Проблемы художественного перевода

А.Д. Швейцер так писал о проблеме перевода поэзии: «В такой сложной и многомерной области, как поэтический перевод, соотношение первичности и вторичности в тексте представляет собой переменную величину, и поэтому сказать, где кончается перевод и начинается самостоятельное творчество, далеко не всегда возможно». Действительно, отношение ученых к проблеме перевода очень разнится: кто-то считает, что вносить изменения в текст при переводе для того, чтобы передать его идею, можно и даже нужно, кто-то относит вольные переводы к переложениям, к произведениям, написанным «по мотивам» чужого творения. В этом разделе мы попробуем рассмотреть разные мнения и отметить тот подход, который нам ближе.

Переводы, которые мы рассматриваем - художественные, и мы придерживаемся той точки зрения, что абсолютного соответствия синтаксиса, лексики, фонетики и морфологии перевода художественного (а особенно лирического) произведения оригиналу без потери красоты и стройности исходного текста добиться невозможно, но переводчику всегда нужно к этому стремиться. Слишком далеко уходить от первичного текста - опасно, можно потерять что-либо важное, но и стремиться к буквальности, не обращая внимания на законы самого языка, на который переводятся произведения, нельзя. Мы считаем, Иванов написал верно, что «перевод не может быть равен оригиналу, но должен быть равен ему по воздействию на читателя» [Иванов, электр. рес., с.7].

В этом отношении нам близко мнение переводчика М. Лозинского, который считает, что, переводя иноязычные стихи на свой язык, переводчик должен учитывать все их элементы во всей их сложной и живой связи, и его задача - найти в плане своего родного языка такую же сложную и живую связь, которая по возможности точно отразила бы подлинник, обладала бы тем же эмоциональным эффектом. Таким образом, переводчик должен как бы перевоплотиться в автора, принимая его манеру и язык, интонации и ритм, сохраняя при этом верность своему языку, и в чем-то и своей поэтической индивидуальности. Необходимо помнить, что перевод выдающегося литературного произведения сам должен являться таковым [Лозинский, с.45].

Существует два основных типа стихотворных переводов: перестраивающий (содержание, форму) и воссоздающий - т.е. воспроизводящий с возможной полнотой и точностью содержание и форму [Казакова, c.16]. Именно второй тип кажется нам верным. Форму стихотворения составляет комплекс взаимосвязанных и взаимодействующих элементов, таких, как ритм, мелодия, архитектоника, стилистика, смысловое, образное, эмоциональное содержание слов и их сочетаний. Формальная структура стихотворного произведения служит основой для создания его ритма, который считается самым глубинным, самым мощным организующим началом поэзии. Все эти компоненты должны быть учтены при переводе.

С.Ф. Гочаренко пишет не о двух, а о трех видах переводов лирических произведений. Он выделяет следующие категории информации, которую передает поэтический текст:

Таблица 1

В соответствии с этой классификацией Гочаренко и выделяет три вида переводов лирического произведения:

. Поэтический перевод - перевод, который направлен на обеспечение поэтической коммуникации между автором первичного текста и читателем перевода; на создание текста, эквивалентного тексту оригинала по своей эстетической и концептуальной информации. Фактуальная информация, считает Гончаренко, воспроизводится при данном виде перевода лишь в той мере, «в какой она не заглушает каналов передачи концептуальной и эстетической информации».

. Стихотворный перевод - «перевод, воспроизводящий фактуальную информацию с помощью стиховой речи». Данный вид перевода близок оригиналу в вербальном и формально-стилистическом отношении, но ни концептуальную, ни эстетическую информацию он не передает.

. Филологический перевод поэзии - дословный прозаический перевод лирического произведения, нацеленный на максимально точную передачу фактуальной информации. [Гончаренко, с. 38-49]

Проблема творческой вольности переводчика решается по-разному лингвистами. Так, Е. Николова склоняется более к тому, что переводчик должен передать не формальную сторону произведения, но его внутреннюю суть; что художественный перевод - это процесс прежде всего творческий: «Перевод - это не механический процесс, а творчество, у хорошего переводчика предполагается наличие творческой индивидуальности, способности пробиться через оболочку языка, понять особенности авторского восприятия, воссоздать художественную действительность, скрывающуюся за словами» [Николова, с. 7]. К этому же, на первый взгляд, склоняется И. Кашкин в своей статье «О методе и школе советского художественного перевода»: «В начале творческого процесса у каждого писателя лежит мысль и поэтический образ, неотделимые от слова и выражаемые словом. И для человека, приступающего к переводу художественного текста, в основе должен быть не изолированный и условный словесный знак и не строй языка, на котором написан подлинник, а прежде всего само произведение в целом, его живой образ, освещающий все детали. При формальном подходе к переводу образ умирает, пропадает живая связь частей и «точно» переданные слова теряют всякий смысл» [Кашкин, с.22-23]. Однако чуть ниже в этой же статье он высказывает немного другую мысль, более близкую нам: «Каждый опытный переводчик знает, что из-за несовпадения языковых систем и эстетических норм приходится заменять некоторые детали подлинника другими, возникающими только в переводе. Но искусство переводчика художественной литературы состоит в том, чтобы держаться при этом в границах, допускаемых подлинником, и при любом «перевыражении» соразмерно сохранять пропорции подлинника» [Кашкин, с.27]. Таким образом, мы можем видеть, что и этот автор полагает, что зачастую можно и нужно отходить от оригинального произведения для того, чтобы создать качественный перевод, но нельзя заходить в этих изменениях далеко, нельзя слишком сильно отклоняться от курса, заданного автором.

Еще больше за творческую самостоятельность переводчика вступался Б.Л. Пастернак: «Дословная точность и соответствие формы не обеспечивают переводу истинной близости. Как сходство изображения и изображаемого, так и сходство перевода с подлинником достигается живостью и естественностью языка. Наравне с оригинальными писателями, переводчик должен избегать словаря, не свойственного ему в обиходе, и литературного притворства, заключающегося в стилизации. Подобно оригиналу, перевод должен производить впечатление жизни, а не словесности». [Пастернак, с.364]. Конечно же, Пастернак, очень талантливый писатель, мог дать своим переводам это ощущение жизни, даже не удаляясь далеко от оригинала. Но для переводчиков посредственных стремление передать ощущение, настроение, а не форму, часто заканчивается тем, что остается недостигнутым ни то, ни другое. Его точку зрения в целом поддерживает Кузьмина: «Перевод по типу деятельности адекватен художественному творчеству и проходит те же этапы», «Текст2 <перевод>… вовсе не «замещает» оригинал в другой культурной среде - автор-переводчик создает образ Текста1, своего рода фантом в принимающей культуре» [Кузьмина, с.99-106].

Вольтер весьма остроумно сравнил перевод с женщиной: если красива, то неверна, если верна, то некрасива [Шайтанов, с.8]. Впрочем, в те - и даже более поздние - времена переводы лирических текстов представляли собой скорее переложения, произведения «по мотивам»; точного соответствия перевода исходному произведению редко старались добиться (см. переводы Лермонтова, Жуковского, Ломоносова).

Крайней, на наш взгляд, позиции придерживается А. Сандауэр: «Задача переводчика поэзии не в том, чтобы перевести слова, и даже не в том, чтобы воссоздать художественные особенности оригинала, а в такой переработке темы, чтобы перевод производил впечатление, подобное оригиналу» [Сандауэр, с.174]. Здесь оригинальное произведение дает переводчику только тему, за все остальное он не ответственен.

Другая крайность, в которую впадают переводчики и теоретики перевода - буквализм. В словаре Ефремовой дается следующее определение этого явления: «Буквализм - формальное следование чему-либо, строгое соблюдение внешней стороны чего-либо в ущерб существу дела» [Ефремова, с.102]. В данном случае буквализм предполагает сосредоточенность исключительно на формальной стороне литературного произведения. По классификации Ю. Найды, выделявшего «формальную эквивалентность» и «функциональную эквивалентность», буквальный перевод относится к первой группе. «Формальная эквивалентность» ориентирована на структуру языка оригинала, которая определяет точность перевода. При этом определенные элементы сообщения на языке перевода должны как можно точнее соответствовать элементам сообщения на языке оригинала. Этим она отличается от «функциональной эквивалентности», которая предполагает возможность вариативности, о чем мы упоминали выше. Помимо этого Найда выделяет «динамическую эквивалентность», подразумевающую совпадение «коммуникативного эффекта» сообщений на разных языках [Гарусова, с. 37-39].

М. Гаспаров в своей статье «Брюсов и буквализм» так пишет о буквализме: «В художественном переводе… можно говорить о «длине контекста». Это такой объем текста оригинала, которому можно указать притязающий на художественную эквивалентность объем текста в переводе. Здесь тоже «длина контекста» может быть очень различной - словом, синтагмой, фразой, стихом, строфой, абзацем и даже целым произведением. Чем меньше длина контекста, тем «буквалистичнее»… перевод» [Гаспаров, 1988, с. 46]. В этой же статье он высказывает интересную мысль: переводчику не стоит держаться где-то посередине между буквализмом и вольным переводом, но ему необходимо «ясно противопоставить эти две тенденции, чтобы сознательно выбрать одну из них и держаться ее». «Нужен и тот перевод, и другой перевод, - пишет Гаспаров. - Не «золотая середина» между ними, а именно оба типа перевода одновременно и на равных правах» [Гаспаров, 1988, с.47, 55]. Автор отмечает, что разные типы перевода нужны разным читателям: «Перевод «вольный» - это перевод для литературных потребителей, перевод «буквалистский» - это перевод для литературных производителей». В. Коптилов в своей ответной статье возражает Гаспарову: «Подавляющему большинству читателей нужен такой перевод, который сочетал бы верность передачи содержания с полноценным воссозданием художественной формы подлинника, а это не под силу ни переводу вольному, ни переводу буквалистскому» [Коптилов, с.68]. Думается, в этом споре был прав Коптилов.

Прения о том, волен ли переводчик относиться к своей работе как к творчеству, или же он должен слепо следовать воле автора оригинального произведения, продолжаются до сих пор. В нашей работе мы придерживаемся той точки зрения, что в работе переводчика должна быть как раз таки «золотая середина», что он не должен впадать ни в ту, ни в другую крайность.