(новое о саратовском поселении землевольцев 1878-1879 гг.)
«Освободительное движение в России», № 15, 1992г.
В одном из номеров женевского издания журнала «Община» за 1878 г. Яков Стефанович заключил свои размышления об эффективности оседлой пропаганды в народе такими словами: «...Выработка социалистов горстью людей в миллионной массе народа вносит столь же в его благо, сколько капля воды океана»1. Если рассмотреть такую каплю под микроскопом, то можно яснее представить ее влияние на состав воды.
Попытаемся внимательно рассмотреть деятельность В.Н. Фигнер во 2-м саратовском (новосаратовском) поселении землевольцев и устранить существующие в научной литературе разночтения, ошибки и опечатки. Еще в 1961 г. к деятельности «Земли и воли» обратился П.С. Ткаченко, и книга его до сих пор считается основной работой об этой революционной организации2. Однако в ней автором допущен ряд неточностей. Так, он утверждает, что «Е.Н. Филиппова организовала школу»3 (это работа Евгении Николаевны Фигнер, которая фамилию Филиппова (по мужу) не имела даже по нелегальному паспорту). Далее в числе 20 землевольцев через запятую перечисляются «В.Н. Фигнер,... В.Н. Филиппова»4 (хотя это одно и то же лицо). И, наконец, по логике повествования В.Н. Фигнер с товарищами-сепаратистами весной 1879 г. одновременно находится в Саратове и Тамбове5 (на самом деле - только в Саратове). В книге далее утверждается, что после разгрома Торопецкого поселения в 1878 г. Евгения Фигнер попадает в Петропавловскую крепость6. Это случилось, но гораздо позднее - осенью 1879 г.
Ленинградский историк В.Н. Гинев7 к фактам более внимателен, иногда поправляет неточности П.С. Ткаченко, но новосаратовское поселение рассматривает лишь в самых общих чертах, стремясь прежде всего выявить характерные моменты, тенденции и обобщить их.
Пожалуй, впервые В.В. Широкова внесла ясность в историю поселения и сказала о роли в нем В.Н. Фигнер8. Но минимальный объем (5 и. л.) ее материалов к курсу краеведения позволил лишь конспективно обозначить контуры будущего исследования9.
Некоторые новые данные по этому сюжету опубликовала саратовский архивист З.Е. Гусакова10, но в рамках научно-популярного очерка она не ставила исследовательских вопросов.
Между тем, материалы архивов (ГАСО, ЦГАЛИ, ЦГИА СССР и др.) и многие публикации позволяют уточнить историю новосаратовского поселения и деятельность землевольцев-сепаратистов. Через призму биографии В.Н. Фигнер предпринимается попытка взглянуть на народническое движение как бы изнутри.
Сам термин «ново-саратовское поселение» впервые появился в воспоминаниях О.В. Аптекмана об обществе «Земля и воля»11. «Новым» он назвал поселение по сравнению со «старым», землевольческим, существовавшим с 1877 г. и значительно поредевшим к началу 1878 г. Вторую жизнь этой общине революционеров дали землевольцы-сепаратисты, прибывшие в Саратов из Тамбова весной 1878 года.
Сепаратисты, в целом разделяя программные положения «Земли и воли», существовали как параллельная фракция, основанная на более узких организационных принципах12. Их кружок то расширялся, то убывал, как и основной состав «Земли и воли», но, в противоположность последнему, имевшему общую тенденцию роста, сепаратисты, стабилизировав свои ряды в 1878 г., затем постепенно рассеивались. О составе их кружка точных сведений в научной литературе нет. Известно, что в разное время к ним принадлежали А. А. Квятковский, Н.А. Морозов, Т.И. Лебедева, Н.А. Армфельд, И.Г. Ширяев, В.С. Грязнов, А.И. Медведев, но наиболее стабильное ядро группы составляли А.И. Иванчин-Писарев, Ю.Н. Богданович, А.К. Соловьев, Вера и Евгения Фигнер М.П. Лешерн фон Герцфельд13.
В конце марта 1878 г. Иванчин-Писарев, Богданович, Соловьев, Морозов и Вера Фигнер прибыли в Саратов и сначала остановились у Андрея Павловича Гофштетера14, бухгалтера местного отделения госбанка, в доме которого часто собиралась революционно настроенная молодежь. Но на следующий же день Писарев, Богданович и Соловьев «пошли искать самостоятельную квартиру», т. к. ни на какую конспирацию или элементарную осторожность у Гофштетеров рассчитывать было нельзя. Н.А. Морозов вспоминает: «... На дальней окраине города, почти на берегу Волги, был приискан Иванчиным-Писаревым деревянный домик, в котором и поселились: он сам (в качестве зимующего без дела капитана буксирного парохода «Надежда»), затем Вера, под видом его жены, и я, под видом брата Веры»15. Богданович и Соловьев поселились недалеко и регулярно навещали друзей. Жили без прислуги, распределив между собой основные обязанности:
Морозов закупал продукты, ежедневно посещал городскую читальню, периодически общался с местной революционной молодежью (П.С. Поливановым, М.Э. Новицким, И.И. Майновым и др.). Фигнер готовила обеды и хлопотала о местах в деревне среди сочувствующих либералов. С ними общался и Иванчин-Писарев, который наладил контакты с членами «Земли и воли», работавшими в губернии.
Элементарные правила конспирации, за соблюдением которых особенно следил бдительный Писарев и осторожный Богданович, скрыли от саратовских жандармов время появления в городе сепаратистов16. Впрочем, этот факт в большей степени свидетельствует не столько об изобретательности революционеров, сколько о нерасторопности местных «стражей закона», т. к. активность Морозова и вызывающая открытость В. Фигнер, позднее устроившейся под фамилией мужа (Филиппова), по которой ее уже разыскивали по делу В.П. Чепуновой, могли с головой выдать революционеров.
В воспоминаниях Н.А. Морозова отмечена первая встреча с землевольцами у Н.И. Сергеева, участника саратовского поселения. Для обмена опытом и наблюдениями пришли С.А. Харизоменов, путешествующий по губернии под видом перекупщика, и А.Д. Михайлов, живший среди раскольников в с. Синенькие17. Учитывая, что последний в апреле 1878 г. уехал в Петербург, а сепаратисты приехали в Саратов в конце марта, можно определить, что встреча с землевольцами состоялась в начале апреля. На ней, кроме обмена впечатлениями и теоретического спора о степени готовности крестьянства к выступлению, по свидетельству Морозова18, ни о какой координации действий или совместном плане речь не шла.
А вот знакомство с Н. Сергеевым, по его словам, значительно расширило связи сепаратистов с саратовскими влиятельными лицами, сочувствующими народу19. И первым в этом списке стоит саратовский нотариус Василий Степанович Праотцев, по свидетельству В.Н. Фигнер, «честнейший человек», «главная наша опора и проводник при устройстве на местах»20. Праотцев рекомендовал Ю.Н. Богдановича предводителю Вольского дворянства Н.П. Фролову, который помог ему устроиться волостным писарем в с. Царевщина (под именем Василия Дмитриевича Витевского). Затем был определен и Иванчин-Писарев (по паспорту Александр Иванович Страхов) на первый случай в с. Булгаковка, а через некоторое время писарем в с. Балтай. Вскоре проявив себя в новых должностях и заручившись поддержкой непременного члена присутствия по крестьянским делам Н.М. Кострицына я даже станового пристава Гололобова21, сепаратисты помогли устроиться волостным писарем в с. Стригай А.К. Соловьеву (под именем Ивана Петровича Печкарева). Их добросовестная работа и высокий авторитет у крестьянства (Богдановичу сельский сход увеличил жалованье до 40 руб.) позволили позже «трудоустроить» и М.П. Лешерн-фон-Герцфельд (по фальшивым документам - Марии Ивановны Говоровой), приехавшую в Балтай под видом сестры Писарева, на должность секретаря ссудосберегательного товарищества22. А в марте 1879 г. к ним присоединился еще И.Г. Ширяев, свидетельствующий о работе в Вольском уезде с сепаратистами О.Е. Николаева23.
С отъездом из Саратова сначала Н. А. Морозова, отпущенного в Петербург для оживления связей с основным кружком «Земли и воли», а затем Ю. Богдановича, Писарева и Соловьева в деревню, Вера Фигнер переселилась на квартиру землевольцев Н.И. Сергеева и его жены М.А. Брещинской. Конспиративным прикрытием этой «саратовской коммуны» - была профессия Брещинской - фельдшерица, что по мнению Фигнер, давало возможность принимать свободно множество лиц, не возбуждая подозрений. Однако в своих неопубликованных воспоминаниях об этом времени Вера Николаевна противоречит себе, сообщая, что «нравы в общем были патриархальные, и у Сергеевых беспрестанно бывали и меченые, и нелегальные, приехавшие из столицы»24. Если учесть, что и Брещинская была на заметке у полиции, а ее муж находился под надзором, то конспиративное прикрытие этой явочной квартиры было весьма ненадежным. Молодой порыв, пренебрежение своей безопасностью, некоторая дерзость по отношению к властям, характерные для 25-летней Веры Фигнер, также не способствовали сохранению тайны землевольческой квартиры. Яркой иллюстрацией этого служит история с телеграммой по случаю оправдания В.И. Засулич.
До недавнего времени этот эпизод в биографии В.Н. Фигнер не попадал в поле зрения историков. Открыл его Н.А. Троицкий в 1987 г., опубликовав «Воспоминания Веры Фигнер, записанные академиком Н.М. Дружининым»25. К сожалению, автор публикации не обратил внимания на некоторые фактические неточности и ошибки, встречающиеся в этом тексте, которые сама же Вера Николаевна исправила в более поздних, но неопубликованных воспоминаниях, хранящихся в ЦГАЛИ СССР26. Остановимся только на самых известных деталях. Текст Дружинина начинается с того, что Фигнер приехала в Саратов «из Петербурга, вместе с сестрой Евгенией Николаевной, Иванчиным-Писаревым, Юрием Богдановичем, Наталией Армфельд, Александром Соловьевым»27, тогда как и сама В.Н. Фигнер, и Морозов, и Иванчин-Писарев в унисон свидетельствуют, что приехали в Саратов из Тамбова впятером: В. Фигнер, Иванчин-Писарев, Богданович, Соловьев и Морозов. Позже приехала из Москвы Армфельд, а уже после нее - Е.Н. Фигнер28. Соответственно и на квартире Фигнер поселилась не с сестрой и Иванчиным-Писаревым (как значится в тексте) а с Писаревым и Морозовым. В этих «Воспоминаниях» неверно указана дата процесса «50-ти» - 1878 г., тогда как общеизвестно, что процесс проходил 21. 02 - 14. 03. 1877 г.29.
Но суть дела текст передает лаконично и безошибочно: «О процессе Засулич я узнала только в Саратове. Когда пришло известие об оправдательном приговоре, это вызвало настоящий восторг среди всех саратовских землевольцев. Вероятно, адрес Александрова мы получили от Борщова: он был адвокатом на процессе «193-х» и там встречался с Александровым...»30. И 1 апреля 1878 г. из Саратова в Петербург полетела телеграмма П. А. Александрову, адвокату В.И. Засулич: «Примите наши восторженные поздравления, вызванные Вашей полной победой, Фигнер Шевырева Скворцова»31.
Посылка этой телеграммы - лишнее свидетельство искренности и непосредственности народницы Фигнер, но и неосторожности и некоторой бесшабашности молодой революционерки.
О.В. Аптекман в своих воспоминаниях сообщает, что Вера Фигнер «избрала Вольский уезд (Саратов, губ.), где она и поселилась в качестве фельдшерицы»32. Есть в этом ошибочном утверждении и доля истины. Действительно, сначала Фигнер подала ходатайство об определении ее фельдшерицей председателю Вольской уездной земской управы В.В. Попову через Н.П. Фролова, с которым, по ее утверждению, сама не встречалась33, а, видимо, использовала в качестве посредника В.С. Праотцева. Естественным было желание сепаратистов расселиться компактно, но в Вольском уезде для этого места не нашлось. И 9 апреля 1878 г. документы В. Фигнер управа вернула адресату34. Затем уже начались хлопоты по устройству в Петровский уезд.
В мае 1878 г. решился вопрос с устройством Веры Николаевны в Петровском уезде Саратовской губернии. Помог ей в этом неутомимый В.С. Праотцев. Бесстрастный жандармский протокол свидетельствует об этом: «Подав заявление о желании поступить на службу в Петровское земство, Филиппова указала адрес свой в конторе нотариуса Праотцева, через который и велись дальнейшие переговоры...»35. Но саратовские жандармы ничего не узнали о первой помощнице Веры Фигнер, о которой глухо упоминает лишь И.Г. Ширяев: «С Филипповой жила еще одна женщина, фамилии ее не знаю (я и ее-то почти не знал, она была недолго), слышал, что забрали ее потом в Киеве, звали ее «Бронегильда», на ней хотел жениться Богданович...»36. Никто из историков, писавших о новосаратовском поселении, это инкогнито расшифровать не пытался. Но вот что вырисовывается из неопубликованных воспоминаний В.Н. Фигнер о «Земле и воле». В «саратовской коммуне» у Брещинской и Сергеева Веру отыскала прибывшая из Москвы на подмогу Н.А. Армфельд. По отзыву Фигнер, «Наталья Александровна, добродушная, веселая и живая собеседница, с жилкой юмора; была непомерно высокого роста... неуклюжа и медлительна... но все, кто знал эту «Бронегилъду», как я ее звала, не мог не любить этой милой сердечной девушки...»37. Армфельд прибыла в тот момент, когда Вера собиралась на место службы в с. Вязьмино. Подходящей специальности для деревни она не имела (окончила лишь Дворянский институт), но желание помогать у нее было искренним и горячим. Возник план, по которому Наталья, должна была разыграть роль прислуги при земской фельдшерице. Армфельд трудилась самоотверженно, испытания, выпавшие на ее долю, переносила стоически. Но для выполнения обязанностей прислуги одного желания оказалось мало, а навыки приобретались слишком медленно, поэтому фельдшерице приходилось после изнурительного рабочего дня оставаться и голодной, и переделывать кое-что за так называемой «прислугой».
С приездом в Вязьмино Евгении Николаевны Фигнер Вера уговорила подругу не истязать себя непосильным трудом и взяться за другое поручение организации.
Армфельд уехала, а в 1879 г. проходила по процессу «киевских бунтарей», на котором вела себя очень достойно, мужественно пыталась спасти товарища, не дрогнув, приняла приговор - 14 лет и 10 месяцев каторги. По воспоминаниям Е.К. Брешко-Брешковской, и на Каре, которая в 1887 г. свела ее в могилу, «Наталья Александровна Армфельд отличалась крайним аскетизмом, жертвуя все товарищам»38.
А в истории новосаратовского поселения она осталась незаметной. «Вплоть до самого конца моего пребывания в Вязьмино, - вспоминала Фигнер, - Наташино инкогнито оставалось нераскрытым, и она замечательно хорошо подавала умывать руки председателю земской управы, который и не подозревал, что ему прислуживает в Вязьмине генеральская дочка...»39.
Председателем земской управы в г. Петровске в это время был М.С. Ермолаев, который по полицейскому протоколу содействовал сосланным впоследствии государственным преступницам Филипповой и Фигнер в получении мест фельдшериц и оказывал им особое покровительство», за что «был подчинен негласному надзору полиции... в 1879 г.»40. С женой Ермолаева, урожденной М.Н. Унковской, сестры-Фигнер «сошлись скоро самым тесным образом»41. Но предложение ее поселиться в имении решительно отвергли, чтобы не оттолкнуть от себя крестьян.
В новую должность фельдшерицы и повивальной бабки Вера Фигнер официально вступила с 1 июня 1878 г. на 2-м участке Петровского земства, где отсутствовал врач. Кроме нее, в других селах работали еще два фельдшера42. Годовое жалованье ей назначили в 150 руб.43, хотя ставка повивальной бабки была 200 руб., а фельдшеру полагалось 300 руб.44. Но из этих скромных денег половина оставалась невостребованной, т. к. Вера вела самую простую деревенскую жизнь и только по необходимости для ведения хозяйства наняла женщину- прислугу.
После сдачи экзамена на фельдшерицу в Саратовской врачебной управе в качестве земской оспопрививательницы присоединилась в Вязьмине к сестре и Евгения Николаевна Фигнер. 20-летняя Евгения тоже имела некоторый опыт практической революционной работы. В 1876-1877 гг., бросив занятия пением, она поступила на Калинкинские акушерские курсы в Петербурге, летом 1877 г. жила в с. Богдановке Самарской губернии, где занималась вместе с Иванчиным-Писаревым и Лешерн пропагандой среди крестьян. Затем, находясь в Петербурге, поддерживала оживленную переписку с Самарским поселением, участвовала в безуспешной попытке восстановить Большое общество пропаганды, обучалась фельдшерскому делу у врача Загорского в Царицыне45.
Кроме сепаратисток Веры и Евгении Фигнер, в Петровском уезде в это же время жили студенты-землевольцы Борис и Сергей Малышевы и И.Г. Ширяев, оценивший прочность поселения очень непосредственно: «Устроились мы всё разлюли-малина!»46. К сестрам Фигнер отношение было самое доброжелательное как со стороны крестьян, так и светского общества Петровского уезда, за исключением предводителя дворянства Устинова, волостного писаря князя Чегодаева и непременного члена Деливрон, которые со временем сделали жизнь сестер невыносимой. Чего стоит, например, рассуждение последнего из перечисленных, «признававшего вредным для народа всякое знание, кроме знания нескольких молитв и перечня лиц царствующего дома», и на приезд фельдшериц отреагировавшего фразой, что «это неспроста», за ними «надо смотреть в оба»47. И когда бдительная чиновная троица принялась смотреть, высматривать и подглядывать, сестры Фигнер, не таясь, занялись своими профессиональными обязанностями, даря крестьянам здоровье и знания.
Объем работы у фельдшерицы В. Фигнер был колоссальный. В первый месяц она приняла 800 человек больных, а в течение 10 месяцев - 5 тысяч, «столько же, сколько земский врач в течение года в городе, при больнице, с помощью нескольких фельдшеров...»48. «...Не стесняемая надзором доктора, - вспоминала В. Фигнер, - которого все время в моем -участке не было, и получая непосредственно из управы от председателя столько медикаментов, сколько мне было надобно, я, быть может, помогала потому, что давала лекарства в надлежащем количестве...»49. Земские больницы и фельдшерские пункты отпускали лекарства бесплатно. И далее: «Этот громадный труд, конечно, был бы мне не по силам, если бы Сестра Евгения не разделяла его со мной». Общий итог своей работы Вера Николаевна подводит не без удовлетворения и гордости: «Бедный народ стекался ко- мне, как к чудотворной иконе, целыми десятками и сотнями; около фельдшерского домика стоял с утра до самого вечера целый обоз; скоро моя слава перешла за пределы трех волостей, которыми я заведовала, а потом и за пределы уезда...»50.
Откликнувшись на сетования крестьян, что в их волостях нет ни одной школы, сестры Фигнер занялись бесплатным обучением 25 детей. В этом деле главную роль играла Евгения Николаевна, получившая лестное прозвание у местных жителей: «наша золотая учительша»51.
После изнурительного рабочего дня, часов в 10-11 вечера сестры выходили «на деревню» и устраивали чтения произведений русской литературы - М.Ю. Лермонтова, Н.А. Некрасова, М.Е. Салтыкова-Щедрина, А.И. Левитова, Н.И. Наумова52 и других «народных книжек а 1а Успенский, Погодин и т. и.»53. Никакой нелегальной литературы эти самоотверженные, просветительницы не использовали. Но их «ненормальность» для местной бюрократии замечалась во всем: скромном образе жизни, самозабвенной работе, безвозмездной помощи, отказе от всевозможных подношений и подарков, в обыкновенной порядочности к окружающим, независимо от их социального статуса. Их альтруистическая деятельность располагала к ним крестьянский мир, развивала людей интеллектуально, и уже в, этом таилась опасность для деревенских администраторов, их привилегий, злоупотреблений. И когда Евгению Фигнер крестьяне стали прочить в сельские писари, то вязьминская «верхушка» пустила в ход всевозможные, средства: шпионство, клевету, запугивание, шельмование. В результате воз ни кла обстановка подозрительности, исправник закрыл школу, так как она, якобы, существовала без разрешения училищного совета. Были арестованы два крестьянина, у которых пытались вырвать показания, «обличающие» сестер Фигнер. «Одним словом, - резюмирует эту ситуацию Вера Фигнер, - щедринский «мерзавец» стоял перед нами в бесцеремонной позе и гнал нас вон из деревни, где он и ХОЗЯИН, И ГОСПОДИН...»54.
Первым не выдержал преследований, оскорбительных гонений А. К. Соловьев, один из тех, про которых говорят, что он и мухи не обидит55. Будучи человеком эмоциональным, он пришел к выводу, что корнем зла является верховная власть в лице императора и для достижения политических свобод в России необходимо, пожертвовав собой, физически устранить Александра II. Перед тем как отбыть в Петербург, Александр Константинович заехал к сестрам Фигнер в Вязьмино посоветоваться. Цепкая память Веры Николаевны запечатлела образ Соловьева следующими штрихами: «Высокого роста, худощавый, он был неловок в техническом отношении, и в обыденной жизни с ним часто случались разные приключения, вызывавшие шутки со стороны близких товарищей... Общий вид Соловьева был суровый, что находилось в полном противоречии с его кроткой душой... Он был хорошим человеком... добр и незлобив, как ребенок...»56.
Свое отношение к решению Соловьева В.Н. Фигнер впервые письменно выразила в показаниях после ареста: «...В 1879 г. знала и одобрила замысел Александра Соловьева»57. В последующих работах, написанных после 1904 г., она несколько сгладила эту категоричность: «...Высказала... мнение, что неудача покушения может привести к еще более тяжелой реакции», но пожелала, «чтобы его надежды оправдались...»58. Встреча с Соловьевым произошла в конце ноября - начале декабря 1878 г., так как в декабре А.К. Соловьев покинул Саратов. И тогда же Фигнер приезжала «на короткое время в Петербург», где встречалась с А.Д. Михайловым, который, по ее словам, уже развивал политическую программу, которую она оспаривала. «Каждый из нас, - далее описывает Вера Николаевна этот диспут, - остался при своем мнении, и я уехала к мужикам, тогда как он отдавал уже полное предпочтение деятельности в городе» 59.
Неужели в декабре 1878 г. Вера Фигнер на словах полемизирует с Михайловым, а на деле поддерживает Соловьева, ведет двойную игру? Или в течение месяца происходит переход от аполитизма к признанию необходимости борьбы за демократические свободы? Ответы на эти вопросы дала сама Вера Николаевна в неопубликованных очерках о «Земле и воле». Первая реакция на сообщение Соловьева убить императора эмоционально окрашена следующими тонами: «Я была ошеломлена: до тех пор мысль о цареубийстве никогда не являлась в революционных кругах. Об этом не думали и не говорили...»60. И далее Фигнер делает очень важное разъяснение: «Ни во время суда надо мной в 84 году, ни до него я не находила нужным объяснять, что мое отношение к решению Соловьева было совершенно отрицательным (курсив мой. - А. В.). С общереволюционной точки зрения, я считала предположенный акт бесполезным, в случае неудачи - вредным... Вера Соловьева, что вслед за цареубийством... произойдет народное движение, революция казалась мне полнейшей иллюзией, не имеющей никакой реальной почвы под собой... С тяжелым чувством рассталась я с Соловьевым. Не говоря о теоретических соображениях, я заранее была уверена, что он совершит лишь неудачное покушение и умрет на эшафоте...»61. Эти откровения Веры Фигнер ни в коей мере не умаляют достоверности ее мемуарных произведений, но дополняют портрет революционерки новыми штрихами. В оценке возможностей А.К. Соловьева В. Фигнер была большей реалисткой, чем петербургские землевольцы. Покушение не удалось, революционер-романтик мученически погиб, в оценках его выступления лагерь народников раскололся, а над новосаратовским поселением сгустились грозовые тучи.
В марте 1879 г. спешно вынуждены были покинуть свои места вольскиесепаратисты. За Верой и Евгенией приехала М. Лешерн, сообщившая, что полицией «уже отысканы ямщики, возившие Соловьева в Петровский уезд»62. Как свидетельствует жандармский протокол, «в ночь на 24-е марта в Саратов приехали Филиппова и Фигнер с Говоровой (т. е. Вера, Евгения и М. Лешерн. - А. В.), которая ездила за ними в Петровский уезд. Все три они остановились и прожили до 26 марта на квартире Василия Праотцева; в этот же день состоялся отъезд Иванчина-Писарева, Богдановича и Говоровой (Лешерн. - А.В.) по направлению к Москве...»63.
На этом заключительном совещании сепаратистов в Саратове В. Фигнер заявила, что присоединяется к «Земле и воле», так как не видит смысла в существовании маленькой группы64. Кружок землевольцев-сепаратистов прекратил свое существование, по всей видимости, 25 марта 1879 года.
С отъездом из губернии сепаратистов распадается и новосаратовское поселение. Каков же состав этой колонии революционеров? Наиболее полный список приводит В.В. Широкова - 15 человек («сестры Фигнер, Богданович, Иванчин-Писарев, Соловьев, Н.А. Армфельд, М.П. Лешерн-фон-Герцфельд, Г. Преображенский, С.А. Харизоменов, Е. Реброва-Харизоменова, О.Е. Николаев, Л.Н. Гартман, И.Г. Ширяев, М. Спиридонов, Попов»65). В.Н. Гинев обошел вниманием персональный состав поселения66. В.А. Твардовская ограничилась 11 наиболее известными фамилиями из списка Широковой67. Видимо, необходимо определить сам термин «поселение» и персонифицировать состав его участников.
Под «поселением» обычно имелись в виду «деревенские организации, связанные между собой единством цели и плана»68, с координационным местным центром, который устраивался в губернском городе. А «согласующим и направляющим» штабом поселений выступал петербургский «основной кружок» «Земли и воли»69.
В новосаратовском поселении (апрель 1878 - 25 марта 1879 г.) выделяются «деревенщики»: Л.Н. Гартман, работавший в слободе Покровской (ныне г. Энгельс), сепаратисты Петровского уезда (сестры Вера и Евгения Фигнер, Н. Армфельд и И. Ширяев), их сосед по уезду землеволец Б.А. Малышев, владелец д. Кузнецовка, впоследствии привлеченный по делу А.Соловьева70, а также поселяне Вольского уезда (А. Иванчин-Писарев, Ю. Богданович, А. Соловьев, М. Лешерн и землеволец О. Николаев). Всего одиннадцать «деревенщиков» со сроком работы 10-12 месяцев, за исключением Армфельд, чье пребывание в с. Вязьмино было очень непродолжительным. Только Соловьев и Гартман покинули поселение до его роспуска: первый - в конце ноября 1878 г., второй - в январе следующего года71. Почти не проявил себя на поселении брат Б.А. Малышева Сергей Андреевич, так как он большую часть времени находился в Москве, где 3 апреля 1878 г. «пострадал при избиении охотнорядцами студентов», а «в ночь на 7 марта 1879 г.» был арестован «по подозрению в убийстве шпиона И.В. Рейнштейна»72.
Членами новосаратовского поселения являются и участники саратовского центра «Земли и воли», группировавшиеся вокруг общественной квартиры М. Брещинской и Н. Сергеева. Это А.А. Богомаз, работавшая домашней учительницей (через нее, в частности, «основной кружок» в декабре 1878 г. передал деньги на нужды «деревенщиков»73), а также Я.С. Севастьянов, работавший учителем в Саратове, участие которого в жизни поселения авторитетно засвидетельствовано В. Фигнер74.
Справедливо будет считать полноправным членом новосаратовского поселения В.С. Праотцева, «беспартийного координатора» деятельности землевольцев-сепаратистов, без энергичных усилий и постоянной помощи которого восстановление жизнеспособности колонии «деревенщиков» могло бы не состояться. Об этом свидетельствуют и И. Ширяев, назвавший Праотцева «центром саратовского социализма»75, и В. Фигнер, отмечавшая, что их «начинаниям он вполне сочувствовал»76, и А. Иванчин-Писарев, писавший: «...нотариус Василий Степанович Праотцев, человек испытанной преданности революционным идеям»77.
По мнению В.В. Широковой, в новосаратовском поселении участвовали Г. Преображенский, С. Харизоменов, Е. Реброва-Харизоменова, М. Спиридонов, Попов. Действительно, Г.Н. Преображенский приезжал в Саратов, но только в марте 1878 г., т. е. до организационного оформления поселения, и, столкнувшись с разногласиями местных землевольцев, вернулся в Петербург78. В делах новоса- ратовцев непосредственного участия он не принимал. Супруги Харизоменовы были в Саратове до лета 1878 г., после чего переехали в параллельно формирую щееся тамбовское поселение, к которому их справедливо относит О.В. Аптекман79. Что же касается М. Спиридонова и некто «Попова», то, по всей видимости, это одно и то же лицо. Попов упоминается только в воспоминаниях Н.А. Морозова как участник встречи сепаратистов и землевольцев в Саратове в апреле 1878 г., причем у мемуариста «Попов и Харизоменов ездили (в то время - А.В.) по деревням под видом скупщиков... и продавцов...»80. Из 50 Поповых, биографии которых помещены в словаре «Деятели революционного движения в России», ни один этой деятельностью не занимался. Зато в этом же издании отмечено, что «в феврале-марте 1878 г. (Харизоменов. - А.В.) вместе с рабочим Михаилом Спиридоновым в качестве торговца отправился в Саратовскую губернию, пропагандируя среди крестьян»81. Видимо, Морозова подвела память и в этом фрагменте воспоминаний. На встрече с сепаратистами был не инкогнито Попов, а М. Спиридонов, который после отъезда Харизоменова на новосаратовском поселении заметен не был.
Саратовская община землевольцев и сепаратистов имела оживленную связь с «основным кружком» через письма, челночные оказии, взаимные визиты эмиссаров. Об особом внимании центра к саратовским товарищам говорят и денежные средства, переданные на поселение. Только за 5 месяцев (октябрь 1878 г. - февраль 1879 г.) было отправлено более 600 руб. с целевым назначением для «деревни»82. О надеждах, связанных с Саратовом, говорит и письмо А.Д. Михайлова от 20 сентября 1878 г., в котором лидер землевольцев считает необходимым «основание в Саратове при первой возможности фонда в несколько тысяч рублей; это необходимое условие, по его мнению, целесообразной группной деятельности и обеспечение от голодной смерти и провала...»83.
Таким образом, персональный состав новосаратовского поселения «Земли и воли» выглядит следующим образом: сепаратисты - А.И. Иванчин-Писарев, Ю.Н. Богданович, А.К. Соловьев, В.Н. и Е.Н. Фигнер, М.П. Лешерн, И.Г. Ширяев, Н.А. Армфельд; землевольцы - М.А. Брещинская, Н.И. Сергеев, Л.Н. Гартман, О.Е. Николаев, Б.А. Малышев, А.А. Богомаз, Я.С. Севастьянов и В С. Праотцев. Это поселение, немногочисленное по сравнению с первым, было очень заметным на фоне общего снижения численности «деревенщиков» в 1878-1879 гг.
После роспуска кружка сепаратистов в марте 1879 г. В.Н. Фигнер не сразу покинула Саратовскую губернию. Испытывая судьбу, она вернулась в Петровск, с тем чтобы официально уволиться и сдать должность. Но земская управа согласилась предоставить ей лишь временный отпуск и то после получения фиктивной телеграммы от сестры Евгении с сообщением о болезни матери. Жандармы зафиксировали точную дату убытия В. Фигнер - 20 апреля 1879 г.84. Запомнила надолго этот день и В. Фигнер: «Неисповедимый случай и на этот раз спас меня: власти явились в Вязьмино... опоздав не на неделю, как это было в Самаре, а на сутки»85.
Но не разочарование в народе вынудило покинуть поселение В. Фигнер и сепаратистов, а глухая стена враждебности местной административной системы и открытые полицейские преследования. «Если на вопрос, возможна ли желаемая нами деятельность в народе, мы, в силу внешних условий, опутывавших деревню, пришли к отрицательному ответу и к выводу, что прежде всего необходимо сменить эти самые условия, - констатирует Вера Фигнер, - то вместе с тем мы уносили сознание, что народ понимает нас, что он видит в нас своих друзей»86.
В то время, когда Вера Фигнер обдумывала уроки новосаратовского поселения, по всей Российской империи в губернские жандармские управления рассылались ее фотопортреты. Заканчивался очередной этап поединка с самодержавием, начинался новый, нелегальный. «Этот момент, когда я покинула деревню, - подытожит Вера Николаевна позднее, - был для меня во многом решающим. Отныне я могла жить на свободе только под личиной чужого имени: Вера Николаевна должна была исчезнуть...»87.
Итак, с конца марта 1878 г. по конец апреля 1879 г. Вера Фигнер находилась на практической работе в одном из центров деятельности землевольцев - в Саратовской губернии. Ее активность в общем не выходила за рамки основных законов Российской империи. Но и в деревенской глуши она не осталась без внимания «бдительных» граждан и полиции. Выстрел А.К. Соловьева поставил ее вне закона, как и всех тех, кто так или иначе соприкасался с «государственным преступником». С апреля 1879 г. Фигнер переходит на нелегальное положение и покидает новосаратовское поселение.
В своей просветительской деятельности она была целеустремленной и успех сопутствовал ей. Не изменила ей удача и при очередном приближении жандармов. За этот год она доказала, что способна не только на дерзкий, отважный поступок, но и на изнуряющую, ежедневную, черновую работу.
В конечном итоге за этот год она не разочаровалась в деятельности среди крестьян и вряд ли согласилась бы с определением Я. В. Стефановича о «капле океана», так как сама была той каплей воды, которая точила камень российского самодержавия, точила терпеливо, самоотверженно, до последней возможности сопротивляясь попыткам взорвать его.
В научной литературе встречаются разные мнения о лидере кружка сепаратистов. Немецкий историк Г. Гойс считает руководителем Ю. Богдановича88, В.В. Широкова выделяет А. Иванчина-Писарева и В. Фигнер89, О.В. Аптекман, Н.А. Морозов, а вслед за ними П.С. Ткаченко именуют группу «кружок Веры Фигнер»90, а В.Н. Гинев - «группой В. Фигнер»91. Видимо, на этапе оформления группы инициативная роль принадлежала бывшим «чайковцам» Иванчину-Писареву и Богдановичу при активном участии В. Фигнер, чьи убеждения, выработанные в Швейцарии, на первых шагах революционной деятельности в России были созвучны с новой программой народников. Но в период перехода к практической деятельности на первое место стали выходить организаторские способности и связи в различных слоях общественности. Здесь инициативная роль В. Фигнер и Иванчина-Писарева более выражена, чем Богдановича. И уже в период новосаратовского поселения роль Фигнер-организатора и нравственного камертона - выделяет ее. И. Майнов свидетельствует: «Мы чувствовали, что все эти люди окружены таким ореолом в наших глазах: и Богданович, и Морозов, и Армфельд, и все, шедшие с ними по тому же пути, безмолвно признают ее (В.Н. Фигнер. - А.В.) преимущество в чем-то очень важном, быть может, в самом существенном для революционного дела»92. Высокий авторитет, уважение и в какой-то степени даже восхищение красотой и личными качествами Фигнер запечатлели в своих воспоминаниях Н.И. Сергеев, Н.А. Морозов93 и А.И. Иванчин-Писарев94.
Конечно, на этих свидетельствах лежит печать времени и тень того высокого авторитета, который приобрела В. Фигнер после деятельности в «Народной воле» и шлиссельбургского заточения. Но в них есть и большая доля истины, которая проявляется в практической деятельности с начала 1878-го до весны 1879 года. Да и сама Вера Николаевна не отвергала свое лидерство, хотя и не подчеркивала его. Косвенным доказательством этого утверждения является автограф рукописи Н.А. Морозова «Вера Николаевна Фигнер» с собственноручной правкой революционерки и ее записями на полях. Фразу Морозова «В Саратовской губернии... она основала маленькую колонию пропагандистов...»95 Фигнер не исправила, хотя вся рукопись пестрит ее очень лаконичными поправками малейших неточностей.
В период новосаратовского поселения, находясь во главе автономного кружка, В. Фигнер действовала в полном согласии с программой «Земли и воли». Она пишет: «Землевольцы вели свои дела и все сношения как с Питером, так и между собой, отдельно от нас... но взаимные отношения между нами и ими были вполне товарищеские, и на «общей квартире»... мы были всегда такими же желанными гостями, как и сами устроители ее...»96.
Единственным