На нас двигались чудовищного вида стальные машины. Они изрыгали из себя огонь и снаряды. Они давили проволочные заграждения, словно спички, а их пулемёты прижали наших солдат ко дну окопа. За этими стальными монстрами бежала неприятельская пехота. Я лежал на дне окопа и думал, что же будет дальше. Мой сосед по окопу, Ганс, тараторил вполголоса: «Это ад! Англичане призвали Сатану себе в помощь! Мы все умрём!" Вдруг он встал и прокричал: «К нам идёт дьявол! Бежим отсюда!" После этих слов он побежал в сторону тыловых позиций. За ним побежали другие солдаты. Никто не пытался их остановить. Все были в полном шоке и отчаянии. Вдруг ко мне подполз мой друг Дитрих и дрожащим напуганным голосом сказал: «Гельмут, надо бежать отсюда! Наши орудия не могут пробить эти машины! Это точно высшие силы помогают англичанам! Надо бежать отсюда, Гельмут!" К этому моменту в окопе не осталось практически никого. А машины были уже близко. Я решил не спорить со своим другом, и мы покинули окоп, перебравшись на вторую линию нашей обороны.
Конечно, всё начиналось не так. В августе 1914 года я был призван на военную службу, как и два моих друга: Дитрих и Вильгельм. Мы прошли бельгийскую кампанию и первую битву на реке Марна. Мы все тогда были оптимистами. Мол, побили французов 40 лет назад, побьём и сейчас. Мы все так считали, поэтому и пошли воевать. Я даже не уклонялся от призыва. Не потому что не хотел поступать в университет, а потому что меня раздирали патриотические настроения. Очень хотелось повторить подвиг наших отцов, которые разбили французов в той войне. теперь это должны были сделать мы. Наш кайзер обещал, что война закончится за три месяца. Его фраза "Обедать мы будем в Париже, а ужинать в Санкт-Петербурге." придавали нам уверенности. Тогда, в 1914, весь немецкий народ сплотился ради очередного разгрома французских реваншистов. И неважно было, баварец ты, или саксонец. Все ощущали себя немцами, все шли воевать за кайзера и Рейх. И мы с др 
узьями тоже пошли.
Однако слова кайзера о быстрой войне скоро разбились о суровую реальность. Мы быстро захватили Бельгию, но с Францией такой ход не прошёл. Три месяца мы стояли на реке Марна и пытались прорвать оборонявшихся там лягушатников. Но было тщетно. Французы теряли одну дивизию за другой, и на их месте вырастали новые. Как раз в один из дней битвы на Марне наш отряд захватывал небольшое французское селение. Мы с Вильгельмом отстреливались от французов, сидя в доме. К нам пробрался наш командир и приказал мне: «Гельмут, бери ещё пятерых бойцов и обойди то здание со стороны фермы. Пулемёт лягушатников нужно заткнуть, иначе мы не прорвёмся." Я повернулся и ответил: «Jawohl, герр унтер-офицер. Обойдём и разгромим." После этого мы с Вильгельмом и Дитрихом пошли по канаве, что рядом с фермой, в обход позиций противника. Пройдя по канаве, мы вышли прямо в тыл к защитникам здания. Синие мундиры и ярко-красные штаны французов делали их прекрасными мишенями. Заняв укрытие за оградой, мы начали стрелять. Поначалу лягушатники вообще не поняли, что происходит, но после того, как они заметили нас, то открыли по нам огонь. Дитрих метким выстрелом снял пулемётчика, и наша пехота пошла в атаку. Французы начали отступать. Мы преследовали их часа полтора, а потом вернулись в городок и стали окапываться перед возможной атакой неприятеля. Таким был наш первый бой. Первый бой 17 летних парней, которые ещё недавно мечтали о счастливой жизни, а теперь воевали 
за честь и страну.
Наступил 1915 год. Война стала затяжной. Повсюду создавались оборонительные сооружения из траншей, опутанных колючей проволокой, мешками с песком, деревянными досками. Это был муравейник, иначе не назвать. Воронки от снарядов между нашими позициями и позициями противника, множество трупов солдат, куски проволоки и заграждений превратили землю в буро-красное месиво. Оптимизм от этой войны спал ещё в конце 1914 года. На смену ему пришли тревога и страх. Бессмысленные атаки, заканчивающиеся ничем и тысячи убитых с обеих сторон. Вот и всё, чего удавалось добиться. В одной из таких атак погиб мой друг Вильгельм. Его скосило пулемётом, как и многих из нашего отряда. Мы с Дитрихом тогда чудом выжили. Однако гибель нашего друга сильно повлияла на нас в психологическом плане. Теперь мы не особо хотели воевать. Точнее ходить в бессмысленные атаки на позиции лягушатников и чаехлёбов. После этого боя я решил написать, пожалуй, первое письмо своей невесте. Я сел у станкового пулемёта и начал писать:" Милая Берта. Пишу тебе с фронта. У меня всё замечательно, я живой и здоровый. Уже сентябрь 1915 года, а мы всё никак не можем взять этот чёртов Париж. Мы ни на шаг не можем приблизиться к нему. Французы и англичане стоят за него горой. Не знаю, рассказывает ли тебе кто-нибудь о том, что творится у нас на фронте, но я скажу так: война-это ад. И я устал от этого ада. Сегодня при атаке на позиции англичан погиб мой лучший друг Вилли, с которым я дружил ещё с детства. Я хочу только одного-вернуться домой, как можно скорее, чтобы увидеть мою семью и тебя. Больше писать не могу, потому что скоро обед. Твой Гельмут." Дописав письмо, я отнёс его почтальону и призадумался, а доживу ли я вообще до конца войны, или мне суждено погибнуть в полях Франции? Ответ на этот вопрос я получил не 
скоро.
В конце октября 1915 года меня и Дитриха перевели служить в Пикардию, на реку Сомма. Именно здесь в августе и начались те события, с которых я начал свой рассказ.
После того, как мы отошли на вторую линию обороны, противник неожиданно прекратил наступать. Ганс выглянул из окопа и посмотрел в сторону нашей первой линии. Там уже во всю хозяйничали англичане и французы. Нам оставалось только со злобой смотреть на то, как наши противники показывают нам кукиш из наших же окопов. Они ещё поплатятся за это! На следующий день чаехлёбы вновь пошли в атаку под прикрытием своих стальных монстров. Но наши орудия подбили парочку их машин. Когда первая подбитая стальная махина загорелась, и оттуда выпрыгнули люди, мы поняли, что никакие это не высшие силы, а простые металлические коробки с пушками и пулемётами, которые можно победить Шедших за машинами англичан мы просто расстреляли из винтовок и пулемётов. При отступлении несколько английских гусеничных машин застряли в канаве, и англичане бросили их. После боя мы решили посмотреть на это чудо техники. Большая ромбовидная машина на гусеницах с пушками по бокам. Высота этого монстра была 2 метра. Мы смогли-таки вздохнуть с облегчением. Способ борьбы против этих новых машин был найден-меткий выстрел из пушки в бок. И всё. После ещё двух боёв на реке Сомма меня контузило, и я был 
переведён под Верден.
Когда я попал под Верден, я был поражён тем, что из себя представляла местность: деревья выглядели, как большие огненные палки, земля была вся изрыта воронками от снарядов, дыма было так много, что он закрывал солнце, и мы сражались как будто ночью. Постоянный грохот орудийных залпов, крики раненных, абсолютно бессмысленные атаки врага на наши позиции и такие же бессмысленные наши атаки на позиции французов-всё это просто разрывало меня на части. Я устал воевать. Устал гнить в окопах, как и многие мои сослуживцы, устал видеть сотни раненных, которых отправляют в Германию на лечение, устал ходить в бессмысленные атаки. Я просто хотел вернуться домой, и всё. Так я размышлял, сидя в каземате форта Дуомон, который мы обороняли от французов. После непродолжительной артподготовки Дитрих (его перевели под Верден чуть позже меня) увидел, что в нашу сторону наших позиций со стороны окопов Антанты идёт какое-то жёлто-зелёное облако. Это было облако фосгена. "Газ! Одевайте маски! Скорее!"-прокричал я не своим голосом. Солдаты начали быстро одевать противогазы. Облако газа уже достигло форта. Дитрих же не мог надеть противогаз, он просто не мог вытащить его. Я подбежал к нему и стал вытаскивать маску из сумки, но не успел. Мой друг уже наглотался газа и кашлял. Он скрючился и повалился на землю, не переставая ужасно кашлять. Через несколько секунд он умер. Я стоял с противогазом Дитриха в руках и просто не мог поверить в то, что и его больше нет. Война забрала и его жизнь. А снаружи тем временем уже были слышны крики на английском и французском языках. Пора преподать этим тварям урок штыкового боя. Между тем они уже были в каземате. Кто-то кричал: «Forward, boys!" Англичане. Когда двое из них забежали ко мне, я с криком "Schteeeeupt!!!!" проткнул одного из них штыком, и он упал на пол. Второй попытался сопротивляться, но не успел, и его настигла та же участь. Между тем, в помещении уже во всю шёл бой. Тут я вспомнил, что у меня есть гранаты. Я достал одну, выдернул чеку и бросил с криком:"Granate! In den Kampf!" Чуть вдалеке раздался глухой взрыв. Там валялось пятеро солдат Антанты, уже не живых. Антантовцы начали отступать. Наш фельдфебель скомандовал: «Forwerts, soldaten! Angriff!" Мы контратаковали и выбили врага из казематов. Почти половина боя велась в противогазах, потому что фосгену нужно было время, чтобы рассеяться по ветру. После боя меня представили к Железному кресту, одной из самых почётных наград Германии. Так 
закончился ещё один день этой войны.
Вскоре я получил и ответ на вопрос: «Когда же для меня закончится война?". В ноябре 1916 года французы начали решающую атаку на форт Дуомон. Она началась с мощной артподготовки. Мы спрятались в подвалы и ждали целый час, пока французские орудия прекратят артобстрел. Однако даже несмотря на то, что мы сидели в подвале, голова болела, а из ушей шла кровь. Кое-как поднявшись на ноги, я побрёл на позицию. Наш фельдфебель вбежал в подвал и заорал: «Быстро на позиции! лягушатники сейчас ворвутся в крепость, и тогда нам крышка! Бегом, schnell!" Мы кое-как побрели на позиции. Командир орал нам в спину: «Вперёд! Живее, мешки с мясом! Французов и англичан больше в 4 раза! Если мы хотим выжить, то нужно перебить их ещё на подходе к стенам форта! Бегом!" Кое-как мы всё-таки добрались до позиций. Но было уже поздно. Солдаты Антанты уже были под стенами форта. В отчаянии мы попытались их отстреливать, но это нам мало что дало. Вскоре французы и англичане ворвались в форт. Началась рукопашная. Мы дрались отчаянно, но противника было очень много. Я смог 
положить двоих, но меня кольнули штыком в бок, и я потерял сознание.
Я проснулся на перевязочном пункте. Мне сказали, что поездом меня переправят в Дрезден, где я буду проходить лечение, однако в солдаты я уже был не годен. Для меня эта ужасная война закончилась, и я вздохнул с облегчением. Но настроение у меня было на нуле. Я потерял двух друзей, испортил своё здоровье и разочаровался в правительстве. Это они виноваты за те тысячи жизней, что мы потеряли на войне.
После выздоровления Гельмут вернулся в родной Шверин и стал учиться в университете. Так было до ноября 1918 года. Когда Рейх погряз в революции он вступил во Фрайкорпс, чтобы противостоять вредным для страны элементам. Участвовал в разгоне демонстраций коммунистов и националистов. После войны жил в Шверине на солдатскую пенсию ветерана 
войны.