Миф есть в словах данная чудесная личностная история.
Лосев А. Ф. «Диалектика мифа»
Среди вологодских художников Генрих Асафов – фигура яркая и заметная, но стоящая особняком. И дело не только в его творческой теме – землекрестьянской, редкой и странной для нашего времени, но и в том, каким языком он – автор, говорит об этом. Стилистический язык искусства сегодняшнего Г. А. Асафова нарочито прост и брутален; в его основе гармония активных цветовых пятен, скованных черной линией обводки – прием эффектный и проверенный временем. Недаром, слишком уж явно напрашиваются параллели, неоднократно проводимые исследователями его творчества: Пикассо, Матисс, кубисты, представители русского авангарда начала XX века, народные картинки (лубок), примитивы[1]. Вместе с тем, список тех, на кого похож художник, слишком пестр и неравнозначен, а потому мало соотносимым с подлинным языком живописи мастера, идущего в искусстве своим путем. Этот путь напрямую связан с одной единственной темой, диктующей художнику поиск адекватной пластической формы выражения.
На страницах изданий эта тема, как правило, формулируется так: «образ крестьянина, нашедшего счастье в труде, не стремящегося к мирским благам, живущего на своей земле…» и так далее. Здесь возникает парадокс: формулировка-то верная, но звучит как у идеологов раннего соцреализма – фальшиво. Асафов же, в плане идеи и лирики, скорее ближе к А. Г. Венецианову, чем к представителям этого направления.
Глубинные смыслы живописи художника, скрывающиеся за обманчивой простотой трактовок, были, отчасти, замечены исследователями. Так, отмечалась иконность созданных образов[2], что не без основания, связывалось, вероятно, с величественными фигурами персонажей, размещенными в пространстве с низким горизонтом – аналогом условной границы позема и фона в иконописи. Не ускользнула от внимания искусствоведов и основная тематика полотен – процесс крестьянского труда, приобретающий ритуалистические характеристики вселенского действа[3].
Главное место в работах Г. А. Асафова занимают люди. Но они особенные: всегда оптимистичные и бодрые. Героям не свойственны пороки, пагубные привычки и болезни, они совершенны и внутренне чисты. Крупные (до неба) фигуры органично существуют в солнечной среде, где не бывает холода и дождя, но вечное лето (Рис. 1). Повторяющийся как заклинание, более похожий на игру «в работу», нежели реальный, процесс труда – переходит из картины в картину. Маленькие и хрупкие, не по размеру персонажей, грабельцы, косы и молоточки, имеют скорее показательно-напоминательную функцию, нежели утилитарную. 
Рисунок 1. «Сенокос!». 2010, оргалит, масло, размер 64×71.
Двухфигурная композиция «Он и Она» перемещается из плоскости в плоскость, в одном и том же пейзаже, где доминантой низкого горизонта Кубенского озера встает крошечный остров с белеющей вертикалью колокольни Спаса Каменного. Становится очевидным, что образный язык художника – символический и сочетание в картинах различных знаковых вариаций дает ощущение некой истории, повествования, длящегося вне времени. Крестьянский мир Генриха Асафова символичен, светел и желанен, а это уже надмирные характеристики, имеющие отношение к мифологии и эпосу.
Исследуя природу рождения и существования мифа, известный русский философ А. Ф. Лосев писал: «Он (миф) – не выдумка, а содержит в себе строжайшую и определеннейшую структуру и есть логически… необходимая категория сознания и бытия вообще» [4] . Мифическое сознание оперирует только с реальными объектами, с максимально конкретными и сущими явлениями. Для мифического сознания все явлено и чувственно-ощутимо, но его природе свойственна некая отрешенность от обыкновенной действительности и нечто высшее и глубокое в иерархийном ряду бытия[5]. Отсюда следует, что миф есть плод особого сознания, для которого рождаемые образы не сказка и вымысел, но высшая реальность. У Г. А. Асафова в «Письмах к землякам» есть статья «Для меня коса, пила, топор и вилы так же дороги и важны, как кисть и мастерская», в ней читаем: «Формула Крестьянского мышления мне очень близка и дорога, ибо она зреет, как все самое живое на Земле, которая нам и Мать, и кормилица. Мне нравится мудрость Землянина, где отсутствие суеты и страсти к престижу дают возможность жить Крестьянину глубоко и по-настоящему красиво. Красота этой судьбы начинается с самого детства, с самых житейских необходимостей: от скарба до самой Избы, где Королевой тепла и уюта встает Великая и Гениальная Русская Печь. Дерево избы питает природу Крестьянской души, сливает ее в единую красоту с самой Природой, мудрее и прекраснее которой нет ничего на Свете, чем и влечет меня земная картина Крестьянской жизни. Все мы Крестьянские дети, в природе труда и мышления Землянина таятся наши корни, отрыв от которых и приводит в область чванства и грубости, в область суеты и невежества»[6].
Показательно, что в приведенном отрывке слова: Земля – Мать, Землянин, Крестьянин, Изба, Великая Русская Печь – следуют в порядке иерархии. По Асафову, все эти образы – часть Природы, она же часть Света. Есть и еще одна сущность – Крестьянская душа – образ незримый, но животворящий крестьянскую судьбу, мировоззрение и саму жизнь. Эти главные для автора слова написаны с большой буквы, что указывает на сакральную функцию этих предметов и понятий, находящихся в единой, гармоничной связи друг с другом и, в совокупности, представляющих для художника целостную, космологическую картину мира. В то же время, это – неотъемлемая часть жизни и личности самого Асафова Г. А., его родовая территория, где он чувствует себя спокойно и счастливо. «Мифическая действительность есть подлинная реальная действительность, не метафорическая, не иносказательная, но совершенно самостоятельная, доподлинная, которую нужно понимать так, как она есть, совершенно наивно и буквально» – пишет А. Ф. Лосев[7].
Основу мифа составляют символы. По Лосеву – это «встреча двух планов бытия» – «идеи» и «вещи», их полное слияние. Для Асафова таким символом является остров Спас Каменный, связанный с детскими воспоминаниями художника[8]. Мифологема первохолма посреди вод – одна из самых распространенных в литературе и искусстве многих народов. Это изначальная земля, рожденная из моря и соотносимая с центром вселенной[9]. Мифологи отмечают связь идеи «центра» с представлением об источнике всеобщей жизни, некоем священном «эмбрионе вселенной». Остров в водах – это своеобразный космос в космосе, так как, по представлению древних земля и мир возникли подобно зарождению ребенка в чреве матери[10]. Чудесный остров находится где-то на краю света или даже в ином мире (Рае)[11]. В русской традиции – это остров Буян, место встречи земли и неба. Там пребывает не только загадочный камень Алатырь, но святые и силы небесные. Как и в Эдеме, на острове Буяне находится сакральный центр мира – мировое древо (дуб)[12]. Остров Генриха Асафова, доведенный лаконизмом формы до знака – вертикаль / горизонталь, излюбленный этюдный мотив художника. Омываемый водами Кубенского озера, зачаровывающий и манящий, неповторимый в колористических решениях, он, сообщает сюжетам картин архетипические характеристики перво-события, перво-действия (Рис. 2).
Рисунок 2. Этюд. 2000-е, оргалит, масло, размер 11×17.
На протяжении многих лет художник пишет серию работ, где центральное место на холсте занимает образ коровы. Животное, украшенное лентами и цветами, сопровождают Он и Она (Рис. 3). Это неспешное, праздничное шествие приобретает характер ритуального, где животное выступает не просто домашним, но священным. 
Рисунок 3. «К быку!». 2003, оргалит, масло, размер 97×139.
По мнению ряда исследователей традиционных культур, модель мира у древних людей была зооморфной, то есть, мироздание представлялось в образах каких – либо животных. К примеру, в эпоху неолита, племена, жившие на Енисее, обожествляли в образе коровы Великую Мать – прародительницу, породившую все сущее в мире, в том числе – светила и людей[13]. По всей вероятности, в Древней Руси был известен культ коровы, связанный с луной и с женщиной[14]. Корова, также, соотносилась с образом матери (ее любовно называли «Матушка»), после первого отела на рога ей надевали женский головной убор, а у замужних женщин, напротив, в ряде центральных губерний России были распространены рогатые головные уборы[15].
«Образ… в мифологии не нуждается ни в какой логической системе, ни в какой науке, философии или вообще теории. Он – наглядно и непосредственно видим. Выражение дано тут в живых ликах и лицах; и надо только смотреть и видеть, чтобы понимать». [16] Такими живыми образами в работах художника являются Он и Она. Подобные Адаму и Еве, воссоздающие, но уже своими руками, утраченный Рай, персонажи предстают то порознь, то вместе. Счастливая пара косит траву, носит на носилках сено, водит корову к быку, созерцает прекрасный пейзаж, катаясь на лодке. Жизнь их полная, правильная и праведная. Перед нами совершенное существование идеальных героев. Художник изображает их подобно неким божествам, доминирующим над всем остальным миром. Несложно узнать в фигуре крестьянина, портретные черты самого художника: статный, с окладистой курчавой бородой, классическим профилем, он напоминает античного героя (недаром, во время учебы в институте, он позировал одному дипломнику для скульптуры Спартака). А. Ф. Лосев вероятно, обозначил бы это явление отражения художника в персонаже, как «некое активное самопревращение внутреннего во внешнее». В нашем же случае, не только внутреннего, но и внешнего во внешнее.
Это совмещение у Г. А. Асафова случилось, вероятно, не вдруг, и на подобный метаморфоз могли повлиять моменты, связанные с творческой судьбой мастера, которая не была простой. Возможно, созданный им, идеальный образ крестьянина с большой буквы, как духовный ориентир, помог выстоять художнику в трудных жизненных ситуациях, и явился, по сути, спасательным кругом. Через это спасение, произошло и духовное обогащение, принёсшее, и продолжающее приносить автору, истинную радость. Примечательно следующее его высказывание: «Я однажды сказал своей душе: «Вот что, милая, хватит ныть и страдать о страстях славы и популярности, пойдем-ка, хорошая, пешком до мастерской и будем картиной докапываться до настоящей радости…». Она послушалась, и мы докопались до истинной сути труда»[17]. Упорядоченность и регулярность труда (как у Крестьянина), вероятно, так же сыграли роль: каждое утро, в ранний час, художник ходит пешком работать в свою мастерскую. С приходом весны, он ходит на дачу за город, где продолжает заниматься живописью и трудится на участке. Он пишет: «Только крестьянин в своей самодостаточности не признает «поводка», он любит труд на родной земле, исполнен мудрости бытия, укрепляет сознание истинного патриотизма, чем и убеждает меня быть верным его стихии жизни»[18]. Так, цикличность бытия и бескорыстный труд соединили художника с его же творением – Крестьянином-Земельянином, а проще – Земелей.
В мифологии важен не только созданный образ, но и слово, которым этот образ озвучен.По А. Ф. Лосеву – «Картина должна заговорить подлинным живым языком, и ее кто-то должен услышать. История должна быть не просто «живописью», но и «поэзией». Она должна рождать не просто образы и картины фактов, но и слова о фактах» [19]. Для художника таким словом и являются его картины, но в случае с Г. А. Асафовым находим буквальное подтверждение мысли философа. С 2001 – по 2006 год были изданы и объединены общей концепцией сборники стихов «Земляния», «Устьяния» (от названия родного села Устье), «Крестьяния» и «Избания», где художник, со свойственной ему открытостью (как в колорите), и патетикой (как в сюжетах полотен), рассказывает о своем мировидении, чувствах, добре и зле. Кроме того, им написаны многочисленные статьи, названия которых говорят сами за себя: «Художник может вырасти только на земле, а не на асфальте», «Почему я считаю мужика высшей степенью интеллигенции» и другие. Г. А. Асафов предлагает поставить в Вологде памятник крестьянину и сделать музей. Он, даря галерейки своих картин сельским школам и библиотекам, искренне верит, что искусство обладает преображающей силой и способно сделать человека добрее, чище, нравственнее. Но как человек, живущий в сегодняшнем времени, он констатирует: «Я понимаю, что мир летит и мчит совсем к другому «озеру», далеко не «Кубенскому», и потому никого не зову за собой…»[20].
Таким образом, для создания мифа требуется особый тип сознания и, совершенно особенные, личностные характеристики созидающего. В этом сознании формируется и особый взгляд «… но не на ту или иную вещь, а взгляд вообще на все бытие, на мир, на любую вещь, на Божество, на природу, на небо, на землю, на свой, наконец, костюм, на еду, на мельчайший атом повседневной жизни...» [21]. Все это есть в мировоззрении и жизни Г. А. Асафова. Самосознание «…должно постоянно действенно выявляться. В нем должна быть перспективная глубинность. Слой личностного бытия лежит решительно на каждой вещи, ибо каждая вещь есть не что иное, как вывороченная наизнанку личность, колеблющаяся между Перво-огнем и Перво-светом, с одной стороны, и Тьмой Кромешной, с другой… Миф есть… образ бытия личностного… лик личности» [22]. Свою мифологию художник, прежде всего, проявляет в живописи, используя знаково – символический язык образов. В живописи отсутствует «темная сторона», чего не скажешь о его текстах, в которых акценты расставлены четко и жестко.
Продвигаясь от искусства художника к постижению его внутренней природы, мы подошли к началу, о котором мастер оставил следующие строки: «Я глубоко признателен своей матери, что она не унесла с собой… маленькую тайну, поведала мне, уже взрослому, не слишком для нее понятному, что при всех моих недостатках я и родился-то прямо в избе… 19 апреля 1940 года в с. Чиркове. В самый ледоход. (Бабули: «парень доб, но умрет или будет большим начальником…»). А я все думал, почему я так люблю ледоход, в который я не раз купался, а кататься на льдинах было высшим счастьем…»[23].
«Миф есть слово о личности, слово, принадлежащее личности, выражающее и выявляющее личность… Если личность есть действительно личность, она несводима ни на что другое, она – абсолютно самородна, оригинальна. Не было и не будет никогда другой такой же точно личности. Это значит, что и специфическое слово ее также абсолютно оригинально, неповторимо, несравнимо ни с чем и несводимо ни на что. Оно есть собственное слово личности и собственное слово о личности. Оно есть имя» [24]. И это имя – Генрих Асафов.
[1] О творчестве художника писали: Воропанов В., Балашова И., Соснина Л., Дементьева Г., Аринин В., Асафов А., Колосов А., Андреева Г., Александрова Г., Авдюшина Н., и другие авторы.
[2] Соснина Л. Я – Земельянин. Генрих Асафов. Вологда, 2006. С. 21.
[3] Балашова И. Сын кузнеца и кружевницы. Генрих Асафов. Вологда, 2006. С. 9.
[4] Лосев А. Ф. Диалектика мифа [Электронный ресурс]. URL. https://www.philosophy.ru (дата обращения 20.12.2012)
[5] Там же.
[6] Генрих Асафов. Для меня коса, пила, топор и вилы так же дороги и важны, как кисть и мастерская // Письма к землякам / Сборник статей Г. А. Асафова. Вологда, 2006. С. 49.
[7] Лосев А. Ф. Указ. соч. [Электронный ресурс]. URL. https://www.philosophy.ru (дата обращения 20.12.2012)
[8] Напротив этого острова, на берегу Кубенского озера родители художника косили траву.
[9][9] Денисова И. М. «Живой космос»: древнейшая модель Вселенной в мировой мифологии и русской народной культуре // Древнерусская космология. СПб., 2004. С. 408.
[10] Там же. С. 408.
[11] В мифологии различных культур – это один из символов Рая. Шумерские мифы рассказывают о лежащем далеко в южных морях острове Дильмун – первозданной, чистой, светлой стране, где никто не знал бедности, болезней и смерти. Эти характеристики соотносят остров с библейским Эдемом. В древнегреческих мифах Острова блаженных (Элизиум) – страна на крайнем западе, где находят вечное пристанище люди, получившие бессмертие от богов, или те из смертных, чью жизнь судьи загробного мира признали праведной и благочестивой. Кельтская мифология традиционно помещает потусторонний мир именно посреди океана (Великая земля). Здесь, останавливается время, царит изобилие и молодость. (Прим. авт.)
[12] Соколов Д. Остров Буян найден. Тайна острова Буян разгадана. Последний оплот славян [Электронный ресурс]. URL. https://www.ldbp.ru (дата обращения 05.01.2013)
[13] Денисова И. М. «Живой космос»: древнейшая модель Вселенной в мировой мифологии и русской народной культуре // Древнерусская космология. СПб., 2004. С. 386-388.
[14] В погребении женщины – славянки (Нефедьево), найдены бусы с металлическими подвесками; на трех из них рельефные изображения голов коров, на двух других – лунница и шестилучевая звезда. (Денисова И. М. «Живой космос»: древнейшая модель Вселенной в мировой мифологии и русской народной культуре // Древнерусская космология. СПб., 2004. С. 391).
[15] Денисова И. М. «Живой космос»: древнейшая модель Вселенной в мировой мифологии и русской народной культуре // Древнерусская космология. СПб., 2004. С. 392.
[16] Лосев А. Ф. Указ. соч. [Электронный ресурс]. URL. https://www.philosophy.ru (дата обращения 20.12.2012)
[17] Генрих Асафов. Дорога к родной школе / Сборник статей Г. А. Асафова. Вологда, 2006. С. 59.
[18] Генрих Асафов. Азбука творчества / Сборник статей Г. А. Асафова. Вологда, 2006. С. 65.
[19] Лосев А. Ф. Указ. соч. [Электронный ресурс]. URL. https://www.philosophy.ru (дата обращения 20.12.2012)
[20] Генрих Асафов. От Кубены до Вологды / Сборник статей Г. А. Асафова. Вологда, 2006. С. 79.
[21] Лосев А. Ф. Указ. соч. [Электронный ресурс]. URL. https://www.philosophy.ru (дата обращения 20.12.2012)
[22] Там же.
[23] Генрих Асафов. От Кубены до Вологды / Сборник статей Г. А. Асафова. Вологда, 2006. С. 77.
[24] Лосев А. Ф. Указ. соч. [Электронный ресурс]. URL. https://www.philosophy.ru (дата обращения 20.12.2012)