А теперь, дорогой читатель, пора мне уже вернуться к поэту и собаке поэта, которых я покинул, когда они побежали к башне возле рынка. Без Пёсика Фафика и Семёна Семёновича я довольно скоро начинаю скучать. Да, пожалуй, и не я один.
А ещё я всегда очень боюсь оставлять их без присмотра, потому что они всё время норовят угодить в какую-нибудь неприятную историю…
Малая боковая дверь башни с часами легко подалась, и сыщики-любители оказались на узкой каменной винтовой лестнице.
Тут же в полумраке на несколько стёртых ступенек выше Семён Семёнович увидел до дрожи знакомое платье Лизаветы Столетовой и почувствовал такой прилив любви и нежности, что его даже затошнило.
- Тыыы! – завопил он и ринулся наверх.
Сзади хлопнула дверь, лязгнул засов, и одновременно всё вокруг исчезло в темноте.
Сверху раздался совсем не женский смех, а снизу – испуганный визг Пёсика Фафика.
Сначала Семёна Семёновича ослепила тьма, а потом – свет, свет потайного фонаря, ударивший в глаза. Он споткнулся и растянулся на ступеньках.
- Увы, господин поэт! – произнёс прямо над ним приятный мужской голос. – Это всего лишь платье вашей Прекрасной Дамы. Я надел его для своего представления под названием «Герой-любовник приходит сам», потому что я тоже служитель муз – только в своём роде. Однако, ловко я водил вас за нос по всему рынку! Да и всю остальную публику – тоже. По части маскарада я прямо Шерлок Холмс!
Дотошный читатель, наверное, уже догадался, что перед распростёртым Семёном Семёновичем стоял ни кто иной, как господин Обезьянов. Злодей с утра прогуливался по рынку в умопомрачительном свободном длинном платье и шляпе Лизаветы Столетовой как приманка для бедного поэта, разыгрывая свой очередной спектакль.
|
|
Платье Лизавета отдала сама, потому что поняла, что всё равно отберут, а рвать такую красоту было жалко. Взамен она получила от похитителей простыню, из которой соорудила себе что-то вроде древнегреческого хитона. Пока пленница переодевалась, Обезьянов и Пруля по-джентльменски отвернулись к стене (но, может, и подсматривали). Потом её вежливо связали, не менее вежливо дали подышать снотворным и оставили лежать на диванчике.
- Где она?!! – завопил поэт и попытался подняться на ноги.
Но сзади на него навалился кто-то очень тяжёлый, да так, что невозможно стало повернуть голову. А рядом с его лицом в свете фонаря в ступеньку упёрлось лезвие топора.
Семёну Семёновичу второй раз за день очень захотелось сыру.
- Успокойтесь, ваша Прекрасная Дама в безопасности. Пока в безопасности, - Обладатель приятного голоса поднёс фонарь снизу к своему подбородку и Семён Семёнович увидел нечто очень напоминающее физиономию кинозлодея Фантомаса. – И вы, как положено большим романтикам, упадёте к её ногам, если отдадите мне вашу часть бумажки.
- Какой бумажки?! – прохрипел поэт.
– Сами знаете, какой - из пудреницы княжны Таракановой. Иначе вы не только не упадёте к её ногам, но и вообще её больше никогда не увидите… Впрочем, вы сейчас терзаться начнёте: сдаваться или не сдаваться, расставаться или не расставаться со святыней - вон уже, как самовар, запыхтели… Потом всё равно отдадите, но так быстрее будет. Давай, коллега!
Из-за спины Семёна Семёновича вынырнула здоровенная рука, со знанием дела залезла поэту за пазуху и ловко вытащила из нагрудного кармана его пиджака прозрачный пластиковый конвертик с кусочком папиросной бумаги.
|
|
- Ну, вот, господин поэт, - сказал зловещий комедиант. – Теперь-то вы непременно упадёте к ногам своей любви как упали к моим, ха-ха-ха!.. А мне осталось проверить одну свою догадку.
Придавленный к ступеням Семён Семёнович пыхтел и страдал от унижения и бессилия.
- Прощайте же, герой-любовник! – четырёхстопным ямбом продекламировала физиономия Фантомаса. - Авось, уж больше никогда не свидимся. Надоели вы мне. Чего не скажу о восхитительной Лизавете Столетовой. Её я надеюсь ещё увидеть, и не раз – зря что ли мне попался портрет прабабушки-княжны?.. А вам - волшебных сновидений! И собачке вашей – тоже!
Тут герой-любовник выругался, как рядовая работница офиса, а потом вдруг гораздо спокойнее спросил: - А на спине-то у меня цирюльник-точильщик сидит?.. И где Фафик?
- Сам угадай, кто на спине, - прогудел ему в ухо ещё один знакомый весёлый голос. – А собака твоя дрыхнет давно.
Тут фонарь погас, и здоровенная рука зажала нос и рот Семёна Семёновича тряпкой с едким запахом.
«Опять сломал Господь игрушку!» - подумал он.
Поэт немного помычал и поелозил грудью по ступенькам, но скоро успокоился и провалился из темноты в ещё б о льшую темноту.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,