Портрет Ценшаба Серконга Ринпоче
Александр Берзин, 1998
Предисловие
В апреле 1998 года я вернулся домой в Дхарамсалу (Северная Индия) после продолжительного лекционного турне и интенсивной работы над статьями и книгами в Монголии и на Западе. Я жил у подножия Гималаев с 1969 года, обучаясь и работая с общиной тибетских беженцев, собравшихся там вокруг Его Святейшества Далай-ламы. Я вернулся, чтобы перевезти вещи в Мюнхен, в Германию, где я мог бы более продуктивно работать над своими книгами и обучать буддизму на регулярной основе. Я хотел поговорить с Его Святейшеством о моем решении и попросить его совета. Являясь моим духовным учителем, Его Святейшество и раньше советовал мне самому решать, как и где лучше всего проводить свое время, чтобы приносить наибольшую пользу другим. Личный жизненный опыт должен был стать самым надежным советчиком в этом вопросе.
Когда я впервые встретил Его Святейшество почти 29 лет назад, я приехал в Индию как стипендиат фонда Фулбрайта для работы над моей докторской диссертацией на кафедре Дальневосточных языков и санскрита и кафедре Индологии Гарвардского университета. В те дни тибетский буддизм преподавался как «мертвый» предмет и чем-то напоминал египтологию. Я не мог согласиться с таким подходом и в течение многих лет размышлял над тем, на что бы это было похоже: жить и думать, как буддист? После встречи с Его Святейшеством я был переполнен осознанием того, что эта древняя традиция еще жива и что есть мастер, который безошибочно понимает эту традицию и всецело воплощает ее в себе.
Через несколько месяцев я обратился к Его Святейшеству с просьбой предоставить мне возможность изучать и практиковать подлинные буддийские учения. Я желал служить ему и понимал, что только серьезная работа над собой поможет мне в этом. Его Святейшество, проявив доброту, согласился. В конце концов, я получил великую привилегию работать одним из его переводчиков и помогать ему налаживать отношения с духовными лидерами и академическими институтами по всему миру.
Итак, Его Святейшество остался доволен моим решением переехать в Европу и спросил о моей следующей книге. Я рассказал ему о своем желании написать о взаимоотношениях с духовным учителем. В Дхарамсале я был на трех встречах Его Святейшества с представителями Сообщества западных буддийских учителей и достаточно хорошо знал его взгляд на те проблемы, с которыми сталкивались западные духовные искатели, выстраивая взаимоотношения с духовными наставниками. Единственное замечание, которое сделал Его Святейшество, касалось следующего: главный источник трудностей заключается в том, что в мире можно встретить очень мало по-настоящему квалифицированных учителей.
Когда я вышел из комнаты, моей первой реакцией было поставить под сомнение свои собственные способности быть буддийским учителем. Долгие годы я имел редкую возможность обучаться у самых выдающихся тибетских наставников, проживающих в изгнании в Индии. В их число входит не только сам Его Святейшество Далай-лама, но также трое его, ныне покойных, наставников и главы некоторых тибетских традиций. По сравнению с ними едва ли можно было сказать, что я обладал вообще какой-либо квалификацией. Тем не менее я вспомнил совет, который мне дал в 1983 году мой основной учитель Ценшаб Серконг Ринпоче, мастер-партнер Его Святейшества по философскому диспуту.
Тогда я путешествовал с Ринпоче, сопровождая его в качестве переводчика и секретаря в его втором мировом турне, и только что вернулся из Каракаса (Венесуэла). С одобрения Ринпоче я принял приглашение дать там учение только что сформировавшейся буддийской группе. Это было мое первое предприятие такого рода. Ринпоче остановился тогда на несколько дней в монастыре геше Вангьяла в Нью-Джерси для отдыха. Геше Вангьял, калмык из России, был первым учителем тибетской традиции, которого я встретил в 1967 году, хотя у меня никогда не было возможности серьезно обучаться у него.
После моего возвращения Ринпоче не задал мне ни одного вопроса о том, как я справился. Это было в его стиле и не удивило меня. Однако неделей позже, в Лондоне, сидя за столом после обеда, Ринпоче сказал: «В будущем, когда ты станешь известным учителем и твои ученики будут видеть в тебе будду, а ты будешь отлично знать, что не являешься пробужденным, не позволяй этому поколебать твою веру в то, что твои собственные учителя — будды». Это было все, что он сказал, а затем мы оба молчали. Мне понадобилось много лет, чтобы постичь всю глубину его слов.
Однажды лама Сопа Ринпоче, очень известный на Западе тибетский учитель, заметил, что, если бы вы захотели встретиться с истинным ламой, лучшим примером был бы Ценшаб Серконг Ринпоче. Лама Сопа употребил тибетский термин «лама» не в том широком значении этого слова, когда ламой называют любого монаха или исполнителя ритуалов, посвятившего три года интенсивной медитативной практике. Он не имел в виду и «ламу-перерожденца» — того, кто может контролировать свое перерождение и кто носит титул ринпоче, или «драгоценный». Он имел в виду «ламу» в первоначальном смысле слова, а именно полностью квалифицированного духовного учителя. Поэтому, возможно, для того, чтобы начать объяснять, что же значит быть таким учителем и как следует выстраивать с ним взаимоотношения, будучи учеником, полезно будет нарисовать словесный портрет Серконга Ринпоче и рассказать о моих отношениях с ним. Позвольте мне сделать это, воспользовавшись калейдоскопом сохранившихся в моем уме образов и воспоминаний.
Жизнь и личность Ринпоче
Внешне Ценшаб Серконг Ринпоче представлял собой монаха довольно плотного телосложения, одетого в красные одежды, с обритой наголо головой и с глубокими морщинами на лице, из-за которых он выглядел гораздо старше своих лет. Присущие ему скромность, мудрость и тонкий юмор делали его похожим на хрестоматийного сказочного мудреца. Это последнее качество не ускользало от внимания встречавших его западных людей. Например, создатели популярного фильма «Звездные войны», увидев его в Дхарамсале, решили использовать его в качестве прототипа Йоды, сказочного духовного наставника в этом космическом эпосе. Ринпоче никогда не видел фильма, но, несомненно, карикатура его позабавила бы. Однако самой выдающейся особенностью Ринпоче была его тесная духовная связь с Его Святейшеством Далай-ламой.
Далай-лама является духовным и светским лидером Тибета. Линия преемственности далай-лам переходит от перерождения к перерождению. После смерти Далай-ламы его ближайшие соратники следуют сложной процедуре, с тем чтобы распознать, отыскать и официально идентифицировать его новое перерождение. Впоследствии каждый новый Далай-лама получает самое лучшее образование, какое только доступно, у самых квалифицированных учителей. К этим наставникам относятся старший и младший наставники и семь ценшабов, что обычно переводится как «наставник-помощник».
В тибетском буддизме существует четыре главные традиции, пришедшие из Индии через различные линии передачи Учения. Однако, несмотря на то что эти линии считаются различными, в их основополагающих учениях нет принципиальных разногласий. Все девять основных учителей Далай-ламы принадлежат традиции гелуг, самой большой из четырех тибетских школ. После завершения основного образования Его Святейшество Далай-лама обучается у наставников трех других традиций — ньингма, кагью и сакья. Каждый из семерых ценшабов принадлежит к одному из семи главных монастырей гелуг, расположенных возле Лхасы, столицы Тибета. Ценшабов выбирают, оценивая их достижения в изучении Дхармы и медитативной практике, но больше всего обращают внимание на их личные качества. Серконг Ринпоче был ценшабом, назначенным от монастыря Ганден Джангце, монастыря, основанного самим ламой Цонкапой, основателем традиции гелуг. В 1948 году, когда он принял назначение, ему было тридцать четыре года, Далай-ламе тогда было тринадцать лет. Он был единственным из семи ценшабов, который смог в 1959 году бежать вместе с Его Святейшеством в изгнание в Индию.
До самой своей смерти в августе 1983 года Ринпоче преданно служил Его Святейшеству сначала в Лхасе, а позже в Дхарамсале. Его главной обязанностью было посещать все уроки, которые посещал Его Святейшество, и затем дискутировать с ним, чтобы убедиться, что Его Святейшество понял все правильно. На самом деле Его Святейшество настаивал на том, чтобы Ринпоче был с ним на каждом учении, которое он получал. Он хотел, чтобы хотя бы еще один лама смог получить точно такое же всеобъемлющее образование, как и он сам. Таким образом, как и Его Святейшество, Ринпоче был мастером всех четырех тибетских традиций. Его знания полностью охватывали весь спектр учений двух главных разделов буддизма — сутры и тантры. Сутры передают базовые учения, в то время как тантры содержат методы глубочайшей внутренней трансформации.
Ринпоче также достиг больших успехов в традиционном тибетском искусстве и науках. Например, он был экспертом в расчете и построении двух- и трехмерных мандал (символических вселенных, или мировых систем), используемых в тантрических ритуалах, а также различных типов ступ, культовых сооружений, используемых для хранения реликвий. Еще он был искусен в поэзии, написании текстов и тибетской грамматике. Поэтому его стиль преподавания отличался изяществом и вкусом, что прекрасно уравновешивало его внимание к техническим деталям.
Серконг Ринпоче был также экспертом в тибетской традиции прорицания мо. В этой системе предсказатель входит в состояние медитативного сосредоточения, а затем бросает игральные кости несколько раз и объясняет результаты, чтобы помочь людям принять важное решение. Более того, он также знал тибетскую астрологию, которая включает в себя владение сложными математическими методами для вычисления положения планет. Его подход к этим эзотерическим предметам тем не менее всегда был весьма прагматичным и рациональным. Он считал, что обращение к ним должно дополнять, а не замещать использование здравого смысла.
Несмотря на важность его официального положения и широту познаний, Ринпоче всегда оставался очень скромным человеком. Хотя фактически он был одним из основных учителей Его Святейшества — особенно в традиции тантры Калачакры, самой сложной из тантрических систем, — и даровал своему высокопоставленному ученику много тантрических передач. Он не любил, когда его по-английски называли «мастер-партнер в дебатах». Он хотел, чтобы его титул ценшаба был переведен буквально, а именно как «слуга для ассистирования в дебатах», но в конце концов согласился на перевод «ассистент-наставник по диспутам».
Серконг Ринпоче служил Его Святейшеству, как выполняя обязанности, положенные ему по статусу, так и совершенно неформальным образом. Например, Его Святейшество часто выполняет специальные медитативные практики и ритуальные церемонии – пуджи, посвящая их благополучию всех людей на Земле в целом и тибетского народа в частности. Некоторые из них он проводит в уединении, некоторые при участии группы избранных монахов, а другие перед большим собранием людей. Его Святейшество обычно просил Ринпоче присоединиться к нему в этих церемониях, а порой даже руководить ими от его имени, если он сам был занят другими делами. Более того, когда Его Святейшество давал учения, Ринпоче обычно сидел рядом, по правую руку от него, помогая подобрать нужный термин, ответить на какой-то особенно сложный вопрос или разрешить сомнение, если Его Святейшество нуждался в этом. Когда другие ламы стеснялись передавать учения различных линий непосредственно Его Святейшеству, они обычно передавали их Ринпоче. Как «духовный проводник», Ринпоче затем передавал их Его Святейшеству.
Его Святейшество часто называл Серконга Ринпоче своим советником и «первым заместителем» — за то, что именно Ринпоче доводил его точку зрения по различным вопросам до сведения монастырей и общественности. Это происходило благодаря тому, что Ринпоче был искусным дипломатом в решении как религиозных, так и мирских задач. Он часто посредничал при разрешении локальных споров и разногласий и давал рекомендации офису Его Святейшества по вопросам протокола в тех областях, с которыми был знаком. Теплое чувство юмора еще более усиливало его дипломатические способности. Люди любили рассказывать ему забавные истории не только потому, что он сам любил посмеяться над ними, но также и потому, что он потом очень хорошо пересказывал их другим. Все его тело сотрясалось от смеха, что передавалось каждому, кто на ходился рядом с ним. Это сочетание практичной мудрости и здорового чувства юмора способствовало тому, что все, кого он встречал, проникались к нему неподдельными любовью и уважением.
Ринпоче содействовал воссозданию в Индии многих мужских и женских монастырей, которые были разрушены в Тибете во время китайского вторжения. Он делал это, передавая различные посвящения и учения ламам и монахам, с тем чтобы они могли возобновить свои традиционные ритуалы. Особенно это касалось монастырей двух государственных оракулов: Нечунга и Гадонга, с которыми он поддерживал очень близкие отношения в течение всей своей жизни. Если Ринпоче служил главным земным советником Его Святейшества, государственные оракулы традиционно были консультантами Далай-ламы относительно всего, что можно отнести к разряду «сверхъестественного». Они разговаривали с ним через медиума, вошедшего в транс. Ринпоче отвечал за духовное обучение медиумов, чтобы они могли стать чистыми проводниками высшей мудрости.
Ринпоче никогда не пугался трудностей, если дело касалось получения или передачи учений Будды. Например, однажды летом в Бодхгайе он стойко переносил страшную жару ради получения там учения тантры Калачакры от Куну Ламы Ринпоче. Этот великий учитель из Киннора, этнически тибетского региона в индийской части Гималаев, был единственным учителем нашего времени, которого признавали подлинным бодхисаттвой все тибетцы. Бодхисаттва — это тот, кто абсолютно лишен эгоизма и полностью посвятил себя достижению просветления на благо всех живущих. Бодхгайя — это святое место, где Будда Шакьямуни достиг просветления под деревом бодхи. Это место находится в самом бедном и жарком равнинном районе Северной Индии. Летом температура здесь достигает 120 градусов по Фаренгейту, что составляет около 50 градусов по Цельсию. Из-за частых перебоев с электроэнергией, нехватки воды и отсутствия кондиционеров нахождение там может стать настоящим испытанием для любого. Куну Лама периодически жил там в крошечной комнате без окон и даже без вентилятора.
Ринпоче много путешествовал с учениями по Индии, Непалу и дважды побывал в Западной Европе и Северной Америке. Хотя он посещал и крупные центры, обычно он предпочитал отдаленные места, куда другие ламы не хотели ехать и где по этой причине редко можно было встретить буддийского учителя. Например, иногда он добирался на яке до индо-тибетской границы, чтобы дать там учения солдатам тибетской дивизии индийской армии. Он жил в палатке высоко в горах, не обращая внимания на бытовые неудобства.
Из всех этих отдаленных приграничных районов у Ринпоче были особенно тесные связи со Спити — высокогорной долиной в индийских Гималаях, расположенной рядом с Киннором. В этой долине Ринпоче впоследствии ушел из жизни, и там же он обрел новое перерождение. Тысячу лет назад этот бесплодный, покрытый пылью район являлся частью Тибета и был центром возрождения буддизма. В последнее время, однако, как и тысячу лет назад, буддизм здесь пришел в упадок. Монахи не соблюдали обетов безбрачия и воздержания от алкоголя. Они очень мало изучали и практиковали подлинные учения Будды.
Не менее пяти раз побывал Ринпоче в этой долине, пытаясь возродить там буддизм во второй раз. Для выполнения этой цели он заново освятил древнейший монастырь Спити Табо Гонпа и даровал монахам этого монастыря посвящения и устные передачи для проведения традиционных ритуалов. Он привез в долину квалифицированных духовных учителей и основал там школу для местных детей. Наконец, в июле 1983 года Ринпоче организовал приезд Его Святейшества Далай-ламы для проведения в Табо посвящения Калачакры. Пришедшее в Тибет из Индии в 1027 году учение тантры Калачакры стало тогда поворотным пунктом, который повлек за собой восстановление буддизма после длительного периода невежества и заблуждений. Ринпоче надеялся, что нынешнее посвящение послужит такой же цели.
Серконг Ринпоче был также великим покровителем Учения. Например, все материальные ценности, которые подносили ему жители Спити, он всегда жертвовал местному монастырю. Благодаря этим щедрым дарам Табо Гонпа учредил ежегодный молитвенный праздник, во время которого местные жители собирались вместе и в течение трех дней начитывали мантру ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ. Эти священные слоги связаны с йидамом Авалокитешварой, образом Будды, воплощающим в себе сострадание, который особенно близок всем последователям тибетского буддизма. Начитывание этой мантры помогает сосредоточиться на любви ко всем существам.
Ринпоче использовал подношения, которые он получил во время своей первой поездки на Запад, для изготовления огромной тханки с изображением Будды Калачакры, сделанной методом шелковой аппликации. Он подарил этот свиток Его Святейшеству, который использовал его во время своих путешествий в различные части света для передачи посвящения в эту систему медитации. Из этих денег он также оплатил изготовление серии тханок, изображающих сцены из жизни ламы Цонкапы. Эти тханки он подарил своему монастырю Ганден Джангце. Несколькими годами раньше он помог восстановить этот монастырь в Мундгоде, в Южной Индии. Пожертвования, полученные во время второго тура на Запад, он потратил на подношения монахам и монахиням, которые числом более 4 тысяч человек собрались в монастыре Дрепунг, в Мундгоде, в марте 1983 года на первый всеобщий Монлам в Индии. Монлам — это молитвенный фестиваль, который традиционно проводился в Лхасе, куда на месяц съезжались все монахи для коллективного выполнения ритуалов и подношений.
Несмотря на то что Ринпоче был мастером ритуала и протокола, он всегда оставался предельно скромным человеком и не любил формальностей. Во время поездок на Запад, например, он никогда не брал с собой богато украшенные ритуальные принадлежности или изображения. Когда бы он ни давал там посвящения, он сам рисовал необходимые фигуры, вместо торма – скульптур для подношений из теста, он использовал печенье или пирожные, а в качестве ритуальных сосудов — цветочные вазы или даже бутылки из-под молока. Если во время его путешествий для проведения ритула цог — церемонии, которая проводится два раза в месяц и во время которой делаются подношения освященного алкоголя, мяса, торма, фруктов и сладостей, не было сделано специальных приготовлений, он, не говоря ни слова, делал подношения той едой, что ему подавали.
Более того, проповедуя Учение Будды, Ринпоче всегда учитывал особенности аудитории. Однажды Ринпоче пригласили в дзен-центр Маунт Тремпер, недалеко от Вудстока, штат Нью-Йорк. Члены общины попросили его даровать церемонию разрешения (дженанг) на практику Манджушри — образ Будды, воплощающий мудрость. Соблюдая традицию простоты, характерную для дзен-буддизма, Ринпоче сел прямо на пол вместо трона и сделал передачу дженанга без всяких ритуальных инструментов и красочных церемоний.
Его Святейшество часто отзывался о Ценшабе Серконге Ринпоче как о настоящем геше традиции кадам. Геше-кадампы были буддийскими учителями, жившими в Тибете в период с XI по XIII век. Они выделялись своей искренней устремленностью в практике, а также простотой и непритязательностью. Например, во время одного из учений Его Святейшество, имея в виду Ринпоче, сказал: «Из всех присутствующих здесь большинство восседает с исключительно важным видом, а наиболее непритязателен как раз тот человек, которому практиковать скромность нет никакой необходимости». Однажды, когда его попросили дать самый главный, по его мнению, совет, Ринпоче сказал, что надо всегда быть скромным, лишенным притворства и амбиций, иметь доброе сердце и бережно заботиться о каждом живом существе.
В собственной жизни Ринпоче и сам всецело руководствовался этим правилом. Однажды приехав в Италию, в Милан, Ринпоче остановился в большой квартире, принадлежавшей одной добропорядочной семье итальянских учеников. Большинство лам высокого уровня, которые приезжали в этот город, останавливались именно в этом доме. Пожилая женщина, бабушка хозяина дома, рассказывала потом, что из всех лам ей больше всех понравился Ринпоче. Другие ламы обычно вели себя очень официально, оставаясь в комнате и принимая пищу в одиночестве. В отличие от них Ринпоче приходил на кухню с самого утра, одетый лишь в нижнюю монашескую юбку и рубашку. Пока она готовила завтрак, он скромно устраивался за кухонным столом и, приветливо улыбаясь, попивал свой чай, начитывая мантры и перебирая четки.
Ринпоче также наставлял других, чтобы они полностью отбросили свои амбиции и притязания. Однажды западные монахи из монастыря Наланда в Лаворе, на юге Франции, пригласили Ринпоче на три дня с тем, чтобы он дал им учение. Они попросили его объяснить особенно трудную 9-ю главу «Мудрость» из текста индийского мастера VIII века Шантидевы «Вступление на путь бодхисаттвы», или «Бодхичарьяватара». Ринпоче начал разговор с объяснения пустотности на таком высоком и сложном уровне, что никто ничего не понял. Тогда Ринпоче остановился и отругал монахов за их заносчивость. Он сказал им, что, если даже сам Цонкапа столкнулся с такими огромными трудностями на пути к правильному пониманию пустотности и потратил столько усилий в подготовительных практиках, то как они могли подумать, что для них это будет легко и что они смогут понять весь предмет за три дня. Затем Ринпоче продолжил учение по тексту на более простом уровне, понятном для монахов.
Ринпоче сказал однажды, что Запад ничем не впечатлил его, за исключением искреннего интереса, проявляемого таким количеством людей к Учению Будды. И поэтому, кто бы ни попросил у него наставлений, он уважал проявленный ими интерес. И хотя он всегда давал учения на том уровне, который соответствовал уровню понимания аудитории, он непременно «подталкивал» их к выходу за те рамки, которые ученики сами для себя установили. Ринпоче, который обожал цирк, говорил, бывало, что если даже медведя можно научить кататься на велосипеде, то человека, если запастись терпением и применять искусные методы, можно вообще научить чему угодно.
Однажды один западный хиппи, новичок в буддизме, чей разум к тому же еще был слегка одурманен наркотиками, попросил Ринпоче дать ему учение по шести йогам Наропы. Обычно эта предельно сложная тема изучается только после многих лет интенсивной медитации. Вместо того чтобы просто отправить этого нелепого, самонадеянного молодого человека восвояси, Ринпоче согласился, сказав ему, насколько замечателен его интерес к учению. «Однако сначала тебе необходимо как следует подготовиться», — сказал Ринпоче и дал ему учение по предварительным практикам. Серьезно воспринимая интерес людей к саморазвитию, Ринпоче вдохновил многих западных практикующих самим начать относиться к себе всерьез. Это очень сильно помогло им в продвижении по духовному пути.
Кого бы он ни встречал на своем пути — Его Святейшество Папу Римского, пьяного бродягу на улице или группу детей — Ринпоче относился ко всем беспристрастно, с одинаковым уважением. Он никогда ни на кого не смотрел свысока, никого не выделял и не пытался ни на кого произвести впечатление. Однажды члены центра «Золотой жезл мудрости» в Итаке, штат Нью-Йорк, попросили Ринпоче поговорить с их детьми. Он сказал собравшимся детям, что глубоко их уважает, потому что они еще молоды, открыты и восприимчивы. У них есть потенциал превзойти своих родителей. Таким образом, он вдохновил детей, призвав их уважать самих себя.
Хотя Ринпоче прекрасно понимал, что его взаимоотношения с людьми, которых он встречал, обусловлены кармическими связями, он никогда не притворялся, что способен помочь им больше, чем он мог на самом деле. Однажды в Дхарамсале к нему подошел один швейцарец и объяснил, что его измучили проблемы, причиняемые духами. Ринпоче ответил, что у них нет кармической связи, которая позволила бы ему помочь в этом деле, и направил этого человека к другому ламе, с которым у него такая связь была. Однако иных людей Ринпоче, казалось, узнавал сразу и при первой же встрече просил своих помощников записать их адреса. И неизбежно потом между ними развивались глубокие взаимоотношения. Я был среди этих счастливчиков, хотя Ринпоче не видел нужды записывать мой адрес. Я бы все равно вернулся.
Обучение у Ринпоче
Впервые я встретил Серконга Ринпоче в Бодхгайе в январе 1970 года. Шарпа Тулку и Камлунг Ринпоче, два молодых ламы-перерожденца, которые изучали в Америке английский язык под руководством Геше Вангьяла, порекомендовали мне его в качестве достойного духовного учителя. Серконг Ринпоче, по их мнению, был способен направить меня к наиболее подходящему учителю для изучения тантры Гухьясамаджи. Я выбрал эту сложную тантрическую систему в качестве темы моей диссертации после того, как на выпускном семинаре на основе небольшого отрывка из коренного текста сделал сравнение ее санскритской и тибетской версий.
Несмотря на то что моего лингвистического образования было явно недостаточно для такого сложного исследования, Серконг Ринпоче отнесся ко мне вполне серьезно. Он посоветовал мне Кензура Еше Дондруба, ушедшего в отставку настоятеля Гьюто, Верхнего тантрического колледжа, который много лет спустя стал главой традиции гелуг. Я посчитал за честь, что Ринпоче выбрал для меня такого именитого мастера.
Спустя несколько месяцев после этого я встретил настоятеля в его крошечной хибарке, сделанной из кизяка, навоза, высушенного в форме кирпичей, с примесью соломы, служащего топливом, но и иногда употреблявшегося и для построек, смешанного с глиной. Она располагалась высоко над Далхаузи, горной деревенькой около Дхарамсалы, где находился монастырь Гьюто, где я и поселился. Кензур Еше Дондруб, непритязательный старый монах, только что, один за другим, завершил два трехлетних медитативных ретрита. Когда я попросил его учить меня, настоятель с готовностью согласился. Он сказал мне, что я пришел как раз вовремя. На следующий день он собирался начинать интенсивный трехгодичный ретрит по системе Гухьясамаджи. Не хотел бы я присоединиться к нему? Мне, конечно же, пришлось отказаться, но я получил урок, который Ринпоче преподнес мне в классическом буддийском стиле. Ринпоче устроил обстоятельства таким образом, чтобы я сам понял истину. Чтобы изучать и практиковать одну из наиболее продвинутых тантрических систем, мне нужно начать с самого начала.
Вскоре я изменил тему своей диссертации, выбрав для исследования более доступную тему — устную традицию ламрим, учение о последовательных этапах пути пробуждения, — и договорился об изучении его основ с геше Нгавангом Дхаргье, учителем Шарпа Тулку и Камлунга Ринпоче. геше — это монастырская ученая степень, приблизительно приравниваемая к докторской в западной академической традиции. Таким образом, степень геше характеризовала геше Дхаргье как высокообразованного учителя и принесла ему положение наставника пяти юных лам-перерожденцев. В то время геше Дхаргье жил в переделанном коровьем хлеву, кишащем мухами. Хлев был таким крошечным, что туда могла поместиться только его кровать, да еще хватало места для того, чтобы три человека могли вплотную усесться на полу. Хотя условия, в которых он жил, казались мне весьма отталкивающими, я тем не менее принялся за учебу. Мне также было необходимо выучить современный разговорный тибетский язык. В Гарварде я изучал только классический письменный язык.
В следующий раз я встретил Серконга Ринпоче в июне того же года. Ужасная эпидемия холеры и тифа разразилась во всем районе, и Его Святейшество Далай-лама попросил Ринпоче приехать в Далхаузи для проведения посвящения Хаягривы. Обращение к этому могущественному образу Будды вместе с соблюдением норм санитарии помогает людям избежать инфекции. Хотя среди горстки западных людей, получивших посвящение, был и я, мне не представилась возможность встретиться с Ринпоче лично. Ему нужно было проводить посвящение в других местах, и он быстро покинул Далхаузи.
Ко времени нашей новой встречи произошло много изменений. Осенью 1971 года Его Святейшество попросил геше Дхаргье обучать буддизму иностранцев в новой, только что построенной Библиотеке тибетских трудов и архивов в Дхарамсале. Шарпа Тулку и Камлунг Ринпоче присоединились к нему в качестве переводчиков. Я спросил, могу ли я тоже поработать в библиотеке, помогая им с переводом текстов, и Его Святейшество согласился. Он посоветовал мне сначала защитить диссертацию, получить докторскую степень, а потом вернуться в Индию. Начавшаяся приграничная война с Пакистаном, расположенным в менее чем ста милях от Дхарамсалы, заставила меня уехать без промедления. Я возвратился в Гарвард и последовал совету Его Святейшества. Спустя несколько месяцев, сказав «спасибо, нет» преподавательской карьере в университете, к великому удивлению моих профессоров, я переехал в Дхарамсалу в сентябре 1972 года.
Серконг Ринпоче только что уехал в Непал на два года для проведения посвящений и устных передач в недавно построенных там монастырях. Когда он вернулся в Дхарамсалу осенью 1974 года, я уже мог достаточно сносно говорить по-тибетски, чтобы объясняться с ним без посредников. Хотя я не понял этого сразу, Ринпоче, похоже, знал, что в соответствии с нашей кармической связью я должен был стать его переводчиком. Он обозначал это, побуждая меня часто навещать его и сидеть рядом во время его встреч с разными людьми. Между встречами Ринпоче беседовал со мной и объяснял значения различных тибетских слов, чтобы убедиться, что я понял разговор.
Некоторое время спустя Ринпоче подарил мне набор из трех великолепных тханок Белого Манжушри, Белой Сарасвати и Белой Тары, которые ему недавно поднесли жители Спити. С самого раннего детства именно эти образы Будды были центральными для его саморазвития в процессе изучения Дхармы и медитативной практики. Они воплощают, соответственно, ясный ум, стремящийся помогать другим, выдающиеся творческие способности и умение четко и ясно выражать свои мысли и жизненную энергию, необходимую для долгой и продуктивной деятельности. Этот глубокий по смыслу подарок закрепил наши взаимоотношения. Когда я спросил Ринпоче, могу ли я быть его учеником, он только снисходительно улыбнулся этой моей типично западной привычке, заключающейся в необходимости словесного подтверждения того, что было и так совершенно очевидно.
Затем, хотя вслух о свои намерениях он ничего и не говорил, Ринпоче начал методично готовить меня для работы переводчиком. Сначала он работал над развитием моей памяти. Каждый раз, когда я навещал его, Ринпоче зачастую совершенно неожиданно просил меня повторить слово в слово то, что он только что сказал. Точно так же он просил меня повторить то, что только что сказал я сам. Когда в 1975 году я начал переводить для него, Ринпоче часто просил меня пересказать ему на тибетском то, что я только что перевел на английский, чтобы убедиться, что не было ошибок, дополнений или пропусков. Фактически на протяжении всех восьми лет, в течение которых я служил его переводчиком, я чувствовал, что всякий раз, когда Ринпоче просил меня подобным образом пересказывать ему мой перевод, это означало, что я действительно не понял то, что он имел в виду. Каким-то образом он всегда безошибочно определял такие моменты.
В конце занятия Ринпоче обычно подводил краткие итоги пройденного материала, а затем просил и меня сделать то же самое. Таким образом он учил меня не только переводить длинные высказывания, но также и самому давать учение. Иногда он даже вступал в беседу со своими помощниками, пока я делал заключение, проверяя таким образом мои способности концентрироваться. Хороший учитель не должен отвлекаться или терять присутствие духа из-за внешнего шума.
Когда Ринпоче обучал меня наедине, он никогда не разрешал мне делать записи. Мне приходилось все запоминать и позже по памяти составлять конспекты. Вскоре Ринпоче начал по окончании уроков давать мне так много поручений, что только поздно ночью у меня появлялось время делать какие-либо записи. И наконец, Ринпоче иногда делал паузу во время учений, которые я переводил, и в качестве отступления конфиденциально объяснял мне что-нибудь, касающееся абсолютно другой темы, связанной с моими личными занятиями. Потом, не дав мне ни паузы на размышление над его словами, ни возможности что-либо записать, он возвращался к текущему учению.
Если я задавал Ринпоче вопрос о том, что он раньше мне уже объяснял, он сурово отчитывал меня за мою забывчивость. Помню, я однажды спросил его о значении одного термина, и Ринпоче резко ответил мне: «Я объяснил тебе это слово семь лет назад! Я ясно помню это. Почему ты не помнишь?» В действительности, как он однажды мне заметил, чем старше он становился, тем яснее становился его ум.
Серконг Ринпоче был заинтересован не только в развитии у меня хорошей памяти, но также в точности моего перевода. Из своего опыта обучения западных людей он сделал вывод, что основной причиной неправильного понимания является искаженный перевод некоторых специальных терминов. Поэтому он работал со мной над разработкой новой терминологии на английском языке. Он терпеливо объяснял значение каждого тибетского термина и затем выяснял точное значение возможных английских эквивалентов, для того чтобы попытаться привести термины в соответствие. Ринпоче всегда поощрял мои эксперименты с новыми терминами вместо слепого следования хотя и устоявшимся, но зачастую некорректным формам перевода. Стандартная тибетская терминология, используемая для перевода буддийских текстов с санскрита, в течение веков постепенно эволюционировала. И это совершенно естественно, если похожие процессы пересмотра конвенций произойдут и с терминологической базой буддизма в западных языках.
Когда в самом начале я обратился к Ринпоче с просьбой принять меня в качестве своего ученика, я особенно просил его научить меня искусным методам — тому, как посредством сострадания и мудрости оказывать помощь другим людям. Мое личностное развитие, происходившее на фоне элитного академического образования, в котором я всегда был одним из лучших, оказалось довольно однобоким. Мне необходимо было научиться искусству общения и скромности. Поэтому Ринпоче называл меня только одним именем — «бестолочь», и всякий раз, когда я говорил какую-то глупость или допускал какую-либо ошибку, он тут же указывал мне на это. Например, когда я переводил для него, Ринпоче настаивал, чтобы я полностью понял все, что он сказал. Если я запинался, ни время, ушедшее на то, чтобы прояснить смысл сказанного, ни мое смущение от того, что он называл меня идиотом, не имели для него значения. Он не пропускал ни одного непонятого или неправильно переведенного мною слова. И хотя такие методы были бы неуместны для студентов с низкой самооценкой, для меня его бескомпромиссная требовательность подходила как нельзя лучше.
Однажды во Франции, в Лаворе, Ринпоче давал наставления по комментарию к одному сложному тексту. Когда я начал переводить, Ринпоче также попросил меня сравнить несколько различных изданий этого комментария и редактировать текст по мере нашего продвижения. У меня не было ручки, но прямо передо мной сидела женщина с ярко окрашенными рыжими волосами, щедро нанесенной алой губной помадой и красной розой, которую она держала в зубах во время всего учения. Я спросил, нет ли у кого лишней ручки, и она одолжила мне свою. К концу лекции я неимо<