Отец Антоний гостеприимно принял всех прибывших, попросил матушек принести огромный, не меньше чем на ведро, старинный самовар, и пошел разговор. Рассказ его о конечных временах не был единым повествованием, нет. Скорее, его можно было сравнить с мозаикой, когда из сложенных маленьких кусочков цветного стекла получается полный вид изображаемого.
Когда же он начинал говорить о том, как избежать искушений антихристовых, о том, что именно приводит человека к падению, правилах праведного поведения и т.п., то назидания его были необыкновенно стройными, логичными, даже – жесткими. Это уже была не мозаика, а произведение из мрамора или гранита.
Больше всего внимания старец уделял поражению соблазном ума человеческого, отсутствию борьбы с помыслами у современных христиан, говоря, что если садовник с червями не борется, то и плода достойного не сможет обрести. Поэтому безумное безпечие проявляет тот, кто колодец пытается чистить за много метров от самого источника, и при этом надеется получить чистую воду. Следует же следить за местом истечения воды, его чистотой.
Когда он говорил об итогах подобных заблуждений – конечных временах, в келии стояла полная тишина. Самовар призывно пофыркивал, только звук этот не мог отвлечь от страшных мыслей. Каждый ведь знал, чем чревато безпечие, равнодушие к ревности о Господе, но кто смог бы не упрекнуть себя за подобное? В той или иной степени, но грехов у всех хватает. Но именно увлечение грехами, по словам старца, и способствует погибели. Он не призывал нас к аскезе, принятию монашества, нет, он увещевал к отказу от неумеренности.
«Отцы, братия, – говорил он, – разве постовой указ можно считать приказом? Человек, бывает, весь Великий пост проводит на сухарях и воде, но думает при этом о разговении, о яствах праздничных. Так это не пост, это поругание его. Весь смысл поста в том, чтобы радостью был сам праздник, а не неумеренное обилие стола праздничного. Сытое чрево Бога и милостей Его не помнит! А разнузданная плоть к бесам стремится – свой свояка видит издалека.
Ругают сейчас монастыри и братию их, но поступи-ка по примеру черного духовенства и откажись хотя бы от собственного жилья? Разве это не пример следования Христу, не повод задуматься над сотворяемым?! Вот и будут всех тянуть бесы за пристрастия к земному – живых, на поклон антихристу, мертвых – в преисподнюю».
Мы молчали – а что тут можно сказать?
После некоторой паузы, старец проговорил: «Что, отцы святии, закручинились, буйны головы повесили?! Знали ведь все это – открыл Господь своею благостию участь грешников давным-давно. И Ветхий, и Новый Заветы об этом только и говорят. Знаю, – выдержав паузу, сказал отец Антоний, – прочитать легко – исполнить трудно, ибо всегда исполнению сопутствует отречение, самоусмирение. А нам надо все, мы обязательно должны найти древо с запретными плодами посреди райского сада! Спасается же тот, кто хочет спастись, а не вести безконечные разговоры о том, что слаще».
Уходили мы от старца задумчивыми и с изрядной долей грусти – каждый понимал, что при всей безспорности слов отца Антония, исполнить их будет трудно.
Воспоминания Екатерины Н., Верхнедонское.
Шли семидесятые годы, для кого-то счастливые и сытные. У меня же последовала целая серия не просто неудач, а серьезных жизненных катастроф: вначале неудачный, не по любви, брак. Затем безконечные измены мужа-железнодорожника, проблемы с жильем, деньгами, в общем, со всем, что только можно придумать.
Наконец, когда муж вызвал меня к себе на работу, чтоб сообщить, что он подает на развод – хотел жениться на другой, ждавшей от него ребенка, я совсем упала духом. Прожили мы, так или иначе, больше десяти лет, были радости, были и огорчения, но двое детей называли нас папой и мамой!
Я брела раскаленными от летней жары улочками своего поселка и ничего не замечала вокруг. Мысль крутилась возле одного – самоубийство. Думаю, даже если бывший муж детей наших бросит, то государство не оставит, есть же всякие интернаты. Пусть делает, как хочет, а кому я нужна? Второго брака душа не принимала, первый уже был разрушен, к родителям – тоже не уйдешь.
С такими раздумьями я шла, уже выбирая и путь оставления земной жизни, когда вдруг была остановлена спокойными, но твердыми словами:
«И не думай, чадо! Тебе жить надо, а не терзать себя мечтаниями о смерти! Уймись!»
Подняв глаза, я увидела возле себя старика в каком-то нелепом длинном черном халате, огромного роста с абсолютно белыми волосами. Я не сильна была в религиозных познаниях, но тут пришло внутреннее понимание того, что передо мной – священник. Чуть в стороне от него стояли двое мужчин, явно сопровождающих.
«Простите, – говорю, – как попа правильно называть – падре, отец, батюшка – мне не до вас. Давайте, вы пойдете своим путем, а я – своим. Думаю, так будет лучше, и меньше безпокойств».
Старик чуть улыбнулся, но необычайно по-доброму, и сказал: «Дочь моя, иди любым путем, только не в ад через самоубийство! Чтоб ты не выбрала – питие зелья смертного, веревку или камень на шее, все едино, все погибель для души. Вот об этом я тебе и говорил».
Меня зазнобило, именно эти пути расчета с жизнью я и обдумывала. Как мог старик догадаться, что у меня не просто на душе, но в голове? С другой стороны, кто он такой, чтобы пытаться отгадывать мои мысли и настроение, да еще и учить чему-то?
Однако подобные размышления отвлекли меня от проблем семейных, на какое-то время я забыла о них и вступила в разговор со странным стариком.
«Простите, но вы не представились. Как вас зовут?»
– спрашиваю неожиданного собеседника.
«Отец Антоний, вот гощу у ваших матушек, в их общинке. Чай слышали о них?» – мягко отвечает он.
Конечно, я слышала, и даже раз или два видела этих очень пожилых женщин в длинных черных платьях, с какими-то средневековыми черными же головными уборами в окружении более молодых женщин. В поселке говорили, что это монашки со старых времен. И хотя доля уважения к ним существовала, большинство, все же, их побаивалось. Старались стороной обойти загадочный дом со странными обитателями.
«Вот у них и обретаюсь, туда мы сейчас пойдем и поговорим с тобой».
Удивительно, но я безропотно согласилась и побрела к дому монахинь вслед за отцом Антонием.
Потом был долгий разговор и его просьба: «То, что ты задумала, всегда успеешь совершить. Подожди несколько дней, отложи исполнение задуманного. На работе возьми отпуск и с утра сюда, хорошо?»
Я согласилась, целую неделю приходила в общину. Вначале все, что они делали, кроме домашних работ, было для меня «темным лесом». Но беседы с отцом Антонием, с матушками, послушницами, которым я стала помогать, сделали свое дело. Прежде всего, мысль о самоубийстве была уже омерзительна. Открылась дорога в Православие, в чистый мир, живущий исполнением Христова закона любви.
Однажды утром отец Антоний сказал, что допускает меня к Причастию. Спросил, готова ли я принять в себя Тело и Кровь Христовы.
Первый раз, когда я увидела старца, для меня он был просто глубоким стариком, хоть и необычной внешности.
О впечатлении от его взгляда расскажу такой случай: однажды мне пришлось его сопровождать из Верхнедонского к постоянному месту жизни в другой, более северной области. Машину организовать не удалось и ехали электричками, с пересадками. Отец Антоний как всегда в подряснике и рясе, но наперсный крест был скрыт под одеждой: старец считал осквернением его открытое ношение в общественных местах в безбожном обществе. И вот в одной из электричек подвыпивший парень проявил атеистическую ревность и сказал какую-то дерзость в адрес старца. Отец Антоний не проронил ни слова, только чуть привстал и посмотрел на говорившего – тот сник. При выходе, молодой человек попросил прощения.
Пробыв столько времени в общине, видев его по нескольку раз в день и общаясь с ним, внешность отошла на второй план. На первом же была сила веры и духа для жизни по ней. Я расплакалась и упала на колени: «Хочу батюшка, но – недостойна, не готова». Вначале он нахмурился – отец Антоний не любил, когда кто-то перед ним становился на колени и запрещал это делать, говоря при этом: «В храм, в храм, к иконам, неси все поклоны Господу, а не мне грешному». Но потом улыбнулся: «Вот и хорошо, что так думаешь, только сам человек во век не подготовит себя без Божьей помощи. Будешь причащаться».
Не забыть мне той службы никогда. Во многих местах бывала, но воспоминание о домашнем храме старушек-схимонахинь со служащим отцом Антонием всегда больше теплит душу. Была исповедь, было причастие, а потом пришло состояние легкости и души, и тела.
Вскоре отец Антоний уехал. Но отсутствие его никогда не было долгим: очень он любил маленькую обитель старых монахинь. Часто говорил так: «Тут вся жизнь – служба Богу, а служба Богу есть жизнь. Напитывайтесь, чада, духа чистоты и святости, пока старицы-схимонахини живы. Уйдут они, все рушиться будет, их молитвой край держится. А уже близки те времена, когда обитель исчезнет. Как град, ушедший в воду от осквернения, так и сие место опустеет».
Страшно это было тогда слышать и удивительно – монахини-старушки еще достаточно крепки, столько послушниц, наконец, от чего дом может разрушиться? Увы, все это пришло через пару десятков лет. Много он говорил о будущем, особенно в последние годы, очень сетовал по поводу падения нравов. Что-то в рассказах его было понятным, что-то – нет, пытались расспросить его, матушек. Удивляло и другое. В семидесятых годах добрая половина тех, кто приезжал к старцу за благословением на священство, выходили от него в приподнятом настроении. В восьмидесятых уже довольным выходил один из десяти. В девяностых, не помню даже, чтоб кто-то оставался удовлетворенным ответом праведника.
Он был очень строг к ставленникам на священство. Однажды одна из послушниц, долгое время подвизавшаяся в обительке, попыталась вступиться за племянника. Парень был на первый взгляд не плохой, учился в семинарии, и мы все очень переживали за него. Поэтому, когда старец отказался благословить – стали спрашивать о причине такого решения. Батюшке разговор этот был явно неприятен, но все же коротко он ответил: «Если одна овца целое стадо может испортить, то нерадивый пастырь...» И замолчал.
Мне отец Антоний помог поставить детей на ноги – и духовно, и материально, прося о помощи матушек обители. Своих средств у него не было. Он был абсолютно не сребролюбив и не потому, что поступал так только из желания исполнить заповеди, нет. Ему было чуждо любое материальное попечение о жизни, даже о еде. Он постоянно забывал, что надо есть, хотя иногда и сознательно отказывался даже от весьма убогой трапезы, считая это излишеством. Не любил, когда ему совали деньги в руки, и всячески ограждал себя от этого, предлагая опустить даруемое в общую скрыню. В своем кругу он пояснял это так: «Этими руками, – показывая свои руки, говорил он, – я держу крест с изображением Христовым, касаюсь Тела Спасителева. Как же мне в руки брать изображение Его врага?!» При этом он просил развернуть какую-нибудь денежную купюру с изображением очередного идола. Единственными деньгами, которые он при большой необходимости брал в руки, были металлические юбилейные рубли с изображением воина-победителя. Батюшка уважал воинов – защитников Отечества, всегда правил службы за упокой душ погибших, и о здравии оставшихся в живых.
Те пожертвования, которые, особенно в девяностых, стали привозить к нему, по его благословению направлялись на поддержку восстанавливавшихся сельских храмов, священников маленьких приходов, для помощи малоимущим, особенно – вдовам.
Но не каждое пожертвование и было принимаемым. Пришлось быть свидетельницей случая, когда у обители была особенная нужда в деньгах – хотели помочь болящей, ну и другие проблемы. И тут приехали к батюшке на иномарках несколько человек. О чем они говорили с отцом Антонием – не знаю, только выскочили из келии старца приехавшие красными, судорожно засовывая пачки денег в свои сумочки. От других я тоже слышала неоднократно об отказах старца от принятия принесенных ему денег.
Вообще, батюшку уговорить изменить свое решение было невозможно. Если уж он говорил «нет», то «да» не звучало. Не было способов уговорить его. Думаю, что старец очень взвешено формировал свое мнение по какому-либо вопросу, чему способствовал его дар прозорливости. В делах веры он был склонен к абсолютному следованию церковным догмам, а вот в отношениях церковных, приходских отец Антоний все соотносил со словами Апостола: «Бог есть любовь». Когда к нему обращались верующие с жалобами на ближних, а тем более на пастыря, он их увещевал словами Спасителя: «По тому узнают, что вы ученики Мои, если будете иметь любовь между собой».
Смиренный и добрый, он становился гранитом, если дело касалось вопросов принципиальных. Старец мог увещевать грешащего бездомного, исповедать его и отдать нищему все свое. От него же отец Антоний просил одного – бросить безпутную жизнь. Однако он очень чутко чувствовал истинность раскаяния и ложь душевную. Было, что после попытки обмана, приходили, а то и приползали пытавшиеся обмануть его. Несколько раз даже привозили обманщиков – те не могли ходить. Тут уж они действительно каялись. Он не проклинал, чувствуя обман, не накладывал епитимий, он говорил: «Бог нам всем судья, если ты говоришь правду, пусть тебе это пойдет на пользу!». После этого готов был и исподнее снять для исполнения просьбы пришедшего. Это было потрясающе.
Как-то произошел разговор о праведности, об избранности угодников Божиих. Говорили за самоваром, в состоянии расслабленности, может, из-за этого и озвучивались мысли о том, что праведность – это некий дар. Для грешника тоже определена, уготована своя судьба, кому что на роду написано. Едва услышав наши рассуждения, старец сразу стал серьезным, даже чашку с чаем отставил.
«Чада, – сказал он, – так что, и ужасы последних времен, по вашему мнению, Господь попустит по жесткосердию Своему?! Не кощунствуйте, а то вас послушать, так призванные к праведности и так спасутся, а не определенные к чистоте грешники – пускай помучатся? Нет, дорогие, в том-то и суть будущего суда, который мы называем Страшным, что у каждого был выбор, каждый мог спастись. Святая Варвара не мечем ли отца своего была усечена, а Борис и Глеб не от братской ли руки смерть прияли? Одно семя, да плоды разные. Во времена Спасителя, сколько смоковниц росло, но только не плодоносящую Он проклял! Бойтесь уподобиться древу, не приносящему плода, и не дерзайте испытывать пути Господни».
За столом воцарилась абсолютная тишина, мы поняли, что даже в простом разговоре, который так или иначе есть отображение наших суждений, нужно помнить об истине, о спасении. А старец продолжал.
«Чада, из праздных и пустых слов рождается грех. Словом змий соблазнил Еву, и словом же она привела ко греху Адама. И он также словом оскорбил Бога, когда вместо принесения покаяния обвинил во всем Творца: «Жена, которую Ты мне дал, она соблазнила меня». Но Словом мы и оправданы, искуплены. Мысль грешная страшна, слово – еще пуще, попустил им взрасти – будь уверен, что последует и грех действием».
Кто-то стал тихонько плакать, думаю, все перебирали свои грехи мыслями, словами. Стало грустно, настроение упало, хотелось полного уединения. Отец Антоний почувствовал наш настрой.
«Вы не рюмсайте, а ты, Виталий, подбрось-ка углей в самовар. Говорю вам не с обличением, и не для того, чтоб испугать, но ради предостережения. Каждый знает, что если на дереве образуется гниль, а на металле пятно ржавчины – через время они довершат свою работу. Древо пропадет, и изделие из металла потеряет прежние качества. Вот только мы не думаем, что мысли греховные – та же гниль и та же ржавчина, уничтожающие даже то, что было добротным. Эта невнимательность себе и приведет к приходу антихристову, к готовности шествовать на поклон воплощению зла. А сейчас, пейте чай, и не обижайтесь на старика, который за вас переживает. Я не доживу, а вам все терпеть придется!».
«Батюшка, – не выдерживаю я, – так кто же сможет оправдаться? Каждый ведь и едва ли не ежесекундно, по крайней мере, грешит мыслями. Что, не имеет смысла и думать о спасении, если все так сложно?!»
«А ни кто и не сможет оправдаться, – спокойно отвечал отец Антоний. – Не читали разве слов Спасителя, что не оправдится всяк живый? Вот и верьте Ему, верьте детской верой, не допускающей сомнений. Но при этом следует стремиться к праведности, к чистоте души. Как сказал великий Иоанн, святитель Константиноградский, принеси все свое, а чего уж не хватит, то Господь восполнит. Но что-то надо принести, не с пустой же сумой идти на суд Христов. И Сам Искупитель говорил, что у неимущего отымется, а имущему – добавится. Вот и ответ на твое недоразумение».
«Простите, батюшка, – настаиваю я, – вы сейчас говорили о полном конце, о Страшном суде, но как же с последними временами, с периодом властительства антихриста. Если человек не может сам достичь полной чистоты и праведности, как тогда устоять, не поддаться на искушения, сохранить себя?».
«То же тебе и повторю. Сейчас уже надо себя готовить, не прельщаться прелестями бесовскими. Давай пойдем к тебе в дом – сколько там вещей, которыми ты никогда не пользовалась и вряд ли воспользуешься? Так, или нет?».
«Конечно, что-то есть, для красоты может...» – отвечаю старцу.
«В чем красота их? В чесании твоего тщеславия, что я живу не хуже, чем прочие? Нет, чадо, великий царь, имевший все, что может только пожелать растленный грехом разум человеческий, в конце жизни сказал: «Суета сует». А посмотри на жилье праведников – ни чего для утехи глаз, все для воспоминания суда Божьего.
Вот с этого и начинать следует. Внешние подвиги вместе с желанием спастись приведут к строгости жизни, к постоянному слежению и за мыслями, и за поступками своими. Позволь плоти хоть на миг повластвовать над собой – не обуздаешь. Поэтому все сейчас, а особенно в будущем, будет направлено на то, чтобы человек не смог отказать плоти в ее прихотях. Везде соблазн, всюду искушение. Вот от этого и отрешаться надо. Вездесущий Господь поможет, только стремись. А случилось что-то, не пытайся оправдываться – кайся, что попала в сети бесовские».
Наставления старца так успокаивали душу, привносили мир в нее, что казалось – так должно быть всегда. Увы, он отошел ко Господу.
Митрофорный протоиерей от. В.
Как и каждому, мне много раз приходилось слышать о старцах, о появлении какого-нибудь очередного прозорливца и чудотворца. С отцами мы собирались и ехали «на прием», но, как правило, обнаруживали ханжество, духовную безграмотность, иногда – откровенное шарлатанство и мошенничество. Был случай, когда «старец» оказался просто бесноватым. Хотя иногда и происходили случаи соприкосновения с истинной праведностью, православием чистой незамутненной воды апостольских времен.
Рассказы об отце Антонии расходились как-то своеобразно – медленно и спокойно. Но разговоров становилось все больше: передавались части видения старца, спорили о необходимости категоричного отказа от благ цивилизации, к которому призывал он. И мы решили ехать.
Ждали мы отца Антония долго – то батюшка отсутствовал, то нам недосуг. А отлучался он довольно часто – любил тихие обители, скиты и, особенно, посещение остававшихся еще в живых довоенных священников и монахов. Потом старец скажет, что в кругу своих ровесников, переживших страшное лихолетье коммунистического наваждения, ему понятнее происшедшее и ощутимее будущее. В монашестве же он ценил преемственность духа, навыков спасения, с большим сомнением относился к монастырям со славным прошлым, но не имевшим приемственных старцев для научения новоначальных иноков.
Но вот встреча состоялась. Приехали мы испытывающими, и старец сразу понял цель нашего визита, при этом даже намеком не выразил своего неприятия. Мы говорили о прошлом и будущем Руси, где-то он чуть подсмеивался над нашими взглядами, но все очень по-доброму, по-отечески назидательно.
Что говорить, впечатление было необыкновенным, сродни, вероятно, тому, что может ощутить человек, нашедший золото вместо выкапываемого им картофеля. Мы общались со старцем, для которого внешний мир, казалось бы, и не существовал – он не видел его, не хотел видеть всех тех изъянов, которые были грехом привнесены в сотворенное Богом. И не просто не видел, но и всех призывал следовать одному – внимать себе. Даже малейшее заострение внимания на проблемах сегоденья было для него абсолютно неприятным – старец начинал молиться с закрытыми глазами, казалось, что он спит.
Приехали мы, как я уже говорил, достаточно большой группой духовенства, были с нами и молодые батюшки с маленьких приходов. Их волновал, по большей части, один общий вопрос: «Как спасение в последнее время увязать с общепринятой в церкви системой «поклонов» священноначалию за награды, за приходы и прочее. Кто тут прав?». Старца вопросы эти не смутили, и он спокойно отвечал: «Поступайте, отцы святии, так, как велят правила. Не столько тот грешит, кому вы носите, сколько вы – искушая его и осуждая после очередного «поклона». Зачем вам чужие грехи, да еще и святительские?! Ты сотворяешь, ты грешишь, вот и борись со своим грехом. А вспомоществованием Господним победишь его – еще и кому-то из немощных поможешь. Себя спасай от греха, своим негораздам внимай, и зачем тебе все остальное.
Кой толк для человека, видящего грязь на теле ближнего своего и кричащего об этом, но при этом обходящего баню за три версты? Отмыйся сам, упроси Бога убелить свою душу, как вовну, тогда если и увидишь грех – то только состраждешь брату своему, но не осудишь. Преподобный Сергий какой благодатью облечен был, но креста золотого не принял, даже от патриарха Иерусалимского. Не побрезговал, а просто не принял, чуждо было злато это праведнику. Но и не осудил при том. От священноначалия отказался, от великого апостольского сана святительского из рук праведника же. Отказался, но не осудил, не стал перебирать возможные грехопадения на этом поприще, но тек в свою пустыню. Поступай также – спасешься!».
Нас, священников в возрасте, больше волновал вопрос о последних временах, возможности спасения в этот период. Первым заговорил со старцем пожилой протоиерей. Отец Антоний ответил ему коротко: «Ты, отче, не доживешь. Поэтому не пекись о будущем, думай о настоящем, больше пользы будет. Нельзя мечтать о длительности жизни, это все прилоги бесовские. Надо всегда ожидать, что именно сегодня ты предстанешь перед судом Божиим, тогда и результат будет.
Любому же священнику стоит помнить слова великого старца, что и пылинка, украденная из алтаря, будет обличением на суде Христовом. Пыль, тем паче, неправедные деньги и поборы вне правил церковных. Увлекся одним – жди и другого падения. Все будет завлекать в ад: и деньги, и машины, и удобства жизни, все, ибо люди станут просто неистово злоупотреблять всем этим. Чем лучше будет сейчас, тем хуже будет потом, после смерти. Вот и выбирай, чего хочешь, что твоей душе милее: то ли призрачная сиюминутная услада сытой жизни на земле, то ли вечное блаженство в царствии небесном. Но главное – не распудить доверенное стадо, наоборот, преумножить и увеличить его. Так вот, отцы святии».
Долго еще шел разговор, много задавалось вопросов отцу Антонию, каждый из них не оставался без ответа. Мы понимали, что старец устал, что пора бы и честь знать, прощаться, только делать этого не хотелось – так велико было обаяние его личности. Кроме пророчеств о конце света, говорил он вещи достаточно обычные, знакомые. Только из его уст звучало все это несколько иначе, слова наполнялись особым смыслом.
Наконец, все поднялись и стали прощаться. Возвращаясь по домам, мы молчали, не обсуждая, как обычно, результат поездки. Все и так было предельно ясным – Господь сподобил нас встречи с праведником.
Бог есть любовь... (Ин. 4,16)
Преп. Максим Исповедник и его «Главы о любви»
Минуты расставания с близкими, кто их не переживал? Хочется сказать самое главное. А если разлука предстоит с детьми, то дать самые важные наставления, наставления о том, как не погубить жизнь свою.
Тайная Вечеря, последние часы перед Голгофой. И Христос, зная о предстоящей разлуке, наставляет учеников о сохранении жизни, но не земной – вечной. Он уже не облекает поучения в форму притч, нет. Ведь обращения Его не к рабам, но к друзьям, чадам, которым все открыто. О чем Он говорит? О любви. Он дает ученикам, а через них всему миру, единственную заповедь, о которой потом Апостол скажет, что это «закон царский» (Иак. 2, 8) – «Да любите друг друга!» (Ин. 15, 34). Одна заповедь и один признак сопричастности Христу: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 15, 34). Любовь – кажется, так все просто. Но простота эта кажущаяся, не даром Апостол Павел называет любовь «совокупностью совершенств» (Кол. 3, 14), и дорога к стяжанию этой совокупности и сбережению ее узка и терниста. Длина ее – длина жизни.
Преп. Максим Исповедник прошел этим путем. И не только прошел сам, но и оставил наставления для христиан будущих веков о том, как практически стяжать совершенства духовные.
Преп. Максим уже в детстве высказывает большое стремление к наукам и к юношескому возрасту становится блестяще образованным человеком. О нем говорят при Константинопольском дворе. И вскоре он становится личным секретарем императора Ираклия. Молниеносная карьера, открывавшая перспективу спокойной и сытой жизни чиновника самого высокого ранга. Но уже тогда его все больше влечет к любомудрию – стяжанию духовного опыта, делательному велению Бога. Молодой человек оставляет императорский дворец и уходит в монастырь. Потом, как бы объясняя это, преподобный скажет: «Любящий Бога предпочитает ведение Бога всему сотворенному Им... (преп. Максим Исп. Главы о любви. Сотица 1, слово 4, в дальн. - 1,4).
Молодой монах стремится к уединению, созерцательному подвижничеству. Но Церковь захлестывают мутные волны ересей – монофизитство, монофелитство... И преподобный Максим выступает на защиту Православия. Благодаря потрясающей образованности, дару слова и личным добродетелям, он оказывается в самом водовороте этой борьбы за чистоту веры. Вся жизнь – изгнание.
Будет церковный суд и обвинения во всем – «оригенизме», «манихействе», даже в язычестве. А он пишет о любви... Нет, он не пишет, он поет гимн любви: «Когда влечением любви ум возносится к Богу, тогда он совершенно не чувствует ни самого себя, ни чего-либо из сущих. Озаряемый божественным безпредельным Светом, он перестает ощущать все тварное подобно тому, как и чувственное око перестает видеть звезды, когда восходит солнце». (1, 10). Сами гонения и хуления он воспринимает как благо – возможность совершенствования. «Верующий Господу боится вечного наказания, боящийся наказания воздерживается от страстей; воздерживающийся от страстей терпеливо переносит скорби; терпеливо переносящий скорби возымеет упование на Бога; упование на Бога отрешает ум от земного пристрастия, а отрешенный от этого ум возымеет любовь к Богу». (1,3). Гонимый, оскорбляемый и оклеветанный едва ли не всем миром, преподобный доказывает гонителям в том числе о необходимости стяжания любви: «...Истина ныне существует в тенях и подобиях».
Стоит вернуться и обратить внимание на такие слова преподобного: «Верующий Господу...» (1,3). Не верующий в Бога, в Сущего, но верующий Богу. На первый взгляд, это понятия, несущие идентичный смысл. Но так ли это? Конечно, нет. И бесы веруют и трепещут, но не спасаются, не исполняют заповедей Господних, суть закона, по которому сотворен мир. Нужно верить Богу, верить в то, что Он заповедал: «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга» (Ин. 15, 12). И преподобный объясняет, как к этому прийти: «Разумное употребление мыслей и вещей творит целомудрие, любовь и ведение, а неразумное – распущенность, ненависть и неведение». (3, 1). «Не пища зло, но чревоугодие; не деторождение, а блуд; не материальные блага, а сребролюбие; не слава, а тщеславие». (3, 4).
«Любовь к Богу противостоит похоти, ибо убеждает ум воздерживаться от наслаждений. Любовь к ближнему противостоит гневу, ибо вызывает презрение к богатству и славе». (4, 75). «Старайся, насколько возможно, полюбить всякого человека. Но если это невозможно, то старайтесь, по крайней мере, не ненавидеть никого. Однако и этого не сможешь сделать, если не презришь мирских вещей» (4, 82).
И тут стоит остановиться и особо подчеркнуть, что речь не идет о взращивании буквальной ненависти к окружающему миру, вещам, нас окружающим, как к носителю зла. Нет! Мир сотворен Любовью. Бог сказал, что он хорош. Преп. Максим Исповедник особый акцент делает на том, что «Ничто из сотворенного и приведенного в бытие Богом не является злом.... В сущих нет никакого зла: оно – лишь в злоупотреблении вещами» (3, 3 - 4). Т. е. тот, кто ищет оправдания своим злым поступкам, отсутствию в себе любви тем, что в сущем изначала наличествует зло, т. е. природе свойственно зло, либо в неведении, либо – безумен. «Зло – лишь в злоупотреблении вещами, которое происходит от небрежения ума о естественном возделывании сил души!» (3, 4).
И «пороки приключаются с нами вследствии злоупотребления силами души: желательной, яростной и разумной. Злоупотребление разумной силой есть невежество и безрассудность, яростной и желательной – ненависть и распущенность» (3,3). Соответственно, и «вся цель заповедей Спасителя состоит в том, чтобы освободить ум от невоздержанности и ненависти и возвести его до любви к Самому Спасителю и к ближнему. От этой любви и рождается сияние святого ведения во всей его осуществленности» (456).
Пророчества старца Антония согласуются с предсказаниями святых отцов.
Преп. Анатолий Оптинский
Чадо мое, знай, что в последние дни, как говорит Апостол, наступят времена тяжкие (2 Тим. 3,1-6). И вот, вследствие оскудения благочестия, пойдут в Церкви ереси и расколы, и не будет тогда, как предсказывали Св. Отцы, на престолах святительских и в монастырях людей опытных и искусных в духовной брани. От этого ереси будут распространяться всюду и прельщать многих. Враг рода человеческого действовать будет с хитростью, чтобы склонить к ереси и избранных. Он не станет грубо отвергать догматы о Святой Троице, о Божестве Иисуса Христа, о Богородице, а незаметно станет искажать переданное Св. Отцами и от Святого Духа учение Церкви, сами его дух и уставы, и эти ухищрения врага заметят только немногие, наиболее искусные в духовной жизни. Еретики возьмут власть над церковью, всюду будут ставить своих слуг, и благочестие будет в пренебрежении. Но Господь не оставит Своих рабов без защиты и в неведении. Он сказал: «По плодам их узнаете их» (Мф. 7, 16). Вот и ты по действиям еретиков старайся отличить их от истинных пастырей. Это – духовные тати, расхищающие духовное стадо, и войдут они во двор овчий – Церковь «перелазя инуде», как сказал Господь, то есть войдут путем незаконным, употребляя насилие и попирая Божии уставы. Господь именует их разбойниками (Ин. 10,1). Действительно, первым шагом их будет гонение на истинных пастырей, заточение их, ссылка, ибо без этого нельзя им расхитить овец. Посему, сын мой, когда увидишь разрушение Божественного чина Церкви, отеческого предания и установленного Богом порядка, знай, что еретики уже появились, хотя, может быть, и будут по временам скрывать свое нечестие и будут искажать веру незаметно, чтобы еще более успеть, прельщая и завлекая неопытных в сети. Гонение будет не только на пастырей, но и на всех рабов Божиих, ибо бес, руководящий ересью, не терпит благочестия. Узнавай сих волков в овечьей шкуре по их горделивому нраву, сластолюбию и властолюбию: это будут и клеветники, и предатели, сеющие вражду и злобу. Истинные рабы Божий смиренны, братолюбивы и Церкви послушны. Большое притеснение будет от еретиков и монахам. И монашеская жизнь будет тогда в поношении: оскудеют обители, сократятся иноки, а те, которые останутся, будут терпеть насилие. Однако, ненавистники монашеской жизни, имеющие только вид благочестия, будут стараться склонить иноков на свою сторону, обещая им покровительство и житейские блага, непокорным угрожая изгнанием. От сих угроз будет у малодушных тогда большое уныние, но ты, сын мой, если доживешь до этого времени, радуйся, ибо тогда право верующие, но не показавшие других добродетелей, будут получать венцы за одно стояние в вере, по слову Господа: «Всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным» (Мф. 10, 32, 33). Бойся Господа Бога, сын мой, бойся потерять уготованный венец, бойся быть отторгнутым от Христа во тьму кромешную и муку вечную. Мужественно стой в вере Православия и, если нужно, с радостью терпи изгнание и другие скорби, ибо с тобою будет Господь и святые Мученики и Исповедники: они с радостью будут взирать на твой подвиг. Но горе будет в те дни монахам, кои обзавелись имуществом и богатством, и, ради любви к покою, готовы будут подчиниться еретикам. Они будут усыплять свою совесть, говоря: «Если мы охраним и спасем обитель, Господь нас простит».
Несчастные и ослепленные не помышляют о том, что с ересью войдет в обитель бес, и будет она тогда уже не святой обителью, а простыми стенами, откуда отступит благодать. Но Бог сильнее врага и никогда не покинет Своих рабов. И истинные монастыри будут пребывать до скончания века, только избирать будут для этого пустынные и уединённые места. Не бойся же скорбей, а бойся пагубной ереси, ибо она обнажит человека от благодати и разлучит со Христом, потому повелел Господь считать еретика за язычника и мытаря (Мф. 16, 17). Итак, укрепляйся, сын мой, в благодати Иисусом Христом, с радостью спеши к подвигам исповедничества и переноси страдания, как добрый воин Иисуса Христа (2 Тим. 2, 1.2), рекшего: «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни» {Откр. 2,10). Ему же со Отцем и Святым Духом Честь, Слава и Держава во веки веков.
Преп. иеросхимонах Серафим Вырицкий (+ 1949 г.)
«Придет такое время, когда будет в России духовный рассвет. Откроются многие храмы и монастыри, даже иноверцы будут к нам приезжать креститься. Но это не надолго – лет на пятнадцать, потом приидет антихрист. Когда Восток наберет силу, все станет неустойчивым. Наступит время, когда Россию станут раздирать на части. Сначала ее поделят, а потом начнут грабить богатства. Запад будет всячески способствовать разрушению России и отдаст до времени восточную ее часть Китаю. Дальний Восток будут прибирать к рукам японцы, а Сибирь – китайцы, которые станут переселяться в Россию, жениться на русских и в конце концов хитростью и коварством возьмут территорию Сибири до Урала. Когда же Китай пожелает пойти дальше, запад воспротивится и не позволит. Многие страны ополчаться на Россию, но она выстоит, утратив большую часть своих земель. Эта война, о которой повествует Священное Писание и говорят пророки, станет причиной объединения человечества. Иерусалим станет столицей Израиля, а со временем он должен стать и столицей мира. Люди поймут, что невозможно так жить дальше, иначе все живое погибнет, и выберут единое правительство – это будет преддверие воцарения антихриста. Потом начнутся гонения на христиан; когда будут вглубь России уходить эшелоны из городов, надо спешить попасть в число первых, так как многие из тех, кто останутся, погибнут. Наступает царство лжи и зла. Будет так тяжело, так плохо, так страшно, что не дай Бог дожить до этого времени... Придет время, когда не гонения, а деньги и прелести мира сего отвратят людей от Бога, и погибнет куда больше душ, чем во время открытого богоборчества. С одной стороны, будут воздвигать кресты и золотить купола, а с другой – настанет царство лжи и зла. Истинная Церковь всегда будет гонима, а спастись можно будет только скорбями и болезнями, гонения же будут принимать самый изощренный, непредсказуемый характер. Страшно будет дожить до этих времен».
Очень любил старец молодежь. В то время молодые люди почти не ходили в церковь, и он так радовался, когда они приходили к нему. Старец говорил об огромной роли молодых в будущем возрождении Церкви. Он говорил, что наступят времена (и уже наступают!), когда развращение и упадок нравов молодых достигнет последних пределов. Почти не останется нерастленных. Они будут считать, что все и