Следует сказать, что кое-кто жил там уже довольно долго: примерно два десятка человек разбили на вершине Холма лагерь, выстроив кольцо из палаток с костром посредине. Лагерь был простым, но отлично послужил своей цели, став маяком для тех, кто решил сделать то же самое. Поднимайтесь на Холм, сигналили палатки и дым от костра, поднимайтесь на Холм! Наверх!
И в течение дня к ним присоединялось все больше народу, оставляя свои офисы, магазины, покупателей, начальство и дома.
— Работает, — сказал Генри Мракитт, когда они с Диамандой осматривали город, оценивая последствия своей кампании. Посеянные ими семена сомнения принесли плоды.
— Что происходит в Абарате? — спросил Генри заклинательницу.
— О, и не говори, — раздраженно ответила Диаманда. — Я почти увидела Кэнди, но потом все пропало. Знаю только, что она на корабле.
— Одна?
— Нет, нет. С ней люди. Но никто из них не кажется счастливым…
Генри вздохнул.
— У меня очень плохое предчувствие.
— Не у тебя одного, — заметила Диаманда. — Мы на самом краю, Генри. Ни в чем больше нельзя быть уверенным. — Она взяла его за руку. — Кроме любви.
— Ты боишься? — спросил он.
— За нас? Нет. Но за этих людей, за этих бедных, запутавшихся людей, которые не верят, что их жизнь имеет смысл — да, за них я боюсь.
— Боишься, что они могут умереть?
— Хуже, чем это. Боюсь, что когда придет конец, они будут в ужасе, поскольку не поверят, что есть рай, куда они могут отправиться.
— Может, они и правы, — ответил Генри. — Ведь это жестокий мир, и я сомневаюсь, что Абарат лучше. Во что верить, когда дело доходит до такого?
Диаманда убрала свою руку и повернулась к нему лицом.
— Генри Мракитт, — сказала она. — Ты только послушай себя, чертов идиот! Любой может пожать плечами и сказать, что жизнь — простая случайность, возникшая из грязи и молний. Но это не так. За то время, которое у нас есть — час, день, или сколько бы его ни осталось, — я покажу тебе, что надо просто открыть сердце и посмотреть — слышишь, посмотреть! И тогда ты увидишь, что каждую минуту существует сотня причин верить.
— Правда? — сказал Генри, раздраженный тоном Диаманды. — И где же я найду эту сотню причин?
— Везде! — ответила она. — Генри, мы родились в таком огромном, прекрасном, полном смысла мире, что за отведенные нам семьдесят или восемьдесят лет можем надеяться понять лишь крошечную его часть! Но однажды все станет ясно. И в этот день я бы хотела встать рядом с тобой и сказать…
Окончание фразы они произнесли хором:
— Я же тебе говорила!
Они засмеялись так громко, что оказавшиеся поблизости люди удивленно начали оглядываться, словно действительно слышали смех, но не видели смеющихся и не могли представить, что веселого может быть в этот день страха, шепотов и оставленных без ответа молитв.
В доме Квокенбушей разговоров о том, чтобы покинуть город, не было. По крайней мере, после ссоры из-за переезда семьи в Колорадо. Сегодня дом казался необычно тих. Телевизор работал беззвучно; Билл с вялой заинтересованностью смотрел баскетбол. Мелисса одержимо мыла ванную; это был ритуал, который она выполняла всегда, если ее что-то беспокоило. Она чувствовала себя странно далекой, будто не полностью очнулась от разговора, который был у нее с Кэнди во сне. Она не слышала шепотов о том, чтобы убраться из города: ее захватили воспоминания о голосе дочери и мытье ванной. Мальчики играли в войну в доме Хови Гейджа в двух кварталах отсюда. Билл разрешил им уйти еще несколько часов назад. Но сейчас Мелисса внезапно появилась в дверях и заявила, что собирается их забрать.
— Ради бога, почему? — спросил Билл.
— Нам сейчас нужно быть вместе.
— Да пусть они играют в свои стрелялки, — проворчал Билл. — Ничего с ними не случится.
— Мы этого не знаем, — сказала Мелисса, снимая желтые резиновые перчатки.
— О чем ты говоришь? — спросил Билл с мученическими интонациями человека, считавшего, что его жена сошла с ума, и он вынужден в одиночку нести бремя ее безумия.
— Неважно, Билл. Я просто пойду и приведу их домой.
— Мелисса…
Она прекратила спор, отрицательно покачав головой. Билл пожал плечами.
— Как хочешь, — пробормотал он, включив звук телевизора.
Мелисса не собиралась делиться с ним своими страхами. В кои-то веки она была рада, что он домосед. По крайней мере, о его местонахождении можно не тревожиться. Любить его было трудно, но она его любила и не хотела, чтобы с ним случилось что-то плохое.
Взяв на кухонном столе ключи от машины, она направилась на улицу через боковую заднюю дверь. Когда она вышла из тени на солнце, случилось сразу две вещи: со стороны улицы налетел ветер, и ее окликнула Карен Портасио, жившая в соседнем доме. Сперва Мелисса не обратила на нее внимания, думая о ветре и о том запахе, что он с собой принес. Но Карен была настойчива и явно желала услышать ответ.
— Прости, что ты сказала? — спросила Мелисса.
— Если ты собираешься куда-то ехать, лучше не трать время, — повторила Карен. — Я так и не смогла добраться до Лорел-стрит. Наверное, где-то авария — все улицы забиты машинами.
— Спасибо, — сказала Мелисса. — Я просто хотела забрать детей. Тогда пройдусь пешком.
Она сунула ключи в карман и направилась к дому Гейджев, но через несколько шагов Карен окликнула ее вновь:
— Есть какие-нибудь новости о Кэнди?
Как только она произнесла имя Кэнди, Мелисса поняла, что это был за запах.
— Море… — пробормотала она.
— Что ты сказала?
Но Мелисса уже торопилась — бежала, а не шла — по улице, намереваясь скорее забрать сыновей, пока не станет слишком поздно, и ее страхи не воплотятся в реальность.
Рассекая волны
Когда Кэнди была маленькой и отправлялась в какое-нибудь путешествие, ей казалось, что добираться до цели всегда очень долго, а вот обратный путь домой занимает вдвое меньше времени. Сейчас она уже не была ребенком и покидала не летний лагерь и не парк аттракционов, в котором провела счастливый, беззаботный день. Она оставляла свой рай, свою страну чудес, и ощущение потери разрывало ей сердце. Казалось, она никогда не испытывала ничего подобного. Впрочем, нет, это не совсем так. Был еще один похожий момент. Пять лет назад ее кенар Монти, которого она вырастила из яйца и кормила с рук, пока тот не научился есть самостоятельно, заболел и внезапно умер. Она нашла его на дне клетки, холодного и окаменевшего. Кэнди не стала звать маму, желая провести с ним несколько минут наедине, попрощаться прежде, чем здесь соберется вся семья. Она коснулась его щекой, сказала, как любит его, и попросила ее ждать, поскольку наступит день, когда она присоединится к нему, и они начнут новую жизнь, которую смерть никогда не оборвет. Чувства, которые она тогда испытывала, разговаривая с ним и зная, что он ее не слышит, гладя его по голове и понимая, что он не чувствует ее прикосновений, ужасная, разрывающая сердце боль, напоминали ее теперешнее состояние.
Однако воспоминания постепенно изглаживаются. С годами память о Монти потускнела, и воспоминания об Абарате когда-нибудь тоже уйдут. Что у нее есть, чтобы они остались навсегда? Фотография с Шалопуто в Тацмагоре? Альменак Клеппа? Не слишком-то много. Она решила, что как только вернется домой, первым делом запишет все, что запомнила — все разговоры, что вела; все чудеса, что видела; всю еду, которую ела…
— О чем ты думаешь? — спросил Джон Хват.
— О том, чтобы записать свои воспоминания, — ответила Кэнди.
— Тебе не кажется, что ты слишком молода для мемуаров? — сказал Джон Ворчун.
— Это особая ситуация, — возразила Кэнди. — Мне кажется, что… — Она замолчала, ощутив, как в ней вновь поднимаются слезы.
— Продолжай, — сказал Джон Хнык. — Тебе кажется, что…
— Что если я не запомню это сейчас, то, возможно, потеряю навсегда.
— Не потеряешь, — сказал Джон Филей.
— Ты уверен? — спросила Кэнди. — Моя тетя Джессика заболела болезнью Альцгеймера и мало помалу забыла все, что было в ее жизни. По всему дому нам пришлось расклеивать записки с напоминаниями о самых простых вещах. Запирать дверь, выключать свет. Потом она стала забывать имена друзей, родных. Это было страшно. И для нее, и для всех нас. Предположим, то же случится со мной, только я забуду Абарат.
— Но это совсем другое, Кэнди. Здесь же двойная связь.
— Не поняла.
— Дело не только в том, помнишь ли ты Абарат. Абарат тоже будет помнить тебя.
Теперь глаза Кэнди действительно наполнились слезами.
— Правда? — спросила она.
— Да, — сказал Хват. — Скажите ей, братья!
— Да! — хором сказали братья Джоны. — Да! Да! Да!
Этот счастливый момент прервал крик Финнегана, который забрался на мачту Лад Лимбо, на марсовую площадку, чтобы лучше видеть, что их ждет впереди. Однако встревожило его совсем не то, что находилось перед кораблем, а то, что приближалось к нему сзади.
— Судно за кормой! — крикнул он сверху. — Судно за кормой!
Услышав сигнал Финнегана, все на корабле оглянулись. Над Изабеллой образовывалось пятно болезненно желтого тумана, и пока они смотрели, туман заклубился, раздвинулся, словно огромный занавес, и из него появился корабль в десять раз больше Лад Лимбо. Корабль был чудовищным не только по своим размерам, но и по виду. Корпус украшали чугунные фигуры мифических зверей; паруса выглядели так, словно были сшиты из саванов — на некоторых до сих пор оставались пятна смерти, — а из недр корабля доносились полные страданий стоны.
— Это корабль Тлена! — воскликнул Двупалый Том.
— Полынь! — крикнул капитан Макбоб. — Дамы и господа! Спасайте свои души! Нас преследует Полынь!
Казалось он не верит собственным глазам, словно его сознание отказывалось принимать то, что перед ним было — самый знаменитый боевой корабль, что когда-либо ходил по Изабелле.
— Полынь! — продолжал говорить он, — Полынь! Полынь! — словно по велению какой-то парадоксальной магии знание имени чудовища могло бы его уничтожить.
Но корабль приближался. И чем ближе становились друг к другу два судна, тем яснее члены команды Лад Лимбо понимали грозящую им опасность. Полынь была не только устрашающим кораблем — на нем находилась не менее устрашающая команда. Со снастей свисали заплаточники самых чудовищных форм; они же находились у перил и на палубе. Некоторые отдаленно напоминали животных: гигантский паук, созданный из ярко раскрашенных фрагментов; существо наподобие собранной в кучу стаи диких собак, кусающих и рычащих, словно бешеные (каковыми они, возможно, и являлись). На поручнях сидели птицы-заплаточники, похожие на безумную версию птеродактилей. Они прыгали по поперечным балкам, визжа и клюя друг друга.
Кэнди заметила нелепо разодетую фигуру с красными щеками и татуировками на лысой голове, прохаживавшуюся по палубе юта.
— Кто это? — спросила она.
— Это адмирал Г. Г. Копоть, — сказал капитан Макбоб. — Один из самых жестоких людей, какие только ходили под парусами по Изабелле.
— А рядом с ним… — почти шепотом произнесла Трия. — Это он? Он?
Ей ответила Кэнди.
— Да, это он. Кристофер Тлен.
Конечно, Трия видела его и раньше, на Ифрите, но теперь он не был той зловещей фигурой в шубе с мумифицированными головами. Сейчас Тлена украшала великолепная мантия черного, золотого и алого цветов.
— Отвернись, — сказал кто-то Кэнди. Это был Хват. — Пожалуйста. Отвернись.
— Здесь он не сможет причинить мне вреда, — ответила Кэнди.
— Не будь так уверена.
Пока Хват говорил, Тлен согнул левый указательный палец и поманил ее. Она вновь услышала голос Джона Хвата, но не желала выказывать испуг перед позерством Тлена и продолжала на него смотреть.
— Леди… — снова сказал Хват.
— Я не собираюсь бояться его лишь потому, что он на меня таращится.
Джон Ворчун сказал:
— Нас тревожит не Тлен.
— А что?
— Волна.
— Какая волна?
— Если ты на секунду оторвешься от Принца Тьмы, то увидишь, — сказал Джон Змей.
С трудом б о льшим, чем она ожидала, Кэнди отвела взгляд от Тлена. Сомнений в словах Джона не было. За те полминуты, что Кэнди смотрела Тлену в глаза, из-под дымной кормы Полыни начала подниматься огромная масса воды.
— У нас неприятности, — мрачно сказал капитан Макбоб.
Волна росла и неуклонно надвигалась. Скоро она должна была обрести невероятную мощь, чтобы не только понести вперед чудовищный корабль, но и разрушить все на своем пути.
— Я не знал, что Тлен имеет власть над стихиями, — прокричал Джон Хват, наблюдая за тем, как Изабелла приходит все в большее неистовство.
— Вряд ли это он, — сказал Финнеган, одной рукой ухватившись за снасти Лад Лимбо, а во второй держа направленный на Полынь телескоп. — Это его бабка, Бабуля Ветошь.
Не успел он произнести имя старой ведьмы, как изнутри Полыни вырвалась стремительная волна энергии, и на палубе возникла женщина, призвавшая силу Изабеллы. Ее тонкие руки были подняты, вокруг головы развевались седые волосы.
Как только она появилась, все на борту Лад Лимбо услышали ее слова, и каждому казалось, что она говорит с ним и только с ним одним. Послание было мрачным и кратким:
— Лад Лимбо скоро утонет, и когда он пойдет ко дну, утонете и вы. Примиритесь со смертью. И поживее.
Когда ее речь закончилась, бурлящее под кораблем море внезапно начало расти, словно водяная башня.
— ТОПИ ИХ! — крикнула старуха.
В Иноземье
Волна под кораблем Тлена поднималась, и создававшая ее сила вызвала из глубин великое множество рыб, не все из которых были приспособлены к свету. Некоторые, оказавшись на поверхности, лопались, словно воздушные шарики. Другие, напротив, встречали свет, извиваясь от удовольствия, словно в экстазе от возможности продемонстрировать свою мерзкую наружность. И многие действительно были отвратительными: вздувшаяся зелено-серая плоть, призрачно сверкающие глаза, раскрытые рты, усаженные острыми зубами. Принадлежность некоторых созданий невозможно было определить, поскольку у них не было ни глаз, ни рта. Они являли собой извивающиеся нити жизни, взбаламучивая воду, словно оболочки проклятых душ.
Все это было лишь пеной взбудораженного моря, а под этой бурлящей массой рождался гигантский объем темной, сверкающей воды, поднимавшей невероятную массу Полыни. Сперва корму, а затем и сам корабль, накрывший своей тенью Лад Лимбо.
— Беда! — крикнула Женева. — Взгляните на заплаточников!
Множество этих созданий вылезло из трюма и теперь взбиралось на перекладины или выстраивалось на палубе, словно пародируя военный сбор.
— Да здесь будет пара батальонов! — сказал Том.
— Грядет битва, — согласился Финнеган.
— Нас всех убьют. Точно, убьют, — сказал Джон Хнык. — Если, конечно, мы сперва не потонем.
— Чья это была умная мысль вернуться в Иноземье? — спросил Джон Змей, бросая на Кэнди обвиняющие взгляды.
— А ну прекратить разговор! — сказал капитан. — Или я выкину нарушителя за борт.
Другие братья зашептали Джону Змею: «Тсс». Они не собирались страдать лишь потому, что он был не в силах удержать язык за зубами.
— Мы все знали риск этого путешествия, — сказал Финнеган. — Так что не будем расслабляться. Надо подготовиться к рукопашной. У кого есть оружие?
Начался осмотр вооружения. Оно не вызывало оптимизма. У Хвата был короткий нож, как и у Тома. Макбоб вытащил два старых пистолета и ржавый меч; у Трии (ко всеобщему удивлению) оказались два тонких, отлично отполированных ножа, а у Финнегана — нечто похожее на мачете. У остальных были лишь руки да воля.
Прежде, чем Финнеган успел оценить их жалкое положение, Макбоб закричал:
— Держитесь!
Через две секунды снизу в Лад Лимбо ударила вода, поднятая магией Бабули Ветоши. Всех швырнуло вперед, и несколько угрожающих секунд казалось, что маленькое суденышко действительно может пойти ко дну. Финнеган вылетел с площадки и разбился бы о палубу, однако успел ухватиться за перекладину и повиснуть на ней. Лад Лимбо раскачивался из стороны в сторону, его доски стонали, словно жалуясь на жестокость вод. Но капитан Макбоб видел в море Изабеллы бури и похуже. Он знал, как превратить силу этой массы воды в их спасение.
— Держитесь! — снова крикнул он и повернул штурвал.
Лад Лимбо лег на правый борт. Пенистые волны перекатились через палубу, и судно задрожало от носа до кормы. Но маневр сработал. Макбоб вывел корабль на путь стремительного потока, который понес его прочь.
— Умно, — сказал Тлен.
Он стоял на носу Полыни, заведя руки за спину и держа в них посох с крылатой жабой. Расстояние между Полынью и кораблем, на котором была его добыча, увеличивалось с каждой секундой, но он не волновался. Полынь могла развивать невероятную скорость: в трюме была команда гребцов-гигантов, а на палубе Изабеллой командовала Бабуля Ветошь со своими ведьмами-швеями, имевшими власть над стихиями. Его бабушка и ее пугающая свита могли вызывать не только бури и фонтаны воды; они поднимали из глубин призраки тех, кто тонул здесь в течение тысячелетий — рыбаков, пиратов, адмиралов и юнг. И разумеется, чудовищных созданий, поедавших мертвецов, существ, сбивавшихся в отвратительные, абсурдные стаи. Гигантские черноспинные крабы-скорпионы, чьи клешни способны перерубить человека пополам; крошечные рыбы-скальпели, известные тем, что проделывали на утонувших разнообразные операции, столь безупречные, что тела утопленников поднимали и изучали врачи в Коммексо; рыбы-печи, неизвестным образом поддерживающие огонь в своих пяти желудках, где готовили свою добычу, прежде чем переварить ее в шестом.
Но присутствие всех этих созданий являлось проблемой. Взбудораженные воды становились слишком плотными из-за всплывшей жизни, и ход Полыни замедлялся.
— Бабушка! — крикнул Тлен.
Бабуля Ветошь не обратила на него внимания. Он закричал вновь, но она все равно его проигнорировала. Его ярость росла. Он нашел адмирала Копоть; тот стоял у перил с двумя гардемаринами, заряжавшими для него пистолеты, и стрелял в извивавшихся за бортом созданий.
— Адмирал, какого дьявола вы тут творите?
— Тренирую меткость, — ответил Копоть. — Видите ту злобную тварь с синими полосками? Я сделаю ее одним выстрелом!
— У нас есть более серьезные дела, чем тренировка меткости, адмирал.
— Какие?
Тлен ухватил Копоть за толстую руку, забрал пистолет и швырнул его за борт.
— Лад Лимбо! — сказал он. — Наши враги удирают.
— Тогда отпустите меня, сэр, — с легким раздражением ответил адмирал. — Я не стану задерживать Лад Лимбо, пока со мной не будут обращаться с должным уважением.
Тлен с отвращением выпустил его, и Копоть отошел подальше. Адмирал вынул телескоп, оценил положение Лад Лимбо, а затем, кланяясь и шаркая ногами, приблизился к Бабули Ветоши. Между ними произошел краткий разговор, который Тлен не слышал. Его внимание привлекло нечто иное. Туман, покрывавший границу между Абаратом и Цыптауном, разошелся, и он впервые увидел тот, другой мир: высокая трава, качающаяся и мерцающая в жарком воздухе, а за травой — крыши домов и колокольня.
— Цыптаун, — пробормотал он.
— Цыптаун! — сказала Кэнди.
— Что? — спросил Хват.
— Где? — спросил Ворчун.
— Да вон же! — она указала вперед. — Видите?
— Я вижу, — ответил Шалопуто.
— Это мой родной город.
— Мы скоро прибудем, — проговорила Женева.
— Оглянись, девочка, — не без злорадства сказал Джон Змей. — Скоро Абарат скроется из виду, и больше ты его не увидишь.
Это было правдой, поняла Кэнди. Сейчас она увидит Абарат в последний раз. Взяв себя в руки, она обернулась. Внешние Острова исчезли из виду, превратясь в туманные, аморфные формы, но она все еще чуяла сладкий аромат цветов, доносящийся из мест, которые она никогда не увидит и чьих названий никогда не узнает.
Она глубоко вздохнула. Ее сердце до краев наполнилось чувствами, рожденными этим прощанием. Сожалением, что она посмотрела так мало; печалью, что не встретила больше людей. И горькой благодарностью за то время, что провела в Абарате и успела в нем увидеть.
… каменную голову Веббы Гаснущий День, переполненную беглецами всех мастей, выхваченными из волн…
… красоту Пика Одома, погруженного в видения прошлого и будущего, в которых она не смогла разобрать, что реально, а что нет…
… остров Простофиль, где на деревья опускалась ночь, а кошки тарри вглядывались в тени своими всевидящими очами…
… Балаганиум с его сверкающими видениями чудовищного и фантастического, шумом радующихся людей…
… Окалину, где в небе навсегда застыли вечерние звезды, а между туманными деревьями сплетались печальные песни Биларки…
… и всегда, когда стихали звуки печальных песен и счастливых разговоров, ветер приносил ей музыку необъятного моря — непостижимой Богини Изабеллы, матери смерти и тайны. Это Изабелла нашла ее тогда, и она же несла ее домой сейчас. Кэнди нагнулась, опустила пальцы в воду и поднесла их к губам.
— Спасибо, — прошептала она. Затем с большим трудом отвела взгляд от мест, где была, и перевела его туда, куда направлялась — в Иноземье, домой.
— Держитесь! — крикнул Макбоб.
Волны разбивались о лежавшую впереди сушу, и их обратное течение ударило Лад Лимбо, подняв судно вверх.
Кэнди вцепилась в поручни, чтобы не упасть, и в эту секунду сзади послышалось пение. С Полыни доносилась монотонная музыка, судя по ее пронзительности, исполнявшаяся женщинами швейного круга Бабули Ветоши. Звуки, которые они издавали, были сложными и странно мучительными. Ее желудок перевернулся. На пение отреагировали и воды Изабеллы. По мере ускорения ритма песни море становилось все более бурным, вздымая под Полынью волны, словно жидкие горы, призванные из глубин в огромном спиральном движении. Что внизу, то и наверху: та же песня, поднимавшая воды, породила серое спиральное облако молний, сосредоточившееся над главной мачтой Полыни. Теперь в движении было все, кроме огромного корабля, который благодаря невероятной силе собственного бесстрашия держался ровно, в то время как море и небеса совершали широкое, неумолимое кружение.
— Буря? — сказала себе Мелисса Квокенбуш и опустила грязную тарелку в серую воду раковины. Вошел Рики с кислым выражением лица, обиженный, что его забрали из дома Гейджев, и вынул из холодильника пакет апельсинового сока. Она посмотрела на сына:
— Немедленно перестань дуться. — Рики открыл сок. — И в тысячный раз говорю — не пей из пакета!
— Папа пьет!
— Ты не…
Мелисса не закончила фразу. Одна за другой ударили две молнии, ярко блеснув на фоне темнеющего неба; вслед за ними раздался оглушительный раскат грома. Она медленно попятилась от раковины. Тарелки дрожали, стуча друг о друга, а по грязной воде расходились волны.
— Что происходит? — спросил Рики.
— Не знаю, милый. Думаю, тебе лучше отойти от окна.
Снова ударила молния, похожая на трещину в небесах. Секундой позже громыхнуло так сильно, что звуковая волна сбила висевшие на кухонной стене часы.
— Будь внутри, — сказала она Рики, а затем, вопреки собственным словам, в тревоге вышла на задний двор.
Земля под ногами дрожала. Может, это землетрясение? Насколько она знала, раньше здесь не было землетрясений. Однако вибрация усиливалась. Прислоненные с стене старые доски забора упали. Где-то наверху раздался стук, словно ваза или флакон с дезодорантом скатились с полки и ударились об пол.
— Боже, — сказала она.
Вдалеке, у самой границы города, что-то блестело. Нет, за его границей. Оно накатывалось, становясь все ближе и поворачивая серебристую спину к пустым синим небесам, словно волна.
Словно волна.
— Поверить не могу, — пробормотала она.
Словно гигантская волна.
— Этого не может быть.
Она попятилась к дому. Из-за дрожи по всей улице включились автосигнализации.
— Билл! — закричала она. — БИЛЛ!
Когда она оказалась в кухне, Билл бросал в мусорное ведро пустую банку из-под пива.
— Что за шум? — спросил он.
Мелисса указала на окно. На этот раз ему не пришлось ничего объяснять. Он все увидел сам.
— Это же чертова волна, — сказал он.
— Да, Билл, так и есть.
— Откуда она взялась?
— Какая разница! Нам надо что-то делать.
— Это конец света, — произнес Билл пустым голосом.
— Нет, не конец. Это просто наводнение. Прорвалась дамба, или…
— В округе нет дамб.
— Все равно. Она идет прямо на нас.
— Тогда надо ехать.
— Мы не можем ехать. Шоссе забито.
Люди уезжают, внезапно подумала она. Я была как в тумане, а люди в это время уезжали.
— Поздно, — сказал Билл, все еще глядя на волну. — Мы все умрем.
— Нет. Нам надо подняться…
— На чердак?
— На крышу. Мы можем выбраться на крышу?
— Думаю, да. Через чердачное окно. Но я не знаю, насколько это безопасно.
Окна начали дрожать, с крючков срывались чашки, из холодильника, который не закрыл Рики, падали продукты. Яйца разбивались, молоко пролилось на пол, создавая свое маленькое наводнение.
Мелисса посмотрела на открытый холодильник.
— Еда! — сказала она. — Нам надо взять еды, если мы застрянем там надолго.
— Может, мне найти какие-нибудь лекарства? — предложил Рики.
— Да! Я возьму аптечку, ты — воду. Дон, иди сюда…
— Там волна.
— Мы знаем, — сказал Рики.
— Я возьму ружье, — проговорил Билл.
— Тогда поспешим, — ответила Мелисса.
Все разошлись. Мелисса поднялась наверх, чтобы взять аптечку, а потом направилась в спальню за теплыми одеялами. Фотографии, висевшие над кроватью, дрожали, стуча о стену. Несколько секунд она смотрела на них. Здесь была фотография мальчиков, а также снимок Кэнди во Флориде, с дедушкой и бабушкой. Губы Кэнди улыбались, но глаза — нет. В них была странная печаль. Мелисса смотрела на фотографию сотни, возможно, тысячи раз, но до сих пор не замечала этой грусти.
Однако сейчас у нее не было времени на изучение. Отвернувшись, она принялась собирать одеяла, подняв глаза лишь для того, чтобы увидеть, как полоса серебристого света становится все ближе и ближе.
В 13.38 первая волна моря Изабеллы достигла Цыптауна.
Она пронеслась по улицам, словно гигантская очистительная река. Она выкорчевывала деревья и швыряла машины, как детские игрушки. Ее напора было недостаточно, чтобы снести кирпичные дома, но она срывала с них крыши, выбивала окна и двери, входя без приглашения и унося все следы жизни, которую в них вели. Она вымывала крупу с кухонных столов, выдавливала зубную пасту из тюбиков на умывальниках, переворачивала незаправленные кровати и швыряла в стены телевизоры. Она опустошала шкафы, ящики столов и аквариумы с золотыми рыбками.
Улица за улицей, воды Изабеллы затапливали город, двигаясь между домами, будто решая загадку, заворачивая, заворачивая, заворачивая и вновь встречаясь за соседним углом…
Шум наводнения оказался ужасен. Рев самой воды был низким, но поверх него накладывались сотни других звуков, свидетельствующих о разрушении. Разбивались стекла, падали трубы, двери разносило в щепки, завывали автомобильные сигнализации.
А посреди прибывающей воды и того хаоса, что она с собой несла, были люди. Их оказалось не слишком много. Капания слухов, предпринятая Генри с Диамандой, прошла успешно. Большинство жителей Цыптауна наблюдали за наводнением сверху. Но все же в городе оставалось достаточно тех, кто не слышал призыва и оказался в плену. Некоторые, как семейство Квокенбушей, поднялись на крыши, сочтя их безопасным убежищем. Другие быстро строили из подручного материала плавательные средства (колыбели, надувные детские бассейны), а у некоторых в гаражах даже оказались лодки, в которые они забирались по мере приближения волны.
Тем, кому удалось выжить во время этого прилива, было что рассказать потом. Истории о спасении в последнюю минуту, о людях, возвращавшихся в дома за какими-нибудь сентиментальными сувенирами и обнаруживавших в гостиной рыб; о жителях старых домов на колесах, которых вода унесла и бросила в милях от города. Но будут и печальные истории. Жизни, потерянные по глупости или нерешительности; люди, смытые пенящимся потоком по дороге к автомобилю, или сорванные течением с водостоков домов.
Кроме того, были события не счастливые и не печальные, а те, что можно отнести только к категории странных. Наиболее значимое из них случилось в 13.31, за семь минут до того, как воды Изабеллы начали заполнять Иноземье. Некто (а именно, Генри Мракитт) организовал массовое освобождение кур. К сожалению, никакого исхода к свободе и спасению не произошло. Несчастные птицы всю жизнь прожили в мире ложных рассветов и собственных экскрементов. Когда пришла свобода, они понятия не имели, что с ней делать. Но, по крайней мере, они не погибли в своих клетках. Полубессознательное состояние, в котором они пребывали, многих спасло. Когда пришла волна, они просто понеслись вместе с ней и навсегда уплыли из своего плена. Это было впечатляющее зрелище. Тысячи и тысячи кур, освобожденных волшебной волной, безучастно глазели в небо, которого они до сих пор ни разу не видели.