– Мисс Беа! Мисс Беа! Проснитесь!
Беатрис пребывала во власти сна, который цепко держал ее в своих объятиях, и тонула, но не в море, не в водах угрюмой Темзы и даже не в озере, расположенном на территории их имения Вестерлинн. Она тонула в бездонном колодце темно‑синих глаз.
И скрыться от них не было никакой возможности, да она и сама этого не хотела. Ей грезилось, что ее пылающее от жара чувственности податливое тело прижимается к крепкому, мускулистому мужскому торсу.
Внезапно Беатрис открыла глаза, потрясенная двумя событиями.
Первым было то, что горничная Полли, склонившаяся над ней, трясла ее за плечо с гораздо большим усердием, чем хозяева обычно ожидают от своих слуг.
От осознания второго и без того раскрасневшиеся щеки Беатрис залились еще более жарким румянцем. Под одеялом подол ее ночной рубашки оказался завернутым вокруг талии, а правая рука – крепко прижатой к промежности.
Будь проклят этот человек! Это все он виноват! Он совращает ее даже во сне. Да помогут ей Небеса, когда…
– Мисс Беа! Ну же! Прошу вас, просыпайтесь! На кухне мужчины!
– Мужчины на кухне? Ради всего святого, что ты такое говоришь? Какие еще мужчины? – Беатрис поспешно вытащила руку оттуда, где она до сих пор покоилась. К счастью, она была укрыта одеялом до самого подбородка. Ей пришлось приложить много усилий, чтобы с достоинством подняться с постели. При этом она не переставала таращиться на горничную.
– Двое мужчин, мисс Беатрис. Только что прибыли к кухонной двери, и Энид впустила их внутрь. Вы же знаете, какой дурехой она может быть спросонок.
На лице Полли играл яркий румянец, точно такой же, как, по подозрениям Беатрис, украшал и ее собственные щеки. Простой утренний чепец горничной сбился набок, что случалось у нее довольно часто, и из‑под него выбились одна или две прядки льняных волос.
– Зачем они здесь? И что это за люди, Полли?
Сознание Беатрис тут же принялось выдвигать предположения, одно ужаснее другого.
Когда фотографии, на которых она представала обнаженной, только начали свое хождение, снискав ей скандальную славу Сирены, множество джентльменов из третьесортных газет приходили к ее дому в надежде увидеть ее или услышать из ее уст какое‑нибудь заявление. Некоторое время Беатрис вообще не могла выходить на улицу. К счастью, как это обычно бывает, произошло другое сенсационное событие, и преследующая ее толпа журналистов схлынула, но расслабляться было рано, так как за ними последовала опасность иного рода.
«Судебные приставы!» – с ужасом подумала Беатрис.
Но ведь до этого не дошло, правда? Тут она вспомнила о решении своих финансовых проблем, каким бы несовершенным и постыдным оно ни было. А если незваными гостями являлись не ужасающие приставы, возможно, то были другие подозрительные типы, слоняющиеся по их улице и по соседним в последние несколько дней. Они не пытались вступить в контакт, как делали журналисты, но просто выглядели угрожающе, и Беатрис опасалась, как бы это не оказались наемники многочисленных кредиторов Чарли.
Сильно напуганная, Беатрис села на кровати, одновременно незаметно поправляя на себе ночную сорочку. Об эротических фантазиях придется забыть на время в угоду отрезвляющей суровой действительности. Она надеялась лишь, что ей удастся урезонить этих людей и заставить подождать немного, пока Ритчи не сделает свое непристойное предложение и у нее не появится немного денег. Потянувшись за своей шалью, Беатрис осознала, что от ее пальцев исходит определенного рода запах, который Полли конечно же сумеет распознать.
– Ты разбудила мистера Чарльза? Думаю, ему захочется самому с этим разобраться.
В действительности совсем наоборот. В ситуациях подобного рода Чарли совершенно бесполезен, и горничная поступила разумно, что прежде отправилась к Беатрис. Но сама Беатрис ни за что не стала бы оскорблять чувство собственного достоинства брата, заявившись к нему и сказав, что он совершенно безнадежен.
– Нет. В действительности… эти люди… смею сказать, что он посоветовал обратиться к вам, мисс Беатрис. Тот, который у них главный, так‑то. У него для вас письмо, и он говорит, что ожидает немедленного ответа.
– Тот, который главный? Главный по какой части? И что еще за письмо?
Боже всемогущий, неужели Ритчи уже прислал свое предложение?
И «тем, кто главный» мог являться лишь один человек, чье лицо немедленно всплыло в ее сознании. Она могла бы сию секунду в мельчайших подробностях изобразить его на бумаге, не забыв и о зловещей улыбке, игравшей на его губах, когда он флиртовал с ней. Именно такое демоническое, но прекрасное выражение было на его лице, когда он касался ее.
Полли схватила со стоящего у кровати стула маленький серебряный поднос для корреспонденции и протянула его Беатрис, на которую водопадом обрушились события вчерашнего вечера.
Лицо Ритчи. Его улыбка. Его руки.
Его темно‑синие глаза, горящие, точно угли. Да он же сущий дьявол во плоти!
Но хотя Эдмунд Эллсворт Ритчи и был, по ее мнению, второсортным джентльменом, Беатрис не могла представить, чтобы он удовольствовался предложением подождать ответа на свое письмо на кухне. Ведь там непрестанно болтают вздор кухарка и Энид, клубится дым, сушатся скатерти и тряпки – в общем, царит беспорядок, который обычно заводится в доме с недостаточным количеством слуг.
Беатрис схватила письмо, ни секунды не сомневаясь, что оно от него. Ритчи относился к типу людей, привыкших требовать немедленного ответа. Он был заносчивым, вечно пребывающим в спешке и заставлял всех вокруг плясать под свою дудку. Он хотел купить ее тело на условиях, выгодных лишь ему одному, и жаждал подписать соглашение и скрепить его печатью до того, как у нее возникнут хоть какие‑то соображения по этому поводу, не говоря уже о сомнениях. Удивительно, что Ритчи не прислал нотариуса для официального заверения договора. Или, возможно, второй человек как раз и есть адвокат? Ее ничуть не удивил бы такой поворот дел.
Как бы то ни было, держа в руках его послание, Беатрис не осмеливалась сломать печать, невзирая на то что Полли прямо‑таки пританцовывала от любопытства, стоя рядом с кроватью. Прочесть предложение значило сделать его реальностью. Прошлой ночью, окутанная сиянием бальных огней, Беатрис дала Ритчи согласие, но теперь все это казалось ей не более чем возбуждающим сладострастные желания представлением, показанным диапроектором, таким же фантасмагорическим, как эротический сон, от которого она только что пробудилась.
Холодным канцелярским языком письмо сообщало об омерзительном соглашении, по которому Беатрис продает свое тело, чтобы избавиться от долгов. Она была столь «удачлива», что ей посчастливилось стать объектом желания мужчины, который обладает огромным состоянием. Но самым тревожным для нее было то, что мужчина этот оказывал на нее возбуждающее воздействие.
– Эти мужчины, Полли… Как долго они у нас пробыли? Полагаю, они слуги, а не джентльмены? А если они и в самом деле джентльмены, то о чем ты думала, не проводив их в приемную?
– Они прибыли не более пяти минут назад, мисс Беатрис. Стали стучать в дверь кухни… напугали кухарку, и Энид впустила их, прежде чем я успела ее остановить. Я хотела было сбегать за Фредом, но потом передумала. Каждый из наших непрошеных гостей стоит десяти таких, как Фред. – Комкающая фартук Полли, казалось, была охвачена таким же возбуждением и беспокойством, которые владели и Беатрис. – Светловолосый тип заявил, что не уйдет до тех пор, пока не получит ответ, написанный вашей собственной рукой.
Светловолосый? Властный и напыщенный? И ведет себя по‑хозяйски, следовательно, этот мужчина…
Но при здравом размышлении Беатрис не назвала бы Ритчи напыщенным. Он был слишком умным, чтобы опускаться до подобного поведения, и ловким, умеющим убеждать развратником, который заставил ее вести себя самым скандальным и чувственным образом, внушив, что именно этого ей в действительности и хочется.
Вынудив ее допустить, нет, признать, что именно этого она и хочет.
Беатрис отложила конверт на стеганое покрывало и попыталась сосредоточиться. Какие точно слова она произнесла прошлой ночью?
«Чего я позволила ему от меня ожидать? – мучительно соображала она. – Почему я не могу вспомнить те самые слова?»
Но вот действия накрепко отпечатались в ее памяти… и собственная на них реакция. Все прочее было покрыто восхитительной и слегка волнующей дымкой. Она же не пила много шампанского? Тот стакан бренди, что она так отважно проглотила, можно было счесть скромным.
Дело было вовсе не в алкоголе. Если бы она пребывала в состоянии опьянения, то не сумела бы сегодня припомнить физические подробности. Прикосновения Ритчи, то, что он делал с нею, и то, как она ему отвечала. Но все произошедшее до сих пор в подробностях проигрывалось в ее сознании с кристальной чистотой и ясностью.
– Этот мужчина, ну, который со светлыми волосами, он не говорил, кто его послал? Выглядит ли он так, будто находится в услужении у джентльмена?
Полли прищурилась, и ее полные губы непристойно изогнулись. Беатрис сразу поняла, что этот загадочный посыльный и его приятель произвели на ее игривую горничную большое впечатление, раззадорив ее.
– Ну, он кажется парнем сообразительным. На франта вроде не похож, но держится с достоинством. С большим достоинством. – Склонив голову набок, Полли облизала губы. – Они оба такие, мисс Беа. Если бы я была знатной дамой, которой присылают письма, я бы, должна признаться, с радостью получила послание от любого из них.
Неужели Полли подмигнула, произнеся эти слова? Беатрис могла поклясться, что так оно и было. Она строго посмотрела на свою горничную, и та, избалованная до невозможности, пожала в ответ плечами.
– А не сказал ли этот человек, от кого письмо?
– Он сообщил, что оно от джентльмена, с которым вы познакомились недавно. Добавил еще, что вы ожидаете этого послания. – Полли кивнула в сторону конверта, все еще лежащего на одеяле, точно зажигательное устройство в нарядной упаковке. – Разве вы не собираетесь вскрыть его, мисс?
– Всему свое время, всему свое время. – Беатрис не подняла глаз, потому что у прозорливой Полли интуиция была острой, точно бритва. Особенно когда она чувствовала, что назревает что‑то скандальное. – А теперь можешь отправляться вниз и передать этому твоему «тому, кто главный», что ответ я дам, когда буду готова. Он и его приятель могут оставаться на кухне, если им так этого хочется, но предупреди, что могут прождать целый день, а тому, кто их послал, наверняка еще требуются их услуги.
– Да, мисс, так ему и скажу. – Когда Беатрис наконец встретилась взглядом со своей горничной, глаза той сияли и она спешно поправляла чепец и одергивала фартук. – Но в действительности я вовсе не считаю, что это мой «главный» мужчина, мисс. Мне больше по душе его приятель. Он немного грубоват, но на все готов, долго упрашивать не придется, а я таких люблю.
– Полли!
Беатрис прекрасно знала, кто нравится ее горничной, и это далеко не всегда были грубоватые, но на все готовые мужчины, как она только что заявила.
– Не хотите ли чаю, мисс? Пока будете письмо читать.
Беатрис подавила улыбку. Полли, конечно, безнадежна, но сердце у нее доброе. Эта девушка находилась в услужении у Беатрис долгое время, и обстоятельства соединили их узами гораздо более крепкими, чем те, что обычно связывают служанку и госпожу. Беатрис испытывала искушение рассказать обо всем Полли, но прежде ей нужно было самой ознакомиться с содержанием письма и понять, что именно в нем говорится. Она не хотела, чтобы горничная отвлекала ее.
– Да, спасибо, Полли. И нашим посетителям можешь также предложить чаю.
Полли присела в реверансе и забрала у Беатрис серебряный поднос.
– Не разбудить ли мне в таком случае мистера Чарльза? – Она немного помолчала, глядя на хозяйку проницательным взглядом, потом спросила: – Или вы одна со всем разберетесь?
Вмешивать во все это Чарли сейчас значило еще больше усложнить и без того непростую ситуацию. Он, конечно, хотел бы исполнять роль «хозяина дома», как на его месте поступил бы любой брат, стремящийся оберегать свою сестру. Однако Беатрис сочла, что будет лучше поставить Чарли перед совершившимся фактом, когда все финансовые вопросы уже будут улажены. Прошлой ночью, когда они возвращались домой в экипаже, Чарли был странно рассеян и почти все время молчал. На лице его при этом бродило мечтательно‑расслабленное выражение. Поэтому Беатрис сочла, что будет гораздо лучше оставить его пока в неведении – пусть наслаждается тем, что привело его в такое умиротворенное расположение духа. Если брат узнает, что Ритчи нанес им визит, то очень разозлится, а если ему сообщить об истинной причине этого визита, то он и вовсе придет в бешенство – и не без оснований.
– Нет, Полли, дай мистеру Чарльзу поспать. И не говори ничего о наших посетителях, предоставь это сделать мне.
Кивок Полли красноречивее всяких слов свидетельствовал о том, что она думает по поводу отношений между ее работодателями, и Беатрис кивнула в ответ, слегка пожав плечами.
Но стоило горничной сделать шаг по направлению к двери, как Беатрис окликнула ее:
– Этот мужчина… ну, «тот, что главный» – его светлые волосы вьются ли немного? – Руки ее дрожали, когда она внимательно рассматривала собственное имя, выведенное на конверте из дорогой плотной бумаги твердым размашистым почерком.
– Ну да, мисс Беатрис, а откуда вы узнали? Это в точности он и есть.
Беатрис поддела кончиком ногтя печать на обратной стороне конверта.
– А не удалось ли тебе, случайно, перехватить его взгляд? У него ведь глаза синего цвета, не так ли?
На губах Полли появилась лукавая улыбка, еще более любопытная, чем прежде.
– Именно так. Темные как ночь, почти черные. Я бы сказала, цвета индийских чернил.
Беатрис поспешно разорвала конверт и выхватила вложенный в него один‑единственный лист бумаги, от которого исходил едва различимый, но очень знакомый аромат одеколона. Она задрожала всем телом, будто бы обладатель этого запаха стоял сейчас прямо у нее за плечом.
* * *
Предложение было совершенно нелепым.
«Вы покупаете мое тело сроком на один месяц, мистер Ритчи, – гневно подумала Беатрис, – а не мою душу на веки вечные!»
И дело было вовсе не в щедрости Ритчи, которая, напротив, вводила в искушение. Хотя Беатрис не являлась алчной стяжательницей, она не могла не признаться, что ей очень нравится вести комфортный образ жизни: покупать книги и журналы, понравившиеся платья и обувь. Ей доставляло удовольствие жить в хорошо обставленном доме и наслаждаться сытной едой, посещать светские мероприятия, на которых можно было предстать в новом наряде, или принимать гостей у себя. Да, все это очень ей нравилось, хотя она и не гналась за ослепляющей, почти недопустимой роскошью высшего общества. Она жаждала вести спокойный образ жизни, не отягощенный долгами и мыслями о судебных приставах и кредиторах.
Но чтобы столько тысяч? И это помимо того, что все их финансовые неурядицы будут улажены и они с Чарли станут до конца дней своих получать ежегодное денежное содержание? Немыслимо! Чтобы отплатить за подобную щедрость, женщина должна быть одновременно наделена качествами Клеопатры, Далилы, мадам де Помпадур и знаменитой миссис Лангтри, а у Беатрис не было времени даже на то, чтобы изучить хоть малую толику их приемов соблазнения. Для этого ей потребовался бы доступ ко всем продающимся незаконно на Холиуэл‑стрит книгам, и не только к ним, чтобы соответствовать экстравагантным вкусам Ритчи.
«Интересно, не согласится ли София преподать мне пару уроков?» – подумала Беатрис.
Она испытала бы огромное смущение, задавая своей старшей подруге вопросы столь интимного характера и, более того, вынужденная раскрыть, для чего ей это нужно, но, понаблюдав вчера за мастерским выступлением Софии в оранжерее, Беатрис утвердилась в мысли, что та действительно искушена в искусстве любви.
Помимо этого, у Беатрис имелась Полли, осведомленная, кажется, в любых вопросах.
Но, даже располагая столь глубокими кладезями мудрости, Беатрис понимала, что ей будет невероятно трудно отработать деньги, предложенные Ритчи. Особенно принимая во внимание тот факт, что она до сих пор оставалась девственницей, невзирая на то что произошло у нее с Юстасом и с Ритчи прошлой ночью, когда он столь мастерски раскрыл ей некоторые секреты ее анатомии.
Нет, ей следует настоять на уменьшении суммы. Хотя Эдмунд Эллсворт Ритчи и был распутным и привыкшим манипулировать другими людьми негодяем, она не хотела его обманывать. Беатрис решила, что согласится взять ровно столько денег, чтобы хватило на погашение нынешних долгов, имеющихся у них с Чарли, плюс скромную сумму, на которую они станут жить, пока ее брат не найдет себе работу, жалованье за выполнение которой не оскорбляло бы его джентльменских чувств, но и не позволило бы ему в будущем снова погрязнуть в пучине финансового хаоса. Ну и, помимо этого, еще немного, чтобы хватило на обучение машинописи и основам секретарского дела – это уже для ее персонального личностного развития.
«Хорошо. Вот разумное решение, – обрадовалась Беатрис. – Оказывается, я умею сохранять хладнокровие перед лицом кризиса».
Беатрис прищурилась. У нее не оставалось никаких сомнений по поводу того, кем является один из ее посетителей – тот, что высокого роста. Но зачем, ради всего святого, ему понадобились подобные ухищрения? Уж не пытался ли он таким образом выведать подробности о ней у слуг? И отыскать еще какой‑нибудь скелет у нее в шкафу, с помощью которого он сумел бы оказывать на нее дополнительное воздействие? Это казалось вполне в его духе.
Но если у Беатрис и имелся скелет в шкафу, Полли ни за что не позволила бы кому бы то ни было его увидеть. И кухарка с Энид так тоже не поступили бы, по крайней мере сознательно. В отличие от некоторых дам своего круга Беатрис всегда обращалась со слугами так, как хотела бы, чтобы обращались с ней, будь они на ее месте. Она даже по мере сил своих помогала им с домашними делами, теперь, когда хозяйство стало гораздо меньше, надеясь, что своими действиями немного смягчит высокопарное обращение со слугами Чарли.
«Что ж, мистер Ритчи, если вы надеетесь отыскать под камином какие‑нибудь обрывки скандальных историй с моим участием, то вас ожидает разочарование, – подумала она. – Я не делала ничего постыднее того, чем мы с вами занимались прошлым вечером! И моя скандальная история уже давным‑давно стала достоянием общественности».
– После этого проводи джентльмена, которого ты называешь главным, в утреннюю гостиную, хорошо, Полли? Скажи ему, что я скоро спущусь.
Подкрепившись чаем, Беатрис стала готовиться к грядущему противостоянию. Она одновременно и нервничала, и пребывала в сладострастном восхитительном предвкушении. Скоро у нее будет любовник, такой же искусный, сколь и красивый.
– В утреннюю гостиную, а не в приемную?
– Утренняя гостиная вполне сгодится. В приемной нужно перестилать полы, и вообще, она предназначена только для знатных людей.
Это поставит его на место. Если только ее посетитель и в самом деле сам Ритчи.
– А потом мне вернуться, чтобы помочь вам одеться, мисс?
Беатрис внутренне застонала, стоило ей лишь представить, что придется облачаться в корсет, многие слои нижних юбок, потом приводить в порядок волосы… это же займет очень много времени!
«К черту все это! И самого Ритчи туда же! – решительно подумала она. – Будет гораздо быстрее, если я предстану перед ним в домашнем наряде. После того, что было вчера, соблюдать приличия уже не имеет смысла».
Его синие глаза, похоже, преследовали ее, а между ног до сих пор ощущалось его прикосновение. В животе ее свивалась в кольца сладкая боль.
– Нет, Полли, это лишнее. Я приму его в домашней одежде. А ты присматривай лучше за его приятелем. Кухарка и Энид уже ушли на рынок?
Полли кивнула, широко раскрыв глаза от удивления, и Беатрис внутренне рассмеялась. Обычно ее горничная была сама невозмутимость, и шокировать ее было крайне трудно.
– Но, мисс, негоже принимать джентльмена в ночной рубашке. Что скажут люди?
– Люди? Вот еще! Они и без того считают меня шлюхой и падшей женщиной, так не все ли мне равно? Кроме того, наша встреча займет не более нескольких минут. У него не будет времени на то, чтобы возмутиться моим нарядом. – Она отбросила назад свои вьющиеся рыжеватые волосы, гадая, что подумает о них мистер Эдмунд Эллсворт Ритчи. В благовоспитанном обществе подобный цвет волос считался признаком проявления необузданной натуры, дикой и своенравной, но сама Беатрис полагала, что волосы – это самая привлекательная ее черта. – А теперь отправляйся выполнять поручение, Полли!
Горничная уходить не спешила. Вместо этого она многозначительно покашляла.
– Ну что еще? – Беатрис снова подавила улыбку.
– Разве вам не понадобится компаньонка, мисс? Я хочу сказать, что вы же незамужняя леди, которая намерена принять джентльмена в одиночестве… да еще и без корсета. – В глазах Полли появился заговорщический огонек. – Люди могут счесть, что у вас все происходит слишком быстро.
– Что ж, как я уже говорила, благодаря мистеру Юстасу Ллойду, этому развратному похотливому типу, у меня и в самом деле все происходит довольно быстро, Полли.
Можно сказать, дерби выиграла. – Беатрис пожала плечами. Ее испорченную репутацию следовало бы расценивать как величайшую катастрофу, но она испытывала лишь восхитительное чувство свободы. – Так почему бы не воспользоваться преимуществами, которые предоставляет мне мой статус, а? Давай, иди уже.
– Да, мисс! – Прижимая руку ко рту, чтобы скрыть усмешку, горничная поспешила прочь из комнаты.
Беатрис задумалась над своим домашним нарядом. Старый шерстяной халат коричневого цвета для приема Ритчи определенно не годился, поэтому она решила, что пришло время достать синий, из последних покупок, совершенных ею до того, как их с братом финансовое состояние пошло крахом.
Если уж мужчина готов заплатить двадцать тысяч гиней за право пользоваться телом девушки в течение месяца, самое меньшее, что она может сделать в ответ, – это надеть для него свой самый красивый пеньюар.
Сидя на обтянутом дамасской тканью стуле с подлокотниками, Ритчи тем не менее никак не мог расслабиться. Стул этот был достаточно удобным и не похожим на своих обычно вычурных собратьев, которые в изобилии имеются в утренних гостиных дам, но бесконечное ожидание сводило его с ума.
«Что со мной такое творится? – недоумевал он. – Почему я веду себя точно охваченный страстью юнец, чьи мозги отказались работать, стоило ему впервые вдохнуть запах настоящей, из плоти и крови, женщины?»
Что такого было в Беатрис Уэверли, заставляющее его вести себя подобным образом? Несмотря на распутные фотографии, для которых она позировала, внутреннее чутье подсказывало ему, что эта девушка вовсе не относится к числу пресыщенных развратниц. Женщины, с которыми Ритчи обычно водил знакомство, были по большей части светскими красавицами с уродливыми мужьями; эти дамы охотно соглашались разделить с ним ложе – разумеется, тайно, – в надежде получить наслаждение и развеяться от скуки, повторяющейся в высшем обществе из сезона в сезон.
Но Беатрис Уэверли не была ни пресыщенной, ни скучающей, ни замужней, ни даже особенно замысловатой. Возможно, именно из‑за этого его и влекло к ней с такой чудовищной силой. Она была наделена неким не поддающимся осмыслению качеством, которое проникало к нему в душу и порабощало мужской орган, но ему, хоть убей, никак не удавалось понять, что же это такое.
Что же касается простого наряда, который он выбрал для сегодняшней встречи вместо роскошного костюма джентльмена, то это, как полагал Ритчи, было сделано для того, чтобы показать ей, что сам он относит себя не к сливкам общества, но к разряду людей, которые добились успеха собственным трудом, как его отец.
Кроме того, в таком виде ему будет проще обвести вокруг пальца мягкотелого братца Беатрис. Ритчи не имел ничего против этого человека, но его сестра стоила двадцати таких, как он.
«Ах, какой же ты ловкач, приятель Ритчи, – мысленно сказал он себе, – особенно если балом правит твой фаллос».
Не находя себе места от беспокойства, он вскочил. Комната, в которую его проводила сообразительная на вид горничная, показалась ему довольно милой, хотя и немного блеклой и старомодной, чему виной, несомненно, была стесненность в средствах хозяев дома. Они просто не могли себе позволить обставить комнаты изыск анной мебелью и завести большой штат слуг. Расхаживая взад и вперед, Ритчи догадался, что это место является домашним оплотом Беатрис и что она проводит здесь большую часть времени. Он принялся рассматривать книжные полки, отмечая, что они покрыты меньшим слоем пыли, чем вся прочая мебель. Эклектичная подборка книг удивила и очень порадовала Ритчи. Здесь были труды по истории, произведения классической литературы, трактаты мистера Дарвина и других ученых – и все это бок о бок с сентиментальными романами, написанными как возвышенным, так и приземленным стилем. Что самое примечательное, на полках имелись и литературные журналы, довольно потрепанные на вид. У Ритчи сложилось впечатление, что Беатрис интересуется целым рядом тем, начиная от искусства и заканчивая наукой. В ней чувствовался острый, пытливый ум.
Каминная полка была сплошь уставлена фотографиями.
Испытывая чувство вины, Ритчи стал всматриваться в снимки в поисках спокойной и милой девушки, которой Беатрис некогда являлась – до того, как согласилась позировать для порнографических картинок. Он почти неохотно переводил взгляд с одной рамки на другую. Сердце его при этом неистово колотилось в груди.
Даже в самых скованных, формальных позах Беатрис источала ту же искрящуюся чувственность, что позднее проявится в ее эротических снимках. Сидя на диване рядом с братом и пожилой четой – вероятно, их ныне покойными родителями, – Беатрис наполняла композицию жизнью и светом. Ритчи казалось, что, даже когда лицо ее совершенно бесстрастно, оно все равно каким‑то непостижимым образом улыбается.
Он переходил от одной фотографии к другой, с жадностью поглощая каждое ее изображение. Вот Беатрис в деревенском садике, облаченная в белое платье и с распущенными волосами – само воплощение невинности. А вот она, отважная девушка, предстает в причудливом платье, похожем на мужские бриджи, выставляющем на всеобщее обозрение ее узкие бедра.
А вот… о, на этом снимке, который, похоже, был сделан во время помолвки, Беатрис запечатлена с другим мужчиной. Этот счастливчик не скрывает своей радости, широко улыбаясь, а сама Беатрис предстает просто поэмой, воспевающей красоту.
Сжав зубы, Ритчи со стуком поставил фотографию на место. Ему вдруг стало трудно дышать. Откуда взялся этот необъяснимый гнев? Отчего он испытывает ревность к этому потерянному жениху? Конечно же в жизни Беатрис были другие мужчины, но они не вызывали у Ритчи ни интереса, ни антипатии, даже Юстас Ллойд, являвшийся, по его источникам, самым последним ее поклонником. Ритчи был поверхностно знаком с этим человеком, но ему не было до него никакого дела.
Беатрис раз или два была замечена в свете с Ллойдом до появления скандально известных фотографий, но никогда после. Их видели вместе на какой‑то выставке и один раз в театре. С тех пор он не проявлял к ней никакого интереса, и среди его личных вещей не было ее фотографии, из чего можно было заключить, что, какие бы чувства он ни испытывал к Беатрис, они прошли.
Нахмурившись, Ритчи принялся барабанить пальцами по каминной полке, напряженно размышляя.
Чутье подсказывало ему, что Беатрис не состояла с Ллойдом в интимных отношениях. Этот мужчина был привлекательным, но имелась в нем некая отталкивающая черта… к тому же его подозревали в краже в доме Плендерли во время торжества в прошлом году, на котором присутствовал и сам Ритчи. Хотя он едва знал Беатрис Уэверли, но мог с уверенностью сказать, что у нее отменный вкус на мужчин, с которыми она имеет дело.
Как бы то ни было… кто же сделал ее фотографии в обнаженном виде? Ритчи не спрашивал об этом Беатрис, и сама она также ничего ему не сказала. Мог ли то быть Ллойд? Этот молодчик выказывал необычайно острый интерес к фотокамерам на вечеринке у Плендерли.
Ритчи следовало бы уделить первостепенное внимание этому вопросу, ведь в его распоряжении имеется огромное количество агентов и ресурсов, и выяснение подробностей не заняло бы много времени. Должна быть веская причина, по которой такая благородная и одухотворенная женщина, как Беатрис Уэверли, согласилась обнажить свое восхитительно прекрасное тело перед ничтожеством вроде Юстаса Ллойда.
Оставив на время эту мысль, Ритчи подошел к небольшому фортепиано в надежде отвлечься от своих подозрений. Ему показалось странным, что инструмент стоит здесь, а не в одной из более официальных комнат дома. На пюпитре он заметил сборник произведений Шопена, под который была заткнута книжечка собраний господ Гильберта и Салливана[5], включающая и сентиментальную песню «Утраченные аккорды». Означает ли это, что Беатрис играет на фортепиано? Большинство хорошо воспитанных молодых леди ее класса музицируют, так как это традиционно считается одним из важных качеств, способствующих успешному замужеству. Ритчи представил, как ее тонкие деликатные пальчики порхают по клавишам в неистовом ритме, а потом вообразил те же самые ловкие пальцы на своем члене.
Скоро именно так и будет.
Он не сомневался, что Беатрис примет его предложение. И вовсе не потому, что полагал себя таким уж неотразимым, а потому, что в ней угадывался прагматизм, и страсть, и жаркая искра чего‑то еще менее различимого, но не менее интенсивного. Со своей стороны Ритчи испытал coup de foudre[6], поразивший, однако, не сердце, а гораздо более южный регион его тела.
Чувствуя мучительное томление в своем половом органе, Ритчи машинально потер большим пальцем указательный. Прошлой ночью Беатрис была такой влажной и шелковистой на ощупь. И так восхитительно реагировала на его прикосновения, не изображая угрюмую, напряженную и сопротивляющуюся мисс. Он же не испытал горького разочарования, околдованный обещанием ее красоты.
Тут в голове его появилось привычное уже облако, грозившее полностью затмить сознание, но он поспешно отогнал его прочь. Он не станет думать об этом сейчас – и о Маргарите тоже, – когда Беатрис Уэверли может войти в комнату в любую минуту. Она является единственной женщиной из всех его недавних знакомых, действительно способной заставить его забыть.
Словно в ответ на его молитвы раздался стук дверной ручки, свидетельствующий об открытии двери, и Ритчи поспешно повернулся на звук.
– Доброе утро, мистер Ритчи. Вот уж не ожидала так скоро вас снова увидеть.
Она была точно видение, такой, какой он помнил ее с прошлой ночи.
– Доброе утро, мисс Уэверли. – Поспешно лавируя между мебелью, он подошел к ней и схватил ее за руку. Ощущение ее гладкой прохладной кожи тут же рассеяло темноту в его душе. – Почему это вы не ждали меня? Разве я не говорил, что утром вы получите мое предложение? – Он пожирал ее глазами, точно жадный мальчишка‑школьник, оказавшийся в кондитерском магазине, не в силах скрыть своего внезапного пронзительного желания.
Беатрис Уэверли оказывала на него мгновенное ошеломляющее воздействие с той же легкостью, с какой заставляла затвердеть его член.
Прижавшись губами к кончикам ее пальцев, Ритчи внимательно изучал ее лицо. Роскошные волосы девушки были распущены и свободной волной ниспадали на плечи, за исключением нескольких прядей, перехваченных на затылке белой лентой, что делало ее удивительно похожей на прекрасную даму или зачарованную королеву с полотен Данте Габриэля Росетти. Ее волшебные кудри трепетали и колыхались, точно языки огня, воспламеняющие его кровь.
– Джентльмены… а также и те, кто не отличается благородством… говорят о многих вещах, мистер Ритчи. Но, к сожалению или к счастью, они далеко не всегда намерены исполнять то, что обещали.
При иных обстоятельствах Ритчи непременно нахмурился бы, заслышав такие слова, и потребовал бы назвать имя того, кто обманул ее – будь то Ллойд или кто‑то иной, – чтобы вытрясти из него всю душу, но сейчас сознание его было слишком занято поглощением каждой мельчайшей детали ее божественной красоты, от макушки до кончиков пальцев, чтобы обращать внимание на что‑то еще.
Выказывая небывалую смелость, Беатрис была одета в пеньюар, а не в дневное платье и не затянута в корсет. Складки ткани роскошного темно‑синего оттенка плотно облегали изгибы ее тела, намекая на ее восхитительные формы, скрытые от его глаз, и заставляя воображение работать напряженнее.
Надето ли на Беатрис нижнее белье? Или ночная сорочка? Или, возможно, комбинация? Или только чулки с кружевом и цветочным узором, вышитым вдоль шва?
А может, ее бархатистое теплое тело совершенно обнажено и готово принять его?
– Мистер Ритчи, отпустите мою руку, пожалуйста.
Ритчи удивленно выпрямился и, разжав пальцы, рассмеялся. Эта женщина настолько его околдовала, что он погрузился в пронизанный похотью ступор созерцания, и это всего лишь оттого, что он поцеловал кончики ее пальцев!
– Разумеется, мисс Уэверли… или можно называть вас Беатрис, раз скоро мы станем близки? Как я вижу, мы избавлены от присутствия компаньонки, этого традиционного атрибута незамужней леди.
Беатрис отступила на шаг назад, одной рукой зажав кончики пальцев другой руки в том самом месте, где он целовал их. В голове его пронеслось видение женских рук, нервно и взволнованно пытающихся стереть следы его прикосновения, но Беатрис этого не сделала. Наоборот, она будто бы пыталась впечатать его поцелуй в кожу.
– После вчерашней ночи присутствие компаньонки, когда я нахожусь в вашем обществе, видится мне совершенно излишним, мистер Ритчи. – Глаза ее сверкали, но от страсти ли или от гнева, Ритчи не сумел определить. Возможно, и от того и от другого. – Но это вовсе не означает нашу безоговорочную близость. Я еще не ответила на ваше предложение согласием.
Беатрис была женщиной среднего роста, но, глядя на Ритчи, она будто возвышалась над ним, изучающе всматривалась в него, будто он был всего лишь ничтожным просителем, извивающимся на ковре у ее обутых в туфельки ног. Новый прилив желания заклокотал в животе Ритчи с такой силой, что ему захотелось скрючиться от боли.
– Но мои друзья называют меня Беа, поэтому, полагаю, вы тоже можете так поступать.
Это неожиданное признание потрясло его еще больше, чем испытываемая им страсть.
– Беа, – промурлыкал он. – Мне нравится. Означает ли это, что между нами возможна дружба?
– Пока трудно сказать, мистер Ритчи. Или мне лучше называть вас Эдмундом?
– Вообще‑то друзья называют меня просто Ритчи… – Он замолчал, наблюдая за резкими морщинками настороженности, появившимися на лице Беатрис, которые, однако, оказывали на него возбуждающее действие. – Думаю, вы тоже можете меня так звать.
Она рассмеялась свободно и заразительно, и напряжение между ними лопнуло, точно резинка, хотя и не рассеялось окончательно. Нет, в воздухе до сих пор ощущался накал, но все же атмосфера в комнате стала гораздо более приятной.
– Туше, мистер… туше, Ритчи. Что ж, думаю, нам стоит присесть и обсудить ваше нелепое предложение. – Изящным жестом она указала на обтянутые дамасской тканью стулья, на одном из которых Ритчи уже сидел, и, чтобы уберечься от утреннего холода, пододвинула их ближе к камину, в котором весело потрескивали поленья. – Итак, пришло время вам объяснить, почему вы прибыли ко мне столь странным образом. Проникли в дом через черный ход, одеты скорее как букмекер или продавец пирогов, но уж точно не как деловой господин.
– Я хотел продемонстрировать вам и другую сторону моей натуры. – Ритчи поправил лацканы свое<