Ветер швырял по темному небу капли дождя, и они разлетались, как выпавшие из шкатулки стеклянные бусины. Воздух на языке был влажным и пах яблоками, которые постепенно превращались в сидр среди гниющих золотых листьев. Не самый удачный вечер для прогулок по крыше, но и не худший, а учитывая состояние черепицы, в некоторых комнатах обстановка внутри мало чем отличалась от того, что творилось снаружи.
— Совсем плохо или ещё терпимо? — крикнул мне Харпер. Он балансировал на самой верхней ступеньке лестницы, вцепившись в морду гаргульи на водостоке, и вглядывался сквозь дождь и сгущающиеся сумерки.
На мгновение я задумался над ответом, потому что невольно хотелось соврать и уверить его, что всё хорошо. После трёх месяцев работы в поте лица, чтобы отремонтировать западное крыло до прихода зимы, последнее, что нужно было Харперу — или мне — это дыра, зияющая в крыше восточного крыла. Но она зияла, а я знал, что Харпер упрётся, но не станет повышать ренту, чтобы набрать денег на ремонт. Он скорее обанкротится сам.
И что же тогда ждёт эту гигантскую крепость, которую Харпер так мило называл «нашим домом»? Что, кстати, само по себе граничило с абсурдом. Примерно как окрестить безбрежный буйный океан Техом «лужей между колониями». Тем не менее старый замок был для Харпера домом, а для меня — убежищем вот уже почти пять лет. Я привык к крепостным валам, потайным коридорам, витражам в окнах и шепоткам сквозняков. Даже проникся довольно-таки извращённой симпатией к портретам неодобрительно взирающих на нас грозных предков Харпера. Здесь я избавился от своего грязного прошлого и, несмотря на Блудную природу, добился терпимого отношения к себе от скучающих обитателей окрестных земель. Моё стойкое нежелание соблазнять девиц, сжигать местную церковь или похищать хотя бы одного младенца вскоре их так разочаровало, что многие фермеры-арендаторы стали воспринимать меня как практически безобидное существо.
Я даже обзавёлся другом в лице садовника Харпера Хью Браунинга — в целом, куда менее безобидного, кстати говоря, чем ваш покорный слуга. Природа наградила его тёмной красотой, перед которой получалось устоять у редкой девицы, а сваренный им сидр более чем заслуживал утреннего похмелья. В недавний сидровый запой нам с ним пришла в голову безумная идея состряпать запретное зелье для левитации из нескольких капель моей крови и настойки от кровоподтёков. Оно оказалось не слишком длительным по действию, да и на вкус отвратительным.
Но самое главное, здесь я успел гораздо лучше рассмотреть, что Харпер за человек, и привязаться к нему так сильно, что и самого злило. Я уже не представлял, как смогу засыпать или просыпаться без ощущения его тёплого тела под боком. Рядом с ним — в разговорах или молча — неспешные сельские дни наполнялись весельем, радостью, возмущением и блаженством.
И всё благодаря крову, что дала нам эта обветшалая грандиозная крепость. Хотя какая там крепость — реликвия. С её видавшими виды гранитными стенами, потёртыми дубовыми панелями, прутьями из кованого железа и дырявыми крышами из сланцевой черепицы. Как бы мы прожили без этого дома? Но в то же время я не мог забыть, скольким Харпер уже пожертвовал ради нашего трухлявого приюта. А как долго он ещё будет в силах работать на износ, пока попросту не надорвётся?
Вдалеке сверкнула молния, отбросив длинные тени на пастбища, поля, сады и домики, которые за прошедшие несколько лет восстановил и отремонтировал Харпер. Я оглянулся на него и увидел нахмуренные в беспокойстве брови. Он жил на незначительные доходы от этих руин, умудряясь при этом платить по ссудам, полученным его отцом, да ещё и улучшил условия ренты и саму жизнь целой небольшой армии слуг и селян-арендаторов. А когда личных средств не хватало, делал всё, что требовалось, своими руками. Клал камни, штукатурил стены, сажал семена и сгонял стада заблудившихся овец со своих пшеничных полей обратно на пастбища.
Я тоже поучаствовал в поднимании, таскании и прочем разномастном тяжёлом труде, но только потому, что даже ленивцу вроде меня совесть не позволяла бездельничать в компании работящего Харпера.
Его беспощадные нагрузки проявились в морщинках под глазами, загоревшей и обветренной коже и пробившейся на висках седине. Он всегда был сухопарым, но в последнее время стал совсем худым и жилистым, как боксёр, которого недокармливают. И всё равно мне становилось тепло от одного вида Харпера. Даже когда с кончика его носа срывались капельки дождя, для меня он оставался поразительно красивым.
Я вытянул палец и поскрёб им сланцевую плитку. Она треснула и с грохотом упала в тени оголённых стропил.
— Белимай? — донёсся из сумерек голос Харпера.
Ветер трепал его светлые волосы, а загорелое лицо осыпала морось. Он точно не мог так далеко видеть в ненастной мгле, и тем не менее, как и всегда, его тёмные глаза остановились прямо на мне.
— Со мной всё нормально. Но одна из твоих древних черепичных плиток покинула сей бренный мир.
— Только одна? — Голос Харпера звучал скептически.
— Нет, просто последняя из многих. — Нет смысла оттягивать неизбежное. Я лишь становился всё мокрее, паря над крышей, и Харперу было не лучше у бурлящего водостока.
— Насколько всё плохо?
Он подтянулся на руку выше, отчего у меня ёкнуло сердце. Харпер балансировал на высоте двухсот футов на носке одного сапога между хрупкой ступенькой приставной лестницы и гаргульей, из которой уже песок сыпался. И в отличие от моей дьявольской персоны, он-то, случись что, не мог летать.
— Да чтоб тебя, Уилл. Обе ноги на проклятой лестнице. Ты же обещал!
Он ответил мне весёлым взглядом, но всё же спустился где-то на фут ниже.
— Прости, я не буду стоять на своём. Причём буквально, — крикнул он. — Так что, насколько всё плохо с крышей?
— Ну, дыра не такая большая, чтобы через неё свободно пролетел экипаж, но вот если запихнуть туда всего меня, то можно почти что её закупорить.
— Что ж, значит, так и сделаем, — сухо ответил Харпер.
— Зато у меня будет изумительный вид для пейзажа, над которым сейчас работаю.
— Ничто так не отражает все прелести сельской жизни, как гнилая крыша с видом на пастбища, — без энтузиазма поддержал Харпер.
— Между прочим, я продал одну именно такую картину.
Хотя мысли у меня, в основном, были заняты не грошами, которые я получал с продажи картин в столице. Пейзажи и архитектурные эскизы усадьбы Фостер приносили небольшой доход. А вот несколько изображений обнажённой натуры, показанных только избранным покупателям, выручали куда больше, но продавались слишком нерегулярно, чтобы положиться на эти деньги. На замену массивных дубовых опор и сланцевой черепицы накопленного мной и близко не хватит.
Повернувшись на ветру, я проплыл вдоль края недавно появившейся дыры. Мимо пролетел козодой, сделал над ней один круг из любопытства и заработал крыльями в сторону своего уютного гнезда. Сегодня ночью не стоит находиться в воздухе. Я тоже сдал назад и спустился к краю водостока, где ждал Харпер.
— Сама дыра площадью около пяти футов, но гниль под ней, возможно, разошлась гораздо дальше.
Харпер тяжело вздохнул, но кивнул. Мне уже не в первый раз захотелось, чтобы всё случилось после его отъезда на бал сквайра Марси по случаю окончания сбора урожая. Так он хотя бы несколько беззаботных часов отдохнул бы, потанцевал, повеселился. А мы с Хью Браунингом тем временем, может, прикрыли бы всё и оставили до того, как Харпер соберёт осеннюю ренту.
— Утром придётся нанимать рабочих. Сейчас нам остаётся только защитить от дождя стены и штукатурку внутри, — сказал Харпер.
Большой пирог с томлёным в эле мясом, уже ждущий нас за накрытым для ужина столом, остынет, но не испортится.
Я не стал упоминать бал. Если Харпер решит не ехать, я сам принесу извинения от его имени. Напыщенный сквайр Марси обычно приходил в панику от одного вида блестящих чёрных ногтей и ярко-жёлтых глаз. Наверняка он даже не обратит внимания, насколько правдиво звучат отговорки, лишь бы поскорее выставить меня за порог своего огромного безвкусного особняка. А поскольку сквайр всеми силами старался добиться расположения Харпера — обладателя титула лорда Фостера и последнего наследника древнего и святого рода — Марси не мог попросту приказать лакеям прогнать меня взашей кулаками и кочергами.
В глазах сквайра я несомненно мало чем отличался от коллекции грифов и кондоров, которых держал у себя герцог Гвенхиллский. Разве что вонючие хищники герцога редко посещали светские рауты и никогда не сопровождали леди — даже леди из сельской местности — к столу или в бальный зал. И все же грубо обращаться с Блудным художником, которого лорд Фостер поселил в своём доме, словно зверушку, не стоило.
Зная всё это, я часто не лишал себя определённого удовольствия полюбоваться, как лицо сквайра зеленеет и становится мертвенно-бледным от ужаса, когда я отвешивал комплименты его недалёкой молодой сестре или называл невесту красавицей. Мысли о том, как переполошится сквайр на этот раз, грели меня весь следующий час напряжённой работы под моросящим дождём.
Вдвоём мы с Харпером втащили на крышу ни много ни мало целых двадцать ярдов промасленной парусины. Широкое полотно твёрдого и пожелтевшего материала хлопало на ветру и надувалось, как настоящие паруса. В какой-то момент внезапный порыв взметнул меня к ледяным высотам всё сгущающихся туч. Харпер едва успел перехватить мой сапог.
— Опускай эту чёртову парусину, Белимай! — заорал он.
Я не послушался. Харпер покупал её при мне, и я видел, сколько это стоило.
Харпер с руганью подтащил нас с парусом вниз. И продолжал ругаться ещё довольно долго, сжимая меня в объятиях и расписывая мою возможную гибель от удара о парапет или падения на шпиль одного из громоотводов. Его тело согревало и приятно пахло потом и дождём.
— Ты хоть понимаешь, что меня в могилу сведёшь? — пробормотал он мне в висок.
За нашими спинами полотно скользило и шлёпало по черепице. Лил дождь. Я чувствовал, как бьётся сердце Харпера, словно оно было в моей собственной груди. Мы вцепились друг в друга, найдя упор между разинувшими пасти гаргульями и порывами холодного ветра.
— Зато разве я не сэкономил тебе пятьдесят серебряных? — прошептал я Харперу.
Он лишь покачал головой. А затем выпустил меня, и я перебежал по скользкой мокрой черепице с одним концом полотна, пока он закреплял углы второго на водостоках.
Закупорив течь на крыше и промокнув при этом до нитки, мы прихватили остывший пирог и удалились в библиотеку, где поужинали у камина. Отблески пламени превратили седину в волосах Харпера в золото и наполнили меня ощущением тепла и уюта. Расправившись с ужином, мы сыграли в карты. Харпер меня баловал, позволяя ставить на кон и тут же ему проигрывать сомнительные сокровища вроде моей добродетели и невинности. Напольные часы пробили семь вялых нот, и я подумал, что их пора завести. Либо это, либо миссис Кейтли опять засунула внутрь тряпку, чтобы приглушить нередко громоподобный звон. В библиотеку осторожно заглянул старший лакей Харпера Джайлз, чтобы осведомиться, собирается ли всё ещё мастер посетить бал сквайра Марси.
К моему удивлению мастер ответил, что собирается, и что я поеду с ним.
Джайлз удалился, чтобы подготовить парадный костюм Харпера, а я нахмурился.
— Мне казалось, что ты уже сыт по горло попытками сквайра подсунуть тебе его пустоголовую сестру, — отметил я.
Прошлой осенью острая нехватка титулованных холостяков сделала Харпера мишенью для сразу нескольких своднических кампаний. Лишь его настойчивые заверения, что даже без воротничка помыслами он оставался священником, не дали гончим супружества вцепиться ему в горло.
Харпер поморщился от напоминания, но затем пожал плечами.
— Я пообещал мисс Венет, что буду, — сказал он и имел совесть хотя бы выглядеть при этом виновато. Наши мнения несколько расходились, когда дело касалось мисс Венет — обладательницы шелковистых локонов, сливочной кожи и богатого приданого.
Мисс София Венет, невеста сквайра Марси и единственная дочь души в ней не чаявшего баронета Линдмида была темноволосой красавицей с оленьими глазами и очень напоминала сестру Харпера Джоан. По крайней мере, по внешности, хотя уж точно не по пламенному темпераменту. Мне она показалась не лишённой красоты и остроумия, пусть и наивного, в манере девушки, никогда не знавшей трудностей или голода. Но однажды мне пришлось беседовать с ней о кружевных веерах, которыми городские модники активно помогали себе при разговоре, а потом выслушивать её проникновенные рассуждения о невзгодах несчастных Блудных из Подземелий Преисподней, которые не могу позволить себе покупку таких жизненно важных предметов. И после этого я решил, что лучше несколько часов буду стучать себе по голове бутылкой вина, чем ещё раз вытерплю её очень искренние и глубоко невежественные представления о том, как можно улучшить «мой народ».
Но надо отдать ей должное — танцевать со мной она не боялась, а кроме того мастерски играла в мушку. И нравилась Харперу. Ему вообще была по душе женская компания, и он явно скучал по их беззаботным беседам, с тех пор как потерял сестру. Будь на его месте другой человек, он вполне мог бы жениться на такой женщине, как мисс Венет — в этом я нисколько не сомневался.
Что, разумеется, меня к ней совершенно не располагало.
— Это не объясняет, почему я тоже должен ехать.
— Потому что ты — отрада для души даже в компании круглых идиотов, — пояснил Харпер, отвесив мне одну из своих обаятельных улыбок. — И я, разумеется, буду у тебя в долгу после бала.
— Будешь-будешь. — Я тоже широко улыбнулся, уже представляя, как мы проведём ночные часы в постели Харпера. — Тогда пойду искать мой лучший наряд.
|
|