила и прямо сейчас пришью их назад.
– Зачем мне бирки? Ты поставила пятно, грязнуля несчастная!
– Я простирну в «Новости», – быстро сказала девочка.
В какой «Новости», неужели они все еще стирают в «Новости»?..
– Это из культового советского кино, – снисходительно пояснила девочка, видя мое удивление. – Фрейндлих и Мягков, помните?
При чем тут какое‑то старое кино? Зачем брать чужие вещи? Это значит, у человека непродуманный гардероб, к тому же негигиенично.
Я отвлеклась на болтовню девочки, и пес стащил с моей тарелки кусок мяса. Никто не удивился. Я не понимаю, в этом доме что, такой стиль – каждый живет, как хочет?
Девочка теребила Андрея, как щенок большую собаку, все время что‑то выпрашивала. Я слышала, как она сказала ему на ухо: «Я бомж в смысле туфель». Я не совсем поняла, что она имеет в виду, но он, очевидно, понял, потому что сразу же достал бумажник. Интересно, он и на ее просьбы так же покорно вынимает бумажник? А я, а мне никто… а я никогда и не хотела, чтобы мне давали, я сама себе даю.
– Человеку нужны дорогие аксессуары, – убежденно сказала Мура, – это очень экономно. Тогда можно не покупать дорогую одежду, можно покупать совсем дешевую одежду или даже вообще не покупать одежду.
Я спросила, что она называет дорогими аксессуарами. Оказалось, машину. Выпрашивает новую машину! Андрей сердито закричал – ни за что, потом так же сердито поинтересовался, какую машину она хочет.
Вот за что этой пустышке‑глупышке Даше такой мужик? Никакое это не женское недоброжелательство, это объективная оценка ситуации! Она же просто домохозяйка, так почему она даже хозяйка плохая? Почему пыль, невоспитанные животные, китайская еда, купленная в ближайшем ресторане?
В общем, я не то чтобы в него влюбилась, а просто я захотела, чтобы он был моим. Так вдруг подумала – я его хочу. Это звучит не особенно романтично, но я подумала именно этими словами: «я его хочу». Не только в сексуальном смысле, а как будто увидишь какую‑нибудь вещь в магазине и сразу же понимаешь – это моя вещь, я ее хочу! Как будто какое‑то озарение. Ну, и в сексуальном смысле вообще‑то тоже, я вообще‑то тоже его хотела… Я проверила – как будто случайно дотронулась до его руки и поняла: да, хочу!
Когда я вижу то, что я хочу, я сразу же мысленно составляю план действий – такая привычка. Иногда на бумаге составляю план, в зависимости от сложности. В юридической школе нас учили составлять план не только на юридические случаи, а на все случаи жизни, на разные бытовые ситуации. Я не добилась бы всего, что я имею, если бы я действовала под влиянием эмоций. И заодно пусть этой Даше будет плохо, и поделом ей – за эту ее «Прасковью». За сумку «Prada». За то, что ей все просто так досталось, а я сама всего добивалась!
Так что я подошла к этому своему желанию логично, как к сделке, которую я должна провести. К сделке со сложным клиентом. Потому что Андрей – сложный клиент, он не такой человек, чтобы можно было легко завести роман – сунуть ему визитку, пока никто не видит, или самой позвонить. Я вообще хорошо чувствую людей. Я понимаю: как только за мной закроется дверь, он забудет, как меня зовут.
Когда проводишь подготовительную работу к любой сделке, прежде всего необходимо найти в аргументах партнера слабое место. Слабое место в отношениях Андрея и Даши я определила без труда: как только я спросила Андрея о работе, у него загорелись глаза, а у нее глаза стали уплывать. Значит, у него дома нет интереса к тому, что для него важно. Ну, а у меня есть такой интерес. Человеку нужно дать то, чего у него нет, и он будет твой, разве не так?
Вот мой план: подружиться с этой милой парой. Предлог имеется – мне нужна помощь, чтобы сориентироваться в новом месте. Найти стоматолога, гинеколога, портниху… и так далее. Понять, в какие рестораны ходить, в какие театры, клубы. Дополнительно удобно, что у нас дети одного возраста.
– В следующий раз мы придем с Джулией, если вы не очень заняты, – сказала я.
Даша оказалась не очень занята, у нее была целая куча предложений – цирк, детская опера, рыцарский зал в Эрмитаже, фонтаны в Петергофе, особенно она хвалила какой‑то фонтан «грибок». Я сказала, что можно и просто посидеть дома, а дети поиграют.
Я часто мысленно разговариваю с Максимом, потому что до него у меня не было людей, которые мной особенно интересовались. Вслух я многое обсуждать стесняюсь, я не приучена вести беседы на всякие такие темы – ну, про любовь там, или про секс, или про отношения. Вообще я часто вслух говорю ему одно, а про себя совсем другое. И когда мы с Максом шли домой, я с ним мысленно разговаривала.
Я про себя сказала – Макс, ты же сам всегда говорил, что мы свободные люди. Что глупо целиком и полностью претендовать на сексуальность своего партнера. Ты говорил.
А Макс мне как будто ответил – но ведь это чужой брак, чужой муж, отчего же ты с такой легкостью претендуешь на чужое?
А я как будто сказала – я могу объяснить.
Во‑первых. Ты говоришь, чужое?.. А они все тогда тоже не давали мне свое!
В этом месте я немного запнулась, потому что Макс спросит меня, кто не давал мне свое, а я не хочу, чтобы он знал…
Во‑вторых. Это не чужое. Женщина, которой случайно достался такой мужик, такой первый приз, должна понимать, что она не останется навсегда единоличным владельцем эксклюзива. Она должна делиться, это же только справедливо.
В‑третьих. А если я хочу? А почему я должна не получить то, что мне надо? Между прочим, везде написано, что подавление сексуального желания ведет к неврозам, застою крови в малом тазу, головным болям, и человек начинает нервничать, совершать глупейшие ошибки на работе. А мне сейчас нужно быть очень сосредоточенной. К тому же сильное сексуальное желание возникает нечасто, ты, Макс, сам говорил, что это как драгоценность. Я ведь только хочу с ним спать, и больше ничего. Я же не собираюсь «разрушать» их брак, а уж тем более наш. Логично?
Ну, а если тебе, Макс, кажется, что я просто сука, то это твое дело и ты можешь дальше не разговаривать со мной, а… ну, не знаю, начать читать сказки. Хотя нет! Тогда тебе и сказки не нужно читать, они все очень жестокие. Построены на том, что нужно брать, что хочется, и тогда все будет хорошо. Вот ты недавно читал Джулии «Огниво». Там солдат так хотел золота, что убил ни в чем не повинную ведьму – между прочим, только за то, что она потребовала у него свою собственную зажигалку, то есть огниво. И при всем этом он, этот солдат, – successful, положительный герой. Мораль – хочешь быть successful, бери, что тебе надо.
Да, еще спроси себя, Макс, – а что ты обычно делаешь, когда тебе чего‑то очень хочется? Полагаешься на судьбу и вяло ждешь, когда тебе это принесут? Или берешь сам? Ты, Макс, вяло ждешь… И что, много тебе принесли? По сравнению со мной ты вообще ничего такого не добился в жизни, вот так‑то!
…Ну, а вы, вы все, вы‑то сами, вы всегда ждете?! И что, многого дождались?.. Это я уже не знаю, кому говорила. Так, вообще, всем…
Даша
20 сентября, суббота
Я же не могла дать понять прекрасным незнакомцам, что они никому не нужные ничейные родственники! У Андрея было вежливое лицо, хотя бывают лица и повежливее, лица, которые не мечтают проскользнуть мимо ничейных родственников на рыбалку. Вот мне и пришлось радоваться за двоих.
Наши гости оказались американцами, особенно Полина.
– У вас в России нет ни одного закона, который… which people don t break all the time… как это по‑русски?.. Ни одного закона, который не нарушался бы каждую минуту: не курить в лифте, не бросать мусор, не рисовать в подъезде! – Это была первая фраза, которую произнесла Полина.
Я немного обиделась – есть, у нас есть законы, которые не нарушаются! Закон Архимеда, закон всемирного тяготения, закон бутерброда, который падает маслом вниз… по‑моему, достаточно для одной нашей страны.
Существует несколько тем для светской болтовни – чем занимаешься последнее время, отлично выглядишь, где делал подтяжку и так далее, – но нам даже не пришлось искать тему для разговора. Как только мы сели за стол, наши новые родственники заговорили сами с собой – быстро‑быстро поссорились насчет Америки. Из‑за того, кто из них демократ, а кто консерватор.
Максим – демократ за социалистические ценности, а Полина – консерватор за капиталистические ценности. Они краснели, нервничали и возбужденно говорили друг другу «а ты, а Америка, а ты, а Америка!..».
– Твой Буш – дурак! – сказал Максим так, будто дернул Полину за косичку, и пояснил нам, довольно улыбаясь: – В Америке назвать Буша дураком – все равно что сказать человеку, что его мама некрасивая.
– А твои демократы – вруны! – покраснев, откликнулась Полина.
– А твои республиканцы – фашисты!.. – парировал Максим.
Они в таком темпе перебрасывались репликами, как будто этот спор был для них привычен. Наверное, у них на кухне вечерами бывает очень интересно – ведутся политические диспуты, ярко горит полемический огонь, происходит голосование и так далее.
А если бы у нас с Андреем была такая семья, мы бы сидели вечерами на кухне и тоже беседовали на политические темы:
– А твой Путин, он знаешь кто?! А «Единая Россия», – это знаешь что?!
– Да?! Вот ты как! Ах, тебе «Единая Россия» не нравится?! А СПС тебе, значит, нравится?! Может, тебе и «Яблоко» нравится?.. – и так далее… Было бы весело и полемично.
Максим считает, что Америка – тупая страна, а Полина – что самая лучшая. Алена сказала бы, что они не пара, потому что у супругов должны быть одинаковые политические взгляды. А мы с Андреем? Мы очень даже пара, потому что нам обоим наплевать на Америку.
– При опросе американцев выяснилось, что девяносто процентов из них принадлежит к какой‑нибудь религии, а пятьдесят процентов серьезно верят в привидения, – сказал Максим, – и что же тут дальше обсуждать?
– Я тоже верю в привидения, в маленькие, но ужасно‑ужасно опасные привидения из Вазастана, – примирительно сказала я, но Полина даже не улыбнулась. – Вы не любите Карлсона?
– Я не знаю, кто это, – пожала плечами Полина.
Не знает, кто это? Обязательно дам ей почитать, только не моего, детского, а нового, – у меня много Карлсонов. Я люблю покупать свои любимые книги в другой обложке, наверное, подсознательно надеюсь – а вдруг туда еще что‑нибудь дописали?! Хотя я зря надеюсь, ведь все мои любимые писатели уже давно умерли и мне больше нечего от них ждать. Но я все равно покупаю иногда, не часто, не чаще раза в неделю. У меня есть… у меня очень много чего есть в другой обложке. Андрей говорит, я книжный маньяк, а может быть, я не маньяк, а коллекционер?..
– Посмотри на лица потомков Романовых – тех, что остались в Европе, и тех, что в Америке, – сказал Максим. – У европейцев нормальные царские лица, а те, кто в Америке, – это же дебилы, вырожденцы, как будто они впитали в себя всю американскую тупость!..
– А ты сам‑то! – по‑детски вспыхнула Полина. Вовсе она не замороженная, как мне показалось вначале, а очень даже страстная, вон как она любит Америку. – Тогда зачем ты там живешь? Если у нас одни кретины!
– Правильно, Полина, у вас одни кретины… В Америке три процента населения страдает синдромом беспокойных ног, это непроизвольное подергивание конечностями, – ласково ответил Максим, – а все остальные, кто не дрыгает ногами, страдают одержимостью здоровым питанием. Испытывают чувство вины при малейшем нарушении навязанных им правил питания, требующих времени и денег!.. И презирают тех, кто питается неправильно!.. Это содержание их духовной жизни. А содержание твоей духовной жизни, Полина, – органическая еда.
– Я… ты… я… это бе… белиберда… – задохнулась Полина, и Максим передразнил ее – «бе‑бе‑бе‑е…». Отвернулся от Полины и объяснил:
– Полина ест только органическую еду, без удобрений и химикатов. Но в Америке она продается в специальных магазинах, а здесь органическую еду можно купить только у бабушек на улицах – у тех, что продают укроп и петрушку. Это точно органическая еда, потому что у них нет денег на удобрения. Так что придется Полине питаться одним укропом.
– Ну и пожалуйста, можешь оставаться тут и, пожалуйста, можешь есть жареную картошку, макароны… хоть сало, как медведь, – холодно отозвалась Полина, – а ты, ты… у тебя вообще клавиатурный тендинит!
– Это слишком частое пользование кнопками мобильного телефона, – объяснил Максим.
– Он же пишет стихи и записывает, – быстро сказала я, – то есть он, может быть, вероятно, пишет стихи… на самом деле, почему бы ему не писать стихи?..
– Как вы догадались, что я пишу стихи? – удивился Максим и благодарно посмотрел на меня: – Спасибо, хоть вы за меня заступились, а то бы я так и жил с диагнозом…
Во время обеда Полина рассказала, как она уехала в Америку – совсем девочка и совсем одна. Как убирала квартиры, пекла блины и давала себе обещание – добиться всего.
– А у вас здесь, наверное, были свои трудности?.. – сказала Полина. – Голод, путч?
Голод?.. Ну, что‑то такое было… Мы с Аленой и Ольгой рассыпали сахар по пакетам – Алене килограмм, Ольге килограмм, мне килограмм… И муку мы делили, и гречку, и разные другие крупы. Но это разве голод? Это же было здорово, как будто мы и правда делимся друг с другом последней рубашкой… Один раз я нашла на антресолях пачку геркулеса 1968 года, мы ее тоже разделили, а у Алены нашлась банка сгущенки, которая от старости сама сварилась. Сгущенку мы не стали делить, а просто съели все вместе одной ложкой, Алена жульничала, чтобы Ольге больше досталось, – Ольга очень худенькая, а у нас с Аленой внутренние резервы организма.
А путч – это вообще было здорово, я никогда не видела на улицах столько красивых лиц, одухотворенных, настоящих лиц, как будто это настоящее восстание Спартака… Кстати, куда они потом подевались, эти лица?..
– Да, у нас тоже были трудности, – согласилась я, потому что у меня было странное ощущение, что я не должна Полине возражать, а должна все время соглашаться, а то она встанет дыбом, как Савва Игнатьич, когда он кому‑то не доверяет, подозревает, находится настороже…
Когда мы пили кофе (все, кроме Полины, она попросила заварить пакетик травы, который принесла с собой), Полина рассказывала, что она юрист в большой процветающей компании. У нее зарплата. В Америке не принято говорить о зарплате, но она сказала – очень хорошая зарплата, и еще она недавно получила promotion – повышение.
Американская компания, в которой работает Полина, хочет купить завод, какой именно, я забыла. Или нет, не завод, а часть завода. Полина здесь, в Питере, – чтобы подготовить договор, или, как это правильно сказать… контракт, документы. В общем, вот это все.
У Полины – судьба. Вот у меня, например, нет судьбы. У меня ничего такого не было – одиночества, борьбы, завода, контракта, документов, зарплаты, promotion и др. Я просто родилась, училась, закончила, живу на Владимирском проспекте, дом 7. А у Полины – судьба.
Ну, а если серьезно, то – ура! Считается, что в нашем возрасте невозможно подружиться с новыми людьми, и это даже отчасти печально – неужели только Алена, неужели только Ольга, неужели только мои старые подруги и друзья – и это уже все?! И навсегда?
Оказалось, нет, можно подружиться с новыми людьми!.. Мы с Полиной подружились.
Полина – коренная ленинградка. Родилась в Питере, но теперь у нее здесь никого нет. И у нее даже не осталось ни одной фотографии, все фотографии сгорели.
А если бы у меня сгорели фотографии?! Особенно та, где мне пять лет, я в шубе с шарфом, и другая, где я с телефонной трубкой, и все школьные – наш класс с пионерскими галстуками, и университетские фотографии, где мы на картошке… и моя детская фотография в красном пластмассовом шарике на море, и шарик бы сгорел, оплавился… ох. Ужас.
– Но как же это, сгорели?..
– Сгорели при пожаре, – объяснила Полина.
Оказалось, что у Полины здесь никого нет, кроме меня. Полина попросила меня ввести ее в курс дела – театры, клубы, рестораны, стоматолог, портниха и др. Тем более они с Максимом живут в двух шагах от нас. Им сняли квартиру на Верейской, у Техноложки.
Чем я могу ей помочь? Портнихи у меня нет, я ненавижу шить, куда лучше прибежать в магазин, быстро купить, а потом сдать обратно…
В клубы Андрей не ходит, так что клубов у меня тоже нет, а вот театры у меня есть, и рестораны тоже есть. Только на одной улице Рубинштейна по соседству с нами у меня есть двадцать семь ресторанов – я считала. И это еще не включая кафе «Кофесол», там всегда сидят актеры из соседних театров и можно выпить капуччино, считая, что принадлежишь к театральной среде. Из стоматологов у меня только Мура – интересно, у Полины есть для нее лишний здоровый зуб?..
Муре Полина не понравилась. Мура вела себя неприлично, корчила рожи, стянула с Полининой тарелки кусок мяса и отдала под столом Льву Евгеньичу. Один кусок Лев Евгеньич сам стянул, другой Мура. Нашептала мне на ухо, что Полина похожа на сторожевую собаку, которая охраняет саму себя.