Мы спустились к ребятам, здесь картина была совсем не радужная. Небольшая ниша, вырытая в снежно-ледовом склоне, лишь слегка прикрывала их от внешнего мира.
Вид конечно был жутковатым. Измождённые и черные от копоти лица, сильно помороженные конечности.
Когда у них закончился бензин, они жгли пенопласт от своих ковриков, что бы хоть немного вскипятить воды. А пенопласт в основном не горит, а коптит!
Да, не позавидуешь их состоянию. Просидеть на 0.5 кв. м столько дней и ночей, почти на высоте 7000 м, практически на улице, где невозможно укрыться ни от ветра, ни от снега, ни от мороза. Не имея ни продуктов, ни бензина.
Сидеть и думать спасут, не спасут. Надежда только на кого-то!
И это единственный вариант, так, как сами не в состоянии что-либо предпринять. Здесь надо иметь огромное желание жить и огромную силу воли, что бы всё это вытерпеть.
Можно было бы выбрать вариант более простой, сделать полшага вниз и улететь на 2.5 км. И все проблемы были бы решены. Но так делают слабовольные, а эти двое не были такими.
И это хорошо, так как работать с такими пострадавшими на спасаловке намного проще. Они не будут ныть, канючить, а будут через боль, через не могу, помогать тебе вытаскивать их из этой ситуации. Они будут вгрызаться в лёд, в скалы, помогать тебе хоть на йоту продвинуться вперед.
Витя Хан спустился на верёвку ещё ниже и вернувшись поведал, что Хацкевич и Давыдов лежат на концах перил мертвыё. У Хацкевича рваные раны на лице. Вероятно Давыдов упал по перильной верёвке вниз прямо на Хацкевича и кошками угодил прямо ему в голову.
Решили первого вытаскивать Коростылёва. Он был в лучшем состоянии и мог сам перемещаться.
Полностью одели его, утеплили, пристегнули на жумаре к верёвке, пристегнули ещё веревку, которой и стали вытягивать. Система была простая. Мы с Витей Хан поднимались верх, до очередного закрученного ледобура, докручивали дополнительные ледобуры, делали станцию и через неё на раз-два начинали вытягивать.
Леша Алмазкин шёл рядом с Коростылёвым. Хотя тот был в кошках, но ноги его были слабыми. Лёша подрубал ему ступени и всячески старался помочь передвигать ногами, временами просто руками переставлял ему ноги. Володя также помогал ему, где поддержать, где прикрепить. Коля стоял на оттяжке.
Рельеф восточной стены пика Москва в верхней части уникальный. Если представить прямые бобслейные трассы, только пошире раза в два, в три, расходящиеся и пересекающиеся веером по всей стене в разных точках и перенести их на высоту 7000 м, это примерно и будет соответствовать рельефу.
Приходилось постоянно переходить из одного жёлоба в другой, преодолевая боковые стены желобов в два-три метра высотой. И вот так от крюка к крюку мы поднимались к выходу на гребень.
Вышли уже к вечеру. Наверху нас ждал Кузнецов.
Коростылёва определили в его палатку. Напоили, чем-то накормили. В темноте уже легли спать. Но перед тем как лечь спать, Коля попросил Лёшу спуститься вниз к Прусову и с ним переночевать в их нише. Лёша не раздумывая взял свои вещи и стал спускаться.
На меня его поступок произвёл неизгладимое впечатление. Я прикинул на себя, как бы я отреагировал, если бы Коля меня попросил спуститься ночевать внизу.
Снимаю шляпу до сих пор!
Утром Кузнецова и Коростылёва Коля отправил вниз, дав им в сопровождение Витю Хана.
Коростылёв немного ожил и мог самостоятельно передвигаться. Перед уходом он написал на снежном склоне свой адрес и приглашал нас всех к себе в гости. Чувствовалось, что человек считает себя виноватым, что вовлёк в своё спасение столько людей и хочется ему хоть как-то их отблагодарить.
Жил он где-то на черноморском побережье, если мне не изменяет память.
Я про себя подумал, какое море? Всё лето в горах, потом остаётся только работа.
Не до моря! Так как бумаги и ручки не было, адрес так и остался на снежном склоне.
С Геной Прусовым было сложнее. Если Коростылёв хоть как то перемещался, то Прусов вообще не мог двигать ногами.
Одели его потеплее, ногами засунули в рюкзак до пояса и закрепили. Свободными у него остались только руки. На руки надели толстые рукавицы, что б он мог хоть как- то отталкиваться от склона. Лёша также шёл с ним рядом и помогал преодолевать всякие перегибы рельефа. Мы с Володей Самсоновым уходили верх, к крюку и на верёвке его вытягивали. Коля стоял на оттяжке.
Но сейчас на оттяжке нужна была филигранная работа.
Надо было оттяжку синхронизировать с нашими вытягивающими движениями. Если попадалось препятствие, Коля делал рывок верёвкой, что бы оторвать пострадавшего от склона, затем мы с Володей делали свой рывок и в этот момент Коля должен был ослабить свою верёвку, что бы не погасить наши усилия.
Это хорошо действовало, пока мы находились на прямой видимости и могли синхронизировать свои движения криками.
Далее мы подтаскивали Прусова до крюка, закрепляли его на нём и сами уходили выше до следующего крюка. К Прусову подходил Лёша и Коля и всё начиналось снова.
Этот метод называется тащить "сосиськой"!
Всё было нормально, пока не подошли к выходу на гребень. Сам гребень в сторону стены выходил более-менее пологим участком, длиной метров двадцать.
А что бы выйти со стены на этот пологий участок, надо было преодолеть ледовый карниз длиной метра полтора.
Под карнизом верёвка висела в полутора метрах от стены. До стены дотянуться ногами не получалось. Мы проходили этот участок с двумя жумарами.
Гена же болтался в этом месте абсолютно в свободном полёте. Мы протянули его три метра и он упёрся головой в ледовый карниз. Несколько раз пытались дёрнуть, но каждый раз его голова ударялась о карниз. Ему бы оттолкнуться руками от карниза, что бы голова вышла, но до стены руками не достать, так как висит в воздухе и ноги в рюкзаке, а от самого козырька над головой сил не хватает руками оттолкнуться. Так и повис.
Высота 6700, особо не надёргаешься. Язык, после каждого рывка, вываливается на плечо, приходиться тратить время на восстановление.
Здесь один вариант, необходимо согласовать момент оттяжки снизу и наш рывок сверху. Но прямой видимости нет и наши крики до них не доходят, улетучиваются в долину. Всё зависит от интуиции и виртуозности того, кто на оттяжке.
Минут сорок мы пытались согласовать наши действия, но каждый раз бедный Гена бился головой в карниз.
И вот в какой-то момент нам это удалось и макушка его головы показалась над ледовым козырьком!
В тот же момент, просто схватив верёвку руками, мы её закрепили, держа в руках. Дали себе время восстановить дыхание. Затем ещё рывок и голова уже над карнизом! Снова закрепили, снова отдышались и следующий рывок он уже по пояс лежал на карнизе. Ну а дальше дело техники. Вытащили его на гребень и дотащили до пещеры. Поднялись Коля с Лёшей.
Стали готовить ужин. Приготовили быстро, так как ничего не было.
Когда я разогревал примус (старенький добрый советский "Шмель"), пламя поднялось от загоревшего бензина и осветило пещеру. В этот момент Гена Прусов протянул руки, засовывая их прямо в центр пламени. С криком, осторожно сожжешь руки, я отдёрнул примус в сторону, но он снова их засунул в самое пламя, при этом выдохнув, сказал: "..холодно..".
Я посмотрел на его руки. При свете пламени было видно, как с кистей свисают куски отмороженной кожи. Кожа висела как рваные лохмотья. Больше я не стал ему ничего говорить.
Вскипятили чаёк, попили в прикуску, с воспоминаниями нашего Джиргитальского "ужина".
Утром начали паковать Гену для транспортировки вниз по гребню. Завернули его в разорванную палатку, положили на карематы и всё это обвязали верёвкой. Сделали кокон для транспортировки.
Хотели уже было тронуться вниз, но тут вдруг появляется Юра Янович, с ним ещё два человека. Они ночевали в сотне метров ниже и утром дошли до нас. На наш вопрос есть ли у них продукты, он протянул половинку палочки колбасы и пару шоколадок. Это всё, что у них было.
Юра поведал нам, что заброски продуктов с вертолёта на перемычку были, но часть из них они не нашли, другая часть настолько глубоко ушла в снег, что выкопать было невозможно. Что нашли, с тем и шли. Но почти всё съели по дороге.
Коля попросил меня приготовить завтрак. Я поставил топиться снег и стал нарезать колбасу по порциям на все присутствующие персоны. Колясочки колбасы получились очень прозрачные. Тут же стал разламывать шоколад, деля на всех. Но Коля со словами не так надо, разломал весь шоколад и бросил в кастрюлю с кипящей водой. При этом добавил: "Какао будем пить!" Весьма разумное решение.
После завтрака, начали спуск Прусова. Постоянно меняясь местами, кто спереди на тропёжке, кто с боков для поддержки, кто сзади на страховке, мы спускались по Северному гребню пика Москва.
Несмотря на то, что рагунцы только вчера поднялись по гребню, их следов уже не было видно. Приходилось заново тропить и прокладывать дорогу.
Погода испортилась, в районе вершины гуляла гроза. Время от времени "жахая" по восточной стене. Невозможно было уследить куда она бьёт, только видно было как эти бобслейные трассы периодически обрывались и уносились вниз, собирая с собой дополнительно тонны снега и льда.
Уже ближе к вечеру, подходя к перемычке, мы увидели внизу цепочку людей, поднимающихся по снежному склону на перемычку. Первым нам встретился Валера Беззубкин, намного опередивший остальных и уже поднимающийся по гребню нам навстречу.
Он с группой прилетел из Дугобы и их перебросили вначале в Джиргиталь и далее на ледник Сугран.
На перемычке мы передали пострадавшего вспомогателям. Здесь был врач, еда, бензин, акья и приличное количество народа, чтобы довершить начатое дело и благополучно донести Прусова до вертолётной площадки.
Сами пошли вниз на морену, в надежде успеть спуститься до темноты. Спускались тем же путём, что и поднимались.
Как обычно бывает, после изнурительной, тяжёлой работы в присутствии постоянной опасности, дополнительно забирающей немалое количество сил, наступает момент успокоения. Работа сделана, опасность сведена к минимуму. Остаётся дойти до морены, где спокойно можно не связываясь, не высматривая скрытые трещины и не обдумывая каждый последующий шаг, куда будешь ставить ногу, снять с себя всю альпинистскую амуницию, сесть как говорится на "пенёк", в худшем случае просто на моренный камень. Глубоко вздохнуть полной грудью воздух, насыщенный обилием кислорода и возможно выпить чашечку чая, если конечно кто-то поднесёт!
А не поднесёт, так самому набрать воды с ледниковых ручейков, вскипятить и заварить добрый чаёк.
Чаёк, который можно пить с большим удовольствием. Потому как от чая, приготовленного наверху, из растопленного снега, получить удовольствие невозможно, что бы ты туда не добавлял.
Зато вода внизу, на леднике, ну такая вкусная, что пить хочется не останавливаясь.
В такие моменты, когда опасность постепенно отпускает твой мозг, его начинают заполнять другие мысли. Вспоминается жизнь, проведённая на равнине. В горах почему-то мысли не о горах! Вспоминается лучшее, что оставило приятное воспоминание там внизу. Приходят обрывки картинок каких-то событий, навевается какая-то музыка. Вдруг среди этого нагромождения, откуда-то, вначале как бы издалека, потом всё ближе, начинает пробиваться знакомый мотив. Приходиться приложить небольшое усилие, что бы сконцентрироваться и ты его узнаёшь. Это частушка, которую мы пели перед вылетом сюда: "...стоит церковь на горе, зелёная ограда, девки трахнули попа, так ему и надо!.." И эта частушка тебя уже не отпускает и ты её не гонишь, так как это уже ощущение равнины, где тепло, безопасно и спокойно! И на мгновенье проскальзывает завистливая мысль:"... повезло же попу".
И вот наконец-то морена, встречает кто-то из вспомогателей и подносит чай, компот, кофе - всё это на выбор. Еды много! Но после нескольких дней голодания, много не съешь. Пьёшь, правда, много, организм обезвожен. Усталость сказывается, хочется спать. С раннего утра на ногах, транспортировка с 6700 м, вымотала организм. Ставим палатку и заваливаемся спать. Вспомогатели довершат начатое дело и принесут пострадавшего на морену.
Утром особенно не торопишься вставать. Не хочется нарушать чувство утреннего блаженства в тёплом пуховом спальнике. Солнце уже освещает палатку и ты растягиваешь удовольствие просыпания.
Всегда когда сбрасываешь высоту до уровня базового лагеря, первое утро такое вожделенное. На этой высоте, на внутренней стороне палатки уже нет толстого слоя инея, что ты надышал за ночь и он замёрз на палатке. А потому ничего не летит тебе на физиономию и не надо от этого закрываться. Обилие кислорода, пусть и высота 4200, но его с лихвой тебе хватает. И не надо учащать количество вздохов, что бы надышаться. Правда, пятеро здоровых мужиков в палатке, всё-таки многовато. И поначалу с вечера даже тесновато. Но потом, то ли за ночь все усыхают, то ли расползаются по разным углам и закоулкам, но утром места хватает вполне, даже можно где-то и развалиться.
Прилетел вертолёт, сел на край ледника, где была оборудована для него площадка. Загрузили пострадавшего и он полетел на равнину.
Памирские вертолётчики потрясающие проффесионалы. Что бы поднять вертолёт, необходимо создать воздушную подушку за счёт раскручивания лопастей. На высотах выше 4000 м воздух сильно разрежён и им приходится взлетать, как взлетают самолёты, с разбега. Задрав хвост вертолёта, они разгоняются на переднем колесе и отрываются от площадки. Так они взлетают с ледника Москвина, с ледника Фортамбек под пиком Коммунизма.
Здесь же разгонять вертолёт было негде и они использовали другой способ подъёма.
С верхней морены ледника Северный, до ледника Сугран, была пропасть длинной в километр. Вертолётчики, приподняв на метр вертолёт, переместились к краю морены и сделав резкий крен на бок бросили вертолёт вниз. Вертолёт исчез из нашего вида, а также пропал звук двигателя. Мы все слегка оцепенели и кинулись к краю морены посмотреть, что случилось с вертолётом. Честно говоря, плохие мысли мгновенно посетили разум.
Но подбежав к краю морены, мы увидели, как уже в самом низу этой километровой пропасти, вертолёт, набрав обороты, благополучно полетел вдоль ледника Сугран.
За время свободного падения, лопасти успевают раскрутиться и создать воздушную подушку для полёта.
Почёт и уважение памирским вертолётчикам!
Нас пообещали вывести на следующий день. У нас был целый день в запасе.
Народ всё это благополучно воспринял. Быстренько соорудили длинный стол на всех присутствующих персон, сделали сиденья и достали из закромов заброшенные ранее вертолётом продукты.
Продуктов было много и что особенно порадовало наши, усохшие от гипоксии души, также много было горячительных напитков. В общем, окончание спасательных работ отметили славно!
Потом была живописная дорога до Джиргиталя, там за рагунцами пришла машина и мы с ними уехали в Рагун. Юра Янович пригласил нас к себе в гости. В его огромной трёхкомнатной квартире, где не было никакой мебели, мы отметили окончание сезона. Далее в Душанбе, оттуда кто в Новосибирск, кто в Барнаул, кто в Омск.
P.S.
Описывая спасательные работы, я старался передать те эмоции и те чувства, что присутствовали у меня в то время.
За время занятия альпинизмом много было спасательных работ. В каких-то удавалось спасти людей, в каких-то нет. Где-то пытались транспортировать пострадавшего как можно аккуратнее, где-то уже безжизненное, запакованное тело, как правило в разорванную палатку, просто волочили по снегу.
Как говорится, человек ко всему привыкает, привыкает и к смерти рядом находящихся людей.
В то время, всё это воспринималось как пусть трагичное, но не из ряда вон выходящее событие. Всегда присутствовала мысль, что и с тобой может произойти подобное, но на этот раз не случилось.
Отправляясь в июле в горы, всегда чувствовалась неопределённость, как сложится сезон. Удачным будет, неудачным? Вернусь, не вернусь? Возвращаясь с гор в сентябре домой, посещала другая мысль: " Ну, годик ещё поживу, до начала следующего сезона".
Безрассудством это назвать нельзя, потому что этот выбор был осознанный. Люди разные! Есть порода людей, которым не хочется, лёжа на диване, участвовать в обсуждениях различного рода событий, критиковать и поучать их участников. Им хочется быть непосредственным участником этих событий. Ты допускаешь, что идёшь на риск, порой даже очень большой, но ты всё равно идёшь на него. И если пронесёт в этот раз, ты пойдёшь на него снова. И те люди, с которыми ты пересекался в горах, также так считали.... Многих уже нет! Но это не значит, что и ты и они были не правы. Мы в то время поступали, так, потому, что считали это правильным. Нам это было необходимо! В своё время, своя правда! И только сейчас, когда с возрастом схлынул накал в отношениях "человек и горы", приходит несколько другое переосмысление того риска, которому ты себя подвергал, находясь в горах. И по-другому начинаешь относиться к тем потерям человеческой жизни, что произошли в то время!
И боль и скорбь и плачь и стон!
То в душах наших перезвон!
Не в силах мы прервать их звон!
Тот неудачный был сезон!
Сергей Филатов
мастер спорта СССР по альпинизму
Некоторые моменты, описанные в этой статье, не стыкуются с другими ранее написанными статьями по этой теме. Но я описываю только те события, в которых участвовал сам. Поэтому данные в этом случае идут из первых рук.