Вокруг сплошная цифровая техника. Спутниковое радио с GPS дисплеем. Когда она дает задний ход, на дисплее появляется изображение с камеры заднего вида. Все на приборной панели сверкает, запах новой машины заполняет все внутри. А почему бы и нет, если на одометре всего-навсего семьсот пятьдесят миль. Ей никогда не приходилось находиться за рулем автомобиля с таким маленьким пробегом. Можно нажать кнопку на переключателе, чтобы узнать среднюю скорость, расход топлива в милях на галлон и остаток топлива. Двигатель практически не производит никакого шума. Передние сидения обиты белым материалом, который выглядит как кожа. Все это приятно удивляет.
Сзади находится выдвижной экран с DVD-плеером. «Русалочка» не включилась, потому что Труз, трехлетняя дочь Жасмин, замазала диск арахисовым маслом, но они рады тому, что есть еще «Шрек», хотя все и его видели уже миллиард раз. Это действительно острое ощущение, когда смотришь его во время пути, да еще и сидя за рулем! Фридом спит в своем кресле между Фредди и Глори. Делайт, шестимесячная дочь Жасмин, спит у матери на коленях. Но остальные пятеро, втиснувшись в два задних сидения, с восхищением смотрят DVD. Их рты приоткрыты. Сын Жасмин Эдди ковыряет в носу, его старшая сестра Розелин пускает слюни на свой острый маленький подбородок. Но они, в конце концов, спокойны и перестали драться друг с другом. Будто загипнотизированы.
Бренда должна быть довольна, она это понимает. Дети спокойны, дорога простирается вперед, словно взлетно-посадочная полоса в аэропорту. Она находится за рулем абсолютно нового фургона. Движение не очень оживленное, особенно после того, как Портленд остался позади. Цифровой спидометр показывает 70, а эта малышка даже не напрягается. Но все-таки серость снова начинает подкрадываться к ней. К тому же, это не ее фургон. Ей придется его вернуть. Действительно, глупая трата денег. К тому же, неизвестно, что будет, когда они приедут в Марс Хилл. Они захватили еду в кафе «Раунд-ап», где она работала, когда училась в средней школе и еще хранила фигуру. Гамбургеры и картошка фри упакованы в пластиковые обертки. Детвора будет плескаться в бассейне. Как минимум один из них поранится и заревет. Может, и больше. И Глори будет жаловаться, что вода слишком холодная, даже если это не так. Глори всегда жалуется. Она будет жаловаться всю свою жизнь. Бренда ненавидит ее хныканье и любит говорить Глори, что сейчас придет ее отец… но правда в том, что для ребенка все будет так же и при обоих родителях. Бедный ребенок. Да все они, в общем-то. Все бедные дети, обреченные на бедные жизни.
Она поворачивается направо в надежде, что Жас скажет что-нибудь смешное, чтобы ее развеселить, но пугается тем, что подруга плакала. Слезы бесшумно льются из ее глаз и блестят на щеках. На коленях у нее спит малютка Делайт, держа пальчик во рту. Это ее успокоительный палец. Однажды Жас шлепнула ее, когда увидела, как Ди сует палец в рот. Но что толку ругать полугодовалое дитя? С тем же успехом можно бить по дверям. Но иногда ты все равно это делаешь. Иногда не можешь устоять. И не хочешь. Бренда знала по себе.
— В чем дело, подруга? — спрашивает Бренда.
— Ничего. Не обращай внимания, следи лучше за дорогой.
Сзади Осел говорит что-то смешное Шреку, и дети смеются. Но не Глори: она дремлет.
— Давай, Жас. Скажи мне. Я же твоя подруга.
— Ничего, говорю. — Жас наклоняется над спящим младенцем. Детское кресло Делайт валяется на полу. Они отдыхают, сидя на груде подгузников с бутылкой «Алленс» в Южном Портленде, где остановились перед выездом на автостраду. Жас делает пару больших глотков и закрывает крышкой бутылку. Слезы все еще блестят на ее щеках.
— Чего… Ничего… Все получается так, как ты говоришь. Вот что я думаю.
— Это из-за Томми? Из-за твоего брата?
Жас сердито смеется:
— Они не дадут мне ни цента, кого я обманываю? Мама будет винить отца, потому что ей от этого легче, но чувствовать будет то же самое. Все равно так и будет. А ты как? Твои родные тебе что-нибудь дадут?
— Конечно. Думаю да.
Ну да. Наверняка. Около сорока долларов. Полторы сумки всякой бакалеи. Или две, если она использует талоны в «Сделке дядюшки Генри, или Гиде по продажам». Стоит лишь подумать о листании дешевого шершавого журнала, этой Библии бедняков, или о том, как пачкаются пальцы от чернил, серость вокруг нее становится сильнее. Послеобеденное время прекрасно, напоминает скорее лето, чем сентябрь, но сер тот мир, где ты зависишь от лавкидядюшки Генри. Бренда думает: «Как же мы справимся со всей детворой? Не я ли позволила Майку Хиггинсу вчера лапать меня прямо за магазином?»
— Да ну тебя, — говорит Жасмин и вытирает слезы. — У моих в палисаднике скоро появится новая игрушка на горючем. И они еще будут жаловаться на бедность. И знаешь, что мой отец скажет на счет детей? «Не позволяй им ни к чему прикасаться». Вот и все, что он скажет.
— Может, он изменится, — говорит Бренда. — К лучшему.
— Он всегда был таким, — отвечает Жасмин. — Таким и останется.
Розелин сползает с заднего сидения. Она пытается положить голову на плечо своего брата Эдди, но он бьет ее по руке. Она хватается за нее и начинает хныкать, но довольно скоро они снова смотрят «Шрека». Слюна еще висит на ее подбородке. Бренда думает, что так она похожа на слабоумную, что не очень далеко от действительности.
— Не знаю, что и сказать, — говорит Бренда. — В любом случае, мы повеселимся. «Ред-Руф», подруга! Бассейн!
— Ага, и какой-нибудь парень, стучащий по стене с утра, будет мне указывать, чтобы я заткнула детей. Будто я сама разбудила Ди среди ночи, потому что все эти рты открываются в один миг.
Жасмин делает из бутылки кофе-бренди очередной глоток и отдает ее Бренде. Бренда хорошо знает, что взять бутылку значит рискнуть правами… но поблизости не было копов, и если бы она действительно потеряла права, чем бы это ей грозило? Машина принадлежала Тиму, но осталась у нее с тех пор, как он ушел. Все равно это еле живая развалюха, держащаяся на особой проволоке. В любом случае, невелика потеря. К тому же, эта серость. Она берет бутылку и отпивает из нее. Всего маленький глоток, но бренди такое хорошее и теплое, что она делает еще один.
— В конце месяца закрывают «Ролл-Эраунд», — говорит Жасмин, забирая обратно бутылку.
— Нет, Жасси!
— Да, Жасси. — Она смотрит на дорогу. — Джек наконец разорился. Он забросил дела с прошлого года. Так что те девяносто в неделю пропадают.
Она делает глоток. Делайт на ее колене шевелится, но тут же возвращается в сон, не вынимая свой успокоительный палец изо рта. Бренда думает: «Кому парни вроде Майка Хиггинса будут хотеть вставить через несколько лет? И она наверняка даст ему. Я давала. И Жас тоже. Так все и случается».
Позади них что-то смешное говорит принцесса Фиона, но никто из детей не смеется. Они начинают засыпать, даже старшие Эдди и Фредди с именами, как у героев ситкома.
— Серый мир, — говорит Бренда. Она и не думала говорить это вслух, пока не услышала, как слова слетают с губ.
Жасмин удивленно на нее смотрит.
— Это точно, — говорит она. — По полной программе.
Бренда говорит:
— Подай бутылку.
Жасмин передает. Бренда отпивает еще и возвращает бутылку.
— Ладно, хватит.
Жасмин усмехается, искоса глядя на подругу. Бренда помнит эту усмешку из учебных аудиторий по пятницам. Это выглядит странно на ее лице с влажными щеками и красными глазами.
— Уверена?
Бренда не отвечает, а сильнее давит ногой на газ. Теперь цифровой спидометр высвечивает 80.
IV
«Сначала ты», — говорит Паулина.
Она смущается, боясь услышать свои слова из уст Фила. Она уверена, что они прозвучат чересчур притворно, как сухой гром. Но она забыла о разнице между своим публичным голосом, декламаторским и слегка слащавым, как у киношного адвоката в заключительной сцене перед судом присяжных, и обычным голосом, которым общается с одним-двумя друзьями прежде, чем немного выпьет. Ей приятно слышать, как Фил начал читать ее стихи более мягким и добрым голосом. Даже более чем приятно. Она благодарна. В его прочтении стихи кажутся лучше, чем есть на самом деле.
Тени печатаются на дороге
Черными следами поцелуев.
Тающий снег на сельском лугу
Блестит, словно отложенное свадебное платье.
Возникающий туман превращается в золотую пыль.
В небе кипят облака, и призрачный диск
Словно мчится за ними.
И он врывается!
На пять секунд могло вернуться лето
Со мной, семнадцатилетней, с цветами
На подоле платья.
Он кладет лист. Она, слегка улыбаясь, взволнованно смотрит на него. Он кивает ей.
— Это замечательно, дорогая, — говорит он. — Просто замечательно. Твоя очередь.
Она открывает блокнот, находит его последнее стихотворение и пролистывает четыре или пять исписанных страниц черновика. Она знает его метод работы и продолжает листать его неразборчивые рукописные записи, пока не доходит до аккуратного печатного текста. Она показывает ему. Фил кивает, потом поворачивается в сторону шоссе. Все это прекрасно, но им скоро пора идти. Они не хотят опоздать.
Он видит приближающийся ярко-красный грузовик. Он двигается быстро.
Она начинает.
V