Чондэ/Бэкхён, мимоходом Исин/Лу Хань; Чанёль, Кенсу, Минсок
Было время, когда Бэкхёну не приходилось стоять в очереди в муниципальной поликлинике. Бэкхён вспоминал о нем с тоской. И чем громче Чанёль плакал, тем глубже эта тоска становилась. Что делать с плачущим сыном, Бэкхён положительно не знал. Раньше подобные вопросы решала жена, но теперь ее ничего, кроме солнечных ожогов, не беспокоило. У Бэкхёна же выбора не было.
— Сын, слушай, доктор сделает один крошечный укольчик, ты его даже не почувствуешь. Зато зуб перестанет болеть.
— Не хочу укол! — Чанёль топнул ногой. Шнурки на растоптанном ботиночке так не вовремя развязались. Бэкхён едва не застонал в голос и взялся их перевязывать.
Чанёль заголосил детским баском, отчего сидящая рядом дамочка поморщилась и демонстративно фыркнула под нос. Нарумяненный, но все равно красный нос. Такой только в чужие дела и совать.
— Эй, парниш, а тебе когда-нибудь рассказывали о зубном фее?
Чанёль замер с открытым ртом и во все глаза уставился на молодого мужчину, который незаметно протиснулся сквозь толпу и теперь широко улыбался, вопросительно глядя на Чанёля. Тот икнул и помотал головой.
— Ну так вот, значит, как обстоят дела. Дядя, который сидит в этом кабинете, — мужчина указал на кабинет, в который Чанёль наотрез отказывался идти, — работает на зубного фея. Зубной фей — это тебе не зубная фея. Зубная фея имеет дело только с девчонками да мальчишками-слюнтяями, которые боятся уколов и ревут, стоит им показать шприц. Зубной же фей служит в специальном зубном подразделении и работает только с бесстрашными мальчишками и девчонками. Они позволяют не только уколы им делать, но и никогда не плачут. За свою храбрость они получают от зубного фея специальную медаль "За отвагу" и подарок, который только пожелают, а не те жалкие монетки, которые оставляет под подушкой зубная фея. Ты же не хочешь прослыть трусом? Не хочешь, чтобы твой подарок получил кто-то другой?
|
|
Чанёль кивнул. В глазах не осталось ни слезинки.
— Так я и знал. Поэтому соберись и покажи зубному фею, на что ты способен. Не разочаруй его — ряды его отважной армии пополняются не так уж и часто.
Чанёль улыбнулся, позабыв и про флюс, и про распухшую до монструозных размеров щеку.
Бэкхён смотрел на своего неожиданного спасителя с не меньшим восторгом. Тот заметил его взгляд и коротко кивнул. Мол, не нужно благодарностей.
— А теперь иди к дяде доктору и покажи, где раки зимуют. — Мужчина подставил ладонь, и Чанёль, недолго думая, отбил ему "пять".
— Как вы это делаете? — У Бэкхёна даже голос сел, так что пришлось скоренько — и довольно некрасиво — прочистить горло.
— Практика. — Мужчина пожал плечами. Он все улыбался, и от его улыбки в темном больничном коридоре становилось светлее. От мужчины — Бэкхён мог поклясться — даже пахло солнечно.
— Следующий. — На пороге возникла усталая медсестричка.
Бэкхён, кланяясь незнакомцу и бурча под нос благодарности, быстренько затолкал Чанёля в кабинет.
Чанёль не дрогнул даже, когда ему делали укол и улыбался, когда доктор после показал ему удаленный зуб.
— На память будет, — сказал он и вложил зуб в ладонь Чанёля. Чанёль сжал его и благодарно кивнул.
Из кабинета он буквально вылетел, окрыленный собственным героическим поступком. Уже натягивая школьный рюкзак, он вдруг замер и нахмурился. Разжал кулак и посмотрел на зуб.
|
|
— А где у нас в городе обменный пункт?
Бэкхён растерялся. Он огляделся по сторонам, будто бы в поисках нужного указателя, а на самом деле тянул время, придумывая, как бы ответить так, чтобы Чанёль не понял, что добрый дядя его надурил, и подарка он не получит, но тут взгляд остановился на знакомой уже фигуре.
"Добрый дядя" умостился на софе под кадкой с тощим гибискусом и читал брошюру со схемой зуба на обложке. Почувствовав, что на него смотрят, "добрый дядя" вскинул голову и поймал взгляд Бэкхёна. На лицо его тут же вернулась лучезарная улыбка.
Он встал и помахал брошюркой. Чанёль его заметил и просиял.
— Он точно знает, где обменять зуб на подарок. — Чанёль ринулся к незнакомцу.
Бэкхён, проклиная себя за нерешительность, поплелся за ним.
— Ну что, герой, справился? — спросил "добрый дядя", когда Чанёль поравнялся с ним.
Чанёль с гордостью продемонстрировал ему зуб.
— И что, совсем не плакал?
— Не-а. — Чанёль улыбнулся, демонстрируя место, где когда-то был зуб. — Папа не знает, где меняют зубы на подарки. Вы не подскажете?
— Просто отдай папе зуб. Зубной фей сам его найдет и передаст подарок.
Чанёль мигом скис.
— А нельзя так, чтобы не через папу?
— Ты не доверяешь папе?
Чанёль поморщился.
— Папа обменяет зуб на что-нибудь полезное. Носки там или морковку. После того, как мама обменяла нас на другого дядю, папа перестал дарить подарки. Говорит, ему пришлось отдать маме все деньги, что у нас были, чтобы она не забрала у него меня.
|
|
Бэкхён покрылся пятнами. Во рту пересохло, и язык намертво прилип к нёбу. Надо научить Чанёля не разговаривать с незнакомыми людьми. Особенно о том, как мама до нитки обобрала папу, а ее новый бойфренд сделал все, чтобы денег на новые нитки заработать было негде. Стоит ребятам из социальной службы прознать, что папа едва сводит концы с концами и не может содержать ребенка, как Чанёля прямым рейсом отправят в Штаты, в распростертые материнские объятия.
— Носки — это тоже неплохо. — "Хороший дядя" похлопал Чанёля по плечу. — Но если быть честным до конца, то... — Он присел перед Чанёлем на корточки и перешел на заговорщицкий шепот: — На самом деле я — кузен зубного фея. И если ты отдашь зуб мне, то уже сегодня получишь свой подарок. Ты даже сможешь сам его выбрать. Что скажешь?
— Нет-нет-нет. — Бэкхёна наконец-то пришел в себя и сцапал Чанёля за ручку рюкзака. — Сегодня никак не получится. Нам еще в школу.
— В школу? — В один голос возмутились Чанёль и незнакомец.
— После подвига герою положено отдыхать. — "Хороший дядя" выпрямился и шагнул к Бэкхёну. — Ким Чондэ. — И он протянул руку для пожатия.
Бэкхён, поколебавшись секунду, сжал его ладонь в своей. Руки у Ким Чондэ были горячие и нежные. Должно быть, он ухаживал за кожей. Бэкхён себе подобной роскоши позволить не мог.
— Бён Бэкхён. — Бэкхён выдавил из себя улыбку. — А это Чанёль. И нам, правда, пора. — Он притянул Чанёля к себе, и тот мигом скукожился и надул щеки.
— Знаете, у меня сын... был одного возраста с вашим Чанёлем. Его год уже как нет, а я все никак не избавлюсь от желания делать подарки. — Ким Чондэ неловко улыбнулся; в глазах его мелькнуло, но тут же исчезло болезненное выражение.
— А куда делся ваш сын? — Чанёль ничего не понял и горел любопытством узнать, куда же подевался племянник самого зубного фея.
— Он отправился на небо.
— О, у меня бабушка туда отправилась прошлым летом. Папа говорит, что это очень-очень далеко, поэтому дозвониться туда невозможно. Но бабушка взяла с собой свои очки — они у нее огромные как дом, — и когда ей хочется увидеть меня или папу, она их надевает. А еще там живет мой прадед и вроде как прабабка, хотя папа не уверен на ее счет, потому что она — "старая карга". — Последние слова Чанёль произнес, прикрыв рот ладонью, потому что сквернословить ему не позволялось, и за подобное высказывание он всегда получал от матери по губам.
Чондэ расхохотался. Непосредственность Чанёля его явно забавляла, чего не скажешь о Бэкхёне. Ему хотелось сквозь пол провалиться от стыда, и только нежелание оказаться в регистратуре, в окружении истеричных медсестер, удерживало его от этого шага.
— А ваш сын тоже болеет? Бабушка вот болела, но папа говорит, на небе очень хорошая экология, поэтому сейчас у нее ничего не болит.
— Да, мой сын тоже болел, поэтому нам с его мамой пришлось его отпустить на небо. Мы очень-очень этого не хотели, но доктор сказал, что выхода нет. Так что теперь у него тоже ничего не болит.
Чанёль радостно улыбнулся, а Бэкхён с трудом проглотил комок, ставший поперек горла.
— Ну так что там насчет подарка? Ты отдашь зуб мне или, все же, папе? — Чондэ поглядел на Бэкхёна. В глазах его читалась мольба. Ким Чондэ в самом деле был хорошим дядей и совершенно несчастным отцом.
— Вам! — Чанёль сунул ему в руки свой крепко сжатый кулак. — Пап, можно?
— Можно. — Бэкхён хотел, но не смог улыбнуться. На мгновение ему представилось, что ему вот так же придется отпустить на небо Чанёля, и его едва не стошнило. Он не смог даже бывшей жене — родной матери — отдать своего ребенка, не говоря уже о том, чтобы расстаться с ним навсегда.
В торговом центре, расположенном неподалеку от поликлиники, оказалось уж слишком людно как для утра среды: до Лунного Нового года оставалось еще три недели, а Новый год календарный уже минул. В отделе игрушек вилась стайка ярко разодетых мамочек. Бэкхён невольно прислушался к их разговору и понял, что это представительницы какого-то родительского комитета. Подарки явно готовились детям к весеннему фестивалю. Бэкхён к подобным организациям относился со смесью благоговения и ужаса, и хотел уже проскочить мимо, когда взгляд зацепился за знакомое голубое пальтишко.
Обладательница пальтишка в этот момент неудачно повернулась и едва не снесла своим опрятным круглым тельцем Чанёля.
Не узнать Чанёля она не могла. Впрочем, как и Бэкхёна.
— Ох... — Она пошла лиловыми пятнами, что так чудесно гармонировали с ее пальто, стоило ей понять, что Бэкхён смотрит прямо на нее. — Господин Бён, какая встреча. — Она явно отдала бы многое, чтобы ее избежать. — И Чанёлли... Добрый день, Чанёль. Ты ведь меня помнишь?
— Ага. — Чанёль насупился и шагнул к Чондэ, который в нерешительности замер перед полками с "Барби". — Вы тетя Ёнсоль, вы были у нас недавно. Вы забрали маму.
На самом деле — лишь ее вещи. То, что жена не смогла увезти в Штаты, но не хотела оставлять Бэкхёну. Именно Ёнсоль познакомила ее с любовником, и именно она целых полтора года служила им отличным прикрытием. Бэкхён, пожалуй, никогда бы об этом не узнал, если бы жена, набравшись прилично в день, когда все раскрылось, не поделилась с ним всеми подробностями столь тщательно — и как она считала — безукоризненно проработанного плана. Тот и впрямь был хорош, и только желание жены убраться из опостылевшего Сувона в вечное калифорнийское лето привело его к краху.
— Твоя мама сама захотела уйти. Но ты всегда можешь к ней вернуться. — Ёнсоль улыбнулась.
Бэкхён так крепко сжал зубы, что они заскрежетали. Ёнсоль покосилась на него, но ничего не сказала.
— Рада была с тобой повидаться, Чанёль.
Чанёль кивнул, но отвечать на любезность любезностью не стал, хотя обычно держался вежливо.
— Подруга бывшей, — пояснил Бэкхён, когда они прошли в спортивный отдел, и Чанёль ринулся к полкам с мячами, оставляя Чондэ и Бэкхёна наедине. — Расстались мы не лучшим образом, как вы, думаю, уже поняли.
— Мы с женой тоже не смогли остаться друзьями. — Чондэ взял с полки мяч, покрутил его в руках.
— Вы врач? — Бэкхён не сводил глаз с Чанёля, который передвигался от стеллажа к стеллажу, тщательно изучая их содержимое.
— С чего вы взяли?
— Ну вы же были в детской поликлинике и... — Бэкхён пожал плечами. Он не знал, как выразить свою мысль так, чтобы не обидеть Чондэ. По-хорошему, стоило бы помолчать, но молчать было еще более неловко.
— Мать подвозил. Она детский окулист. На обратном пути забежал к другу — он в стоматологии работает, — ну и заметил вашего мальчика. Он так горько плакал, а вы, не обижайтесь, показались мне таким потерянным, что я просто не смог пройти мимо.
Бэкхён коротко хохотнул. Чондэ подметил все верно.
— Вы не ошиблись — я был на грани отчаяния. Обычно всеми этими вещами занималась мать Чанёля. Я лишь играл с ним по выходным и следил, чтобы у жены всегда было вдоволь денег, чтобы его одеть и накормить. Теперь все приходиться делать самому, и это, я вам скажу, чертовски сложно.
— Я понял.
— Нашел! — Чанёль, став на цыпочки, стащил с полки небольшой красный мяч. — Вот этот. — Он поднял его над головой, словно трофей, добытый в кровавом поединке, и попрыгал на месте, чтобы Бэкхён и Чондэ могли лучше его рассмотреть.
— Знаете, это в самом деле... — Бэкхён облизнул губы. Слова не шли с языка. Он знал, что должен сказать, но, глядя на Чондэ, на то, как искренне он улыбается счастливому Чанёлю, не мог себя заставить это сделать. Чондэ потерял сына, но желание заботиться о ком-то никуда не делось. То, что сейчас происходило между ними, больше напоминало подачку со стороны Бэкхёна, но в то же время унижало и самого Бэкхёна, потому что у него не было средств на собственного ребенка. А ведь он мужчина, его прямая обязанность — добывать эти самые средства. Восемь лет брака он успешно с этим справлялся, но после развода все пошло наперекосяк. С работы его уволили, а новой — приличной — он найти не мог. По крайней мере, не сейчас. Короткие подработки, которые ему подкидывали друзья, — те, что еще у него остались — едва покрывали коммунальные расходы. Бабушка время от времени подсобляла продуктами, но в остальном приходилось очень сильно себя ограничивать. Бэкхён, черт возьми, второй месяц брился одной бритвой и научился штопать носки. Полгода назад он понятия не имел, как выглядит швейный набор, а сейчас мог, при желании и некотором везении, подрабатывать белошвейкой. А так же судомойкой, уборщицей и поваром. С последним все еще случались накладки, но он старался.
— Я знаю, что вы хотите сказать. И вы ошибаетесь. Мне действительно очень хочется кого-нибудь побаловать, но кота уже тошнит от всего, что я ему покупаю, а больше у меня никого и нет.
Бэкхёну не оставалось ничего другого, кроме как смириться.
За мяч Чондэ расплатился кредиткой и вручил огромный, вкусно шуршащий пакет Чанёлю. Тот прижал его к груди и блаженно зажмурился. Видеть его таким счастливым в самом деле было приятно. Настолько, что, когда Чанёль завидел уличного торговца едой и попросил купить ему шашлычок, Бэкхён, не задумываясь, полез в бумажник и едва не зашипел от разочарования. Денег едва хватало на проезд и уж никак не наскребалось на шашлычок.
Чанёль, занятый любованием мячом, этого не заметил, а вот Чондэ, стоящий по правое плечо — очень даже. Он молча выудил банкноту и протянул торгашу, а взамен получил румяное мясцо на палочке.
— Я отдам.
— Как хотите. Но это необязательно.
— Обязательно.
Чондэ не стал спорить. Он с умилением смотрел, как Чанёль, обжигаясь и сочно чавкая, жует свой шашлычок, и явно думать не хотел о попранной гордости Бэкхёна.
Смириться с этим Бэкхён не мог.
***
Они встретились в субботу. Моросил мелкий противный дождь, и в парке неподалеку от дома Чондэ людей практически не было. Чанёль еще с утра отправился к бабушке — хвастаться подарком от зубного фея, — и день у Бэкхёна был практически свободен. Если не считать требующей влажной уборки квартиры и замоченного в ванной постельного белья: стиральная машинка навернулась два месяца назад, а на ремонт денег не было. Пришлось познавать азы ручной стирки.
— Ну как поживает наш юный герой? — Чондэ встретил Бэкхёна с похожим на колокольчик зонтом в руках. Зонт был прозрачным, отчего капли дождя смотрелись на нем завораживающе. Особенно изнутри.
Бэкхён, который спасался капюшоном толстовки, принял приглашение и нырнул под зонт.
Они направились к парку. У Чондэ была назначена встреча, и это было на руку Бэкхёну. Он хотел по-скорому вручить ему деньги и вернуться домой.
Как оказалось, у Чондэ были другие планы.
Выслушав рассказ о Чанёле, который умудрился выбить подарком от фея еще один зуб и расшибить единственную оставшуюся от жены картину, Чондэ, не особо стесняясь, предложил составить ему компанию. Дело у него оказалось к двоюродному брату, который держал неподалеку от парка небольшое кафе и задолжал Чондэ обед.
— Я ему в лучшем виде оформил аренду на ближайшие десять лет, так что с него причитается. Один я обожрать его на "причитающуюся" сумму не смогу, а вот вместе, думаю, мы справимся.
— А других желающих объедать мелких предпринимателей не нашлось? — с подозрением поглядывая на Чондэ, спросил Бэкхён.
— Только кот, но, боюсь, еще одной обжираловки он не переживет. Вчера он сломал весы. Напольные, чтоб вы понимали.
— Вы жестокий человек. — Бэкхён покачал головой. Личность Ким Чондэ казалась ему все более и более интересной. Он редко встречал настолько открытых и добросердечных людей, а уж после истории с женой и вовсе перестал верить в их существование, а тут вот — свалилось на голову, и попробуй сходу реши, что с таким делать: то ли заспиртовать и в музей сдать, то ли обнять и по головке погладить, ибо рано или поздно об его открытость и добросердечность вытрут ноги.
— Он меня провоцирует.
— А вы не поддавайтесь. Будьте с ним суровы.
— Никогда не получалось.
Бэкхён засмотрелся на улыбку Чондэ — немного смущенную, но все равно широкую и светлую — и едва не пропахал носом газон. Каменная урна выросла на его пути как-то уж слишком неожиданно, и только крепкая хватка Чондэ спасла его от перелома. По меньшей мере — гордости. Сразу в трех местах.
— Уж понаставили везде этих урн...
Бэкхён знал, что Чондэ понял истинную причину его неловкости, но, будучи человеком тактичным, помог Бэкхёну с честью выйти из неловкой ситуации. Вряд ли на Чондэ так уж часто засматривались мужчины. Да и сам Бэкхён, по правде говоря, раньше за собой подобного не замечал. Нет, он, конечно, слепым не был, и мог отметить, что человек — мужчина это или женщина — красивый и даже сексуально притягательный, но чтобы вот так пялиться на чью-то улыбку... Нет, такого за ним точно не водилось.
Но улыбка Чондэ в самом деле завораживала.
Кафе оказалось знакомым: Бэкхён бывал здесь с Чанёлем, когда дела еще не шли так плохо. Шеф подавал отличные блинчики со всевозможными вареньями, вафли с мороженым и шоколадным сиропом и нежнейшие чизкейки — лучших Бэкхён не едал даже в столице.
Шефа звали До Кенсу, и он был тем самым кузеном, который задолжал Чондэ.
— Не стесняйтесь. — Чондэ протянул Бэкхёну меню. — Что не съедите — заберете домой.
Бэкхён стеснительным никогда не был — некоторые даже считали его наглым и беспардонным человеком, — но в компании Ким Чондэ он тушевался и позорно краснел, словно малолетка, которую учитель вычитал перед всем классом.
Они заказали картошку по-французски, сырные палочки, мясо — свинину в кисло-сладком соусе, поджаренный до хруста бекон и тушеную говядину, — суп с кальмарами и три пирога на десерт. Пироги Бэкхён сразу отложил в сторону — Чанёлли был еще тем сластеной, но баловать его в последнее время удавалось только бабушке. Пили пиво.
Чондэ рассказывал о работе — он был начальником отдела продаж в небольшой частной фирме, что занималась недвижимостью, — немного о бывшей жене и сыне. Сын родился с пороком сердца, врачи не дали ему и года, а он дожил до шести лет. Отношения с женой не заладились сразу после рождения ребенка.
— Мы оба чувствовали себя виноватыми. Перед ним и друг другом. Никто не мог сказать, что стало причиной болезни, чей ген оказался бракованным. Кто-то говорил, что виной всему экология, кто-то — что это просто случайность. Дети часто рождаются с патологиями, это нельзя предсказать со стопроцентной точностью. Да если бы даже врачи и обнаружили дефект до его рождения, мы бы не стали делать аборт. У него ведь всегда был шанс. Он рос счастливым ребенком и ушел тихо, без мучений.
— Вам очень его не хватает? — Бэкхён отложил палочки. Он больше не мог есть.
Чондэ улыбался.
— Не то слово. Он очень похож на вашего Чанёля, только не такой ушастый. — Чондэ пальцами оттопырил уши.
— Я не оставил ему ни единого шанса. — Бэкхён потрогал свои большие, всегда очень его смущавшие уши. — Да и мать Чанёля изяществом ушных раковин не отличается.
— Ничего, вам к лицу.
— Тот еще комплимент, но спасибо.
Атмосфера разрядилась сама собой. Ким Чондэ однозначно был человеком, рядом с которым невозможно грустить. Он не кис и не хандрил, держался бодро и всегда искренне и радостно улыбался. Бэкхёна тянуло к таким людям внутренним магнитом, и он ничего не мог — и не хотел — с этим поделать. Ким Чондэ однозначно был лучшим, что случилось с ним за последний год.
— Знаете, в нашей фирме постоянная текучка — всегда требуются люди. Если вдруг нужна будет работа — звоните, обсудим.
Бэкхён, который не ждал подобного поворота беседы, опешил. Прочистил горло, отхлебнул пива и, подумав, решил, что сказать правду будет лучше всего. Потому что ему уже нужна работа. Позарез.
— На самом деле, с работой у меня сейчас напряг. Любовник жены на короткой ноге с моим бывшим начальником. И с начальниками еще нескольких влиятельных компаний. Так что меня очень удачно сократили, а другого места, с таким же окладом, я не нашел.
— А вы по образованию?..
— Юрист.
— Правда? — Чондэ просиял. — Нет, серьезно?
— Ну вроде как. Хотя последние полгода порядком в этом сомневаюсь.
— Вы не поверите, но нам сейчас очень нужен юрист-консультант. Наш юрист ушла в декрет, так что место на ближайшие три года свободно. Вчера провели собеседование с одной молодой особой, но мне она показалась недостаточно компетентной. А у вас есть опыт и... Приходите на собеседование? В понедельник, на десять. — Чондэ пощелкал в воздухе пальцами, и рядом со столиком тут же материализовался официант. — Карандашик дай.
Официант дал, и Чондэ принялся рисовать на салфетках, как лучше добраться до офиса. Бэкхён неплохо знал этот район и примерно представлял, где искать нужное здание.
Они посидели еще немного, а потом Бэкхён стал прощаться. Стирка и уборка ждали его дома, да и за Чанёлем нужно было ехать к черту на кулички — бабушка жила в пригороде, не желая менять свой крохотный домик с садом на более комфортабельную квартиру.
На собеседование Бэкхён явился в лучшем своем костюме и с резюме наготове. Заместитель директора — моложавый мужчина со стильной сединой у висков — просмотрел его без особого интереса, а затем задал парочку личных вопросов.
— Хочу сразу все прояснить, — сказал он. — Чондэ мне кое-что о тебе рассказал, да и сам я навел справки. О тебе не принято говорить хорошо, да и брать тебя на службу тоже не стоит. Ты кой-у-кого в черном списке. Но тебе повезло — во-первых, моя контора не имеет с ними никаких дел, во-вторых, срать я хотел на мелочных пиздюков. Выйдешь в четверг. Чондэ тебе все покажет.
Отдел продаж располагался на втором этаже, над шумным книжным супермаркетом, и зал все время наполнял приглушенный гул голосов.
На этаже работало десять человек, включая Чондэ, и Бэкхён быстро сошелся с Минсоком — маркетологом, — Исином и Лу Ханем. Исин был пиар-менеджером, а Лу Хань большую часть времени общался с клиентами и понять, какую должность в отделе он занимает, Бэкхён так и не смог.
Каморка Бэкхёна располагалась напротив кабинета Чондэ, так что виделись они не очень часто, но обедали неизменно вместе. Минсок, Хань и Исин составляли им компанию.
Минсок обычно пил кофе и ничего не ел, Лу Хань и Исин жевали бутерброды, а Чондэ таскал любовно приготовленные мамой обеды в ланч-боксе. Бэкхён запаривал лапшу и был этим доволен.
К Лунному новому году он перезнакомился со всем отделом и мог смело заявлять, что они с Чондэ — лучшие друзья. Ну или где-то очень рядом. Очень-очень рядом. Так рядом, что иногда Бэкхёну не верилось, что это происходит на самом деле.
А потом случилось нечто странное, и оно не было связано с Чондэ. По крайней мере, так могло показаться стороннему наблюдателю, но для Бэкхёна это событие стало значимым.
Лу Хань и Исин были парой. И не просто парой, а парой, которая жила вместе, носила обручальные кольца и даже была официально расписана. Правда, в Таиланде, но не это ведь главное?
Бэкхён, конечно, и раньше замечал, что эти двое состоят в отношениях, что выходят за рамки дружеских. Они часто — без особой надобности — прикасались друг к другу, улыбались таинственно и обменивались фразочками, которые были понятны только им двоим. У них даже собственный язык имелся, и когда они не хотели, чтобы их поняли, переходили на него и доводили до бешенства Минсока.
— Говорите, как нормальные люди. Пожалуйста, — цедил он со своего места и яростно наматывал на палец шнур от наушников.
Эти двое лишь прыскали от смеха и продолжали щебетать на смеси китайского, английского и черт его пойми какого.
Но на праздничном корпоративе все выпили лишнего, и Бэкхён, которому после третьего бокала коньяка стало совсем худо, удалился на балкон, чтобы подышать свежим воздухом. Балкон оказался занят целующейся парочкой. В том, что это Исин и Лу Хань, не было никаких сомнений — они разместились аккурат под фонарем.
Бэкхён, и в трезвом виде не отличавшийся грацией и изяществом, ломанулся назад, но войти в те же двери, что и вышел, у него не получилось. Стекло звякнуло, но не разбилось, а Бэкхён, схватившись за ушибленный нос, уставился на испуганных друзей. Правда, как оказалось после, их испугало не то, что Бэкхён застал их за пикантным занятием, а то, что он едва не вышиб стекло головой.
Лу Хань с Исином не скрывались, но и не кричали о своих отношениях на каждом углу. Перед Бэкхёном они извинились, пообещав, что подобное больше не повторится, но Бэкхён заверил их, что все в ажуре. Сам он все это время находился в подвешенном — по ощущениям — на тонкой ниточке из окна сорок второго этажа — состоянии. Пока Хань и Исин говорили, он пялился на прижатый к носу ледяной компресс, но стоило им замолчать, как взгляд сам собой переместился на Чондэ. Тот мялся у заставленного недоеденными закусками стола и смешивал Бэкхёну гранатовый сок с газировкой. Чондэ выглядел помятым и немного пьяненьким. Очки, которые он носил на работе, чуть перекосило, отросшая, вьющаяся на сырую погоду челка падала на высокий лоб, а щеки словно из розовой мастики вылепили. Их так и хотелось погладить кончиком носа, а потом лизнуть на пробу: малиновые или земляничные?
Чондэ шел персиковый.
И вот это-то Бэкхёна пугало больше всего. Никогда прежде он не замечал за собой подобного интереса к мужчинам. Если не считать того случая под зонтом, он и не засматривался на них вот так, чтобы гадать, а какая на вкус их кожа и так ли приятно ощущать ее кожей собственной. Но с Чондэ все было иначе. Чондэ хотелось пробовать: на ощупь, вкус и запах. Прикасаться к нему кончиками пальцев — по шее, вдоль линии четко очерченных вен; губами — по шершавой коже его восхитительных губ; дыханием — там, где стыдно, но так сладко представить...
Бэкхён закрыл глаза и застонал. К счастью, мученический его стон списали на боль в ушибленном носу. Хань тут же заметался вокруг кресла, в котором сидел Бэкхён, а Исин ринулся на поиски аптечки — где-то там, если ему не изменяла память, завалялось обезболивающее.
Чондэ подкрался на цыпочках и всунул в обмякшие руки Бэкхёна стакан с напитком.
— Не думаю, что это чем-то поможет, но... — Он улыбнулся виновато, словно просил прощения за то, что сию же секунду не может вылечить Бэкхёна, и присел на край шаткого пластикового стула.
Бэкхён выпил все до дна, поморщился, когда пузырьки защипали в носу, и вернул стакан Чондэ.
— Все со мной в порядке. — Бэкхён попытался встать, но пол и потолок поменялись местами, и он решил, что посидит еще немного.
— Да я вижу. Давай, отвезу тебя домой. — Чондэ помог ему подняться и дойти до двери. Навстречу выскочил Исин с флакончиком пилюль наперевес. Всунул его Бэкхёну, ободряюще похлопал по плечу и пожелал всего наилучшего. Его явно обрадовало, что Бэкхён с воплем: "Спасите, пидорасы", — не бросился с балкона, не косился на них с отвращением и даже не морщился, когда Исин к нему прикасался.
Чондэ отвез Бэкхёна домой, самолично уложил в постель и даже одеялком укрыл, чтобы нигде не дуло. Свет погасил и, пожелав сладких снов, ушел. Бэкхён в жизни не спал так долго и сладко. Ему снились молочные зубы, что в его ладони превращались в крупные жемчужины, и чанёлев красный мяч, который Чондэ разрезал на дольки, словно арбуз.
После новогодних праздников, которые Бэкхён с Чанёлем провели у бабушки, на работе случился аврал. Бэкхён, вытащив из закромов все свои юридические справочники, подключился — едва ли не напрямую — к Интернету и практически поселился на работе.
Чанёль заглядывал к нему после школы, они вместе обедали приготовленными бабушкой вкусностями, Чанёль садился на такси и ехал передавать бабуле привет и огромное спасибо. То обычно выражалось коробкой конфет или упаковкой любимого бабушкой чая.
Перед сыном было стыдно до ужаса, но Чондэ уверял, что подобные неприятности случаются с ними крайне редко, так что вскоре Бэкхён снова сможет ночевать дома, а не на раскладушке в кабинете Чондэ — диван облюбовал сам Чондэ, а в кресле, свернувшись рыжим клубком, периодически дрых Минсок.
В последний день марта Минсок не выдержал и смылся домой — чтобы принять душ и вспомнить, как выглядит собственное лицо без щетины. Бэкхён и Чондэ подобной роскоши себе позволить не могли.
— Что будет, если я сдохну? — Бэкхён вытянул ноги и откинул голову на спинку дивана.
— Твоя бывшая получит Чанёля, а меня посадят. Наверное. И это если не считать того, что я буду очень и очень горевать. — Чондэ рухнул рядом и скосил на Бэкхёна глаза.
— Перспективка так себе.
— Не то слово. И ведь говорил я шефу — не связывайся с этими "КЭЮ-экспресс". Слишком уж темные лошадки. Но когда он меня слушал? А теперь расхлебывай.
Бэкхён глухо рассмеялся. У него раскалывалась голова, а во рту словно цех по производству уксуса открыли. Хотелось пить, но за водой надо было чесать на первый этаж, к автомату: в бочонке ее совсем не осталось.
— Сегодня суббота, знаешь это?
— Догадывался. Жутко хочу выспаться.
— Так может, ну его, это дело? Завалимся спать, а завтра с утра на свежую голову продолжим? Который уже час? Начало второго? Можно и на боковую. Вставай — постелю тебе кроватку. — Бэкхён, кряхтя, поднялся, схватил Чондэ за руку и потянул с дивана. Чондэ с привычным "А-вэ-э" насупился и обмяк, но Бэкхён был непреклонен. Раз что-то решив, он уже не отступался.
— Если не прекратишь капризничать — накажу. — Бэкхён бросил ногу Чондэ — правый носок остался в руке — и упер кулаки в бока.
— Ну и чем же? Лишишь сладкого и телевизора на две недели?
— Уволюсь.
— Ты не посмеешь!
— Проверим?
— Нет-нет-нет, Бэкхён-а, только не это. Ты не представляешь, каких трудов мне стоило на это решиться... — Чондэ вдруг запнулся, накрыл рот ладонью и выпучил на Бэкхёна глаза.
— На что решиться? — Бэкхён непонимающе уставился на носок, поморщился и швырнул его на стол.
— Ни на что. Я готов ко сну. — Чондэ вскочил с дивана и заметался по кабинету, выискивая одеяло и подушки: спать на одной у него не получалось.
— Нет уж, давай, договаривай. На что ты там с таким трудом решался?
— Это не важно. Так, мелочь одна. Ерундовина.
— И именно поэтому ты не хочешь о ней говорить?
— Именно поэтому.
— Чондэ, ты ведешь себя как идиот.
— Почему сразу как?
Бэкхёну было не смешно.
— Сказал "А", говори и "Б". Ким Чондэ.
— Вот только не надо так официально. Ну... было дело, в прошлом... Боже, Бэкхён, я не хочу об этом говорить.
— Но почему? Мы ведь друзья.
— Именно поэтому не хочу. Я дорожу нашей дружбой, а если скажу, то... все может испортиться.
— Если ты не скажешь, все тоже может испортиться. Я умею обижаться. Особенно на людей, которые не хотят делиться со мной своими грязненькими секретами. И, о боги, перестань мельтешить — у меня уже в глазах двоится.
— В глазах у тебя от недосыпа двоится. Давай на боковую.
— Ким Чондэ.
— Мама. — Чондэ замер, прижав подушку к лицу, и инстинктивно попятился к двери, ведущей в подсобку, где громоздилась офисная техника.
— Так ты мне скажешь или нет? — Бэкхён сложил руки на груди и попытался поймать взгляд Чондэ, но тот бегал по его телу, и лица не касался.
— У тебя ширинка расстегнулась...
— И тебя это смущает?
— Не то чтобы смущает, но немного... — Чондэ звучно сглотнул и поднял наконец глаза. Они как-то странно блестели, и у Бэкхёна во рту пересохло от того, как пристально и жарко они глядели на него. — Что будет, если я тебя поцелую?
Бэкхёна словно в прорубь с головой окунули. Он даже рта открыть не успел, а весь воздух уже ушел из легких.
— О господи, сделай вид, что не слышал. — Чондэ побледнел.
— Зачем?
Чондэ шумно вдохнул. Они стояли друг перед другом, их разделяли диван и пыльная офисная тишина.
— Я не должен был...
— Должен был. Иди сюда.
Чондэ бросил постельное на диван и подошел так близко, что дышать, не чувствуя запаха его одеколона, его волос и кожи стало невозможно.
Бэкхён поцеловал его. Их губы столкнулись с такой силой, что сделалось больно. Бэкхён вцепился в шею Чондэ, сгреб волосы на затылке в кулак. Он целовал и целовал, глубоко, напористо, ласкал, принимал, отдавал. В нем что-то ломалось и разваливалось на куски, крошилось и рассыпалось песком и пылью, острой, как битые ракушки. Это было прекрасно.
Ладони Чондэ на его бедрах стали откровением. Бэкхён захлебнулся поцелуем, сжался от удовольствия. Руки у Чондэ были горячие, крепкие. Бэкхён не раз видел его в одной лишь футболке, и то, что ему открывалось, не могло не нравиться. Он хотел это все себе, на свое тело, в свое тело. Он представлял, как это — чувствовать кого-то в себе, кого-то, кто Ким Чондэ — самый восхитительный человек во Вселенной, и едва не умирал от желания.
Бэкхён замычал, разорвал поцелуй и, зажмурившись до боли в висках, откинул голову назад.
Чондэ воспользовался его минутной слабостью, прошелся горячим ртом по открытой шее. Бэкхён дрогнул и позволил утащить себя на диван.
Пришел он в себя уже без штанов, в стянутой до локтей рубашке и с тяжело грохочущим в груди сердцем. Сердце билось и в кончиках пальцев, и в самом низу живота: размеренно и сладко. Грудь и живот Бэкхёна укрывала россыпь мелких капелек: прозрачных и белых. Его это семя или Чондэ, было неважно.
Чондэ перегнулся через него, добрался до пачки сухих салфеток, что едва не падала с журнального столика, и принялся вытирать Бэкхёна. Он снимал капельки медленно, любовно, отмечая пройденный салфеткой путь поцелуями.
— Обожаю тебя, — прошептал он, и это прозвучало, как "люблю тебя, боготворю тебя, будь моим на веки вечные" в ушах влюбленного Бэкхёна. Он бросил ладонь Чондэ на затылок, погладил влажные от пота волосы. Ему было так хорошо и спокойно, что хотелось лишь закрыть глаза и уснуть.
— Как думаешь, из меня получится хорошая мама для Чанёля? — Чондэ бросил использованные салфетки на пол.
— Насчет мамы не знаю, а вот второй папа будет в самый раз.
Чондэ, довольный ответом, подгреб Бэкхёна под себя, разлегся на нем вальяжно. Сунул руки под поясницу, огладил ягодицы, бедра. Обласкал обмякший, но невольно заинтересовавшийся его действиями член, живот и бока.
— Такой худой. Ты кроме своей лапши что-нибудь жрешь? — Чондэ уперся подбородком в грудь Бэкхёну и с недовольным прищуром уставился ему в лицо.
— Жру. Когда дают. Вообще там раньше была "Нутелла". — Бэкхён похлопал запавший живот. — Ёлли всегда так говорил. Мол, у некоторых пап там шоколадная плитка, а у моего — "Нутелла".
Чондэ захохотал.
— Ты обязан ее вернуть. Люблю, когда есть за что подержаться.
— Можешь подержаться за кое-что другое. — Бэкхён подергал бровями, за что получил смачный кусь за бок. Бэкхён завопил дурниной и едва не свалился с дивана. Чондэ поймал его и вернул на место.
— Не дрыгайся — мне неудобно лежать. — Он примостил голову у Бэкхёна на плече и блаженно вздохнул.
— А кто свет выключать будет?