Некоторые наблюдения приписываемые Сократу

СОКРАТ

Перевод Н.Вышинского

Paul Strathern.

Введение

В начале всего существовал мир, и мы, в общем-то, не так уж много о нем знали. Но, невзирая на это, выжили. Озадаченный житель неолита, задавшийся вопросом о причине такого положения вещей, был первым из философов. Что, вообще говоря, происходит на свете? Зачем все вокруг?

На протяжении тысячелетий ответы, которые мы получали на эти вопросы, были не философскими. В них было всего понемногу: суеверий, сказочек, религии. Первым народом, который в VI в. до н.э. ответил на эти вопросы в философском духе, были греки. Они использовали разумное наблюдение, не замутненное никакими метафизическими западно-африканскими племенными фетишистскими представлениями, связанными с суевериями. До сих пор остается тайной, каким образом на забытых богом берегах Эгейского моря был сделан этот крупнейший шаг в развитии человечества. Китайцы, вавилоняне и древние египтяне в те времена отличались более высоким уровнем развития, их цивилизации были великими и могучими. Они также владели более совершенными технологиями и гораздо лучше знали математику. Их мастерство в области шелкового производства, строительстве пирамид и предсказании солнечных затмений намного превосходило возможности древних греков. А уж если сопоставлять запутанные и сложные религиозные представления китайцев, вавилонян и древних египтян с греческими мифами о похождениях олимпийских богов, то сравнение будет явно не в пользу греков. То была религия, задержавшаяся на начальной стадии развития (например, только для зрелых религиозных систем характерен вопрос о принесении в жертву человека).

Однако именно детскость древнегреческой культуры вполне может скрывать в себе разгадку этой тайны – во всяком случае, частично. Без нее могло вообще не произойти удивительного расцвета древнегреческой культуры, которая до сих пор считается основой западной культуры. Наивная и прозрачная религия греков не оставляла места для богословского или умственного размышления. До греков любые возникающие в умах людей вопросы о мироустройстве всегда находили свои ответы в религии, в результате чего метафизика и суеверия с неизбежностью проникали в сам процесс размышления и наблюдения. Астрономия вавилонян испытала на себе сильное влияние астрологии; математика египтян была пронизана религиозными суевериями. Когда же древние греки начали задавать умные вопросы, их культура не была отягощена подобным наследием.

Возможно, именно вследствие этого древнегреческая культура и начала развиваться с поистине чудесной быстротой. Например, если посмотреть, как развивалась греческая трагедия, то видно, что она родилась из упрощенного религиозного ритуала, превратившись затем в утонченную драму (почти не изменившуюся по форме до наших дней). Причем все это произошло в течение жизни одного поколения. То же можно сказать и о философии: зародившись в середине VI в. до н.э., она уже к концу следующего столетия произвела на свет Платона, которого многие и поныне рассматривают как наиболее выдающегося представителя философии. В этом плане достижения древнегреческой философии V в. до н.э. до сих пор остаются непревзойденными. И только философия XX в. демонстрирует новое качество и большое разнообразие.

Первым древнегреческим философом принято считать Фалеса Милетского, выходца из Малой Азии. Нам известно, что в 585 г. до н.э. он прославился тем, что предсказал солнечное затмение, которое произошло в тот год. (Это знание он почти наверняка списал с вавилонских источников.) Фалес считается первым настоящим философом, потому что он первым попытался объяснить мир в терминах реально наблюдаемой природы, а не в образах мифологии. Это означало, что его заключения можно было проверить на истинность с помощью рациональных рассуждений. Главное положение философии Фалеса таково: все в мире состоит из воды. Таким образом, Фалес задал тон всей философии тем, что, фактически допустив ошибку, сделал неверное умозаключение.

После Фалеса философия быстро начала процветать. Философов становилось все больше. Все они дали целый ряд различных объяснений того, как устроен мир. Одни говорили, что мир состоит не из воды, а из огня, другие – что из воздуха, из светящихся элементов и т.д. Философов этого периода (середина VI – середина V вв. до н.э.) обычно называют досократиками. В большинстве случаев уцелели лишь отрывки из их философских произведений – в письменном виде или в виде ссылок на них в других источниках. Несмотря на это, нам знакомы имена многих из них. Пифагор, известный математической теоремой (которую он, строго говоря, открыл не сам), обнаружил, что числа играют основную роль в музыке (от числовых пропорций зависит гармония). Это натолкнуло его на мысль о том, что мир, в конечном счете, состоит из чисел. Подобная теория не столь уж лишена смысла, как может показаться на первый взгляд. Например, Эйнштейн считал, что Вселенную можно постичь и разъяснить посредством математических выражений. Современные ученые скорее придерживаются точки зрения, что мир состоит не из чисел, но тем не менее числа – от кварков и до квазаров – играют основную роль при его описании и определении. Еще одним философом-досократиком, опередившим современную науку, был Демокрит. Он считал, что мир состоит из атомов. (Это было за две тысячи лет до того, как ученые пришли к той же мысли.)

Анаксагор был первым афинским философом, хотя совершенно точно известно, что он не был коренным жителем Афин. Его доставили из ионийского города Клазомены (Малая Азия) по указанию Перикла, чтобы поднять уровень афинской образованности. Анаксагора трудно считать действительно великим философом. Он отказался от традиции объяснять мир как состоящий из какой-то одной субстанции и настаивал на том, что мир состоит из множества субстанций. И действительно, все состояло из всего. Пойдя по этому пути, Анаксагор вынужден был утверждать, что даже растения обладают особым разумом, что снег частично черен, а вода содержит в себе элементы сухости. Несмотря на то, что в качестве идей у Анаксагора выступают такого рода аномалии, все же надо признать его вклад в философию значительным. Именно он является основателем афинской философской школы. К тому же именно Анаксагор, будучи учителем Сократа, познакомил город с его философией.

По преданию, Анаксагор также учил Перикла, который в дальнейшем стал движущей политической силой на протяжении всего золотого века Афин (с середины 440-х гг. до н.э. до конца 430-х гг. до н.э.). В этот период был построен Парфенон, созданы величайшие греческие трагедии, скульптура Фидия (его Зевс стал в старину одним из семи чудес света), возникла классическая философия в лице Сократа. Неизвестно, какую роль сыграл Анаксагор во влиянии на Перикла (если он вообще сыграл какую-либо роль). Известно другое: Анаксагор утверждал, будто Солнце – это разгоряченная скала, а Луна создана из земной тверди. За то, что Анаксагор выражал такие взгляды (по иронии судьбы, именно они оказались ближе всего к истине), его начали преследовать за безбожие, и ему пришлось бежать и навсегда покинуть Афины. Таково первое настоящее доказательство того, что философию воспринимали всерьез, считая ее опасной для умов.

Сначала Анаксагор преподал эти уроки Сократу – уроки того, что философия одновременно серьезна и опасна. Как мы увидим, Сократ просто проигнорировал их. В результате пренебрежения первым заветом Анаксагора Сократ стал одним из наиболее общественно значимых философов. Пренебрежение вторым стоило Сократу жизни.

Лишь через добрых сто лет после своего зарождения философия вступила в наивысшую пору своего расцвета. Это было время творчества трех лучших философов, которых когда-либо видел мир. Первым из них был Сократ, обладатель особого склада ума, который так подолгу беседовал на улицах Афин с гражданами о философии, что у него не находилось и часа времени, чтобы хоть что-нибудь записать. Это означает, что мы знаем об учении Сократа лишь по сочинениям его знаменитого ученика Платона, и зачастую весьма сложно определить в этих сочинениях, какие мысли и положения принадлежат Платону, а какие – его наставнику.

Сократ разработал новый метод ведения философской беседы, в рамках которого один из собеседников задавал подробные парадоксальные вопросы. Этот подход был назван диалектикой (которая была предшественницей логики). Свой прием Сократ применял в беседах для того, чтобы пробиться сквозь заблуждения своих противников и добраться до истины. Платон сумел уловить дух этих бесед и описал его в своих великолепных диалогах. Более "правильный" подход к философии, а также образ жизни Платона не мог не повлиять на то, что к философии наконец стали относиться более уважительно. Однако он упорно продолжал считать, что настоящий мир состоит из идей, а тот мир, который мы видим и ощущаем, представляет собой не более чем тени. Несмотря на такой малореалистичный подход, многие исследователи считают, что вплоть до наших дней вся философия – не более чем примечания к сочинениям Платона. Хотя в этом есть известная доля преувеличения, Платон, тем не менее, впервые ясно и четко сформулировал основные философские проблемы, на которые мы и поныне пытаемся найти ответы.

Третьим членом этого триумвирата был Аристотель – один из учеников Платона. Аристотель-ученик решительно отверг попытку маститого Платона сделать философию привлекательной для изучения, представив ее в виде диалогов. В противовес этому подходу Аристотель написал множество трактатов, многие из которых затерялись, ибо к этому приложили руку его неблагодарные последователи. Правила мышления и классификации, разработанные Аристотелем, заложили основы для большинства философских и научных мыслей на протяжении последующих двух тысячелетий. Лишь в последние века мы начали понимать, в чем именно Аристотель ошибался. Похоже, он понял, что любые сложные объяснения в итоге непременно оборачиваются ошибкой, – однако это не остановило его от попыток прибегать к доказательствам снова и снова.

Без философии, которая зародилась в древней Греции и долгие годы сохраняла свой ярко выраженный греческий характер, мы не смогли бы проделать столь впечатляющий путь в своем развитии. У нас бы не было науки, а попытка достичь истины любого рода в значительной мере оставалась бы делом воображения и прихоти – как раз такое положение дел мы до сих пор застаем, например, в области так называемых политических наук, психологии и экономике. То же можно сказать об этике, которая продолжает пребывать в жалком, плачевном состоянии, несмотря на то, что философы и богословы постоянно обращаются к ней на протяжении многих веков. Если выражаться на языке нравственности, то приходится констатировать, что мы не только не лучше наших предков, живших более двух тысяч лет назад, но мы даже не знаем, как нам решать наши проблемы.

У философов ушло двадцать пять веков на то, чтобы обосновать ошибочное умозаключение о том, что дело вовсе не в том, что кто-то приходит к ошибочным умозаключениям. Сегодня они считают, что главное – это просто заниматься философией. Таким образом, философия стала чем-то вроде работы по дегустации вин или уходу от налогов, ибо обладает точно таким же сомнительным воздействием на того, кто трудится в этой области. Впервые в истории философии любая попытка создать философское построение как таковое оказывается избыточной. Можно констатировать, что философская традиция, взявшая свое начало от Платона, Канта, Эренсварда и Витгенштейна, подошла к концу. Эта традиция размышления и наблюдения, привлекшая несколько самых лучших умов, впервые сформировалась благодаря Сократу.

Жизнь и труды Сократа

Сократ родился в 469 г. до н.э. в деревне на склонах горы Ликабетт, откуда в то время можно было пешком за 25 минут добраться до Афин. Его отец был скульптором, а мать – повивальной бабкой. Сначала юный Сократ работал подмастерьем у своего отца; некоторые исследователи считают, что Сократ создал скульптуру "Три грации", которая украшала Акрополь. Затем его отправили учиться к Анаксагору.

Сократ продолжил учебу у философа Архелая, который, как сообщает Диоген Лаэртский, автор биографий знаменитых философов, живший в III в.до н.э., "любил его в худшем смысле этого слова". В Древней Греции, как, впрочем, и сейчас в восточном Средиземноморье, гомосексуализм рассматривался как вполне обычное проявление половой жизни. Так продолжалось до тех пор, пока христианство не наложило ограничения на этот обычай, закрепив как норму сексуальной жизни гетеросексуальные контакты. Поэтому Анаксагору, который учил, что Солнце – это светящаяся звезда, пришлось бежать из Афин, чтобы спасти свою жизнь. Зато Архелай оставался на свободе, беспрепятственно предаваясь наслаждению умственного общения со своими учениками, заходившего иногда, впрочем, довольно далеко.

Вместе с Архелаем Сократ изучал математику, астрономию и учения древних философов. К тому времени философия развивалась уже немногим более столетия и была чем-то вроде ядерной физики своего времени. И в самом деле, мир философии (который полностью состоял сначала из воды, потом из огня, затем из светящихся элементов и т.д.) имел такое же отношение к миру действительности, как мир современной ядерной физики относится сейчас к нашей собственной повседневной реальности. Мы вряд ли считаем, что наши встречи с мезонами – это высшая точка нашего ежедневного существования, и есть подозрение, что древние греки точно также равнодушно относились к тогдашним последним открытиям – что их мир, по сути дела, был этаким аквариумом с золотыми рыбками, плавильной печью или постоянным фейерверком.

Вскоре Сократ пришел к выводу, что размышления о природе мира никакой пользы человечеству не принесут. Как это ни удивительно для такого склонного к рассудочности мыслителя, Сократа парадоксальным образом можно считать противником науки. В этом на него наверняка повлиял один из величайших философов-досократиков – Парменид Элейский. Сократ в свои юношеские годы, говорят, будто бы встретил стареющего Парменида и "многому у него научился". Парменид разрешил яростный спор между теми, кто считал, что мир состоит из единого вещества (такого же, как вода или огонь), и тех, кто, подобно Анаксагору, считал, что мир состоит из множества всевозможных веществ. В этом непримиримом споре победил Парменид: он просто не обратил на него никакого внимания. Согласно Пармениду, тот мир, который нам известен, – это всего лишь обман зрения. Наши рассуждения о том, из чего состоит мир, не имеют никакого значения, потому что сам-то он не существует. Единственная реальность представляет собой вечное Божество – бесконечное, неизменное, неделимое. Для этого Божества нет ни прошлого, ни будущего: оно включает в себя всю вселенную и все то, что вообще может в ней произойти. "Все в одном" – таков был основной принцип Парменида. Вечно преходящая множественность, которую мы наблюдаем, – всего лишь видимость этого неизменного, всеобъемлющего Божества. Такое отношение к миру едва ли приносит науке пользу. Зачем заботиться о делах этого мира, когда они – всего лишь обман зрения?

В те далекие времена считалось, что философия изучает всякое знание (по-гречески "философ" означает "любитель мудрости"). Математика, наука и космология не существовали как таковые; на протяжении многих веков они считались частью философии. И лишь в XVII в. Ньютон дал своему главному произведению название Philosophicae Naturalis Principia Mathematica ("Математические начала естественной философии"). Только по прошествии многих лет философию, наконец, стали рассматривать как изучение метафизических – и поэтому не имеющих разрешения – вопросов. В тех случаях, когда философии действительно удавалось отыскать ответы на вопросы, она переставала быть философией, превращаясь в отдельный предмет, например в математику или физику. Последним таким примером можно считать психиатрию, которая утверждала, что может дать ответы на множество вопросов, после чего и стала самостоятельной наукой. (На самом деле психиатрия не соответствует философским требованиям науки. Подразумевается, что наука всегда должна строиться на определенных принципах, которые могут быть подвергнуты проверке в процессе эксперимента. Что же касается психиатрии, то такого рода требования здесь не могут быть выполнены из-за отсутствия четких критериев описания таких явлений, как паранойя, слабоумие и другие формы психопатии.)

Во времена Сократа вся эта область, конечно же, считалась частью философии (а философов граждане Афин воспринимали примерно так же, как в наши дни люди воспринимают психиатров). Отношение Сократа к философии, конечно, было психологическим в изначальном смысле этого слова (по-гречески "психология" означает "изучение ума"). Однако Сократ не был ученым. Здесь сказалось влияние Парменида, который считал реальность не более чем обманом зрения. Эта идея оказала отрицательное влияние на Сократа и его преемника Платона. На протяжении их жизни в математике было сделано несколько открытий, но только в силу того, что она считалась вневременной и абстрактной, а, стало быть, была связана с божественной сущностью. К счастью, их последователь Аристотель по-другому относился к миру. Он во многих смыслах стал основателем науки и снова развернул философию к реальности. Однако ненаучный – по сути дела, антинаучный – подход, развиваемый Сократом, пагубно повлиял на философию, и от этого влияния она не могла избавиться в течение многих веков.

Во многом именно благодаря тому, что Сократ занял позицию противника науки, немногие великие научные умы Древней Греции предпочли творить вне рамок философии. Так Архимед (в физике), Гиппократ (в медицине) и в некоторой степени Евклид (в геометрии) работали в отрыве от философии, а стало быть, и от любой традиции развития знания и аргументации. Древнегреческие ученые знали, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца, и даже умели рассчитывать ее окружность. Они имели дело с электричеством, им было известно, что Земля обладает магнитным полем. Оказавшись за рамками "универсальной мудрости" философии, подобные крохи знания, основанные на фактах, расценивались как простые чудачества. Мы многим обязаны Сократу за то, что он поместил философию на устойчивое основание разума. Однако то обстоятельство, что философия развивалась под эгидой этого противника науки, следует расценивать как одно из великих несчастий человечества в процессе познания мира. Трудно переоценить значение того, что мы потеряли. Умственная энергия, ушедшая в Средние века на то, чтобы исчислять количество ангелов, которые могли бы уместиться на кончике иглы, могла бы быть употреблена на изучение атомов, о которых первым убедительно заговорил Демокрит.

Сократ считал, что вместо того, чтобы вопрошать мир, нам следовало бы задавать вопросы самим себе. Он присвоил себе знаменитое изречение "Познай самого себя". (Иногда это изречение по ошибке приписывается Сократу. Впрочем, само выражение вполне мог ввести в оборот еще Фалес, который считается первым по времени философом. Известно также, что данное изречение было начертано в святилище Аполлона в Фокиде, где находился самый знаменитый в Греции оракул – Дельфийский.)

Сократ начал излагать свое философское учение на Агоре – рыночной площади древних Афин. Эти многочисленные развалины и по сию пору можно увидеть ниже Акрополя. Здесь излюбленным местечком Сократа была Стоя Зевса Элевтерия (Свободного) – тенистая колоннада, переполненная лавочниками, которые предлагали свои товары. Каменные основания Стои и в наши дни доступны для посещения. Северная часть основания Стои пересечена всегда переполненной веткой метро Афин Пирей, а ниже, за проволочной изгородью покой развалин нарушается крикливой толпой, резкими звуками бузуки и зычными призывами владельцев палаток и киосков блошиного рынка Монастираки. Все это не может очень уж сильно отличаться от того шума и гама, который, скорее всего, царил здесь при жизни Сократа. Перед нами стоит задача представить себе Сократа, ведущего беседы о мудрости среди людей, которые в те далекие времена торговались примерно так, как это делают сейчас торговцы джинсами, среди несущихся из еврейских кварталов выкриков "Грек Зорба" и среди жалобно-плаксивых подвываний торговцев орешками. И, несмотря на это, кому-то, должно быть, удавалось на самом деле услышать то, что хотел сказать Сократ. Видимо, уже в молодые годы Сократ умудрился вызвать переполох в Афинах, так как к тому времени, когда ему исполнилось тридцать лет, пифия святилища Аполлона Дельфийского оракула уже провозгласила его мудрейшим из людей.

Сократ сказал, что ему трудно в это поверить, искренне произнеся свое знаменитое: "Я знаю только то, что ничего не знаю". Для того чтобы узнать, была ли толика истины в вещих словах предсказательницы-пифии, Сократ принялся расспрашивать других мудрецов Афин, пытаясь выяснить, что же знают они. Сократ в те времена был умельцем мастерски разоблачать ханжество и заблуждения. Он притворялся невеждой и спрашивал своего собеседника, что же именно тот знает. Пока собеседник объяснял ему это, Сократ умудрялся разоблачить заблуждения своего противника, задавая ему заковыристые вопросы. Не зря Сократ прославился как "афинский овод". Однако его метод постановки вопросов был гораздо глубже, чем это иногда казалось поначалу. Сократ стремился прояснить позиции в споре путем уточнения основных принципов, из которых исходил собеседник. Это в то время означало определить основные понятия, на которых покоились мысли собеседника Сократа, выявить в них нестыковки, а главное – указать на возможные последствия подобных воззрений. Однако Сократ еще и пристально следил за теми нелепицами, которые произносили его противники, к тому же не отказывал себе в удовольствии загнать в тупик собеседника, выставив его на всеобщее посмешище. Скорее всего, он доводил своего противника по беседе до бешенства – скользкий, блестящий, хитроумно-изворотливый. И нет сомнений, что такая черта характера Сократа, как смекалистость и находчивость умника, нажила ему немало врагов, равно как и привлекла к нему многочисленных последователей из среды тогдашней молодежи, которая боролась с предрассудками.

В скором времени Сократ сумел доказать, к своему вящему удовольствию, что так называемые мудрейшие афинские мужи на самом деле ничего не знали – точно также, как и он сам. Из этого он сделал вывод, что пифия Дельфийского оракула оказалась права: Сократ в самом деле был мудрейшим человеком, так как он-то, по крайней мере, знал, что ничего не знает.

Скорее всего, Сократ действительно был рассудочен и истреблял предрассудки. Таков был его подход. Однако во многом он и сам оставался порождением своего века. Несмотря на все подшучивания, Сократ, похоже, уверовал в то, что устами пифии Дельфийского оракула говорили сами боги. Кроме того, он твердо верил в то, что "душа бессмертна и вечна, а после смерти наши души продолжают существовать в ином мире". Хотя большую часть времени он пытался уклониться от суеверного поклонения богам и от той "мыльной оперы", которую представляла собой их мифология, он тем не менее верил, что какой-то бог все-таки существует. Он считал, что каждый, скорее всего, верует в какого-то бога, – занятное объяснение из уст человека, всю жизнь проведшего в попытках вывести людей из их заблуждений.

Однако философия Сократа не вся была посвящена правилам рассуждений и методу анализа. В ней мы обнаруживаем также ряд позитивных положений, из чего можно сделать вывод, что и ему, по всей видимости, доводилось на собственном опыте испытывать терпкий вкус своего собственного лечения критикой. Так, будучи действующим лицом платоновского диалога "Федон", Сократ выдвигает теорию форм, или идей. Многие приписывают ее авторство самому Платону, которые будто бы лишь выразил ее устами Сократа. Однако когда Платон написал "Федона", все другие действующие лица этого диалога были еще живы. Таким образом, можно допустить, что, если только Платон не имел желания провести уйму времени в судах, взгляды, излагаемые этими действующими лицами, – это именно то, во что они на самом деле верили. И, вероятнее всего, они обсуждали их с настоящим Сократом. И хотя Платон строил свой диалог большей частью на фактических источниках, непохоже, чтобы он вывел на сцену выдуманного Сократа, обстоятельно излагавшего взгляды, которых у него никогда не бывало. Платон также отмечает, что Сократ "часто выдвигал эти ценности". Несмотря на то, что все это достаточно очевидно, теория форм обычно все же приписывается Платону.

Тем самым исследователи, видимо, хотят показать, как трудно определять авторство идей, когда человек ничего не записывает (быть может, именно поэтому многие из нас столь дальновидно воспользовались этой уловкой). Одно-то уж о теории форм-идей можно сказать наверняка: ни Сократ, ни Платон не были первыми, кто придумал ее. Этот подвиг обычно приписывают Пифагору. Как мы видели, исследования Пифагора по музыкальной гармонии привели его к убеждению, что мир создан из чисел. Однако пифагорово понимание чисел во многих смыслах было ближе нашему представлению о форме. Согласно Пифагору, такие абстракции, как число и форма, выражали самую суть реального мира. Именно из этих абстрактных идей и создавались видимые, подверженные постоянным изменениям конкретные проявления этого мира. (Здесь мы видим явный отклик на мысль Парменида о том, что, в конечном счете, реальность является проявлением божественной сущности, которая объединяет в единое целое фрагменты нашего иллюзорного мира.)

В "Федоне" Сократ описывает природу мира форм (или чисел, или идей. Он использует греческое слово "эйдос". Это – изначальный корень нашего слова "идея", а перевести его можно по-разному: форма, идея, или, скажем, фигура, – причем понятия числа и формы, по существу, совпадают). Согласно Сократу, мир форм недоступен нашим чувствам, а доступен одной только мысли человека. Мы можем думать о таких понятиях, как "округлость" и "краснота", однако мы их не ощущаем. С помощью наших чувств мы способны воспринимать лишь конкретный красный мяч. Он создан из понятий "округлость", "краснота", "упругость" и т.д. Как же это получается? По Сократу, отдельные предметы приобретают свои свойства от тех идей, которые их породили. Можно, например, объяснить это через образ гипсовой повязки, которая приобретает определенную форму. Отвлеченные формы – иначе говоря, идеи – придают конкретному предмету очертания, размер и другие качества.

Мир форм является единственным реальным миром, который к тому же обладает универсальностью. В нем каждая отдельная форма отлична от другой. Этот мир форм обладает иерархичностью, которая достигает вершины в таких вселенских идеях, как Добро, Красота и Истина. Воспринимая конкретные предметы, мы получаем представление о таких абстрактных качествах, как доброта, красота и истина. Таково тайно-мистическое отношение к миру. Оно созвучно идее индусов, от которой, скорее всего, и произошло, – идее о том, что мир – это призрачное покрывало Майи, которое для хорошего человека становится прозрачным. Согласно Сократу, эти универсальные идеи имеют для мира главенствующее значение, человек же воспринимает их через знакомство с реальным миром.

К счастью, такое запутанное учение, пренебрегающее спецификой того мира, в котором мы живем, не совсем лишено точности, так как число считается здесь синонимом этих возвышенных идей. Изучение числа как сущности объявляется главным делом. Так, математика рассматривалась греками как просветительская деятельность, хотя, конечно, лишь в одной своей чистой форме. Вычисление суммы углов многогранника было вполне принято. А вот выяснение того, сколько ведер понадобится, чтобы наполнить бак водой, считалось чем-то недостойным. В нашем материальном мире это вполне могло бы иметь практическую пользу. Подобное отношение с неизбежностью ориентировало науку на изучение тех аспектов действительности, которые мало связаны с практической стороной жизни. Такое положение сохранялось на протяжении всего развития западной культуры, а некоторые его проявления можно обнаружить даже сегодня.

Сократ вырос в век Перикла. В те времена Афины были самым сильным и цивилизованным городом-государством в эллинистическом мире, оказавшем огромное влияние на весь ход развития человечества. Кроме достижений в области скульптуры в эту эпоху наблюдался также расцвет демократии и становление математического и научного мышления. Появление Сократа ознаменовало собой наступление века философии.

Эпоха относительного спокойствия, которым был отмечен век Перикла, подошла к концу. В 431 г. до н.э. началась Пелопоннесская война. Эта разрушительная борьба между почти демократической морской державой Афин и по-мещански ограниченной воинствующей Спартой длилась более четверти века. Война и ее политические последствия оказались весьма продолжительными и сыграли роковую роль в жизни Сократа. Стоит вспомнить, что именно то самое, что кажется нам скучным и назидательным в его философии, зародилось в борьбе против постоянно меняющихся обстоятельств, на фоне слепого фанатизма, софистики и страха. Поиски личностной истины велись Сократом в век возникновения новых ценностей и падения авторитетов. Что же касается нравственного климата той эпохи, то он был, с нашей точки зрения, слишком узнаваемым.

Когда началась Пелопоннесская война, Сократ был призван на военную службу в качестве гоплита (рядового третьего класса, носившего щит и меч). Существует множество противоречивых свидетельств о жизни Сократа. Однако единственное, с чем все, похоже, согласны, – это внешность Сократа, который считался одним из самых уродливых мужчин в Афинах. У него были длинные, тонкие и к тому же кривые ноги, брюшко, волосатые плечи и шея, кроме всего прочего, он был лыс (за эту самую голову его называли уродцем). Еще он прославился вздернутым носом, глазами навыкате и толстыми губами.

Помимо того, что Сократ сам по себе был похож на философа, он еще и одевался как философ. Зимой и летом он всегда ходил в одной и той же потрепанной тунике, на которую был надет изношенный хитон вдвое короче обычного. К тому же в любую погоду он разгуливал босиком. По словам его коллеги софиста Антифона, "раб, которого заставили бы так одеваться, давно бы сбежал". Несмотря на все это, Сократ, видимо, был прекрасным воином.

Такие чудаковатые умники обычно не слишком популярны среди военных. Тем не менее Сократу отлично удавалось развлечь и позабавить солдатскую братию. Он принимал участие в осаде Потидеи, что в Северной Греции, где зимы бывают очень холодными, особенно когда с гор начинают дуть северные ветры. Зимой древнегреческие войска фактически превращались в разношерстный сброд. Солдаты кутались в шкуры, заматывали ноги кусками войлока и были мало похожи на стройных нагих юношей во время состязаний в том виде, в каком мы видим их на греческих вазах. Солдатам наверняка не раз приходилось, посмеиваясь, наблюдать за тем, как на параде Сократ в своем дырявом хитоне неуклюже топал босыми ногами по льду и снегу.

Но особенно забавно было смотреть на Сократа, когда он "думал". Алкивиад, служивший в Потидейскую кампанию вместе с Сократом, рассказывал, как однажды наш философ проснулся с утра пораньше и принялся обдумывать какой-то исключительно важный вопрос. В течение долгих часов его товарищи наблюдали за тем, как Сократ стоял неподалеку в созерцательной позе, напрочь забыв об окружающем мире. Во время ужина он все еще стоял на том же месте. Несколько его соотечественников были столь озадачены, что решили спать не в палатках, а на воздухе, просто ради того, чтобы посмотреть, сколько же еще времени Сократ будет разыгрывать этот спектакль. Он простоял всю ночь, до рассвета. Затем подошел к своим, прочел молитву на день грядущий и, как ни в чем не бывало, занялся своим делом.

Такова лишь одна история об умении Сократа впадать в глубокий транс. Собственно, она-то и заставила некоторых комментаторов подозревать, что Сократ страдал некой особой формой каталепсии (столбняка). Есть еще одно свидетельство, будто Сократ слышал некие "голоса". Все это вместе может навести нас на мысль о его психическом нездоровье. Тем не менее все факты, дошедшие до нас о Сократе, подтверждают мысль о том, что он был в высшей степени здравым и уравновешенным человеком. По существу, его философия часто кажется не более чем блистательным применением здравого смысла, приправленного щепоткой природной хитрецы.

Однако человек, который мог впадать в транс, когда окружающие томились от скуки военной жизни, при этом был отважным храбрецом, когда того требовали обстоятельства. По словам Алкивиада, Сократ однажды увидел, как он лежит раненый посреди кровавой сечи. Он поднял Алкивиада на плечо и, пронеся его сквозь строй вооруженных солдат противника, спас ему жизнь.

У Платона есть рассказ о том, как юный Алкивиад однажды влюбился в Сократа. Представить себе это трудно, и можно лишь предположить, что у Алкивиада были нелады со зрением, хотя об этом нигде не упоминается. Алкивиад говорил: "Когда я слушаю его голос, сердце у меня бьется гораздо сильнее, чем у беснующихся корибантов" (Платон, "Пир", 215е). Такая восторженность и в самом деле наводит на мысль, что впечатлительный юноша был поражен мудростью Сократа. Но это не так. В отрывке, столь любимом учениками классических гимназий (и подвергнутом суровой цензуре их учителями), Алкивиад описывает, как он пытался соблазнить Сократа.

Сначала Алкивиад устроил так, что они с Сократом целый день провели наедине и Алкивиад "ждал, что вот-вот он заговорит с ним так, как говорят без свидетелей влюбленные с теми, в кого они влюблены" (Платон, "Пир", 217в). Однако Сократ упорно держался бесед об одной лишь философии. Далее Алкивиад пригласил Сократа в гимнастический зал. В те времена большинство атлетических мероприятий проводились в обнаженном виде, поэтому Алкивиад, должно быть, подумал, что все, похоже, складывается удачно, раз уж Сократ принял его предложение. Правда, тут же на ум приходит мысль, как же должен был выглядеть лысый, брюхастый, кривоногий Сократ, раздевшись догола в гимнастическом зале. Впрочем, Алкивиад, видимо, не разочаровался сим развевающим всяческие романтические иллюзии зрелищем, и ему даже удалось потягаться с Сократом в игре "кто кого положит одной рукой", когда рядом уже никого не было. "На том все и кончилось" (Платон, "Пир", 217е).

Наконец, Алкивиад решил пригласить Сократа отужинать с ним, чтобы напоить его. Сделать это ему не удалось (никому и никогда это не удавалось, сколько бы Сократ в себя ни вливал), однако Алкивиад "после ужина болтал с ним до поздней ночи, и когда он собрался уходить", Алкивиад "сослался на поздний час и заставил его остаться". Потом, по словам Алкивиада (согласно Платону), "он лег на соседнее с моим ложе, на котором возлежал и во время обеда, и никто, кроме нас, в комнате этой не спал..." (Платон, "Пир", 127е). Под покровом ночи Алкивиад подкрался к Сократу и "обеими руками обнял его". Однако Сократ все еще не испытывал желания, и под конец они проспали вместе всю ночь в объятиях друг друга, "как если бы (он) спал с отцом или старшим братом" (Платон, "Пир", 219d). В соответствии с нравами того века умение Сократа совладать с напором такого миловидного юноши, как Алкивиад, рассматривалось как почти сверхчеловеческая сдержанность.