Таким образом, вся органическая, и в частности человеческая, жизнь на Земле представляет в одном уже своем распределении по поверхности Земли крайне неравномерный, пестрый и сложный рисунок. Разобрать его узоры, указать на причины их возникновения, на их взаимоотношения и на возможные их изменения в будущем — вот задача географии вообще и, в частности, отечественной географии. Итак, география является как бы «наукой о границах», но, разумеется, границах естественных, а не искусственных, и плох тот географ, который рассматривает явления по административным границам, хотя иногда, за неимением иной группировки статистических данных, приходится, хотя и с оговорками, временно мириться и с ними.
Выше было указано, что органическая жизнь на Земле наиболее полно проявляется только в местах взаимного соприкосновения трех оболочек нашей планеты. Из этого следует, что чем полнее будет соприкосновение на каждой квадратной единице пространства, тем это благоприятнее для совершенства органической жизни; т.е. чем изрезаннее береговой рельеф (соприкосновение суши с водой) и чем сложнее орография (соприкосновение суши с воздухом), тем больше разнообразия в проявлении органической жизни. Абсолютное господство во 
все времена года внешних источников, заимствованных от солнца — тепла и света, хотя и вызывает роскошные внешние формы растительной и животной жизни (тропические страны), но не дает достаточно благоприятных условий для их внутреннего совершенства. Продолжительный в течение значительной части года абсентеизм тех же источников (полярные страны) и вовсе не благоприятствует развитию органической жизни. Отсюда следует, что наиболее совершенное развитие в лице высшего земного существа — человека естественным порядком возможно в более умеренных широтах, у берегов средиземных морей или на достаточно орошенных полуостровах, вдающихся в океан в этих широтах.
Земной шар имеет на своей поверхности одно грандиознейшее вулканическое кольцо, простирающееся почти от Северного Полярного круга до Южного полюса. Это кольцо окружает воды Великого океана и посреди него торчат лишь бесчисленные вершины вулканических конусов в виде полинезийских островов. Вне этого великого кольца есть побочные второстепенные дуги и кольца у берегов и островов Индийского океана, Средиземного моря, части Атлантического океана и Антильского моря. Вообще же за внешними краями Велико-океанского кольца лежат огромные нагорья, либо непосредственно к нему примыкающие (в обеих Америках), либо отделенные от него узкими и глубокими провалами, заполненными морями и частью равнинами (в Азии). С внешней стороны к нагорьям примыкают всюду обширнейшие во всем свете равнины, составляющие существеннейшую часть материков Евразии, Африки и обеих Америк. Без них земная суша представляла бы ряд островов, а не материков.
Человеческая жизнь развилась, в полном и обширном смысле этого слова, вне Великоокеанского кольца, а не внутри его. В частности, наиболее быстрое и интенсивное развитие человеческой жизни, начавшись у вышеупомянутых побочных дуг, колец и провалов, впоследствии завершилось до своей нынешней стадии в так называемом Атлантическом мире, т.е. на берегах океанической реки, разделяющей равнинные части материков Евразии, Африки и обеих Америк. Человек в этом случае уподобился Прометею, похитившему огонь из небесной молнии, ибо он, так сказать, достал огонь своего умственного развития изнутри побочных вулканических дуг и колец и разнес его в свои мирные жилища, расположенные на равнинах, далеко от великого вулканического кольца, где в тишине научился владеть им в совершенстве.
О ФОРМАХ МОГУЩЕСТВЕННОГО ТЕРРИТОРИАЛЬНОГО ВЛАДЕНИЯ ВООБЩЕ
Первоначальный ареал обитания человека на Земле, вероятно, имел приблизительно ту же форму, что и современный ареал обитания обезьян, будучи только несколько более сдвинут к северу. Это положение обусловило непосредственное соседство человека с южными частями громадных площадей великого оледенения и было едва ли не главной причиной того, что человек так далеко ушел в своем развитии от животных и постепенно стал истинным господином Земли. Непосредственное соседство оледенелых, находившихся в суровых условиях площадей, которые, по мере размножения человека, так или иначе приходилось эксплуатировать, изощрило ум ближайших ветвей человечества (белой, желтой и отчасти красной расы), тогда как другие его ветви, распространившиеся на юг — в условиях, так сказать, жаркого третичного периода, в своем развитии так и не пошли далее неолита и первых веков металла (черная раса), необходимых для борьбы с крупными животными. Человек, впрочем, очевидно неохотно шел на изощрение своего ума в борьбе с севером, так как ленивые представления о земном рае и гипербореях картинно рисуют именно всю привлекательность для него самой примитивной, чисто растительной жизни. Беззаботное райское существование противополагается полному забот полуголодному пещерному прозябанию на холоде, в звериных шкурах. Представление о земном рае родилось из воспоминаний о тропическом лесе, представление о гипербореях — из знакомства с почти не заходящим летом солнцем и белыми ночами. Наконец, те же представления, родившиеся в теплых странах, в умеренно-холодном климатическом поясе, впоследствии побледнели и выродились в более серые представления о «Беловодье» с текущими млеком реками, кисельными берегами и пр.
Идя на борьбу с неблагоприятными условиями, человек олицетворял свои неудачи в виде живых существ, ему мешающих. Для реального изображения этих существ необходим был внешний облик каких-либо совершенно непонятных, устрашающего вида организмов. Так, на заре своего существования, в эпоху преимущественной борьбы за существование с крупными животными, отбивая у них пещеры для своего жилья, человек постоянно натыкался, в возникших незадолго перед тем (в третичное время) свежих обнажениях горных пород пояса великих срединных горных складок Старого Света, на непонятные ему останки мезозойских пресмыкающихся гигантов, вероятно, тогда частью еще хорошо сохранившиеся и покрытые чешуей; он и изобразил злого духа как первопричину своих неудач, в виде страшного дракона, обитающего в пещерах. Позднее расселение человека по Земле, пошедшее быстрее благодаря приручению некоторых животных, вызвало длинные перекочевки. На разных концах своего ареала кочующим приходилось сталкиваться с настолько уклонившимися по своему физическому типу человеческими же ветвями, что они едва признавали их за людей. Совершенно не понимая друг друга и взаимно ожесточаясь, обе такие несхожие ветви изображали злых духов в человеческом виде своих заклятых врагов: так, белая раса была всегда склонна изображать черта чернокожим людоедом, желтая раса — белым и рыжеволосым или блондином, т.е. похожим на европейца.
Весьма рано значительная часть человечества перешла от бродячего и кочевого быта к оседлому. Оседлым насельникам пришлось, разумеется, гораздо более дорожить возделанными своими собственными руками участками земли и своими жилищами, чем кочевникам и звероловам. Отсюда у оседлых народов возникло и особенно развилось чувство глубокого патриотизма, создавшее наиболее прочные политические могущества. У кочевников и даже у их осевших потомков, по наследству, пристрастие к определенным клочкам земли было всегда слабее и потому, менее дорожа насиженными местами, не обладая столь интенсивным патриотическим чувством, они и не создали особенно долговечных и прочных политических могуществ. Место чувства патриотизма у них обыкновенно заступали или острое сознание экономической нужды, вызывавшее бурные кочевые нашествия, или фанатизм в распространении известных идей (арабское мусульманство).
Если мы взглянем на карту света, то легко заметим в северном полушарии, на границе тропического и умеренного поясов между 0 и 45° широты три великих океанических бухты — три средиземных моря — Европейское Средиземное с Черным, Китайское (Южное и Восточное) с Японским* и Желтым, наконец Карибское с Мексиканским заливом. Европейское Средиземное море с Черным представляет наиболее вдавшуюся в материк бухту океана, а Китайско-Японское и Карибско-Мексиканское отделены от океана лишь гирляндами островов, представляющих наиболее высокие горные вершины и плоскогорья материков, погрузившихся в минувшие геологические эпохи в морские волны.
* Строго говоря, с физико-географической точки зрения, Восточное Китайское море с Японским называется краевым (Крюммель), но, с антропогеографи-ческой точки зрения, его следует причислить к средиземным.
Все три средиземных моря образовали свои прихотливые очертания в кайнозойскую геологическую эру, все три не видали на своих берегах ледниковой эпохи, все три сохранили до наших дней деятельный вулканизм на своих берегах, приводящий иногда к грандиозным катастрофам, подобным помпейской, мартиникской или мессинской, наконец, все три сохранили на своих берегах и островах в наименее измененном виде наследие роскошной третичной флоры и фауны, вспитавших своими соками некогда грандиозных млекопитающих, и затем и наиболее совершенные типы человечества.
Здесь, у трех средиземных морей и двух полуостровов между ними — Индостанского и Малоазийско-Аравийского выросли наиболее сильные и оригинальные человеческие цивилизации и государственности — арийцев-семитов, монголов-малайцев и наконец рано, роковым образом погибшая цивилизация и государственность ацтеков-инков, в то время как остальные слабые племена и расы рода человеческого большей частью застыли в неолитическом веке. При этом наиболее сильные и совершенные политические системы вырастали предпочтительно в северных, наиболее умеренных по климату частях морей: в Европе у северных средиземных полуостровов — Балканского, Апеннинского и Пиренейского, в Азии — у берегов Китая и Японии.
Все три средиземных моря опоясаны, за полосой плодоносных земель, в большем или меньшем отдалении, рядом пустынь (Сахара, Ливийская, Аравийская. Сирийская. Иранская, Индийская, Тибетская, Мексиканская, Перуанская), где сухой воздух не знает преград своему движению, где глаз не развлекается разнообразием земных предметов, а после дневного жара, прохладной ночью приковывается к безоблачному темному небу, к страшному мировому пространству, не задернутому облачной завесой, знойным днем — к отдаленным маревам, заставляет мысль углубляться, общаться с далью и небом и чувствовать, как звезды «слушают» эту мысль, «лучами радостно играя». Тут и развились все наиболее совершенные, наиболее глубокие, сильные и оригинальные религиозные представления, примененные с успехом к общежитию на соседних плодоносных землях: пророки из пустынь приносили своим сородичам скрижали завета. И в недавнее сравнительно время у прозаичных американцев наиболее сильное и оригинальное религиозное учение мормонов развилось тоже в пустыне Утаха, на берегах Соленого озера.
Из всего этого понятно, что распорядителем и носителем просвещения для прилегающих материков становился тот народ, который завладевал одним из этих средиземных морей, соединял на более или менее продолжительное время воедино всю цепь их благодатных побережий, в то же время удерживая более или менее в сфере своего влияния окрестные пустыни, вследствие чего, при ограниченности географических представлений в давно минувшие века, и считался «господином мира». К нашему времени не произошло таких геологических переворотов, которые могли бы сколько-нибудь существенно изменить мировое географическое значение этих трех морей и их побережий, но понятие «господина мира» увеличилось во много крат. Поэтому «господином мира» все-таки будет тот, кто сможет владеть одновременно всеми этими тремя морями, или тремя «господами мира» будут те три нации, из которых каждая в отдельности завладеет одним из этих морей.
К Европейскому Средиземному морю вполне применимо изречение «ex oriente lux». Параллельно тому, как на востоке отсюда зарождались наиболее могучие религиозные представления и затем последовательно двигались к западу, тем же путем двигались и политические господства. Сначала мы видим на востоке могущественные шуммерийско-аккадийское и его преемника вавилонско-ассирийское государство, а не юго-востоке — египетское. Затем могущество перебирается через Трою на Балканский полуостров к грекам, далее — на Апеннинский — к римлянам, наконец, в Средние века переходит на Пиренейский— к испанцам и португальцам. В первое тысячелетие христиан 
ской эры могущество (арабское) движется и южным путем, по африканскому берегу (захватывая в то же время к северу и востоку Месопотамию, Иран и простираясь до Туркестана и Индии) через Египет и бывшие карфагенские земли в ту же Испанию. Такое же движение могущества (финикийское), довольно мало исследованное и не вполне доразвившееся, впрочем, существовало и в Древнем мире от восточных берегов Средиземного моря по Северной Африке через Карфаген к Испании. При этом на востоке, в тылу ставшего в данный момент могущественным государства, оставались обыкновенно деспотические страны, с пышными внешними формами, но без достаточной внутренней выковки (Персия, Византия, Турция). На Европейском Средиземном море выработалась кольцеобразная система могущественного владения. Первое кольцо начали ковать греки со своими колониями. Когда большая часть кольца была уже выкована и для довершения могущественного владения республикам-метрополиям внутри Греции оставалось только объединиться, что с успехом начали производить у них их сородичи — грубые земледельцы-македоняне со своим монархическим устройством, Александр Великий слишком увлекся военными успехами на востоке, удалился от своей греческой базы, задумал новую территориальную систему политического могущества — через континент от моря до моря (Греческий архипелаг — Индийский океан) и оставил своим наследникам лишь одни пустые сатрапии с македонскими гарнизонами; греческое кольцо не сковалось. Карфагеняне попытались сковать свое территориальное кольцо могущества из финикийских колоний по берегам Средиземного моря. Но в самый важный момент грубые земледельцы-римляне, умевшие обращаться с морем для своего времени не лучше, чем в настоящее время мы, русские, настойчиво получились, вырвали у карфагенян кольцо и сломили его, а затем блестяще и крепко сковали вокруг всего Средиземного моря свое собственное, не запуская развития своего нового флота, но главным образом базируясь на свои сухопутные железные легионы. В Средние века к испытанной системе кольцеобразного могущественного владения прибегали венецианцы и генуэзцы. В позднейшее время кольцеобразную систему на Средиземном море применил Наполеон I, и она ему вполне удалась бы (завоевание Италии, начало завоевания Испании, Балканского полуострова и Египта, проект раздела Турции с Россией за союз против Англии), если бы с ним не столкнулась, по наущению его соперницы Англии, Россия. Та же кольцеобразная система была с успехом применена в XVII веке Швецией на северном средиземном европейском море — Балтийском, полупокрытом в зимнее время льдами, пока эта система не встретила здесь противодействия грубой земледельческой России в лице Петра Великого, противодействия, проведенного не менее искусно, чем борьба римлян с карфагенянами.
Испанцы и португальцы, возвысившиеся в Средние века на крайнем западном полуострове Средиземного моря, пограничном с Атлантическим океаном, стали испытывать, для создания своего территориального могущества, новую систему: они не окружили Средиземного моря кольцом своих владений, а устремились к заветной Индии, представлявшейся им краем света, напрямик через таинственный Атлантический океан и вокруг берегов Африки, старым, незаконченным путем карфагенских исследователей. Результатом первого пути было открытие ими новой части света Америки, неожиданное столкновение там с неведомым инко-ацтекским государством и его цивилизацией, которые и были бессмысленно уничтожены их грубыми военачальниками вследствие превосходства испанского вооружения. Кругоафриканским путем Индостан был благополучно достигнут.
Из этих двух движений получилась новая система могущественного владения — разбросанными по морям и океанам отдельными островами и кусками материков, связанными периодическими рейсами кораблей военных и коммерческих. Эта система, наиболее пригодная при рабовладельческой эксплуатации наивных малочисленных дикарей хорошо вооруженными «заморскими чертями», дала исполинский толчок усовершенствованию техники мореплавания, но была роковой для Пиренейского полуострова. В результате оказалась уничтоженной многовековая, ни в чем не повинная инко-ацтекская цивилизация, слабозаселенные и хищнически, беспорядочно эксплуатируемые европейскими выходцами обширные территории Южной и Средней Америки с прилегающими островами, отдельные клочки территорий по берегам Африки и Южной Азии и острова близ них, — все это, приведшее в XIX веке к полному распаду владений и экономическому и политическому упадку их метрополий на Пиренейском полуострове к началу XX веке: могучие вначале силы разбросались, энергия населения была окончательно истощена и сломлена, а между тем сами метрополии пришли в такой глубокий упадок, что правительствам их теперь приходится сдерживать свое собственное население от массового бегства в Южную Америку — в свои же бывшие, но отложившиеся колонии. Этой неудачной, но модной в свое время системе последовали возвысившиеся в Европе вслед за Испанией Голландия и Франция, впоследствии обе на три четверти сломавшие в ней свое оружие. Франция времен Первой империи, впрочем, сделала попытку возвращения и к старой кольцеобразной средиземной системе, в которой ее постигла, как сказано выше, внешняя неудача, не зависевшая вовсе от органических недостатков этой испытанной системы. Одна Англия, возвысившаяся в течение XVIII веке за счет Голландии и Франции и ставшая к началу XIX веке во главе всей мореходной техники, выдержала без ущерба для себя в течение более ста лет эту клочкообразную систему. С первых же шагов принятой англичанами системе пришлось натолкнуться на неожиданности: самая прочная в то время английская колония в Северной Америке отложилась от Англии, и то же впоследствии грозило и 
всем другим ее владениям, если бы к ним вовремя не было применено необыкновенно широкое самоуправление. Сооружаемые все в большем количестве за последнее время в разных частях света трансконтинентальные железные пути также наносят значительный вред клочко-образной системе могущественного владения, так как по ним сообщения значительно быстрее, чем морские кругом материков.
Поэтому тем же англичанам приходится стараться местами скомбинировать эту систему с системой «от моря до моря», и, как, например, в Африке, пытаться связать непрерывной полосой свои владения между Капом и Египтом и по ним провести сплошной трансконтинентальный путь. Не прочь были бы они связать таким же образом и Индокитай, Индостан и Средиземье, устроив южный трансконтинентальный путь между Африкой и Азией через Сирию и Палестину, но до последнего времени тому еще препятствовала соперница Англии — Германия и т.д. В то же время Германия пожелала одновременно применить и клочкообразную систему в виде отдельных колоний в разных частях света, и систему сплошного континентального движения на восток и юг, через славян к Средиземному и Черному морям. Такая погоня одновременно за двумя зайцами неизбежно повлекла за собой катастрофу всего германского колонизационного движения в нынешней великой европейской войне. Клочкообразная система ранее того породила, для успешной защиты от сильного континентального соседа, добавочную вспомогательную систему создания защитных государств-буферов, с успехом примененную осторожной Англией. В недалеком будущем испытанную европейцами кольцеобразную систему владения, вероятно, при благоприятных обстоятельствах, попытаются осуществить, по отношению к Мексиканскому и Китайскому средиземным морям, американцы и японцы. Пока же две огромные страны северного полушария — Россия и Соединенные Штаты Северной Америки, а также Англия в Канаде, оставшись в стороне от кольцеобразных систем, применили систему Александра Великого «от моря до моря». Разбором этой системы, в применении к России мы теперь и займемся, изобразив предварительно схематически колонизационные территориальные результаты при всех этих системах.
О ФОРМЕ МОГУЩЕСТВЕННОГО ТЕРРИТОРИАЛЬНОГО ВЛАДЕНИЯ В РОССИИ
Главным недостатком системы «от моря до моря» является следующий. При громадной протяженности такой системы в широтном направлении, всегда с того конца, откуда началась колонизация, находится гораздо более густо населенная и экономически более развитая территория, чем на противоположном конце. Хорошо еще, когда нет серьезных угроз со стороны политических соседей того же материка, как в Северной Америке: там можно было, воспользовавшись этим, спокойно перелить порядочную колонизационную волну к противоположному океану и экономически укрепить ее, а затем уже в тиши заполнять слабее всего населенный географический центр своей государственной территории. В наших же условиях колонизация имеет вид постепенно суживающегося, зазубренного меча, тончающего и слабеющего на своем восточном конце, вклинившегося между суровыми в климатическом отношении территориями севера Азии и исконными землями самого обширного государства желтой расы. При всяком столкновении с внешними врагами (а таковые как раз и имеются в нашем материке в виде многомиллионной желтой расы) очень легко обрубить конец такого меча. Правда, сопротивление, по мере дальнейшего обрубания, будет расти в геометрической прогрессии, но ведь и обрубки только одного конца вполне достаточно для того, чтобы уничтожить всю суть системы «от моря до моря». Особенно же невыгодно, когда колонизационный меч отставшего в культурном отношении государства обращен в сторону более культурных соседей, как то наглядно показывает судьба Турции в последней балканской войне, борьба которой в Европе за сохранение системы «от моря до моря» была безнадежна.
Единственным серьезным средством для успешной борьбы в условиях растянутой государственной территории является неотложное доведение географического центра такой территории по возможности до одинаковой или близкой степени густоты населения и экономического развития с западным коренным концом государства, до возможного выравнения их. Тогда крайняя восточная часть приблизится сама собой на несколько тысяч верст к сильной количеством населения и культурной средней части государства и, опираясь на такого своего непосредственного соседа, гораздо успешнее сможет выдержать борьбу с внешним врагом. В таких условиях защита нашего Дальнего Востока, по степени своей успешной выполнимости, может уравняться с защитой нами, например, Польши или Финляндии, даже с некоторым преимуществом в виде преобладающего процента русского населения над инородческим, несмотря даже на несравненно более плохие пути сообщения, чем на западных окраинах. При отсутствии же этого выравнения успешная защита дальневосточной окраины является делом настолько трудным, что вполне понятна психология местных русских обитателей, нередко считавших себя там «временными жильцами».
Все это приводит к тому, чтобы окончательно изменить наше обычное географическое представление о Российской Империи, искусственно делящейся Уральским хребтом на совершенно неравные по плошади Европейскую и Азиатскую части. Нам, более чем кому-либо на свете, не следует различать Европы от Азии, а, напротив, стараться соединять ее в одно географическое целое, в противовес выдвигавшейся от времени до времени желтой расой доктрине «Азия для азиатов». Эта доктрина логически совершенно несостоятельна уже потому, что географические границы Азии совершенно искусственны и неопреде 
ленны и что Евразийский материк населен спокон веков двумя различными, равноправными по своему историческому развитию расами, которые можно различать только по цвету кожи, но не как «азиатов» и «европейцев», так как белая раса в Азии едва ли малочисленное, чем в Европе. На Американском же материке, где зародилась доктрина Монро, одна раса действительно уничтожила уже давно другую и потому имеет полное хозяйское право на весь материк.
Следует выделить, на пространстве между Волгой и Енисеем от Ледовитого океана до самых южных граней государства, особую культурно-экономическую единицу в виде Русской Евразии, не считать ее никоим образом за окраину, а говорить о ней уже как о коренной и равноправной во всем русской земле, как мы привыкли говорить об Европейской России. Оказывается, что такая часть Российской Империи вполне может быть географически построена, при желании, по тому же культурно-экономическому типу, к которому мы исторически привыкли в Европейской России, может, следовательно, стать настолько же прочной, в понятиях политических соседей, страной, как и Европейская Россия.
Каким же образом можно, для укрепления системы и «от моря до моря» сдвинуть культурно-экономический центр государства ближе к истинному географическому его центру? Для этого есть два способа: один, очень радикальный, — это тот, которому следовал Петр Великий, перенеся столицу из Москвы на устья Невы к шведам. В данном случае, следуя этому способу, пришлось бы перенести столицу России в Екатеринбург на Урале. Однако этот способ, весьма пригодный в примитивные времена государства, когда подобные эксперименты обходятся сравнительно дешево, совершенно непригоден в наш сложный век дороговизны; да к тому же теперь и пути сообщения настолько улучшились и настолько сравнительно быстро сообщают даже самые отдаленные окраины, что в этом способе нет никакой надобности. Но есть другой способ, вполне применимый и ныне, хотя он и ведет свои корни от очень далеких времен.
Во всяком государстве, в том числе и в России, есть, так сказать, культурно-экономические колонизационные базы в числе нескольких. Эти очаги, посылая свои лучи во все стороны, поддерживают настоящим образом прочность государственной территории и способствуют более равномерному ее заселению и культурно-экономическому развитию. Если мы взглянем на Европейскую Россию, то заметим четыре таких чисто русских базы на ее пространстве, возникших в разные времена. Первые базы — Галицкая и Киево-Черниговская земля, вторая — Новгородско-Петроградская земля, третья — Московская и четвертая — Средневолжская. Галицкая и Киево-Черниговская и Новгородско-Петроградская базы, как обращенные к западным врагам, приходили на продолжительное время в полный упадок, но затем снова возрождались, как феникс, из пепла, Московская же и Средневолжская, как занимавшие более внутреннее географическое 
положение, росли почти непрерывно, без длительных периодов упадка. Только благодаря этим четырем базам, давшим возможность твердо укрепиться до самых берегов четырех морей, Европейская Россия и представляет ту культурно-экономическую массу, которая позволила ей стать в ряды великих держав мира.
Есть ли географические основы для развития таких же баз в наших азиатских владениях? Несомненно, есть, но для того чтобы устроить и использовать эти базы, придется отрешиться от многих давно вкоренившихся в нас предрассудков и иметь мужество пожертвовать многим ради действительного осуществления идеи «от моря до моря». Для этого наши старые четыре базы должны отрешиться в значительной мере от своих монопольных привычек в торгово-промышленном отношении, основать на первое время местные промышленные филиалы в наших азиатских базах, дать им вовремя экономическую независимость, развить там действительно культурные центры и относиться не только терпимо, но даже любовно и поощрительно к возникающим там промышленным и культурным начинаниям. Взамен же потерянных рынков сбыта наши старые базы должны приобрести новые на юг от Европейской России, что теперь легче, чем когда-либо, осуществимо, если мы выйдем победителями из борьбы с Германией и получим проливы. Вообще старому учителю никогда не следует бояться конкуренции своих же молодых учеников, ибо такая боязнь только показывает, что учитель впал в безнадежную рутину и немощь и на дальнейший прогресс неспособен. Как только действительно сознают это молодые и полные энергии ученики, — охлаждение и даже разрыв со старым учителем более чем вероятны, и тогда государственной системе «от моря до моря» придется сказать «навеки прощай».