- Никаких порезов, но я чувствую маленькую шишку, - очень тихо шепчет он, двумя пальцами потирая кожу моей головы. - Тебе, вероятно, не следует спать до конца полета.
Я заставляю себя собрать достаточно силы воли, чтобы оттолкнуть его руку и снова отодвинуться от него, хотя на этот раз я более осторожна.
Наши глаза встречаются, и он ухмыляется мне. Высокомерно, да, но одновременно и сладко. И это выводит меня из себя так же, как это происходило в номере отеля, потому что я должна ненавидеть его, а не желать протолкнуть свой язык ему в горло. Я должна ненавидеть всех в этой группе, и неважно, есть у них завораживающие зеленые глаза или нет.
- У тебя проблемы с личным пространством, не так ли? – спокойно говорю я.
Он фыркает, но улыбка не исчезает.
- Мне очень жаль, но здесь не так уж много личного пространства для прогулок. И я просто делаю свою работу, проверяя твою голову.
- Ты - официальный врач на борту?
- Нет, - смеется он.
- Тогда моя голова - не твоя забота.
Я отворачиваюсь от него в сторону закрытого окна, но мое сердце бьется так бешено, что я убеждена, он может слышать его со своего места. Я тяжело дышу, но стараюсь контролировать себя, когда всем телом отворачиваюсь в сторону, пытаясь показать, что я не настроена на разговор, дружелюбный он или нет. Он не получит свои часы обратно. Я никогда не признаюсь, что взяла их.
Доктор Мейсен не двигается с соседнего места.
Проходит целая минута.
Еще пять.
Мне кажется, что прошло около десяти минут, и он все еще сидит здесь. Мои мысли находятся в полном беспорядке. Мое тело просто умоляет меня обернуться. Я чувствую его дыхание на своем затылке. Он посылает дрожь по моей спине, и становится так трудно не содрогнуться. Магнитное притяжение к нему просто ошеломительное. Но мне нужно выполнить свою работу, и встреча с ним один раз уже поставила эту работу под угрозу. Это может полностью уничтожить ее.
Проходит еще несколько минут, и я больше не могу этого выносить. Я поворачиваюсь к нему. Он смотрит на меня, и когда видит, что я обернулась, на его лице появляется самодовольное выражение. Я хочу стереть ухмылку с его лица, но проблема в том, что я хочу сделать это своим ртом. И это плохая идея, поэтому я стараюсь сделать это своими словами.
- Знаешь что? Парень, сидящий рядом со мной, относится к группе действительно больших гавайских парней, - подчеркиваю я, - и он, кажется, довольно легко приходит в раздражение. Так что, если ты не знаешь, как пережить падение с высоты двадцати двух тысяч футов, я предлагаю тебе вернуться к твоим первоклассным удобствам, вон туда, - я пренебрежительно машу рукой в сторону первого класса.
Он фыркает, и его глаза искрятся. Я пытаюсь контролировать свою реакцию на это.
- В самом деле? - спрашивает он, его голос пронизан с недоверием. Он опирается руками на оба подлокотника. Его левая рука вступает в контакт с моей правой, и мне еще раз приходится собрать все свои силы, чтобы нацепить бесстрастное выражение лица. Его прикосновение порождает электрический толчок, который сводит с ума. Хотя, в отличие от меня, он не пытается скрыть свою реакцию. Он резко шипит сквозь зубы, и его лицо выглядит так, будто обнаженная женщина вдруг села на его колени.
И хотя он не скрывает своей реакции, но и не позволяет ей подействовать на него.
- Итак, поясни мне кое-что. Может ли этот твой громадный гавайский дружок становиться невидимым?
- Что? - фыркаю я. - Ты думаешь, что я лгу?
- Здесь никто не сидит, - смеется он.
- Нет, сидит! - настойчиво шиплю я. - Он в уборной!
- Тогда у бедного парня должно быть серьезный понос, потому что он находится там с тех пор, как самолет оторвался от земли.
Значит, он увидел меня, как только сел на борт.
- Может и так, - упорно твержу я. – Что является еще более веской причиной для того, чтобы ты вернулся на свое место, - я раздраженно сталкиваю его руку с подлокотника. Он снова смеется. – Мы бы не хотели, чтобы твоя прелестная задница вступала в контакт с его микробами, не так ли?
Он кладет руку обратно на подлокотник и чертовски тихо стонет, когда наши руки снова соприкасаются. Я на мгновение закрываю глаза, в то время как они закатываются к затылку, потому что это тот самый звук, который он издавал в моем сне в ту ночь, когда вколачивался между моих ног.
- Не беспокойся обо мне. Я - врач. И могу справиться с несколькими микробами.
Он смотрит на меня; изучает меня, и я не нахожу слов для ответа. Он усмехается и поворачивает голову в сторону ряда позади меня.
- А что за история с этим рядом? У них всех тоже понос?
Я поднимаю брови и пожимаю плечами.
- Может быть.
Он смеется.
- Таким образом, все пять пассажиров, сидящих вокруг тебя, скрываются в одной уборной размером с аптечку в течение почти двух часов. Это то, что ты хочешь мне сказать? - его глаза полны веселья. – Тебе стоит научиться придумывать истории получше, любовь моя, в противном случае ты долго не продержишься в своей сфере деятельности.
То, как он дразнит меня; как небрежно говорит о моей «сфере деятельности»; как называет меня «любовь моя», заставляет меня хотеть и оседлать его, и убить одновременно.
Он должен уйти.
- Если ты не вернешься на свое место, я буду вынуждена позвать стюардессу.
Он поднимает бровь и заговорщицки шепчет:
- Ты уверена, что это хорошая идея?
Он поймал меня. Его глаза говорят, что он тоже это знает. Я не могу позволить привлечь к себе внимание.
Я нахожусь в воздухе на высоте двадцать две тысячи футов. Даже я не смогу выпрыгнуть отсюда и приземлиться без травм.
Я в ловушке.
BPOV
- Если ты не вернешься на свое место, я буду вынуждена позвать стюардессу.
Он поднимает бровь и заговорщицки шепчет:
- Ты уверена, что это хорошая идея?
Он поймал меня. Его глаза говорят, что он тоже это знает. Я не могу позволить привлечь к себе внимание.
Я нахожусь в воздухе на высоте двадцать две тысячи футов. Даже я не смогу выпрыгнуть отсюда и приземлиться без травм.
Я в ловушке.
Я хмурюсь на него.
Он усмехается.
- Не знаю, слышала ли ты, - говорит он, - но все же... несколько дней назад на курорте Острова Оаху была совершена интереснейшая кража драгоценностей. Кажется, вор-домушник пробрался в несколько гостевых номеров и удрал с ювелирными изделиями и часами, стоимостью в сотни тысяч долларов.
Его губы искривляются самым прекрасным образом. Опять я разрываюсь, не зная, то ли дать ему пощечину, то ли поцеловать его. Поэтому не двигаюсь.
- Правда? – с преувеличенным удивлением спрашиваю я.
Он не гребаный дурак; по выражению его лица очень многое очевидно. Он точно знает, кто совершил это ограбление. Но мы оба понимаем, что я никогда не сознаюсь. Так что мы продолжим играть в эту игру.
- Это очень печально, - говорю я, - ведь у такого роскошного маленького курорта должен быть повышенный уровень безопасности. Бедным гостям следует подать в суд на отель за то, что охрана оказалась не на высоте.
Он пожимает плечами.
- Лично мне интересно, откуда этот маленький воришка драгоценностей точно знал, в каких комнатах ждет его больший куш. Ни один из номеров... менее богатых клиентов отеля не был тронут.
- Откуда ты это знаешь? - спрашиваю я. - Возможно... вор... обошел десятки и десятки номеров, и так случилось, что в некоторых из них и нашел куш побольше.
- Нет, - уверенно качает он головой. - Это была очень… основательная работа... как будто у маленького воришки были вполне определенные цели.
Дерьмо. Я знала, что мне следовало ограбить еще несколько номеров только для того, чтобы все выглядело нормально. Я улыбаюсь, хотя мое сердце бьется со скоростью миллион ударов в минуту.
- Опять-таки, как ты об этом узнал?
Он небрежно пожимает плечами.
- Консьерж был очень болтлив. И мне даже не пришлось давать ему парочку стодолларовых купюр, как Большому Джиму в богом забытом отеле в Вахайаве, когда я отправился на охоту на некую... - он наклоняется близко ко мне и шепчет, - темноволосую маленькую кошечку.
Я застываю, и улыбка сходит с моего лица.
С самодовольной ухмылкой на красивой физиономии он медленно отклоняется назад.
- Кстати, - добавляет он, - «отель» - это громко сказано, потому что это место выглядело так, что должно было быть признанно негодным для проживания еще много лет назад.
Я сглатываю и надеюсь, что он не чувствует мой ужас.
- Я думала, что его назвали Большим Джимом не из-за размера его рта, - сухо говорю я, стараясь казаться равнодушной, хотя на самом деле уже готова обмочиться. - Я считала, что те деньги, которые проститутки скармливают ему за использование номеров, полностью удовлетворяют его потребности.
Он качает головой и ухмыляется.
- Откуда ты знал, где искать... кошечку? – я кривлюсь, произнося это слово, но что я должна сказать? «Меня»?
Один уголок его губ дергается вверх. Он знает, что мне не нравится слово "кошечка".
- Я просмотрел достаточно эпизодов CSI (п.п.: телесериал о работе сотрудников криминалистической лаборатории Лас-Вегаса), чтобы понять, какие места выбирают лица... с профессией... кошечки... для того, чтобы скрыться после хорошо проделанной работы.
- Знаешь, ты говоришь о кошечке, как о дешевой проститутке.
- Мне очень жаль. Я не это имел в виду, - застенчиво говорит он. Его голос полон искреннего извинения. - Проститутка - это последнее, о чем я думаю, когда смотрю на... кошечку, - его глаза снова горят.
Я не могу позволить им добраться до меня.
- Что? Ты думаешь, что кошечка недостаточно горяча, чтобы быть проституткой? – говорю я, просто чтобы возразить ему.
- Нет, нет, это не то, что я имел в виду, - быстро говорит он. - Назвать кошечку сексуальной - это ничего не сказать. Я имел в виду… Слушай, мы можем просто оставить в покое тему проституток?
- Я не знаю. Ты можешь оставить в покое Кейт?
Эти слова просто выскакивают из меня, и я мгновенно о них сожалею. Его глаза расширяются от удивления.
Его дела с Кейт не должны меня беспокоить. Меня не должно заботить то, что на симпозиуме она практически трахала его своими глазами, и что он, казалось, не возражал. И то, что он находился полуголым в ее комнате, не должно было посылать иррациональный укол ревности в мое сердце. Но картинка их вдвоем с Кейт, трахающихся, как сумасшедшие кролики, вдруг вторгается в мой разум; и хоть я и стараюсь сохранить бесстрастное выражение лица, как учил меня Джейк, перед самой собой я не могу отрицать ту боль, которую вызывает этот образ.
- Разве что... ты уже трахнул ее? - я наклоняю голову и внимательно смотрю на него, потому что иногда мне так легко удается прочитать его. Но его глаза говорят мне, что нет, по какой-то причине он еще не трахал Кейт. Осознав это, я стараюсь подавить вздох облегчения.
- Нет, - говорю я дразнящим тоном, словно то, куда он засовывает свой стержень, совсем не влияет на меня. Как на самом деле и должно быть. - Ты еще не трахал ее.
- Тебе кто-нибудь говорил, что ты очень груба?
Я фыркаю, мне по-настоящему весело. Почти три года я прожила в племени самых милых, но самых грубых индейских мальчиков по эту сторону Тихого океана. Это не могло на мне не отразиться.
Дразня, я выпячиваю нижнюю губу.
- Оууу, я задела деликатные чувства нахального умника-врача?
Он насмехается надо мной.
Я поднимаю бровь. На этот раз я склоняюсь к нему и смотрю сквозь свои ресницы.
- Я недостаточно первоклассна для тебя, не так ли, босс? – спрашиваю я с поддельным и, вероятно, плохим акцентом кокни. Я хлопаю своими ресницами, и на мгновение он выглядит ошеломленным, прежде чем его губы начинают дергаться, будто он изо всех сил пытается не рассмеяться. - Предлагаю тебе перенести свой проклятый чувствительный зад назад в первый класс и оставить нас, нахалов, в покое.
Я скрещиваю свои руки на груди и снова поворачиваюсь лицом к закрытому иллюминатору. Но он не уходит. И, черт возьми, да, я испытываю облегчение, но также нахожусь в ужасе от этого. Может быть, даже первое ощущение сильнее, чем второе, если быть честной.
Его длинное туловище наклоняется надо мной, и он останавливает свое лицо на одном уровне с моим. Я сопротивляюсь его близости целых десять секунд, а потом фыркаю и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Его зеленые ласковые глаза нежно впитывают меня. Он качает головой.
- Ты не задела моих чувств. Я нахожу тебя очень милой... и настоящей… - его глаза вдруг сияют весельем. – Настолько настоящей, насколько может быть безымянный человек.
Он смотрит мне в глаза.
- Расскажи мне о себе, - очень убедительно бормочет он.
Я не могу.
- Нечего рассказывать, - тихо говорю я.
Он вздыхает и откидывается назад в свое кресло. Мои глаза следят за каждым его движением, хотя понимаю, что они не должны это делать.
- Могу ли я задать тебе несколько простых вопросов? - его голос настолько мягкий и бархатистый, что мой первоначальный инстинкт говорит: «Конечно». Но нет, он не может.
Мне надо постараться, чтобы разговор вышел легким, поэтому я снова улыбаюсь той улыбкой, которой, как я знаю, он наслаждался еще в гостиничном номере.
- Я думала, мы договорились, что нет такого понятия, как простой вопрос?
- Нет, мы не договаривались, - говорит он своим бархатным голосом, затем наклоняется к моему уху, так близко, что, когда его рот начинает двигаться, я почти чувствую своей мочкой его губы. - Мы начали целоваться прежде, чем смогли прийти к какому-либо рода соглашению.
Каждая клеточка в моем теле превращается в кашу. Его дыхание омывает мое лицо; я чувствую его сладкое тепло на каждой открытой части своей кожи, и даже на некоторых супер-чувствительных закрытых частях. На этот раз я даже не могу скрыть свою реакцию. Я медленно выдыхаю сквозь сжатые губы и краем глаза вижу его улыбку. Он доволен моей реакцией.
- Как тебя зовут? - он дышит возле моей шеи.
Мой разум кричит ответ. Белла! Белла!
Но мой рот ухмыляется и говорит:
- Мы снова возвращаемся к этому?
Когда он понимает, что я не собираюсь отвечать, независимо от того, как долго он дышит на меня, он выпрямляется, оставляя мое тело напряженным, как натянутая струна. Я смотрю на него, и он все еще пялится на меня, потирая подбородок указательным пальцем. Вдруг его глаза резко перемещаются к моей ручной клади. Именно тогда гипнотическая сила его взгляда в мгновение исчезает.
- Вперед. Только попробуй, - сквозь зубы я бросаю ему вызов.
Он поднимает обе брови.
- Так значит мои часы там?
- Я понятия не имею, где твои часы, - хладнокровно отвечаю я. - Ты потерял их? - я укоризненно цокаю на него языком, покачивая головой. - Ты должен был лучше оберегать их, если они для тебя так важны.
- Поверь мне, я очень хорошо забочусь о вещах, которые действительно дороги мне, - твердо говорит он.
Мы смотрим друг другу в глаза, и ни один из нас не моргает.
Проходит целая минута, он снова смеется.
- Хорошо, - говорит он. – Давай зайдем с другого конца. Согласно списку пассажиров, твое имя - Мелания Каррера, - я одновременно и ошеломлена, и отвлечена движениями его языка, когда он выговаривает «р». – И это было очень креативно с твоей стороны.
Это не я придумала такое имя, а Джейк. Я хотела Саммер Мидовс, но он сказал, что оно звучит, как имя какой-то порнозвезды. Да уж, а Мелания Каррера звучит, как имя какой-то ученой. Но это лишь одно из многих временных имен, поэтому я не стала устраивать из-за него побоище.
- Но ты ни Мелания, ни Каррера, - тихо шепчет он, его зеленые глаза впиваются в мои. - И я рискну предположить, что мисс Каррера примерно так же реальна, как и семья Купер в ряду позади нас, - он дергает головой назад, - или же, как гаваец Генри Мосс и его жена Сюзан, занимающие эти два места здесь, - он склоняет голову, указывая на свое место. - Или мы все еще делаем вид, что все они вместе пойманы в ловушке в туалете, где гадят по полной друг на друга?
Я громко сглатываю. Я не могу лгать ему в этот момент, потому просто говорю:
- Откуда, черт возьми, ты все это знаешь? - я вспоминаю стюардессу - высокую блондинку, которая приветствовала людей в передней части самолета со счастливой улыбкой на лице и планшетом в руке, и вдруг испытываю ненависть к ней. – Ты и для стюардессы вытащил парочку банкнот?
Он лукаво усмехается.
- Не перетруждай свою хорошенькую головку, думая о том, подкупил я ее или нет.
Я хмурюсь на него.
- О, не волнуйся, я не буду, - умный и дерзкий кокетливый ублюдок.
- Как ты сказала в ту ночь, - говорит он, - раскидываться своим именем иногда полезно.
- Видимо, так же, как и снимать брюки, - ухмыляюсь я, глядя на свои идеально облегающие джинсы.
Он смещается в кресле.
- Ты, кажется, слишком озабочена тем, где я снимаю свои штаны.
- Кто-то должен, раз уж тебе все равно.
- О, мне не все равно, любовь моя. Совсем нет.
- Пожалуйста, мы можем забыть о твоих штанах?
- Я не знаю, ты можешь?
- Чего. Ты. Хочешь? – медленно спрашиваю я.
Дерзкая усмешка исчезает, и выражение его лица вдруг становится таким честным, таким искренним.
- Я просто хочу узнать тебя. Я хочу… - он начинает, но потом, кажется, резко меняет свое мнение о том, что он собирался сказать, - узнать тебя.
Он смотрит на меня так, как я когда-то хотела, чтобы на меня смотрел Джейк, но в тысячу раз лучше, и от этого мое сердце болезненно сжимается. Я тоже хочу узнать тебя...
Но я не могу.
Я слишком тяжело работала над этим, а он - один из них, либо станет им в ближайшее время. Позволить ему узнать меня – это уничтожить все. Я даже не знаю, как теперь я буду справляться со всем этим.
В одно мгновение меня охватывает ужас.
Что, если все это подстава? Что, если он уже все знает... знает, кто я...
Я рассматриваю его в тусклом свете салона. Его зеленые глаза впитывают, поглощают меня.
У него есть секреты, да, это я могу сказать точно, но и он знает, что у меня они тоже есть...
Но не знает, какие именно...
Он не хочет ранить меня. Это я тоже вижу. Если бы хотел, у него было предостаточно возможностей сделать это.
Однако я должна оттолкнуть его. Тем более теперь.
Он наблюдает за мной, когда все эти мысли проносятся в моей голове, и его лоб хмурится, а брови сходятся вместе, пока он пытается прочитать меня так же, как и я пытаюсь прочитать его. На большее мы не способны.
- А что, если я попробую угадать, как тебя зовут? - игриво говорит он. Я могу сказать, что он чувствует, какой в моей голове творится хаос, а так же ощущает растущее между нами напряжение. Если он будет давить на меня, мне придется оттолкнуть его, и он это понимает.
Я осторожно улыбаюсь.
- В мире миллионы имен.
- Означает ли это, что ты позволишь мне угадать?
Отталкивай его, Белла. Отталкивай его.
Еще несколько минут, и я перестану говорить с ним, обещаю я себе.
- Смогу ли я остановить тебя?
Он усмехается.
- Это не значит, что я отвечу, если ты отгадаешь.
- Все в порядке. Я буду в состоянии прочитать это на твоем лице, - уверенно говорит он и начинает называть имена по алфавиту. Аманда. Арианна. Алекса. Беатрис, Берта, Бернис, Бобби, Белинда. Когда он переходит к букве «с», я чувствую волну облегчения (п.п.: Не забываем, что речь идет об латинском алфавите, где первые три буквы это A, B, C. А нашу главную героиню зовут Белла (Bella) / Изабелла (Isabella)). У нас есть еще несколько букв, прежде чем он переходит к именам на букву «и». Но он быстро теряет терпение.
Через пять минут он говорит:
- Давай на несколько минут оставим эту игру и переключимся на что-то другое. Ты живешь в Сиэтле?
- О, нет, - усмехаюсь я. – Я не соглашалась изменять вопрос.
- Этот намного проще, - настаивает он. Я ухмыляюсь и поднимаю бровь, когда он говорит слово «проще».
Он смеется.
- Для этого требуется только сказать «да» или «нет». Проще уже и быть не может.
Я смотрю на него.
- Как насчет того, если я буду угадывать? - говорит он.
Я фыркаю.
- Ты планируешь все обо мне угадывать? Ты был бы замечательным шпионом, док, - насмешливо дразню его я.
Он смотрит на меня без какого-либо выражения на лице.
- Ну, если ты не говоришь, мне остается лишь угадывать.
Я должна отправить его обратно на свое место; повернуться к нему спиной. Я знаю, что должна. Но, черт побери, я не могу. Этот полет уже похож на катастрофу. Могу ли я сделать все еще хуже, чем уже есть?
Он догадывается, что я живу в Сиэтле. В любом случае, я не отвечаю.
- Хорошо, еще один, - тихо говорит он, и его осторожный тон предупреждает меня о том, что этот вопрос не будет столь же "простым", как его предыдущие. Без всякой паузы он тихо шепчет, - Зачем тебе нужны все эти драгоценности?
Я беспокойно ерзаю на своем месте, мои глаза в мгновение опускаются к моей ручной клади. Он видит траекторию движения моего взгляда и следует по ней. Я стискиваю зубы, и губы сжимаются в тонкую линию. Я смотрю вперед на стену самолета, находящуюся передо мной.
В течение пяти минут мы оба молчим. Как ни странно, я привыкаю к звукам его дыхания.
- Почему такой выбор людей, Девушка-кошка? - бормочет он. - Почему Деметрий Майклс? Почему Феликс Сильверс? Почему Гай Трент? Почему Лоран? Почему Кейт? Что…
Я поворачиваюсь к нему.
- Хватит! – шиплю я, как кошка. Так он меня и называет. Я насмешливо улыбаюсь ему. - Больше никаких вопросов, - говорю я сквозь сжатые зубы и чувствую, что мои ноздри раздуваются, когда я поворачиваюсь и снова сморю перед собой.
Некоторое время он молчит.
- Помоги мне понять… - начинает он.
- Тебе не нужно ничего понимать обо мне! - тихо рычу я. - Ты не знаешь меня, а я не знаю тебя, и все так и останется!
- Я знаю, что в том гостиничном номере ты чувствовала то же самое, что и я, - шипит он в ответ. Краем глаза я вижу, что он смотрит на меня, но я больше не могу смотреть в эти проклятые глаза. Они станут моей погибелью.
- Я знаю, что ты чувствовала то же самое, что и я, когда мы поцеловались, - продолжает он. Я закрываю глаза и стараюсь не вспоминать тот поцелуй. Но последние восемьдесят с лишним часов мой мир вращается вокруг него. - Я знаю, ты чувствуешь то же самое, что и я, когда мы касаемся друг друга, так что не говори мне, что я не знаю тебя!
Я позволяю себе еще раз взглянуть на него. Просто в последний раз. Он выглядит разочарованным и рассерженным. Его зеленые глаза темнеют и становятся почти настолько же темными, как и в моем сне, когда он был внутри меня. Его четко выраженная челюсть плотно сжата. На секунду я задаюсь вопросом, каково было бы присоединиться к скандально-известному Mile-High Club вместе с ним? (п.п.: Mile-High Club - слэнговый термин, объединяющий людей, которые занимались сексом в самолете на высоте не менее одной мили (5 280 футов или 1 609 м) Это образное выражение, официально такого клуба не существует.)
Но Mile-High Club не является частью плана.
Я беру себя в руки и криво усмехаюсь, хотя внутри просто разваливаюсь на куски.
- Я - женщина. Ты - молодой красивый богатый врач. Конечно, я что-то почувствовала, - небрежно фыркаю я. - Но не превращай это в нечто большее, чем было на самом деле, доктор Мейсен, ради нас обоих.
Его челюсти сжимаются еще крепче, а ноздри раздуваются. Он выглядит настолько сердитым, что в одно мгновение мне становится страшно. Но я имела дело с более сердитыми лицами.
Мои глаза теряют всякое выражение.
- Теперь я действительно считаю, что ты должен вернуться на свое место, - я отворачиваюсь от него в последний раз и обещаю себе, что больше не буду смотреть на него, независимо от того, что он скажет.
Но, как выясняется, он больше ничего не говорит. Он сидит, прожигая дыру в моей голове своим взглядом, пока я борюсь с магнитным притяжением к его телу, с потребностью обернуть себя вокруг него, позволить ему обнять меня и подарить чувство безопасности.
Но никто не может удержать меня в безопасности. Вот в чем проблема.
Я борюсь с притяжением и отказываюсь смотреть на него, прикасаться к нему. Доктор Мейсен является опасным, редким сортом наркотика.
После, как мне кажется, вечности, он встает и медленно идет обратно в салон первого класса. Я смотрю на него; на его крепкие, сильные плечи, стройное телосложение, его красивые бронзовые волосы. Его совершенный зад.
Он исчезает за занавесом, и я глубоко вдыхаю и выдыхаю. Чувству облегчения противоречит горькое разочарование. В моих глазах возникает жжение, но я сглатываю и заталкиваю все назад. Я больше не плачу, все мои слезы были выплаканы много лет назад.
Я осознаю, что он даже не попросил вернуть ему часы. И тогда я убеждаю себя, это потому, что он такой богатый и дерзкий. Он, наверное, уже заменил их. Образ его и Кейт снова вторгается в мой разум. В ближайшее время он будет принадлежать ей, а я... ну, если он до сих пор еще не ненавидит меня, то это случится достаточно скоро.
῀῀῀*῀῀῀*῀῀῀*῀῀῀
Когда мы приземляемся в аэропорту Sea-Tac, в Сиэтле раннее дождливое утро; на улице темно и тоскливо. Сначала высаживаются пассажиры первого класса. Я пропускаю вперед половину пассажиров второго класса и следую за ними. Не слишком быстро. Не слишком медленно. Моя кепка опущена вниз. Но я опасаюсь. Я не знаю, что планирует сделать доктор Мейсен. Я предполагаю, что у ворот меня может ожидать команда федеральных воздушных маршалов. Я мысленно подготавливаю себя к этой возможности, потому что, если это так, я пойду на дно в одиночку. Я никогда не потащу за собой Джейка и остальных.
Но я прохожу ворота, и никто меня не ждет. Одновременно я испытываю облегчение и подозрение, потому что не могу представить, что человек, преодолев такие препятствия, как Большой Джим, может так легко опустить руки. Я иду к очереди, ожидающей такси, и хотя это идет вразрез с протоколом, поворачиваю голову налево и направо, разыскивая его, но я не вижу бронзовых волос и зеленых глаз. Я нервничаю.
А потом, все еще ожидая своей очереди на такси, я замечаю его. Он стоит на расстоянии около двадцати пяти футов (п.п.: приблизительно 8 м) и даже не пытается скрыть тот факт, что смотрит прямо на меня. Он начинает подходить ко мне. Я медленно поворачиваю голову и покидаю очередь, начиная двигаться мимо озабоченной, суетящейся толпы; моя ручная кладь переброшена через плечо. Оглядываясь назад, я вижу, что он следует за мной, его глаза пристально высматривают меня, когда он врезается и расталкивает толпу.
Я начинаю бежать.
Я отталкиваю от земли свои ноги настолько быстро, насколько могу; моя поврежденная лодыжка дает о себе знать, потому что она еще не полностью зажила, но я игнорирую ее, и люди, автомобили, окна и деревья становятся размытым пятном. Я маневрирую влево и вправо. Изможденные пассажиры становятся препятствием на моем пути.
Я оборачиваюсь. Он все еще там и приближается с каждой миллисекундой. Я быстрая, но, видимо, и он такой же, и его длинные ноги дают ему преимущество. Мое сердце бешено бьется. Мой пульс зашкаливает, но я заставляю себя двигаться, потому что, если я позволю ему поймать меня, то все кончится, в любом случае.
- Подожди! - кричит он. - Черт возьми! Подожди!
Я не замедляюсь. Когда я достигаю края дороги, где движение машин пересекается с востока на запад, я останавливаюсь. Если у меня получится перейти на другую сторону шоссе, то я могу спрыгнуть с переезда и исчезнуть за деревьями со стороны восточной подъездной ветки. Он не сможет последовать за мной.
Мне требуется две секунды, чтобы продумать все это в своей голове, и, обернувшись назад в последний раз, я вижу, что еще секунды три, и доктор Энтони Мейсен догонит меня. Я начинаю бежать перед проносящимися автомобилями.
- Нет! - кричит он, точно так же, как и когда я спрыгнула с балкона около восьмидесяти часов назад. Но я уже на полпути, машины сигналят и объезжают меня, как сумасшедшие, пока я маневрирую влево и вправо, назад и вперед, как проклятая лягушка в той видеоигре, в которую любит играть Сет, пока не оказываюсь на другой стороне шоссе.
Задыхаясь, я поворачиваюсь назад, чтобы посмотреть на него, ожидая, что он стоит на другой стороне шоссе и глядит на меня с открытым ртом, как это было во время балконного подвига.
Но на этот раз это моя челюсть встречается с землей, потому что я вижу, что он пересек более половины шоссе. Мне требуются секунды, чтобы среагировать, прежде чем я снова начинаю бежать. Я перебираюсь через край переезда и, перед тем как прыгнуть, еще раз оглядываюсь назад. Он смотрит на меня в ужасе, а затем делает следующий маневр.
- Иисус Христос, пожалуйста! Не надо! - кричит он, выставив перед собой руки, как будто пытаясь остановить меня. Но у меня нет выбора. Он не понимает этого. Человек в лыжной маске не оставил мне других вариантов.
Я прыгаю, и у меня остаются доли секунды, чтобы уйти, прежде чем внедорожник раздавит меня по грязной дороге. Слева и справа сигналят машины, когда перебегаю дорогу в сторону деревьев. Моя лодыжка кричит; я повторно повредила ее, но на данный момент я должна игнорировать боль. Я еще раз оборачиваюсь и теперь вижу Доктора Мейсена в воздухе, спрыгивающего с эстакады.