После появления замечательного труда Профессора Игоря Владимировича Курукина - «Жизнь и труды Сильвестра, наставника царя Ивана Грозного»[33], составлять жизнеописание новгородского священника Сильвестра, неформального духовника и воспитателя молодого царя Ивана IV, сотрудника митрополита Макария, одного из неформальных лидеров царского ближнего круга избранных советников «Избранной Рады», политика, духовного писателя и пропагандиста идей абсолютной монархии, «нестяжателя» и аскета было …не таким простым делом. Казалось бы, бери монографию, и пиши «житие», но не так все просто. С одной стороны – замечательный специалист, профессор И.Курукин многое обобщил и на многие вопросы ответил, но при внимательном вчитывании в монографию, понимаешь, что автор как бы предлагает читателю делать выводы самостоятельно, потому что иногда выводы настолько невероятны, что «озвучить» их никто из историков, в том числе и сам профессор И.Курукин не решились, предоставив это читателю. Таково мое мнение. Это касается самого яркого первого знакомства царя Ивана Грозного с о.Сильвестром…
Когда родился о.Сильвестр – можно говорить лишь приблизительно, как предполагает к.и.н. В.Б Перхавко между 1500 и 1510 годами [104], но известно, что он родился и стал священником в Новгороде. Он – представитель белого духовенства, имел жену и сына Анфима. У него была своя мастерская по переписке книг, написанию икон и «других рукоделий» [53, с.66]. В Москву о.Сильвестр вероятно был переведен митрополитом Макарием в 1542 г. [56, с.195] [15, с.10] и направлен в «Придворную церковь» - Благовещенский собор московского Кремля [37]. Молодой будущий царь Иван IV мог знать о.Сильвестра до пожара 1547 года, так как не мог не бывать в Благовещенском соборе на Службе. В 3 года была, вероятно, отравлена его мать Елена Глинская, а в 8 лет Иван IV стал сиротой, умирает его отец Василий III. В детстве будущему царю пришлось претерпеть всякие унижения от многих бояр, было и еще много чего, о чем писал в своем первом послании о.Сильвестр, и что проф. И. Курукин приводит в своей монографии, предоставив читателю делать вывод самому. Что же – попробуем это вывод оформить. Вероятно Ивана IV с детства пытались пристрастить к всякого рода «садическим» наклонностям, а возможно, что и делали это намеренно. "О, храбр будет сей царь и мужествен!" – подзуживали его бояре, и "угождали ему во всякому наслаждению и сладострастию" [34] Скоро это все «благотворно» сказалось на характере царя, когда он своим псарям приказал затравить собаками одного из бояр. Митрополит Макарий вероятно в ужас пришел, когда в городе Москве, наверно, сталкивался с шайкой «золотой молодежи», мчавшейся во весь опор по центральным Московским улицам, давя конями прохожих и «охаживая» саблями «плашмя» тех, кто не успел отскочить вовремя в сторону. Ходил слух, что Иван IV одного простолюдина вообще заколол пикой, что было вполне возможно...[49] Идея венчания на Царство по образцу Византийских императоров, вероятно, была идеей именно митрополита Макария [5], но с тем «будущим царем» нужно было что-то делать. Вряд ли можно точно утверждать, что именно для этой цели был вызван новгородский священник Сильвестр. Это был особенный священник. Мало того, что он тщательно воспитывал своего сына Анфима, помогавшего ему во всех делах, но о.Сильвестр занимался еще, скажем так, особой формой социального служения, не просто помогая сиротам материально. О.Сильвестр буквально их «вел по жизни» (а жена ему в этом во всем помогала): то есть, обучал, приучал к труду, позволял «получить специальность» в мастерской или в какой другой области «кто чему способен», в дальнейшем организовывал семьи, направлял по жизни, был, вероятно, прекрасным педагогом и психологом. «А мать твоя в добром наставлении воспитала многих девиц и вдов, ничтожных и убогих, обучила рукоделию и всякому домашнему обиходу, и, наделив приданым, выдала замуж, а мужчин поженили у добрых людей, – и все те, дал Бог, свободны, живут состоятельно, многие в священническом и дьяконском чине, и в дьяках, и в подьячих, и во всяких чинах; кто во что уродился и в чем кому благоволил быть Бог, – те занимаются разными ремеслами, другие торгуют в лавках, многие и в купечестве в различных землях ведут торговлю. И Божьей милостью у всех тех наших вскормленников и иждивенцев ни позор, ни убыток, ни денежной пени от людей, ни людям от нас, ни тяжб ни с кем не бывало: во всем Бог до сих пор сохранил»[53, с.67].
Но как к царю подступиться, если он, возможно, вел с юности «разгульный» образ жизни. В 1545 год – 15 лет – совершеннолетие, 17 лет в январе – венчание на Царство, а 3 февраля уже венчание с Анастасией… А в середине июня уже беда – страшный пожар в Москве уничтожил более 2000 жителей и треть домов…А потом - грянуло вооруженное восстание-бунт, где восставшие убивали родственников матери Глинских. Московский пожар был страшен, сам митрополит чуть не задохнулся в дыму, спасаясь из Благовещенского собора по подземному ходу. Еще более страшное дело началось после, когда недруги пустили слух, что пожар – дело Глинских бояр. Дошло до того, что толпа озверевших от горя людей попыталась было начать штурм великокняжеского терема на Воробьевых горах, куда спрятали молодого царя Ивана IV [38]. И тут перед царем и народом явился, вероятно, весь в саже и пепле в прожженной пожаром рясе благовещенский священник Сильвестр. Он, вероятно, тоже пытался на пожаре спасать людей и иконы Благовещенского собора, которые почти все сгорели, и речь его была грозной и «кусательной». Выглядел он вероятно тоже страшно потрясенным пожаром, и, наверно, его выступление действительно было очень эмоциональным, и он, вероятно, не рассчитывал, что останется после этого в живых…но случилось неожиданное! Обличительная речь его очень сильно подействовала на напуганного пожаром и бунтом молодого царя. Все это, вероятно, не было подстроено. Все это можно отнести, как говориться, к явному проявлению Промысла Божьего! И вот тут многие исследователи ломают голову, что же за «детские страшилки» наговорил о.Сильвестр молодому царю? Профессор И.Курукин указывает в своей монографии, что из 3-х посланий в 1871 году профессор Спб духовной академии Н.И.Барсов не зря издал только 2 последних, а первое послание, видимо, постеснялся. В первом послании о.Сильвестра Ивану IV было обличение того… в «содомском грехе». Проф.Курукин пишет о том, что о.Сильвестр обличает окружения царя, но как по другому трактовать эти строки: «Аще искорениши…содомский грех и любовников отлучиши – без труда спасешися и прежний свой грех оцыстеши»? [15, с.82] [33, с.41]. Как это по-другому трактовать, если это не обличение самого царя?
Позже уже официальный царский духовник о.Вассиан Рыло тоже смело выступает против развратного царского окружения (советников «развратный» и «лжеименитых»). И конечно, общий тон послания о.Сильвестра вероятно о том же, о чем он очень эмоционально возглашал царю на Воробьевых горах в июне 1547 года – «Вина за все беды на царе!» Вероятно о.Сильвестр сам был потрясен пожаром и гибелью множества людей, речь его была гневна, наполнена угрозами кары Небесной и царю и всему Царству так, что царя «проняло»! Не зря уже на «Стоглавом соборе» 1551 г. появилась уже отдельная глава (глава 33) о «прещении» за «соддомский грех», вопреки слишком уж «толерантному» взгляду русских того времени на такие вещи. Есть сведения, что на Руси в этот период вероятно относились к «содомским» грехам терпимее, чем в Европе (где за подобное полагалась смертная казнь). Об этом пишет и Сигизмунд Гербштейн (время Василия III), и англичанин-дипломат уже времен Ивана Грозного Джорж Тэрбервилл [39].
Таким образом, ситуацию появления о.Сильвестра можно выразить и так, что митрополит Макарий посредством опытного воспитателя о.Сильвестра вырвали молодого юношу царя из специально подготовленной для него ямы «развратного воспитания». Вероятно, «воспитатели» желали так воспитать правителя, чтобы он был «наминальным» и не мешал им и дальше управлять страной «в свой карман»[38].
Митрополит Макарий и о.Сильвестр организовали молодому царю «здоровое» окружение из нормальных деятельно-патриотических людей, взяли его под полный духовный контроль. Естественно, все его новое окружение пыталось сделать так, чтобы царь забыл «греховное» прошлое, обрел человеческое достоинство, чтобы душевные раны, быстрее зажили, чтобы царь обрел величие! Да, обрел,…но ничего не забыл…
И после «покаяния» царя Россия начала бурно развиваться. И не последнюю роль в этом играло ближнее царское окружение - «Избранная Рада», как назовет эту группу царевых друзей и помощников князь Курбский. Вероятно, в этот период под руководством о.Сильвестра царь продолжил свое образование. Что бы про него не говорили, а он был незаурядной личностью, обладал острым умом, хорошей памятью. В одиноком отрочестве книги могли стать его утешением, скрасить одиночество. Но «ученый книжник» о.Сиильвестр видимо серьезно организовал «царскую школу». Как позже напишет тому же Курбскому царь Иоанн, о.Сильвестр контролировал все подробности жизни царя вплоть до «пищи и спанья» и кое-чего другого…
Пискаревский летописец рисует Адашева и о.Сильвестра вообще почти самыми главными людьми на Москве того периода [73, с.181, 182]. На тот момент вероятно оба трудились в Посольском Приказе [93, с.445, 447]. Влияние о.Сильвестра, конечно, может быть и сильно преувеличено, но то, что после завоевания Казани первый наместник ее князь Горбатый Шуйский обратился за консультационной помощью ни к царю, ни к митрополиту, ни к боярам, а именно к о.Сильвестру – говорит само за себя. В послании содержаться инструкции желательного очень широкой, но ненасильственной христианизации татарского населения. К тому же о.Сильвестр пишет не просто духовное утешение, а настоящее «официальное» послание. Оно обращено не только к наместнику, но и…к служилым людям, купечеству и простому народу [15, с.96, 98]. Может показаться, что послание написано от лица высшей административной и церковной власти. Такое может писать только тот, кто имеет полное доверие митрополита, который по некоторым данным был почему-то против Казанского похода 1552 года [33, с.75]. А о.Сильвестр как раз убеждал царя «покорять поганые страны», т.е., вероятно, выступал одним из инициаторов похода на Казань, а позже и за войну с «Крымом»…
Исследователи отмечают, что вопросы царя, составленные им к «Стоглавому собору» во многом перекликаются с посланиями о.Сильвестра. Кроме «Стоглава» о.Сильвестр писал (или как минимум серьезно редактировал) такой фундаментальный труд, как «Домострой», регламентирующий почти все стороны жизни русского общества того времени. Но самая удивительная – последняя 64 глава (Коньшинская редакция Домостроя) – «наставления отца к сыну Анфиму» - была написана вероятно позже, когда над о.Сильвестром нависла опала. Можно сказать, что это было своеобразное духовное «Завещание», из которого мы узнаем о многих удивительных подробностях жизни о.Сильвестра. Это - не просто общие нравоучения отвлеченного от повседневной жизни законоучителя-проповедника или закрытого в монастырской келье монаха, это максимально подробное описание собственного опыта христианских поступков, касающихся именно бытовой жизни очень деятельного человека в повседневной его жизни в обществе. Надо отметить также и то (о чем говорит в своих аудиолекциях к.и.н проректор РХГА К.Е.Нетужилов [39]), что о.Сильвестр, не смотря на его очень интенсивную жизнь, исполнял видимо довольно тщательно большинство Служб суточного круга (т.е. исполнял довольно длительное молитвенное правило 8 раз в сутки), т.е придерживался своеобразной аскетической формы воздержания от сна. Таким образом о.Сильвестр сочетал в себе очень деятельного человека и …аскета-молитвенника. «…Заутрени не просыпай, обедни не прогуливай, вечерни не пропусти, не пропивай повечерницы и полунощницы, и часы в своем доме всякий день бы петь: для каждого христианина это долг перед Богом. Если сможешь по желанию и увеличить службы…» - учит о.Сильвестр своего сына, и очень вероятно, что исполняет это сам! Как он умудрялся при этом вести хозяйство, работать в мастерской, переписывать книги, заниматься торговлей, а много позже занятость его многократно возросла, когда он стал одним из неформальных лидеров «Избранной Рады»?
Естественно, что будучи в Москве о.Сильвестр активно помогал митрополиту Макарию в восстановлении после пожара росписи Московского Кремля. Здесь он показал себя не только хорошим специалистом, но и знатоком живописи, которое он проявил при росписи Золотой Палаты. Сюжеты Росписей напрямую связаны со «Степенной Книгой», новой редакцией Жития Княгини Ольги [40, с.51-60] и Жития Князя Владимира. В сюжетах росписи прослеживается идея преемственности Царской власти от князя Владимира, также одно из центральных мест – передача Владимиру Мономаху царских регалий, выбор Православной веры князем Владимиром. В «Степенной книге» присутствуют и «нестяжательные» сюжеты», княгиня Ольга отдает золото на строительство церкви в Пскове, а князь Владимир отдает 10-ю часть своих доходов на содержание «Десятинной» церкви [33, с.98]. Хотя в своих посланиях у о.Сильвестра присутствуют «иосифляндские мотивы» в оправдании абсолютизма царской власти, тем не менее, почти всегда о.Сильвестр указывает о великой ответственности царя перед Богом! Фактически все 3 послания посвящены оформлению идеологии «царской власти» в Росси. Так в 3-м послании («Неизвестному опальному») о. Сильвестр утверждает, что покорятся царю нужно даже если человек подвержен опале неправедно [15, с.103]. Подобная трактовка, что сопротивление воле царя равносильно сопротивлению воле Божьей, было настолько воспринято на Руси простым народом, что даже Стефан Баторий при осаде Пскова сетовал на это, удивляясь стойкости русских людей. Как писал шляхтич-хронист Рейнгольд Гейденштейн: « По установлениям своей религии, русские считают верность государю в такой степени обязательной, как и верность Богу, они превозносят похвалами твердость тех, которые до последнего вздоха сохранили присягу своему князю, и говорят, что души их, расставшись с телом, тотчас переселяются на небо... » [57].
Из-за малой грамотности в том числе и в боярской среде о.Сильвестр ярко иллюстрирует идеологию царской власти в живописи, а в «благодарность» за это будучи подвергнут серьезному испытанию при нападении на него группы бояр Захарьиных [67], использовавших в качестве рупора своих нападок дьяка Висковатого [33, с.73-75]. Висковатый изо всех сил пытается «замазать» О.Сильвестра в ереси осужденного ранее явного еретика Симеона Башкина и «протеже» о.Сильвестра бывшего Троице-Сергиевского игумена Артемия (очень интересной и разносторонне образованной личности), которого «экзаменовал о.Сильвестр перед тем, как того поставили игуменом самого крупного монастыря Руси.: «…Занеже Башкин с Ортемьем советовал, а Ортемей с Селиверстом…» (Башкин был отправлен в заточение в декабре 1553 г.) [65, с.163].
«Нестяжатель» монах Артемий по царскому указу весной 1551 был рукоположен в иеромонахи, принял игуменский сан Троице-Сергиева монастыря после экзаменовки о.Сильвестра. После этого сразу же был освобожден многострадальный Св. Прп. Максим Грек, называвший о.Сильвестра «своим благодетелем» [66].[1] А «протеже» о.Сильвестра «Ортемий» участвовал в «Стоглавом соборе», выступая за неприятие землевладением монастырей, но был противником изъятия монастырских земель силой. О.Артемий считал, что монахи сами должны от этого отказаться. В вопросе о землевладении вероятно о.Сильвестр возможно вступал в антогонизм с митрополитом Макарием, т.к. о.Сильвестр тоже был против того, что монастыри вытворяли на основе своего землевладения (об этом говорила статья Судебника 1550 г., посвященная кабальному холопству («кабалы за рост служити»)). К тому же все это совпадало с государственными интересами, против которых о.Сильвестр – один из неформальных руководителей «Избранной Рады» - не мог выступать (он же был представитель новгородского духовенства, жил трудом «рук своих» и торговлей, т.к. с земледелием в Новгородских землях было плохо). Для «Сильвестрового» призыва «покорения поганых стран» нужно было большое войско (боярского ополчения было недостаточно). Воинам надо было платить жалованье, своего серебра для печатанья денег на Руси не было, поэтому «служилые люди» «испомещались» на «землю» (т.е. «служили воины» засчет «прокорма» от «поместий», населенной крестьянами земли, которые должны были «кормить и снаряжать» «служилого воина»). Так была устроена армия России того времени. Естественно, что нужна была земля, а у Церкви было ее много. Поэтому, если не отобрать, то ограничить церковное землевладение Иоанну IV, да и его правительству «Избранной Раде» было очень нужно…
Но не долго о.Артемий смог быть в среде «иосифлян» Троицкого монастыря, и уже в конце 1551 году он уходит обратно в Порфириеву пустынь. Близость его к о.Сильвестру вероятно и привлекла его к «Делу Висковатого», т.к. до этого о.Артемий был уличен в связи с еретиком Башкиным. После «Дела Висковатого» «Ортемий» был отправлен в 1554 г на вечное заточение в Соловки, но оттуда сбежал в Литву, где прославился как борец за Православие против Католичества и Протестантизма. В Литовской Руси «Ортемий» пользовался высоким нравственным авторитетом, его творчество способствовало преодолению кризиса церковнославянской культуры и духовному возрождению православной Церкви. Иером. Захария (Копыстенский) в «Палинодии» (1621-1622) назвал «преподобного Артемия инока» первым среди русских церковных учителей, «который, споспешествующу ему Господу, в Литве от ереси арианской и лютеранской многих отвернул, и чрез него Бог справил, же ся весь народ русский в Литве в ереси тыи не перевернул» [107].
Претензии к живописи новых сюжетов росписи «Золотой Палаты», которые предпринял о.Сильвестр – это вероятно, было общее недовольство боярами «живописным» возвеличиванием царя и царской власти, наступавших на старые боярские вольницы. Отсюда и «придирки» к живописным сюжетам со стороны дьяка Висковатого, за которым вероятно стояли «щурья» царя бояре Захарьины (родственники царицы Анастасии). Отношения между царицей Анастасией и о.Сильвестром не заладились вероятно с самого начала. Это психологически очень легко понять. Дело в том, что Курбский пишет про то, что со стороны о.Сильвестра царь был под тотальным контролем и не только в области: где и сколько спать и что, и сколько, и когда есть, но контроль распространялся и на то, как «жить с супругой», т.е. на супружеские отношения [1, с.290]. А от этого любая, самая смиренная женщина может прийти в негодование! А если доверять «Приписке» в «Царственной Книге», про возможные сомнения о.Сильвестра сразу присягать «пеленочнику» Дмитрию во время возможной болезни царя 1553 г. то царица Анастасия, конечно могла на о.Сильвестра очень сильно обидеться. Основанием рассуждать про это служит опубликованная в свое время князем Щербатовым [98] [2]«Приписка», на полях «Царственной Книги», объективность которой многие исследователи правда ставят под сомнение [33, с.29-31]. После Казанского похода царь сильно заболел, был при смерти и потребовал присяги годовалому своему сыну Дмитрию. Так вот, есть предположение, что возникла некая пауза, и не сразу Дмитрию присягнули. И нет тут никакой «злокозненности». Ведь естественно, что ни Дмитрий, ни его мать, царица Анастасия, не управляли бы страной (в случае смерти Ивана IV), а реальную власть получили бы бояре Захарьины. И возникла бы ситуация смуты, т.к. им-то точно другие знатные роды (с учетом тогдашнего развития местничества) подчинятся не стали бы. Поэтому, есть версия, что в случае смерти царя, устраивал всех двоюродный брат царя князь Владимир Старицкий, за которого якобы агитировал о.Сильвестр (но это- вопрос дискуссионный). Дмитрию все конечно в конце присягнули, но когда царь пошел на поправку, то ему все эти разговоры были, вероятно, «в красках» рассказаны. Это возможно и послужило началом серьезного охлаждения отношений Ивана IV со своим духовником. И появилось «Дело Висковатого», и есть мнение, что не без царева разрешения… Как пишет проф.И.Курукин, за это говорит тот факт, что несмотря на осуждение Висковатого со стороны митрополита Макария на Соборе, он не был никуда сослан, и его карьера не пострадала. «Дело Висковатого» развалилось из-за того, что за о.Сильвестра вступился митрополит Макарий, потому что во-первых – все живописные сюжеты были согласованы и с царем и митрополитом, во-вторых – если о.Сильвестр был организатором живописных работ [2, с. 191-241.][3], то митрополит все освящал и прикрывал своим авторитетом. Поэтому претензии к росписям – это был «камень» в том числе и «в его огород». Вероятно и это тоже было заранее «согласовано» с царем, т.к. если «Приписка» достоверна и ситуация присяги Дмитрию имела место быть, то митрополит в этой истории вроде как не участвовал. Даже на «крестоцеловательной» присяге крест держал не митрополит, а дьяк Висковатый [67, с.277]… Что тоже могло задеть царя, и позволить дать «делу Висковатого» ход [33, с.75], чтобы «задеть» и митрополита Макария тоже, но это очень гипотетические версии.
Но, не смотря на всякие политические разборки, Россия при «Избранной Раде» развивалась, и в России начато было книгопечатание в 1553 году, когда в Москве уже действовала первая типография. Проф. И.Курукин указывает, что «Е. Л. Немировский убежден, что основателем типографии мог быть только Сильвестр» [33, с.87]. При этом первый «официальный» книгопечатный русский мастер – Иван Федоров, вероятно как раз и происходит из мастерской о.Сильвестра. Возможно, что это еще один немаловажный фактор, что после «дела Висковатого» о.Сильвестр хотя бы внешне не утерял своих позиций, т.к. книгопечатанье России было очень нужно для царя. К тому же на государственной службе выдвигался сын о.Сильвестра – Анфим. 15 апреля 1556 года Иван IV забрал у Троице-Сергиевого монастыря «двор их на Москве, в Новом городе, в Богоявленском переулке», и отдал Анфиму, а взамен передавал «Троице» другой кусок земли в другом месте той же улицы в Китай-городе. Вероятно, это приобретение было выделено за то, что Анфим, на монастырские деньги провернул крупную торговую сделку и приобрел для монастыря немалую прибыль [55]. Анфим Сильвестров уже в 1550 году занимал должность «Большого дьяка», а его компаньон Х.Ю.Тютин в 1555 г. имел должность «второго казначея». Это очень серьезные государственные посты. К тому же известно, что Анфим Сильвестров с Тютиным имели давние партнерские отношения, и в 1554 году они выдвигают немецким купцам г.Вильно денежный иск на огромную по тем меркам сумму - 1210 рублей(!!!) [87] [4]. В духовной грамоте князя Ю.А.Меньшого Оболенского Анфим упоминается, как крупный поставщик тканей [23, с.44]. Характерно, что многое из прибыли Анфим через своего отца жертвовал в монастыри Соловецкий и Кирилло-Белозерский [105] [104]. Уровень торговых операций о.Сильвестра и Анфима был очень высок, так, что бургомистр Нарвы Иоаким Крумхаузен называл Анфима своим другом, а сам получал торговые привилегии через о.Сильвестра [99]. При всем при этом надо понимать, что почти вся прибыль от такой широкой торговли в основном шла на государственные дела, а не как сейчас – в личный карман чиновника и на всякого рода «откаты и взятки». То, что Анфим Сильвестров был на государевой службе и был успешен в международной торговле – нельзя рассматривать как коррупцию – почти все шло в казну государя, а тот уже в свою очередь распоряжался, как наградить «успешного» дьяка.
Государственная жизнь в России благодаря «Избранной Раде» после 1547-го года была очень интенсивной и напряженной. Как выдерживал все это молодой царь Иван? К тому же его преследовали и личные трагедии: первая дочь царя, Анна, прожила почти год, умерла в 1550-м («крестным отцом» этой дочери был бывший боярин Андрей Завалишин (Святой Преподобномученник Карельский Адриан Андрусовский [6]). Вторая, Машенька, рождается в 1551-м в марте, умирает в декабре 1552-го, и вот, наконец, рождается «наследник» - сын Дмитрий – октябрь 1552-го… А в марте 1553-го, вероятно, надорвавшийся в последнем Казанском походе и получивший оттуда опять невеселые вести, 23-х летний царь серьезно заболел и был при смерти. Что там происходило с присягой его сыну Дмитрию, точно неизвестно, т.к. про это повествует лишь один источник – поздняя «Приписка» - кляуза на о.Сильвестра на полях «Царственной книги», из которой следует, что о.Сильвестр не был предан царю. Но пока радость царя от выздоровления все покрывала. Только встал на ноги, как на радостях отправился благодарить Бога на Богомолье в сторону Кирилло-Белозерского монастыря. Говорил ему Максим Грек, чтобы не ездил [38], но не послушал царь… Сам еле на ногах стоял и жена-царица, которую ведут под руки «няньки» (не оправилась еще от последних родов) плывут на «стругах» по реке в июне 1553 года… То ли при посадке, то ли при высадке сходни разошлись и «мамка» с младенцем Дмитрием падает в воду…Младенца Дмитрия даже не сразу нашли, искать под водой долго пришлось… И это был удар! А тут еще ссыльный епископ Вассиан Топорков наговорил царю про его величие, про то, что не нужно ему иметь советчиков, умней себя! (имея в виду о.Сильвестра) [35]. И возможно мнимая «измена», когда был при смерти, вспомнилась царю, и Анастасия с «шурьями» «ропчут» против о.Сильвестра…
Но государственная жизнь продолжалась. Не дали скорбеть долго царю Астраханские походы (1554-1556), а потом грянула война со Швецией (1554-1557). А уж потом необходимо было выбирать: начинать разбираться с Крымом, или продолжить дело деда Ивана III – пробиваться на Балтику. Без крепкой экономики и выгодной торговли с Крымом воевать будет трудно. Крыму, обязательно будет помогать Турция, а к этому Россия пока не готова. Нужны западные специалисты, пушкари, металлурги, и др. Нужно железо, которое на тот момент добывали только в Германии. Саксонцу Шлите отрядили большую часть казенных денег, чтобы тот собрал по всей Европе нужных мастеров, но этих 300 «спецов»…арестовали в Ливонии…Самого Шлите в последствии …казнили. Иван IV понимал - то, что предотвратили угрозу со стороны Казани – это еще не окончательная победа. «Крымцы» и «турецкие янычары» - серьезные войны и их очень много. И если в бою 1 русский воин мог отбиться от 2-3-х кочевников, то что делать, когда соотношение сил 1:5? Это понимал еще его дед Иван III в «Стоянии на Угре», когда кочевники 4 дня штурмовали переправы – пушками и пищалями тогда отбились [68]. Так и Ивану IV нужно было то оружие массового уничтожения – артиллерия. Поэтому начали пробиваемся на Балтику сначала…мирным путем. Были мирные переговоры 1554 года, когда «ливонцы» со всем согласились [94, с. 395-397]… но исполнять ничего не стали. Так и продолжали притеснять наших купцов, до 1557 года [33, с.146]. А стране нужна была ВЫГОДНАЯ балтийская торговля, нужна была связь с европейской экономикой напрямую, а не через посредничество старого русского врага «Ливонского ордена». Поэтому, Россия вынуждена была пробивать этот путь силой, т.к. по мнению царя возможности переговоров были исчерпаны. Однако, новгородцы вероятно были против [89, с13-31, 28].
Исторически так сложилось, что новгородское земледелие было скудным, и Новгород жил и богател торговлей, особенно иноземной…через Ливонский орден. Не только о.Сильвестр и Анфим вели дела с ливонскими купцами, сам митрополит Макарий являлся крупнейшим поставщиком воска в Ревель [33, с.149]. Все это не от хорошей жизни. Никто в государстве Церковь специально не финансировал. А митрополит, чтобы содержать свой двор, должен был … торговать. Естественно, что русские купцы были очень недовольны, что Орден их притеснял… И поэтому - «да! - надо добиться от Ордена торговых привилегий или вообще свободной торговли, но уничтожать Орден нельзя, а нужно было его подчинить! [33, с.136] Вероятно таков план сформировался у правительства Адашева-Сильвестра в ходе Ливонской войны. О.Сильвестр был против того, чтобы воевать с христианами. И неприятие жестокой войны, которую вели казанские воины, сверстанные для этого царем в Казани, еще больше подвигло его выступать за возможность мирно договориться.
О.Сильвестр был верен своему призыву к царю – «покорять поганые страны» [33, с.43]. Он был за сопротивление Крымской угрозе [69, с. 538, с.525, с.524, с.539] как первоочередной. За войну с Крымом выступала также «боярская партия», т.к. в тех краях было много свободной земли, это южные районы, где «земля кормит». Как казалось о.Сильвестру, царь мог бы решить многие вопросы, связанные с вотчинами и поместьями для войска. Но, царь решил по-другому, и все подчинились.
Война началась стремительно и эффективно, города сдавались друг за другом, и вероятно Ивана IV убедили, что все! В Ливонии однозначно будет победа! Надо начинать Крым, чтобы не распускать войска… А после завершения войны в Ливонии перебросить уже готовую, закаленную в бою армию на Крымское направление [33, с.126]. Царь санкционирует «Крымский поход» брата Адашева Даниила на Гезлев (Феодосию), так называемую «разведку боем» перед будущей войной. Операция прошла успешно. Но с Ливонией в это же самое время «не заладилось». Не стоит вдаваться в подробности, но в итоге, пока вели затяжные мирные переговоры, уже в 1560 году Сигизмунд II Август принял Ливонский орден под свою «клиентелу и протекцию», мы были на пороге войны с Великим княжеством Литовским и Короной Польской [33, с.153]. Иван Грозный был вероятно в бешенстве… Уже позже на этом фронте нам противостояли еще 2 государства: Дания и Швеция. Все это было похоже на саботаж и измену. Ну, представьте – «Избранная Рада» - выступает против войны с Ливонией, но за войну с Крымским ханством. Вместо стремительной молниеносной войны в Ливонии, Алексей Адашев начинает мирные переговоры, вероятно убедив царя, что вот-вот Орден капитулирует. Его вероятно поддерживает о.Сильвестр, пришедший в ужас от тех жестокостей, которые творят «казанцы» с ливонскими христианами. Не кто-нибудь, а брат Алексея Адашева – Даниил, отправляется в «Крымский поход», чтобы «затеять серьезную драку» с «крымцами», так сказать, «анонсировать» будущую войну… Конечно, Г.В.Вернадский в своей «Истории России» делает предположение, что Алексей Адашев готовился применить армию в Ливонии для будущем Крымской компании [33, с.144], ввиду возможной быстрой капитуляции Ордена. Но, не вышло. Ливонский орден «переиграл» наших переговорщиков. Война в Ливонии получает «новое дыхание» и окончания ее теперь не видно [43].Зато Россия и царь получают теперь еще и «второй фронт» с Крымом, т.к. набеги «крымцев» уже начались сразу после похода Адашева и в 1559-м, и в 1560-м![58] Т.е. вероятно, сбылось все то, что очень хотели для нас в Европе: появилась, наконец, реальная вероятность начала войны России с Турцией (ибо тогда Крым был под ее протекторатом). Россия не получила выход на Балтику, не усиливалась, ни экономически, ни политически (чего в Европе естественно очень не желали) [7]. Есть, конечно, искушение подозревать в существовании 3-х внешних игроков, стремящихся использовать «Избранную Раду» «в слепую». Особенно если иметь в виду деятельность таких «серых кардиналов», как иезуит Антонио Пассевио, и его более поздняя деятельность по вовлечении России в войну с Турцией [59].
Скрынников пишет, что будущий предатель князь Курбский оказывается вел переговоры с Литвой задолго до своего бегства из России в апреле 1564 года… Можно, конечно, оправдывать его тем, что на него повлияла казнь его соратника Даниила Адашева (да и многие, начавшиеся тогда казни целыми семьями…), когда тому в 1561 году вместе с 12-летним сыном отрубили голову – вместо награды за героический «Крымский Поход» (который Даниил Адашев между прочим не без царева позволения совершил). Но к Курбскому можно было бы питать снисхождение, если бы он был бы просто «перебежчик» - «политический беженец». Но Курбский активно включился в борьбу с Россией. Тот же Скрынников пишет, что наше войско после «Полоцкого взятия» попало в засаду из-за Курбского, на нем много русской крови! Он сам участвовал в боевых действиях на стороне врага, своей рукой убивал русских воинов![70]
Есть, конечно, гипотетические основания строить версии о том, что как раз Курбский и был представителем «внешних игроков», из-за которых Россия фактически начала войну с протекторатом Турции (Крымом) и не получила экономико-политичекское усиление при выходе на Балтику, но в массе своей историки эту версию серьезно не рассматривают, и у нас нет серьезных оснований это утверждать.
Но случилось то, что случилось, после ответных походов «крымчаков» в 1559 и в 1560, наметившихся неудач в Ливонской войне (когда Ливонский Орден переиграл Адашева в затяжных мирных переговорах) царя постигло огромное личное горе. Вероятно, испугавшись нового Московского пожара, 7 августа 1560 года умирает давно болевшая царица Анастасия [38]. Для Царя это был страшный удар. Многие сходятся на том, что это разделило эпоху правления Ивана Грозного на 2 части. Эпоха помощи царю «Избранной Рады» закончилась. Уже 30 августа Алексея Адашева отсылают в г. Феллин. В это же время, о.Сильвестр уходит в монастырь, «сто миль от Москвы лежащь»[1, с.291]. По приведенном Арцибашевым данным Курбского, горе приводит царя в «к непомерному употреблению хмельного с плотоугодием сопряженному»[1, с.290]… Его окружают «шурья», родственники покойной царицы, бояре «Юрьевы-Романовы». В результате уже с сентябре-октябре в Москве собирается собор, для осуждения Адашева и о.Сильвестра в том, что они «счаровали» царицу Анастасию. Т.е. пытаются их пытаются обвинить в колдовстве. Активным образом против о.Сильвестра выступает новый советчик царя ссыльный епископ Вассиан Топорков. Митрополит Макарий протестует против заочного осуждения обвиняемых. Но собор проходит, решения по Адашеву и о.Сильвестру нет, но уже после «собора» Адашева переводят в Дерпт, где он умирает от горячки [1, с.293], а о.Сильвестр принимает постриг в Кирилло-Белозерском монастыре и становится «священноиноком Спиридоном». Вероятно в это же время уходит в московский Новодевичий монастырь его жена и становится «инокиней Евпраксией» [55]. Согласно «летописи Кирилло-Белозерского монастыря о.Сильвестр с сыном Анфимом уходят в монастырь вместе («Не дожидаясь опалы, Сильвестр, друг Адашева, с сыном Анфимом удалился в Кирилло-Белозерский монастырь и здесь постригся под именем Спиридона» [28], но Анфим продолжает оставаться на государственной службе уже в Смоленске. Последний раз он упоминается в документах 7 мая 1566 года, как участник Земского собора [14], посвященного продолжению Ливонской войны.
Но уже в 1568 году Иван Грозный дает по нему вклад 30 рублей [50, с.267, 268][5] Если Анфим и умер в то время, но не по причине казни, т.к. даже его компаньон Х.Ю.Тютин и сотрудник по службе в Смоленске Истома Кузьмин записаны в синодик «опальными», а Анфима в синодике опальных нет... Но можно предполагать, что отец сохранил своего сына…на Соловках. Т.к. сам, наверно, туда отправился, из-за опасности быть тихо убитым (как это проделали в свое время с митрополитом Федором Колычевым, вероятно втихомолку задушенным в келье Малютой Скуратовым). Уже священноинок Спиридон отправляет на Соловки огромный вклад 66 книг (!!!) [52][6] и его видимо на Соловках тоже готовы были принять…Вероятно, слух про смерть бывшего благовещенского священника все же прошел, т.к. дьяк Висковатый приезжает в Кириллов, осматривать «рухлядь» о.Сильвестра-Спиридона [33, с.82]. Но то, что совсем недавно [73, с. 177–187] некая Е.Б. Французова обнаружила во вкладных книгах Соловецкого монастыря, дает некоторый шанс утверждать, что о.Сильвестр еще жил на Соловках в 1575 году. Запись книги 1574–1575 гг., касающаяся о.Сильвестра, выполнена в той же форме, в какой записывали вклады соловецких монахов, а не жертвователей из других монастырей: «Взято десять рублев окладных денег Спиридона старца, бывшаго протопопа Селивестра».
ЕСТЬ СОВЕРШЕННО ГИПОТЕТИЧНАЯ ВЕРСИЯ, что священноинок Спиридон где-то в 80-летнем возрасте возвращается в Кириллов в 1590-м, лет через 6 после смерти Ивана Грозного и принимает монашеский постриг, опять меняя имя на Сильвестр (хотя «Сильвестр» в Кириллове числится игуменом до 1593 г. [44] только на сайте «Древо.ру», и получается, что они делили «игуменство» с Марком (1588-1595)). Братия вполне может принять такого игумена, если участь с<