Пролог
Солнце, словно яркий луч надежды, освещало город. Тёмное небо с просветами светлого, белые дома, становящиеся золотистыми, и люди, вдруг переставшие быть незаметными, а ставшие живыми и потерявшие обычное своё грустно-летаргическое состояние. И ты идёшь по улицам, осматриваясь, присматриваясь, внезапно понимая, что жизнь прекрасна. Банально до глупости, но осознание чего-то лучшего, чем падшая действительность, становится твоим спасением, пускай лишь на секунду. Мы не выбираем правильных путей, мы идём туда, где однозначно нас ждут бури и грозы, ухабы на дорогах, ситуации, в которых мы обязательно ошибёмся. Мы тянемся к тем людям, которые не делают нас лучше, а показывают нас настоящих со всеми заморочками и привычным безразличием и эгоизмом. Не стоит пытаться жить в стремлении недостигаемых идеалов, надо жить порывами, желаниями, чувствами. И любим мы не тех, кто нас дополняет или составляет нашу полную противоположность, а тех, кто заставляет наше сердце биться до степени фактического выскакивания из груди лишь своим присутствием. Жизнь, на самом деле, прекрасна, даже если ты застрял в полном болоте, разочарован, разбит, предан или обманут. Ведь прекрасной жизнь делаем мы сами, а жизнь как таковая не имеет чёткого описывающего прилагательного.
Глава 1
Где-то далеко в прошлом…
Двухкомнатная московская квартирка. Середина ночи. Девочка семи лет, подложив под щёку ладошку, сладко спит. Громкий крик разрывает тишину квартиры и спокойный сон девочки. Она подскакивает в кровати, ничего пока не понимая, но уже испуганная, с лихорадочно бьющимся сердцем. Ещё один громкий женский крик, больше напоминающий отчаянный визг и мужская ругань грубая, пугающая, наполненная отвратительными словами. Девочка вскакивает и бежит в соседнюю комнату в состоянии уже близкому к истерике, кричит что-то, совершенно не осознавая, что за слова вылетают из её губ. Кричит путано, несвязно, её голос срывается, по щекам текут крупные слезы. Но она, стараясь пересилить себя, просит папу не трогать маму. Отец резко развернулся и с яростью посмотрел на девочку.
|
|
- Заткнись и убирайся, - рыкнул он.
Черты его лица заостряются, а искаженное злостью лицо заставляет сердце девочки судорожно сжаться. Состояние почти близкое к панике. Она испуганно делает шаг назад, с её лица сбегает последняя краска, делая её почти смертельно бледной.
- Лена, уходи, - умоляюще просит мама. – Всё хорошо. Мы просто с папой немного поругались.
Но она знала, что это ложь. Она поверила лишь, когда мама пыталась её так успокоить впервые. Она ведь слышала, даже чувствовала, как отец бил маму, как с глухим стуком мама падала на пол. Её лицо сейчас было красное и заплаканное, отчаянное. Но что могла сделать маленькая девочка? Лишь дрожать от страха и молиться, молиться, прося, чтобы этот кошмар закончился. Она молилась безудержно, по её щекам текли слёзы, она продолжала смотреть в страшные глаза отца, словно надеясь ему что-то внушить, хотя у самой всё внутри выворачивалось. Её била дрожь, но сейчас она думала не о себе, а о матери, которая продолжала сидеть на полу в одной ночнушке и тихо утирать слёзы, испугано следя за тем, что происходит в комнате. Она ненавидела его, но каждый раз, когда жизнь становилась спокойной, налаживалась, ненависть уходила, а девочка незаметно для себя прощала отца. Но потом всё повторялось снова и снова. Как замкнутый круг. Ей оставалось лишь бояться и молиться, умолять случиться чуду, умолять, чтобы это прекратилось.
|
|
Глава 2
Осознание своих недостатков – это не путь исправления, а лишь первая ступенька длинной лестницы. Марина Минина.
Когда она впервые увидела его, то испытала странные чувства. Она до сих пор помнила их первую встречу ярко, так словно картинка впечаталась в память. Не то, чтобы она никогда не верила в любовь. Просто не придавала этому чувство особенного значения. Любовь была для неё данью того, что ты отдаешь и того, что ты принимаешь. Правда, это «принимаешь» всегда вызывало у неё чувство вины, потому что казалось, что берёт она больше, чем отдает взамен, что обманывает, использует человека. Что вообще есть такое любовь? Каждый может дать ему свое представление и определение. Это как смотреть на облака и видеть что-то определенное, то, что хочешь увидеть или то, что видя, дорисовываешь под себя. И только рядом с другими ты видишь что-то одно, единственное на двоих. Но это всё лишь риторические рассуждения. Потому что есть вопросы, на которые нет одного единственно-правильного ответа, нет единой истины. Есть вопросы, на которые ответы просто ненужно знать.
Встреча с Андреем поменяла в ней многие уже устоявшиеся убеждения. Бывает ли, что вот в один прекрасный момент, ты словно резко начинаешь видеть мир иначе? Революция мировоззрения, глобальная, мгновенная, пугающая. Смотреть на человека и ощущать, как внутри всё по волшебству замирает, а потом словно вокруг мир поменялся, слетел с орбит, что ли. Ох, глупые рассуждения. Она и сама ощущала себя довольно глупо, так безрассудно и безответно влюбившись в человека. Она ведь была самой обычной среднестатической женщиной. Ничего такого, что указывало бы на её отличие от других людей, общее число которых даже выговорить сложно. Возможно, она не могла разобраться в некоторых вещах: в себе, в своей жизни, в своих желаниях и, наконец, в планах, которые хотя бы приблизительно, но должны существовать у каждого человека. В двадцать семь такая позиция дел была сама по себе странностью, но, тем не менее, она не была, предположим, вегетарианкой или феминисткой или ещё кем-то, кого по праву можно назвать отличающимся от других. Но теперь она любила. Любила сильно, настолько, что порой где-то в районе души словно образовывалась большая бездна, чёрная пропасть страшной боли, которая разрывала изнутри, ломала тебя, сгибала.
|
|
Она не знала, что делать с этим чувством. Зачем оно ей? Чтобы вылезли все её пороки и недостатки? Так она никогда не была идеальной, даже не претендовала на эту роль. Она вела спокойную жизнь, которой была довольна. А это чувство ломало ей жизнь, хотя, конечно, глупо было обвинять в чём-то что-то совершенно неосязаемое. Но она не хотела любить, по крайне мере так. Не хотела, чтобы это чувство так поглощало, так засасывало, примагничивало, в конце концов.
Сигарета полетела в открытое окно. Это была вторая сигарета за всю её жизнь. Первая пару минут назад была сломана и выброшена после первого затяга. Что ж, по крайне мере, одна вредная привычка обойдёт её стороной.
Позитивное мышление. Позитивные эмоции. Позитивный настрой.
Она отчаянно схватилась за подоконник, ощущая на лице холодный воздух ночи. Не получается. Ничего не выходит. Он всё так же в её мыслях. Как преследующий кошмар. Только очень желанный и такой необходимый. Глупая… Сколько ещё ошибок она совершит перед тем, как остановится? Насколько уничтожит себя? Разрушит свою жизнь? И где этот чертов разум, который должен, просто обязан, отозваться? Где логическое мышление? Рациональный взгляд на ситуацию в целом? Она ощущала себя глупой, забитой, никчёмной собакой, но только далеко не такой беспомощной, поэтому ещё более жалкой.
Налила себе немного алкоголя. Глоток. Ещё один. Посмотрела на наполненный бокал, уже наполовину пустой и почувствовала укол, но подавила его в себе. Заставила не думать себя об ещё одной самой большой ошибке её жизни. Просто не думай, это так просто, не так ли? Влила в себя ещё алкоголя, пока не почувствовала приятный, знакомый шум в голове. Ветер из открытого окна кухни недавно холодивший кожу теперь был приятным. Улыбнулась. Бессмысленно. Подавила в себе чувства, мысли. Подавила боль насколько смогла. Подавила все чувства, что испытывала в это мгновение. Не думай, просто не думай.
Пошла в спальню. На кровати лежал Саша. Ещё одна ошибка. Нет, не так. Нельзя человека называть ошибкой. Но это был тот случай, когда она ощущала себя виноватой за то, что принимает любовь, но, в общем-то, не отдаёт ничего стоящего в ответ. И хотела бы полюбить его горячо, сильно, но не могла. Просто не могла. В её жизни уже был тот, которого она любила слишком сильно. И слишком безответно…
Легла рядом, обняла его. Поцеловала в плечо, улыбнулась. Она не заслужила его любви. Не заслужила. Но он был настоящим, рядом с ней. Не верилось в это. И было жалко, что судьба поворачивает всё так, что мы оказываемся не с теми, кто любит нас, а с теми, кто лишь просто привязан, просто дорожит или просто влюблён. Ирония судьбы? Или насмешка? У судьбы однозначно своеобразное чувство юмора.
Алина зашла в здание журнала «Unusual» сжимая руки в кулаки, чтобы успокоить их дрожь. До сих пор она не могла привыкнуть к мысли, что этот журнал её, но в тот момент, когда в её сознание проникала реальность этого, хотелось кричать от радости. Вот так вот глупо и безнадёжно. Она всё так же осталась несколько наивна, не избавилась от доверчивости, но в тоже время стала опасаться лжи и притворства, уже знала, что удача в жизни встречается слишком редко, обычно за всё приходится платить, всего приходится добиваться. И именно поэтому верить во что-то, что так хотелось считать своим, было очень непросто…
Она зашла в свой кабинет. Положила сумочку на стол, села на уже знакомое и привычное кресло. Улыбнулась. Вспомнила, как только-только купила журнал… купила, потому что считала, что иного выбора нет, а если и был, то не тот который был правильным и нужным. Помнила, как тонула в собственной беспомощности, совершенно не зная, что ей делать с полученным добром. Помнила Андрея, который был рядом… и который как никогда тогда был необходим.
Вздохнув, Аля встала и провела рукой по гладкой поверхности стола. Вышла из своего кабинета, посмотрела на дверь рядом, открыла и вошла.
- Я надеялась, что не найду тебя тут в такую рань.
Андрей поднял голову, взглянув на неё, слабо улыбнулся. Лицо его было мрачным, усталым и довольно помятым. Алина встревоженно оглядела его.
- Пора уже привыкнуть видеть меня здесь слишком рано утром и слишком поздно вечером.
Аля села на диван около стены, посмотрела на Андрея, который отложив бумаги, сейчас ждал от неё слов. Да, он хорошо изучил её, - с улыбкой подумала она. Вздохнула, колеблясь, а стоит ли? Стоит ли опять поднимать эту тему? Стоит ли напоминать ему? Стоит ли вообще с ним разговаривать об этом? Но Аля не могла оставить всё так, как есть.
- Я хочу тебя попросить… - начала она неуверенно.
- Попробуй.
Она на секунду замолчала, думая, как бы так сначала озвучить просьбу, чтобы только потом он понял, к кому эта просьба относится.
- Ты должен быть несколько более снисходителен к другим людям и попробовать понять…
- Замолчи.
Он понял о ком она с первых слов.
Как? Ну, вот как до него достучаться? Он порой был таким упрямым, неуправляемым и если что-то втемяшил себе в голову, если считал, что прав, его было не переубедить.
- Никогда не думала, что ты такой эгоист.
- Я не эгоист.
- Тогда что это? Самолюбие?
Аля теперь стремительно ходила по кабинету, заламывая руки. Андрей внимательно посмотрел на неё. Она волновалось, что он ненавидит её подругу. Бывшую подругу. Женская логика, бесспорно, самая нелогичная. Аля всё пыталась ему что-то внушить, объяснить, доказать. Бессмысленно. Ему было всё равно на её бывшую подругу.
- Никак не могу понять, зачем ты её защищаешь?
- Потому что тебе внезапно что-то стукнуло в голову, и ты стал её ненавидеть, - она подарила ему многозначительный взгляд.
- А ты считаешь своим долгом её защищать?
- О нет, нет, нет. Прекрати-ка уходить от темы нашего разговора. Если не можешь не ненавидеть её, так держись подальше.
- А я что, по-твоему, ищу с ней встречи?
- Ты на все мои слова будешь реагировать так?
- Как так?
Алина обречённо застонала, заставив Андрея усмехнуться. Она придавала всему совершенно ненужный смысл на его взгляд.
- Задушить готова, честно. Что тебе в голову взбрело? Зачем ненавидеть-то её? Нельзя ли просто быть безразличным?
- Мне на неё глубоко наплевать.
Аля удивленно взглянула на него.
- Когда ты стал таким жестоким, Андрюш?
Он встал, подошёл к ней, ласково улыбнувшись, поднял руку и заправил за ухо выбившийся локон.
- Я не думаю о ней, - ровный голос, жёсткий взгляд. Её вопрос разозлил его. Не сам вопрос, а то значение, что он имел. Глупое. Чуждое. Противное.
Аля с сомнением просмотрел на него.
- Я знаю, ты винишь её…
- Прекрати говорить о ней, - спокойно попросил Андрей.
Ещё секунду Алина настойчиво смотрела ему в глаза, но они были непроницаемыми, она не могла понять, о чём он думает, не могла даже предположить. Отошла немного от Андрея и провела рукой по столу, стараясь не выдать своего волнения. Не смотрела на него, не хотела видеть его реакции на её слова.
- Я уезжаю, Андрюш.
- Куда?
- У нас с Кириллом медовый месяц, не забыл?
- Такое забудешь, - с сарказмом отозвался он.
Она взглянула на него.
- Мы на пару недель уезжаем.
- Удачи, - холодным, четким тоном проговорил он. Она поморщилась:
- Это не выглядит, как пожелание удачи.
- Не цепляйся к словам, малышка.
Она подошла к нему, подняла голову, посмотрев в глаза, которые сейчас были темнее, чем обычно. Аля была нежной, хрупкой, у неё был какой-то необычайный характер, и временами она жутко напоминала ребёнка. Но она, безусловно, была сексуальной, смеялась всегда искренне и громко, находила добрые и нужные слова, когда это требовалось, молчала, когда слова были не нужны. И рядом с ней Андрей часто улыбался, просто смотря на неё и слушая её голос. Она была воплощением всего, о чём он мог только мечтать. И она была его до определённого момента. Научила любить, верить, строить планы на будущее, ожидать что-то чудесное каждый день. Это была недолгая, но прекрасная сказка, в которую он просто не хотел верить, а когда осознал ценность того, что имел, это сказка уже оказалась не его.
- Я надеюсь, ты не натворишь глупостей, - с нежной улыбкой сказала она.
- Я не маленький, - усмехнулся Андрей.
- Это заметно.
Аля приподнялась на цыпочки и легко коснулась его щеки губами. Андрей застыл как камень. Слишком близко. Он чувствовал желание, но подавлял его. Её голос, её запах, её взгляд прямой и отрытый, заставляющий кровь по венам бежать быстрее в тысячи раз нормы.
- Не скучай без меня.
- Буду работать.
- Не забывай спать, есть и отдыхать.
- Хорошо, малышка, - улыбнулся он, обняв её, но слабо, ненастойчиво, стараясь не выдать этим жестом что-то большее, чем хотелось бы.
- Я буду скучать, - с милым выражением лица, произнесла она. Андрей не позволил выражению своего лица измениться, но это было сильно. Лишь мысль о том, что она будет скучать, находясь рядом со своим Кириллом Марволом, причиняла боль. Она произнесла эту фразу без двойного смысла, но эти слова были жестоким ударом для него.
- Удачи, - повторил он, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно. Она ушла, он смотрел вслед закрывшейся двери, чувствуя странное запустение в души. Одиночество? Горечь? Сожаление?
Любовь – довольно странно. Незнакомо. Непривычно. Трепетно, но слишком большая помеха нормальной, привычной жизни. И воспоминания, такие давящие… о моментах, проведенных вместе, об улыбках, подаренных только ему, о поцелуях…
- Моя маленькая малышка, - горько прошептал он в давящей тишине кабинета.
Глава 3
Мы все держимся за иллюзию лучшей жизни, к которой слишком легко привыкнуть. Марина Минина.
Кружка кофе на столе. Перед ней человек, любящий её. Большего и не надо. Он улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Обернулась, посмотрела на часы.
- Тебе уже пора?
- Да.
- Что-то не так?
- Ты о чём?
- Ты так внимательно смотришь на меня.
- Думаю о том, что я самая счастливая, потому что ты рядом.
Он улыбнулся так, как улыбался лишь он: по-мальчишески, искренне, тепло, нежно. Его взъерошенные светлые волосы, легкая щетина на скулах, внимательный, ласковый взгляд.
- Будешь скучать? – с озорной улыбкой, поинтересовалась она.
- Я бы сказал, что нет, но это была бы чистая ложь.
- Мог бы просто сказать, что о да, Лина, я буду сходить с ума каждую секунду, пока тебя не будет рядом.
Саша усмехнулся и, поднявшись, подошёл к ней. Лина подняла голову, взглянув на него, он наклонился, легко прикоснулся к её губам и прошептал:
- Ты – всё, что мне необходимо, - просто, открыто, сильно. Она задержала дыхание, улыбнулась.
Через пару часов серебристая лада остановилась перед обветшалой девятиэтажкой. Лина, сложив руки на руле, задумчиво смотрела на знакомый подъезд. Знакомый до ностальгии, символизирующий ее детство, напоминающий о давно ушедших, как она надеялась безвозвратно, днях. Она вышла из машины, открыла заднюю дверцу, достала объемные пакеты, набитые едой. Тяжесть потянула ее вниз, но она глубоко вдохнув, выпрямилась. Переложила один пакет в другую руку, сжав зубы, быстро нащупала в кармане ключи. Нажала на кнопку, машина пискнула, а Лина направилась к подъезду.
Лифт не работал. Лина прислонилось к стене, отчаянно вздохнув и начала подниматься, чувствуя, как режут руки ручки пакетов. На пятом этаже остановилась и, поставив пакет, нажала на звонок. Через пару минут дверь открылась, и она увидела отца.
Годы мало изменили его, хотя возраст сказался на внешности. Лицо было с большим количеством морщин, немного дряблая, уже немолодая, но загорелая и вечно, словно обветренная кожа. Поблекшие – когда-то бывшие живыми и яркими – глаза. Но его тело всё так же было подтянутым и крепким, что полностью свидетельствовало о жизни, проведенной в труде. Ее отец был настоящим работягой, в прямом смысле этого слова, без каких-либо оговорок. В его жизни было две вещи, которые он ценил – работа и его жена.
Он забрал пакеты, не выказав возмущения. Раньше они часто ругались из-за ее заботы, хотя это скорее была не забота со стороны Лины, а чувство ответственности за человека, который являлся её отцом. А он свыкся с тем, что Лина приходила, принося еду и готовя для него, убираясь. Сам он мало заботился о таких обыденных вещах.
- Я ждал тебя только завтра.
- Планы немного переменились.
Он ничего не сказал, а лишь пошел на кухню, а Лина следом. На кухне отец сел за стол, а Лина привычными движениями стала разбирать пакеты с едой.
Каждый раз, смотря на заметную убогость этой квартиры, которую она считала своим домом в детстве, Лина радовалась, вспоминая уют ее собственной квартирки. Здесь же, в этой квартире, ремонт не делался уже давно, наверное, несколько десятилетий, и об этом говорила всё. Пожелтевший, когда-то бывший белым потолок, ободранные обои, грязь, накопившаяся за годы, даже запах.
- Ты чем-то расстроена?
Лина посмотрела на отца задумчиво. Она была рада, что он заметил, что что-то не так, этот факт странно согрел её. Обычно она лучше скрывала свои чувства, а если отец, что и замечал, то просто молчал на эту тему. Так было заведено. У неё была собственная жизнь, которая мало его волновала, у него был собственный мир, сводящийся преимущественно к работе.
- На самом деле есть кое-что достойное внимания.
Разложив продукты, Лина в задумчивости застыла, размышляя, что приготовить. Отец молчал. Большего она и не ожидала. Ему было, в общем-то, неинтересно. Малоприятный факт, но Лина хотела ему рассказать о возникшей проблеме.
- Бабушка в больнице.
Отец хранил молчание, но потом всё же спросил:
- И зачем ты говоришь это мне?
«И правда, зачем?»
- Сделай хоть вид, что тебе не безразлично.
- Это обязательно? Ты вроде всегда предпочитала честность вместо лжи.
- Она не чужая тебе.
- Очень даже чужая. Мы друг другу никогда особенно не нравились. Она мать твоей матери, ничего удивительного.
- Ты о чём?
- Любая мать хочет своей дочери идеального мужа. А идеальности, как известно, не бывает.
Лина задумчиво посмотрела на отца. Спустя минуту молчания, она произнесла:
- Ты можешь, конечно, говорить, что тебе всё равно. Но это важно.
- Для тебя.
Лина устало вздохнула.
- Я не знаю, что делать. Ей нужен уход, лекарства.
- Ты всегда в самые ответственные моменты прекращалась в беспомощного ребёнка, - жёстко сказал он.
- Не надо меня судить. Я не виновата, что мне слишком часто попадались ситуации, с которыми я должна была справляться исключительно сама, - резко ответила Лина.
- Тебе придётся ухаживать за ней.
- Я не могу. – Отец усмехнулся. – А кто тогда будет зарабатывать деньги, а?
- Ты мне предлагаешь ухаживать за ней? – поинтересовался отец тоном, говорящим, что он даже мысли такой не мог допустить, как и она, в общем.
- Я не могу на тебя положиться. Никогда не могла. Сейчас немногое изменилось.
- Я не понимаю, что ты здесь вообще делаешь, и для чего разговариваешь со мной об этом, - сухо отозвался отец. – Я ничем не могу тебе помочь. И мы оба это знаем. – «И ничем не хочу помочь», - мысленно договорила за него Лина.
Разговор был окончен. Отец встал и куда-то пошёл. Хлопнула входная дверь. Лина чисто автоматическими действиями продолжала чистить картошку.
И правда, на что она надеялась? На помощь отца? Определенно нет. Они с ним вообще редко о чем разговаривали, его мало, что интересовало в этой жизни. А Лина никак не могла понять, что за человек ее отец. После смерти мамы его, казалось бы, вообще перестало что-либо трогать. Он любил маму, какой-то своей, одному ему известной любовью, и она, по-видимому, была всем, что его волновало в этой жизни. Кроме работы, конечно. Ее отец относился к своей работе, так, как, наверное, должен был относиться к собственной дочери, настолько он был ею поглощен, и настолько она была ему значима. Лина в задумчивости оглянула маленькую, обшарпанную кухню, вспоминая их с отцом разговор. Они, наверно, никогда не вели с ним столь продолжительный разговор. Он не был бессердечным, его волновала судьба бабушки, пускай, не сильно, но всё же он не ответил полнейшим безразличием. Хотя, много ли это значило? Стоило уже усвоить мысль, что отец жил сам по себе, совершенно не интересуясь, что происходит за ограниченными рамками, которые сам создал.
Её хотелось остановиться. В какой-то момент замереть на месте и наконец-то понять, куда двигаться дальше, а не идти, заведомо не зная пункт назначения, не жить, не понимая для чего и почему. Её почти хотелось упасть и удариться так сильно, чтобы найти в себе силы больше никогда не падать, больше никогда не повторять уже совершенных ошибок. Она ведь лишь казалась независимой, но была подвержена многим страхам. Она воспитывала ту себя, которой сейчас являлась. Но можно ли постоянно прятаться от самой себя? Рано или поздно твоя закрытость, как спасение, станет твоим проклятьем, которое будет разрушать тебя постепенно, медленно, но верно.
Лава 4
Ты должен быть уверен в завтрашнем дне, иначе сегодняшний не имеет смысла. Андрей Лукьяненко.
- Тебе не позавидуешь.
- Ты мне скажи, у меня бывали вообще хоть когда-нибудь ситуации, которым можно позавидовать? – с иронией отозвалась Лина.
Марина задумчиво покусывала нижнюю губу.
Они с Мариной познакомились давно. Обе жили в одном общежитие, хотя и учились в разных заведениях. Наверное, их познакомила сама судьбу, устроила такое стечение обстоятельств, так по крайне мере считала Лина. Разница была только в том, что Лина жила в общежитие по необходимости, а у Марины это был лишь показной бунт, громкий, явный, чтобы доказать свою самостоятельность. Отец Марины, Сергей Минин, человек не просто обеспеченный, а богатый, денег на любимую дочь никогда не жалел, но вопреки всем законом природы и устройству жизни её подруга не выросла избалованной. Для неё деньги не имели мировой ценности. И когда её отец, позволяя многое сыну и запрещая дочери, слишком уж начал ограничивать из без того небольшой простор свободы, Марина взбунтовалась и ушла из дома. Отец считал, что девочка быстро одумается, осознает нехватку привычной роскошной жизни, но Марина, по натуре совершенно упрямая личность, не желала зависеть от разменных купюр. Пускай будет есть обычную лапшу быстрого приготовления после комбинированного питания, работать до седьмого пота, чтобы иметь хоть какие-то деньги, не высыпаться, уставать как морально, так и физически до истощения всех возможных резервов, но докажет свою самодостаточность. Подруга хотела свободы, но её поступок был не просто показом своенравности характера, а верно и точно поставленной целью.
- Составь список «Самые счастливые дни моей трудной до невыносимости жизни».
- У меня нормальная жизнь, - возмутилась Лина.
- А я неплохо танцую балет.
- Прелестная ассоциация, - проворчала девушка в ответ.
Марина приложила к своему телу ещё одно платье, покрутилась. Лина отрицательно качнула головой, и подруга, со вздохом повесив наряд, принялась выбирать дальше очередное платье «своей мечты». Её каштановые кудрявые волосы обрамляли лицо, а тёмные тёплого шоколада глаза радостно сверкали. Сейчас эта Марина никак не напоминала ту серьёзную, важную особу, которой зачастую была. Не напоминала начинающего, но уже преуспевающего адвоката в строгих костюмах. Марина умела быть разной. И вот когда она была такой – воздушной, взбалмошной, яркой, нежной – просто покоряла.
- Давай посмотрим на ситуацию с предельной логичностью, - секунда молчания, ещё одно платье. – Тебе нужна работа.
- Ты просто чудо. Мне сразу стало всё ясно.
- Давай ограбим банк, - с весьма серьёзным видом предложила Марина.
- Может, сразу пойдём в наёмных убийц? – отозвалась Лина в ответ.
- Неплохая мысль. Но, честно говоря, я не переношу вида крови, - картинно скривив носик, заявила подруга.
- Это разве проблема? Придумаем что-нибудь.
- Кстати о проблемах и их решениях. Может, тебе сходить в журнал Алины?
- Это ещё зачем?
- Думаю, там найдётся для тебя работа.
- Кем, интересно? Уборщицей или, может, я буду открывать двери, при этом мило улыбаясь во все зубы?
- Не глупи. Ты вполне подходишь на более масштабную работу.
- Я не пойду туда, - отрезала Лина.
Марина посмотрела на неё, сведя, как предполагалось грозно, брови.
- Что за детский сад ясельной группы? Тебе нужна работа, ты можешь её получить. Я не вижу никаких препятствий.
- Этот путь, предложенный тобой, сплошняком состоит из одних препятствий.
- Ты просто боишься. Трусиха.
- Я не боюсь, - громко сказала Лина, когда Марина скрылась в примерочной.
- А как ты охарактеризуешь своё полное отрицание реальной возможности найти работу?
- Думай, что хочешь, но я не буду устраиваться на работу туда, где работает Андрей.
- Вот мы и добрались до основной причины. – Марина вышла из примерочной и покрутилась, демонстрируя серебристое платье классического кроя. – Ну как?
- Сногсшибательно.
- Значит, берём.
- А для чего это оно тебе?
- А что никогда не покупаю платья просто так? Просто, чтобы оно занимало место в шкафу?
- Никогда, - утвердительно заявила Лина.
- Получается, я купила его для чего-то особенного, - загадочно объявила Марина.
- Ты пытаешься разбудить моё любопытство? У тебя выходит.
- Послезавтра мы отложим все дела и пойдём в одно скучное местечко.
- Звучит многообещающе, - с сомнением ответила Лина.
- Будем надеяться, что реальность окажется лучше ожиданий.
- И это всё, что ты мне скажешь? И ничего не станешь объяснять? – возмутилась она.
- А тебе разве интересно?
- Кто-нибудь сделайте с ней что-нибудь, - протяжно простонала Лина.
Этим «скучным местом» было открытие ресторана «Нифертири». Роман Грунтов, как рассказывала Марина, имел хорошую репутацию в мире бизнеса, но не очень впечатляющую как человек, в основном из-за того, что был полностью бескомпромиссным, привыкшим к власти и к собственной значимости личностью. Влиятельный бизнесмен, о котором просто не могли не отзываться без уважения в голосе, так как Грунтов «построил себя сам», выбравшись из трущоб бедности. Ресторан «Нифертири» его новый многообещающий проект, который в будущем должен был стать неплохим местом для развлечений, комплексом с множеством компонентов.
- Выбирай день, когда мы пойдём покупать тебе платье, - они уже сидели в машине Марины.
- У меня есть особый простор в выборе?
- Завтра или… завтра. Как видишь, я очень щедра.
- Просто немыслимый факт. И что, в общем-то, я там буду делать?
- Будешь моей бригадой поддержки.
- Могла бы сказать что-то более мотивирующее.
- Что ж. Я сегодня не особенно предусмотрительна. Да и, кстати, о журнале…
- То, что ты предлагаешь просто безумно, - перебила её Лина. - Ты думаешь, я сама, по собственной воле и желанию, пойду к Андрею и стану просить его о работе?
- Вообще-то, я хотела сказать о другом, но что ж, твоя речь была очень информативной.
- Я рада, что ты оценила мои ораторские способности. – Лина немного помолчала и всё же спросила: - Что ты хотела сказать мне?
- Тебе не говорили, что любопытство – это чистейшей воды порок. А в тебе его с избытком.
- Спасибо за оценку моей индивидуальности.
- Не за что. А хотела я сказать, что Алина с Кириллом уезжают на медовый месяц.
- Я рада за них.
- Тебе пора с ней помириться, - осторожно предположила Марина.
- У тебя проснулся материнский инстинкт? Столько заботы в один день, подозрительно, - оглядев подругу, сказала Лина.
- А я, что, хочешь сказать не заботливая эгоистка?
- Я пока ещё не решила, - задумчиво отозвалась Лина.
- Звучит весьма устрашающе, - скорчив ужас на лице, произнесла Марина.
Лина посмотрела в окно на проносящийся мимо город. Москва, во всем ее великолепии, была пугающим городом, возможно, из-за деградации интересов постепенно сводящихся исключительно к повседневной рутине. Возможно, из-за самодостаточности людей, которую те вообразили себе, пряча истинное одиночество и потерянность. Иногда, становится незаметной в многоликой толпе - это то, что необходимо, а порой ощущение собственной незначительности вгоняет в глубокую грусть и тоску. Но что-то есть – в этих улицах, в этих запах, в этих красках – такое знакомое и родное. Возможно, так лишь потому, что ко всему, что знакомо тебе так давно, ты привыкаешь. А привычка – вещь очень пагубная и занудная.
- Я тут вспомнила, как мы познакомились, - весело усмехнувшись, произнесла Марина.
- Это в тот раз, когда ты пролила на себя какой-то коктейль и что-то бессвязно лепетала?
- Ох, я была молода, в общем-то, я вообще тогда была ещё младенцем.
- Для младенца ты была как-то слишком крупновата.
- Ха-ха, как смешно. Я серьёзно. Вспомни. Ты пришла, а я рыдаю. Как кстати звали того парня, с которым я рассталась? Ты так села ко мне и говоришь: «Странно, что ты плачешь сейчас из-за какого-то недоноска, а вот из-за испорченного платья в прошлый раз не проронила не слезинки. Это как-то нелогично, не находишь? Платье-то было просто отпадным, я бы из-за такого слёзы лила несколько дней».
- О да… как я могла забыть незабываемое зрелище твоего заплаканного лица?
- Оказывается, не одна я сегодня удивительно многословна, - парировала Марина с довольным выражением лица. Она громче включила музыку, и машина понеслась ещё быстрее.
Через двадцать минут Лина зашла домой. Стояла в коридоре, снимая обувь. Саша бесшумно подошёл и обнял её за талию, крепко и надежно. Она рассмеялась.
- Мне нравится, когда ты смеёшься, - тихо прошептал он ей на ухо.
- Эгоистичное заявление.
- Любовь и эгоизм разве не синонимично?
- Странно, такое заявление слышать от тебя, - она повернулась к нему лицом, взглянув в глаза.
- Почему?
- Я думала, ты видишь любовь иначе.
- Я не такой уж мечтатель, - запротестовал он.
- Сомневаюсь, - с улыбкой сказала Лина. Она прижалась к его груди щекой, тихо прошептав: - Обними меня. – Он прижал её к себе, бережно. – Я когда-нибудь говорила тебе, что ты самый лучший, самый добрый, самый прекрасный в мире?
- Впервые это слышу. Но готов слышать ещё раз и ещё, - он поцеловал её в макушку, а она тихо рассмеялась, на миг, почувствовав себя счастливой.
Она ведь никогда не любила идеализировать себя. Принимать себя, свои поступки, такими, какие они есть на самом деле, намного тяжелее, чем может показаться на первый взгляд. Иной раз хочется оправдать себя, найти объяснение своим действиям, но Лина не позволяла себе этого. Может, в каком-то смысле это было ее главной ошибкой. Если она делала что-то неправильное, она не принимала всё как есть, она винила себя, думала об этом постоянно, и постепенно это начинало грызть изнутри. Она теряла ощущение свободы. Ее мысли очень часто были сконцентрированы на обвинениях самой себя. Она скрывала это от других, и получалось это довольно хорошо. Лина была закрытым человеком, во многом из-за своего детства. Она привыкла скрывать свои мысли и чувства, но невозможно держать всё вечно в себе, это ломает, рушит тебя. Поэтому так часто она противоречила самой себе. Она не была реалисткой, наоборот, она жила в своих мыслях, но, тем не менее, замечала существование темных негативов жизни и редко замечала яркое счастье, которое всегда находится близко, оставаясь невидимым.
Глава 5
Девочка сидела за столом, которому, наверное, был не один десяток лет. Её светлые волосы были заплетены в две косички, а сама она, нахмурившись, усиленно старалась решить пример по математике. Когда у неё в очередной раз получился неправильный ответ, она резко встала, чуть не уронив стул, и раздражённо закрыла тетрадь. Прошла на кухню. Там сидели три женщины. Её мать и две её подруги. Они смеялись, о чём-то громко говорили, каждая пыталась прервать другую, чтобы сказать то, что хотела и из-за этого их голоса становились всё громче. Перед женщинами на столе стояли бутылки пива, а Лена знала, что в мусорке уже стоит ещё несколько. Тихо подошла к холодильнику, достала суп и принялась разогревать его. Женщины не обращали на неё внимания, словно и не заметили, хотя так, скорее всего и было. Кухня была маленькая, но девочка при желании могла быть очень даже незаметной. Из-за плохого питания и постоянного нервного напряжение, она была болезненно худа для своего возраста.
- Когда придёт папа? – наконец спросила она громко. Её не услышали с первого раза, она ещё пару раз повторила свой вопрос, повышая голос, чтобы быть услышанной. Мама всё же услышала её и, скривив нос, ответила:
- Откуда я знаю. Он работает.
После этого Лена не сказала ни слова. Разогрела быстро суп и незаметно ускользнула в свою комнату. Вздохнула с облегчением, оказавшись в относительной тишине своей комнаты. Через час пришёл папа. Лена не вышла из комнаты, лишь замерла, ожидая, что будет дальше. Долго ждать не пришлось. Послышался крик отца, ещё какие-то звуки. Девочка понимала, что папа наверняка выгоняет подруг мамы. Такое случалось не впервые, мама часто приводила кого-то в гости.
- Ты когда устроишься на работу? – услышала она злой голос отца. – Думаешь, я так и буду оплачивать твои пьянки. Я что похож на идиота?
- Прекрати, Толя, - как можно спокойней отреагировала мать. – Я искала, но ничего не получается.
- Ты сама слышишь, какую хрень несёшь? Мы что живём в глуши, я не пойму? Так сложно отодрать свою задницу, и наконец, устроиться на работу?
Дальше Лена не слушала, она воткнула наушники в уши, сделала музыку погромче и опять принялась решать математику.
Глава 6
Ты можешь делать вид, что ты сильная, но у тебя всегда будут оставаться слабые места. Марина Минина.
Утро, когда тебе надо куда-то торопиться, спешить, но хочется продолжать спать и находиться в блаженном забвении. И кто, скажите мне, в такой ранний час думает о красоте пробуждающейся природы? Кто ощущает спокойную умиротворённость и тихую радость, просто смотря в окно на редких прохожих и ещё тёмную улицу, потихоньку попивая кофе. Лина как раз была тем исключением из стереотипов. Она обычно любила, включив негромко спокойную, медленную, мелодичную музыку, смотреть, как улица окрашивается всё в более светлые краски. И она чувствовала при этом счастье, неописуемо глубокое, сравнимое с тихим блаженством. И было легко, так словно всё, что обычно имело место в жизни, все проблемы и нерешённые вопросы, на миг, растворяясь, исчезали.