Вечерняя радуга
C давнего времени меня чуть не ежедневно посещают молодые поэты и обрушивают на меня, беззащитного, тысячи рифмованных строк. Такие же тысячи строк доставляет мне почта. Когда я был моложе, я считал своим долгом часами выслушивать каждого и писать подробнейшие письма по поводу присылаемых мне сонетов, поэм и элегий.
Но теперь, на девятом десятке, этот труд мне уже не под силу. Теперь я могу поделиться лишь общим своим впечатлением об этом океане стихов, созданных безвестными авторами в различных республиках, областях и краях СССР.
Это, так сказать, массовый продукт всесоюзной самодеятельности, носящий на себе печать современной эстетики. Конечно, встречаются и бездарные и графоманские рукописи, но в огромном своем большинстве вся эта «безымянная Русь» представляется мне неистощимо талантливой. Когда перебираешь мириады самодельных стихов, убеждаешься, что поэтическое восприятие мира перестало быть редкостью и сделалось доступным великому множеству — преимущественно юных — сердец.
Молодость уже сама по себе есть талант. Поэтому даже слабые строки, написанные неумелыми юными пальцами, часто казались мне не совсем безнадежными. И как разнообразны стили этих неведомых нам самородков! Одни тяготеют к романтической школе, другие платят обильную дань пушкинской классической традиции, третьи пишут в некрасовском духе и т. д., и т. д., и т. д.
Но в последнее время определилась еще одна поросль юных поэтов, которая, к моему огорчению, с каждым годом разрастается все шире. Этих поэтов я назвал бы небрежниками. Их произведения принципиально неряшливы, бесполезно требовать от этих небрежников упорной чеканки металла, из которого куются стихи, ибо в созданных ими стихах нет ничего металлического. Клубятся, клубятся, как дым, и бесследно исчезают в пространстве. Иногда мелькнет свежий образ, незатасканный яркий эпитет, но они тотчас же гаснут, как искры в улетающем дыме. Прочная фактура стиха, его строгая четкость и внятность считаются у таких авторов тяжким грехом. Похоже, что они специально стремятся к бессвязной, взлохмаченной, хаотической форме, к сумятице эмоций и образов, Чаще всего этот хаос призван выражать в их стихах бурную взбудораженность истерических чувств. Нормативный синтаксис им не указ. Они свирепо расправляются с грамматикой. У них считается особенным шиком прикрывать пустоту содержания нарочито косноязычными воплями. Ни к какому шепоту они неспособны, ибо воображают себя на эстраде, где требуется не шепот, а крик.
Даже наедине со своими возлюбленными, они не нашептывают им еле слышных признаний, а истошно кричат на весь дом. Некоторые из подобных визгливых стихов даже проникли в печать.
В печати стихи этих гениальничающих и самовлюбленных нерях производят впечатление черновиков, подлежащих продолжительной правке. Их появление в печати я могу всякий раз объяснять лишь легкомысленным недосмотром редакторов.
Такова ныне литературная мода — нарочитое косноязычие, небрежничание — и, распечатывая полученные с почты стихи, я с некоторого времени привык ожидать, что из этого бумажного вороха вырвутся сумбурные вопли.
Но вот в прошлом или позапрошлом году я получил от сельского жителя Семена Николаевича Воскресенского объемистый пакет со стихами, написанными корявым неразборчивым почерком, и, помню, с большой неохотой принялся их читать. К счастью, корявым оказался лишь почерк, а стихи в большинстве были очень добротные, чеканные, четкие, нисколько не похожие на те, какие я с таким горестным чувством читал во многих новоявленных рукописях.
Они не громыхали, не пыжились, не щеголяли фальшивым неистовством. Это были простые стихи хорошего простого человека, одаренного ясным и простосердечным талантом.
Правда, встречаются среди его деревенских стихов — стихи без изюминки, старомодные, даже банальные. Некоторые его строки и строфы, пожалуй, покажутся иным знатокам слишком уж элементарными, хрестоматийно шаблонными. Но даже этим «презрительным эстетам» (по выражению Ал. Блока) придется, я уверен, признать, что лучшие его стихотворения написаны не подмастерьем, но мастером, который умно и умело владеет своим мастерством. В его искусстве нет и тени искусственности. Он подлинный художник божьей милостью — без всяких косметических прикрас. Раздребеженность, расхлябанность формы нисколько не прельщает его.
При помощи простейших, зауряднейших слов он умеет порою создавать смелые и сложные образы, так гибки у него эти слова, и так властно подчиняет он их своей творческой воле. Впрочем, чаще всего его стихи выражают самые обыденные чувства, рисуют незатейливую повседневность деревенского быта, которую он всегда озаряет горячим поэтическим светом, так как сила его именно в том, что все обыденное он преображает в поэзию.
Первое его стихотворение, которое я прочитал, — о девочке лет четырнадцати, весело идущей из школы, в чем, казалось бы, нет ничего поэтического. Но я не знаю других стихов, где была бы так артистически передана та мажорная музыка, какая поется в душе этой школьницы, еще не замутненной страстями и дрязгами:
Дождит с утра.
Погода
аховая…
Мальчишки жмутся у ворот.
Но, сумкой весело
потряхивая,
Девчонка городом идет.
Еще ничем не потревоженная
И ни в кого не влюблена,
Она идет, и сумка кожаная
Как будто птицами полна…
Эта крылатая летящая сумка — отлично найденный образ, завершающий все восьмистишие и усиливающий его лирический взлет. Тема как будто простая, простецкая, но всмотритесь, как изысканны трехдольные рифмы, как стройна и логична композиция.
Смелых образов — и при том очень точных — у Воскресенского большое изобилие.
Еще метели, как волчицы,
Ночами прыгают к окну.
Все, что происходит в природе, он в своих стихах оживотворяет взволнованными человеческими чувствами:
И плачет снег,
сползая с крыши,
Что умирает молодым.
Вообще очеловечивание природы — излюбленный метод Тютчева — для Воскресенского не «творческий прием», а подлинная, живая реальность:
Гроза громыхнула два раза
И выбилась тотчас из сил,
А дождик зато без отказа
С большим удовольствием лил.
Воскресенский — преимущественно пейзажист, живописец. Почти все свои лирические чувства он чаще всего выражает при помощи прелестно написанных зимних, летних, весенних, осенних пейзажей. Причем в огромном большинстве этих пейзажей изображена одна — единственная сельская местность — та, в которой он живет чуть ли не с детства. Нет, кажется, в этом поселке такого пригорка, такой луговины, такого перелеска, такого оврага, которые он не прославил бы в своих светлых стихах. И вот какие любовные стансы посвятил Воскресенский старой — деревенской березе:
Мне было пять, а ей — не знаю…
Я от дождя прижался к ней
И облаков увидел стаю
В широком неводе ветвей.
Всю жизнь они прожили рядом — человек и береза:
И хоть неловко в том
признаться,
Но так случается порой:
Люблю к стволу ее прижаться,
Как к телу матери родной,
У него много других — не пейзажных — стихов: о родине, о детях, о доярках, об овцах, о старости, о разных радостных и грустных событиях в жизни родного поселка. Есть очень сильное стихотворение об умирающей девочке — всюду встречаются мускулистые, крепкие строки, проникнутые светлым поэтическим чувством. В обращении к Родине он говорит:
Печали твои я на сердце ношу,
Как самую черную рану,
И радостью каждой твоею дышу
И верить тебе не устану.
Даже о своей — как всегда неожиданной — старости он говорит беззлобно и с улыбкой;
Наш век, друзья, обидно
краток,
Давно ли, кажется, живешь,
И вот тебе седьмой десяток,
И ты уж пенсию жуешь.
Ну, что ж! Ходи неподалеку,
С удобной палкой подружись.
Солдат, отпущенный до срока,
Тебе ли плакаться на жизнь?
Простота его поэзии не так-то проста, как кажется с первого взгляда.
И, конечно, я далек от намерения посрамлять, его творчеством достижения других современных поэтов. В нынешней поэзии мне дороги самые разнообразные стили, в том числе и те, что противоречат поэтике Воскресенского.
Я вполне сознаю, что поэтика Воскресенского в стороне от столбовой дороги нынешних литературных исканий, но это не мешает мне всей душой сочувствовать его искреннему и светлому творчеству. Он уже немолодой человек. Пишет стихи с давних пор. Иные из них напечатаны в малотиражных периферийных изданиях. Мне думается, что пора им выйти, наконец, в более широкий читательский круг. С разрешений автора, я выбрал несколько наиболее типичных его вещей, которые и спешу предложить читателям «Литературной России».
Корней Чуковский
Стихи Семена Воскресенского
БАБЬЕ ЛЕТО
И паутина легкой лаской
Лица касается и плеч.
И листья падают с опаской,
Все выбирая, где им лечь.
Шагают дни, несутся ночи,
Минуты прыгают спеша.
И с каждым часом жизнь короче
И ненасытнее душа.
Она ничуть не поседела
И, закусивши удила,
С прикола рвется то и дело
На безрассудные дела.
Ее томят любовь и жалость,
Ее палят мечта и гнев,
Она за крохотную малость
Себя сжигает на огне.
БЕРЕЗА
Она под старость растолстела,
Внизу потрескалась кора.
Хранит ее большое тело
Удар шального топора.
Мне было пять, а ей — не знаю.
Я от дождя прижался к ней
И облаков увидел стаю
В широком неводе ветвей.
Сквозь зелень нежную березы
Сверкала первая гроза,
А с неба радужные слезы
Катились в детские глаза.
Потом я рос, мечтал, менялся,
Но: ей, могучей и прямой,
Таким же маленьким казался,
Как той далекою весной.
Да, мною прожито немало…
Но, чувство странное храня,
Я не хочу, чтобы упала
Она на землю до меня.
И хоть неловко в том признаться
Но так случается порой:
Люблю к стволу ее прижаться,
Как к телу матери родной.
О СЕБЕ
Неловкий, неуклюжий.
Беспомощный подчас,
Живу я в мутной луже
Полуослепших глаз.
Дома торчат, как глыбы,
В подводной глубине,
И люди, точно рыбы,
Плывут навстречу мне.
Плывут и проплывают,
А я гляжу вослед,
И кто прошел — не знаю:
Знакомый или нет?
Приблизиться с приветом
Решаюсь наугад
И кланяюсь при этом
Кому-то невпопад.
А люди неспесиво
Вершат обычный путь,
И на меня, спасибо,
Не сердятся ничуть.
***
Обиняком ли, напрямик ли,
Но ясно и без лишних слов.
Вы к электричеству привыкли,
Товарищи из городов.
Оно вам светит, воду греет,
Оно вас возит взад-вперед.
Колеса крутит, щеки бреет
И булки сдобные печет.
Всех дел его не перечислить,
Единой мыслью не объять,
Оно за вас уж стало мыслить.
Во всяком случае — считать.
Его услугою послушной
Вы обеспечены вполне,
И выключатель равнодушно
Впросонках жмете на стене
А мы пока еще наивны,
И лишь под вечер пустят ток
Не налюбуемся на дивный.
На ослепительный цветок.
Вся жизнь как будто
стала чище.
В избе такая благодать.
Сейчас сходить бы на кладбище
Да в гости мать с отцом
позвать.
Пускай увидели бы сами
Родной деревни красоту.
Когда бесстрашными глазами
Она глядит, глядит часами
В напуганную темноту.
Село Ильинское Калиниской обл.