Рождество Твое, Христе Боже наш,
Возсия мирови свет разума,
В нем бо звездам служащии
Звездою учахуся
Тебе кланятися, Солнцу правды,
И Тебе ведети с высоты Востока.
Господи, слава Тебе!
А еще на столе лежала толстенная черная книга с желтыми страницами, старая-престарая, конечно же, Библия! Потом они пили чай, налитый в маленькие, очень красивые чашечки из тончайшего фарфора, стоящих на таких же блюдечках. И варенье в хрустальной вазочке с длинной изящной ложечкой. Это были вещи из другого, уже ушедшего мира…
На выходные вернулись в деревню. Расспрашивать сельчан Виктория не решилась: еще нарвешься на маньяка. Но такую колоритную личность местные старухи не запомнить не могли. Нужно будет пройтись по домам сельчан, может, где попадется знакомая вещица.
Под разными предлогами она обошла всех. То соли попросить, то котят посмотреть, то предложить купить задешево ставшую тесной блузку. Даже к Сычихе ухитрилась впереться, когда Ивана дома не было: пошел в магазин за конфетами. Поинтересовалась, не может ли Сыч и им забор подлатать, мужика-то в доме нет. Мать и правда об этом как-то говорила. Сычиха сказала, что может, но попозже, а то сейчас дел невпроворот. Нет, ничего!
Оставались заброшенные дома. Таковых тоже немало. Все ценное из них, конечно, добрые люди давно порастащили, но кто польстится на старые репродукции?! Эх, жаль, Лара уехала в город к подружке, та ногу сломала.
Вика подозвала к себе подростка Ваньку, сына Петровича.
– Вань, дело к тебе на миллион. Ты умеешь хранить тайны?
– А то! Могила. Зуб даю. Вот те крест!
Ванька размашисто перекрестился. Не хватало только «честное пионерское».
– Мне поручили написать статью о деревне, о старинном быте. Нужно будет облазить заброшенные дома…
– Теть Вика, вы что! Совсем, что ли, за мелкого меня держите? Думаете, я не понял, что вы маньяка ищете?
Ну вот! Уже даже дети в курсе. Не говоря уже о самом маньяке, который, наверняка, вовсе не дурак!
– Ладно, Вань, ты прав. Я хочу облазить старые дома. Только там опасно, некоторые настолько ветхие, набок уже перекосились, что туда опасно входить. Вдруг обвалятся! Войду я, а ты постоишь на стреме, понял?
– Вы что, тетя Вика?! Да мы эти дома с пацанами уже давно все облазили вдоль и поперек. Они еще сто лет простоят. Сейчас туда уже совсем мелкота лазит. Хотя нет… Мамка говорила, что их хотят бульдозером снести, чтоб никого из мелких не завалило.
Тогда нужно тем более поторопиться! Но имеет ли она право рисковать Ванькиной жизнью?!
– А что вы ищете? Что там должно быть?
– Репродукции на стенах. Картинки такие. Тетка в черном, насупленная, на Касьяниху похожая. А другая картина – девочка несет маленького братика на плечах.
– Вроде видел что-то такое, но точно не помню.
– Может в учебнике?
– Может…
– Еще какие-нибудь банки-склянки-флаконы, мешочки с травами, не?
Ванька покачал головой.
Она снова вспомнила! Большие напольные деревянные часы, отбивающие каждый час… И круглые коврики на полу, вязанные крючком.
– Все равно нужно все осмотреть. Я знаю что искать, но не могу тебе объяснить. Я не все помню, но если увижу, узнаю обязательно…
– Ладно, когда пойдем? Сейчас?
Может, позвонить Ларе, сказать? Нет, не стоит…
– Ладно, пойдем сейчас. Начнем с этого конца деревни. Главное, чтобы нас не заметили. Сначала иду я. Ты идешь в отдалении, и близко не подходишь, как будто не со мной, понял? Тебя не должно быть видно, спрячься в кустах. Просто ждешь. Если меня очень долго не будет, ни в коем случае не заходишь в дом. Просто бежишь домой, и звонишь в полицию, что я зашла в тот дом и пропала. Сечешь?
– Ага. Проще пареной репы.
Вика протянула Ваньке свой мобильный.
– Держи. Пошли.
Она облазила все дома. Жизнью рисковала, и зря. Сколько хлама переворошила, пылью надышалась, в паутине перепачкалась, джинсы о торчащий из стены гвоздь порвала, ногу поцарапала. Ни-че-го. Все не то. Оставалось последнее. После страшного пожара в деревне сгорело шесть домов. Целая улица. Было это лет двадцать назад. Кто-то отстроился заново, кто-то купил другой дом, тогда многие уезжали в город. Кто-то из погорельцев и сам уехал. Видимо, в одном из этих домов и жила старушка, имеющая какое-то отношение к маньяку. Отчего случился пожар? Погибла ли старушка в огне или же пожар случился после ее смерти? Нужно узнать.
– Что ж теперь делать-то?
– Найдем, Вань, не переживай.
– А вдруг он рядом с нами ходит, а мы не знаем?
– Вань, а у тебя нос хорошо работает?
– Ага, за километр чую.
– Насморка нет?
– Нет.
– Хорошо.
– А почему вы спросили?
– Ты не замечал, что человек пахнет не так, как должен?
– Это как?!
– Ну, там баба пахнет табаком или самогоном, а мужик – духами…
– Ну, от баб бывает, да. Чупачиха вон, сама гонит, сама пьет. Но чтоб мужик – духами… – Ванька засмеялся. – Это только в городе.
– Помни, никому не слова. Проболтаешься, нам крышка. Будь очень осторожен.
– Да что вы, теть Вика, девчонка я, что ли? Все помню.
Оставалось навести справки, кто жил в шести сгоревших домах.
Вика шла по деревенской улице, обдумывая план дальнейших действий. Внезапно у двора Ерофеихи раздались крики. Ванька выскочил из калитки, как ошпаренный, и промчался мимо Вики. За ним бежала с палкой Ерофеиха, Лидка Ерофеева, горластая, красномордая баба лет тридцати семи-сорока, лицом и фигурой похожая на гориллу. Молодая вдова, ее мужа по пьяни дружки трактором переехали.
– Ах ты, гаденыш! Ворюга! На всю деревню ославлю! Запомнишь ты мои яблочки!
Ясно, Ванька сам решил заняться частным сыском. А когда попался, схватил несколько яблок для конспирации.
Вика решительно преградила путь разъяренной фурии.
– Что орем? Убили, что ль, кого?
Та остановилась, переводя дух.
– Да Ванька, поганец, в сад залез, яблоки тырил. Жаль не поймала, а то бы навешала!
Вика приняла суровый вид и отчеканила:
– Так, статья сто седьмая «Избиение несовершеннолетних», от двух до пяти лет лишения свободы.
Да уж, общение с адвокатом не прошло даром… Конечно, в юриспруденции Вика не разбиралась, выпалила первое, что пришло в голову, надо же защитить юного сыщика!
Ерофеиха славилась на всю деревню скандальностью, поэтому с ходу пошла в атаку.
– А ты что везде лезешь, сучка городская? Думаешь, выучилась за родительские деньги, так и умнее всех? Вали в свой город, не всех, поди, мужиков еще там обслужила!
Зря она это сказала. Вика, конечно, была человеком интеллигентным, но зарвавшуюся хамку на место поставить могла.
– Это Ванька-то ворюга?! А ты вспомни, шалава деревенская, своего прадеда-комбедовца, который, сука, всю деревню обобрал под вид коммуны, да все домой волок своим выродкам ненасытным? У тебя на чердаке десяток самоваров до сих пор стоит, вся деревня знает! А твой дед-гнида, стукач поганый, не только на соседей, на родного брата донес, чтобы на его невесте жениться! Папаша твой, лодырь, алкаш вонючий, всю жизнь в колхозе пер все, что гвоздями не приколочено, за что и посадили. А ты, потаскуха, на другой день после похорон мужа уже шабашника принимала, думаешь, не видел никто? Разинь мне еще рот, чучело!
Ерофеиха и вернувшийся Ванька и правда стояли, разинув рты. Лидка смачно плюнула на землю, бросила палку, развернулась и молча пошла домой. Не на ту нарвалась…
Вика перевела дух.
– А я думал, она вас палкой до смерти забьет, потому и вернулся. Здорово вы ее! Эх, такая сцена пропала! Не сломалась бы мобила, на видео бы записал.
Ванька глубоко вздохнул.
– Что ты! Я – профессионал слова, а она – так, любитель! Не переживай, Ванька! У меня где-то старая мобила завалялась. Надо будет, я с ней еще поругаюсь. Мы же с тобой партнеры! А кто тебе разрешил самому частным сыском заняться?
– Вам помочь хотел…
– Это очень опасно, Вань, на маньяка можно нарваться. И ты можешь мне очень сильно помешать. Ты, Ерофеиху, что ли, подозревал?! Беги домой и в это дело не суйся! Пока отбой. Понял? Как понадобится, я тебе сразу скажу!
– Ладно! – Ванька припустил домой со всех ног.
Виктория пошла дальше вдоль деревни. Почти никого. Кто-то копался в огороде, кто-то пошел за грибами или на рыбалку, кто-то косил траву на отшибе. Совсем не то, что при колхозе, теперь каждый сам по себе! Грачиха, Зинка Грачева, кривоногая, коренастая баба копала землю в палисаднике. Славилась она, как известная на всю деревню сплетница. Местное Информбюро. Раньше, пока колхоз не распался, дояркой была передовой. На всю область гремела, в президиумах сидела, грамоты-медали получала. Прямо стахановка-рекордсменка! Не то чтобы трудяга, а умела начальству ловко зад лизнуть, с кем надо – пила, с кем надо – спала. А другие в это время за нее вкалывали. Теперь вот карьера кончилась, за воротник стала часто заливать…
Грачиха заметила Мариину дочку, подошла к калитке. Вика остановилась. Чуткие ноздри уловили крепкий запах перегара.
– Вот ирисы выкапываю. Ни на хрен не нужны. Ни запаха, ни вида, на цветы не похоже. Листья не листья, цветы не цветы, цветут три дня в году, только место занимают… Лучше клубнику или ревень посажу, больше пользы или астры, хоть ребятам в школу.
Возле Грачихи лежала уже целая куча корневищ.
– Тоже дело.
– Уезжаешь скоро?
– На днях.
– Хочешь пирожок с луком и яйцом? Часа нет, как напекла.
– Нет, спасибо. Только из-за стола.
Виктория двинулась дальше. Что это? Из густой листвы свешивались босые ноги. Ванька, подлец, попытался спрятаться, но ему это не удалось. Пацан сидел на развилке дерева и зорко осматривал окрестности. Вика сделала вид, что его не заметила. Ладно, пусть уж лучше ее добровольный помощник сидит на ветке, лишь бы по чужим дворам не шастал, поросенок.
Вике вдруг пришло в голову, что маньяком может быть и пришлый. Их немного. Шофер Виктор Зернин из города переехал, женился на Верке Моховой, продавщице. Сергей Пузырев – учитель математики. Тоже здесь осел, женился на Лариске Сурковой, она русский и литературу преподает. Григорий Сомов – фермер, приехал с семьей из Узбекистана, взял землю в аренду. Неужели кто-то из них?!
Журналистка дошла до дома Сыча. Тот по-прежнему копался в огороде. Вика развернулась и пошла домой.
Мать лепила пирожки с ягодами.
– Мам, а кто жил в сгоревших домах, не помнишь?
Мария задумалась.
– Ну как же, помню. Кошкины вон, Жиляковы. Они заново отстроились на тех же местах. Шутовы перебрались к родителям, те уже старенькие были, вскоре и померли. Пестряковы перебрались в город, живут возле рынка. А Петуховы на Севере уж давно. А что?
– А была у них бабушка?
– Была. Аглая ее звали. Хорошая женщина была, верующая, царствие ей небесное.
– Она умерла до пожара или после?
– До пожара, незадолго. Легкая смерть, для праведников. Прямиком в рай! Вечером легла, утром не проснулась. За такой смертью можно в очередь вставать. Дочь ее на Севере тогда давно уже была…
Вика задумалась. Уж не убили и Аглаю тоже?! Никто же не проверял. Может, старушку отравили или задушили! Если у нее были старинные безделушки, то могли быть золотые монеты и фамильные драгоценности.
Вика вдруг вспомнила старинное дамское портмоне из серебра в виде вытянутого прямоугольника, позолоченное, из двух складывающихся половинок, с застежкой вроде двух накладывающихся друг на друга крючочков с шариками на концах и алым бархатом внутри. Словно крошечный сундучок! Она даже знала, что в них дамы держали золотые монеты во время картежной игры. Вещи галантной эпохи… А могло быть и проще. Вдруг старушка стала свидетельницей преступления?
– А откуда она была? Не местная же?
– Нет, дед петуховский ее из лагеря привез, вместе сидели.
– Она дворянка была?
– Не знаю. Но грамотная, это точно. Что ни спроси, все знала. Может даже, москвичка. Или нет, вроде даже петербурженка. Точно! Да, скорее всего, дворянка. Про гимназию что-то говорила.
– Сколько ж ей лет-то было?!
– Да, наверно, под девяносто, а то и больше… Но она, как железная была, никогда не болела, сейчас уж таких людей больше нет. Гниль одна…
– Откуда у нее все эти вещи красивые? Ведь все же конфисковывали при аресте?
– Она говорила, что знала, что арестуют. Такие были времена. Готовилась. Заранее все самое ценное где-то зарыла. А потом съездила и забрала, все уцелело.
– А часы? Их же в землю не зароешь?
– Часы она купила уже потом. Говорила, у них дома почти такие же были… Вспомнила! Она ездила в город на толкучку и покупала вещи, какие были у них.
– А за что она сидела?
– Да ни за что. Умная была да честная, еще и ученая, вот и не понравилось…
– А чем она занималась?
– Да жизнь долгая, всем понемногу.
– А их дети кто?
– У них всего одна дочь была, и та приемная, из детдома. Своих-то Бог не дал, да и в лагере отморозили все. Муж ее потом от туберкулеза умер. Дочь замуж вышла да и уехала с мужем на Север. Мальчик родился. Потом они разошлись, но возвращаться в деревню она не захотела. Вроде за другого замуж собиралась.
– А как дочь и внука звали, не помнишь?
– Аня, что ли? Или Аля? А может, и Ася… Что-то так… Не, не помню… Красивая такая, кудрявая, смышленая…
Надо же, как только речь зашла об Аглае, мама почти все вспомнила. След нашелся! Значит, нужно копать дальше.
– А когда она умерла, дочь приезжала?
– Да, мы с Касьянихой и Михайловной по очереди караулили дом, чтобы такие, как Ерофеиха, добро не растащили. У нее же «Зингер» был, ценная вещь, посуда дорогая, безделушки старинные. Дочь приехала, забрала все ценное и увезла. Мне часы предлагала, да ну, не уснешь с ними, каждый час бьют! Мебель и часы она продала по соседям за гроши. Остальное растащили… Я на память герань взяла да коврики на пол.
Залаял Мухтар. Кто-то пожаловал в гости. Клещиха! Старуха жила на том конце деревни. Просто так Клещиха никогда ни к кому не ходила. Вообще-то, ее фамилия была Крещук, но наблюдательный деревенский люд переименовал Ганну Опанасовну на свой лад. Клещиха считалась самой трудолюбивой и скупой бабой в селе. Ее семья была из переселенцев. Рослая, статная, в молодости она слыла первой красавицей, за ней ухаживали многие, но она выбрала самого работящего парня из зажиточной семьи. Тетя Ганя, как ее называла Вика, никогда не покупала то, что можно получить бесплатно, поэтому ходила к соседям за солью, спичками и прочей дребеденью, необходимой в хозяйстве, не считаясь с расстоянием. Вполне возможно, она даже наносила визиты соседям по графику. Всю жизнь вкалывая, как колхозная лошадь, каждую заработанную копейку Клещиха откладывала «на черный день», а он все не наступал.
Одежду баба Ганя много лет уже не покупала, а забирала у родственников умерших старух, потому всегда выглядела, как пугало, ничуть не стесняясь этого. Старуха собирала и тащила домой все, что выкидывали сельчане, и была бы достойной парой Плюшкину. Питалась скудно, в основном с огорода, экономила на всем, зимой мерзла, но берегла дрова. Ее дом, к слову сказать, весьма просторный, был заполнен разным хламом и зарос грязью. Зато по части здоровья Клещиха могла заткнуть за пояс любого олимпийца: она никогда не болела и была убеждена, что люди просто притворяются, чтобы не работать. Ее дети давно покинули дом, перебравшись на Север, и ни разу не навестили мать, лишь слали к праздникам открытки.
– Шо робите?
– Да чай пить собрались, теть Ганя, проходите, попейте с нами.
Клещихе дважды повторять приглашение не потребовалось. Она сняла у порога свои разбитые чоботы, размера на три-четыре больше нужного и уселась за стол на краешек табуретки. Попив чаю с пирожками, старуха обратилась к Марии:
– Я зачем зашла-то? Обед поставила варить, а соль кончилася. Дай, думаю, по-соседски, зайду-ка к Марии… Еще и спички тоже заканчиваются… Раньше-то все было крепкое, спички можно было надвое расщеплять, а сейчас – одно гнилье… Эх…
Старуха вздохнула так горестно, что не отозваться могло только самое черствое сердце.
Вика сбегала в кладовку, притащила целую пачку соли и упаковку спичек, сложила в пакет и протянула бабке.
– Вот, возьмите, у нас запас, как на военном складе.
Старуха забрала стратегические товары, многословно поблагодарила, и нажелав добрым людям всяких благ, потащила добытое домой.
Клещиха! Вот у кого можно разузнать что-нибудь об Аглае! Ближе к вечеру Вика двинулась к старой скряге. Та собирала колорадских жуков в полуторалитровую пластиковую бутылку.
– Теть Ганя! У вас нет гвоздей? Несколько штук всего надо.
Другому бы старуха отказала, но Вика была ее любимицей.
– Есть! У меня все есть. Только нужно найти…
Они вошли в крепкий, некогда светлый и просторный дом, теперь заполненный хламом почти до порога. Вот оно! На стене висело несколько десятков старых-престарых репродукций и среди них «Незнакомка» и «Дети, бегущие от грозы». Возможно, здесь были и другие вещи, принадлежащие Аглае, но обнаружить их в этих кучах было бы нелегко. Ловко маневрируя, Клещиха бочком пробралась в угол. Она ориентировалась в своих залежах, словно хороший завскладом.
Постепенно глаза привыкли к свету, и Вика рассмотрела сломанные стулья и табуретки, ведра без дужек, тряпье, фарфоровые и керамические кружки, надколотые и с отбитыми ручками, костыли, клюшки стариковские и хоккейные, целые и сломанные лыжи, мячи, книги, в основном, школьные учебники, журналы, подшивки газет. А еще солдатский ремень, строительная каска и маска сварщика, детские игрушки, всевозможные флаконы, фетровая шляпа, аптечка, банка с остатками краски и трофейный аккордеон без доброй половины перламутровых клавиш… Между кучами были оставлены небольшие проходы. Пять минут спустя гвозди были найдены в небольшом облезлом чемоданчике. С такими ездили еще осваивать целину…
– А шурупы не нужны? – расщедрилась старуха.
– Нет.
Вика указала на репродукции.
– Помню, такие картины были у бабушки Аглаи.
Клещиха кивнула.
– У буржуйки-то? Да, после нее много хороших вещей осталось: одежа всякая, банки-склянки, мешочки, коробочки красивые. Я все забрала, в хозяйстве все пригодится. Мы люди не гордые. Анька только шелковые и шерстяные отрезы забрала да с пальта воротник спорола.
Значит, дочь Аглаи звали Анной!
– А что она была за женщина?
– Аглая-то? Жадная. Попросишь у нее по-соседски соль или спички, она говорит, в магазин иди…
Да, значит, в отличие от Вики, Аглая не терпела наглых попрошаек.
– А ее дочь? Какая она была?
– Да скряга, вся в мать, хоть и не родная. Я у нее коврик на стену просила, красивый такой, с цветами, не задаром, за деньги, нет, с собой поперла на Север. Еще и мешок с корнями какими-то прихватила! Вот люди!
– Теть Гань, а вам сухари не нужны? У нас уже полмешка набралось.
– Как не нужны?! Нужны!
– Я вам завтра занесу.
Кое-что прояснилось.
Вика взяла ненужные, наполовину ржавые гвозди, поблагодарила и ушла. Осталось узнать про дочь и внука Аглаи. Можно, конечно, обратиться к частному детективу, у бывшей свекрови есть знакомый, а то полиция при виде нее скоро плеваться начнет… Александра Александровна не раз уже предлагала к нему обратиться, но Вика пока раздумывала.
Кстати, вот Ванька тоже по-своему прав. Почему она все на мужиков думает? Вон та же Ерофеиха любого мужика в бараний рог скрутит. Правда, пахнет от нее вовсе не цветочками… У Аглаи, ведь, кроме внука, могла позже еще и внучка родиться. Вика вспомнила пожарище со следами раскопов. Может, не деревенские мальчишки там всякую дребедень искали, а потомки Аглаи копались в поисках существующего или несуществующего клада. Может, маньяк убивает не просто так, а в первую очередь тех, кто стал невольным свидетелем?
Дома мать жарила блинчики. Вика только сейчас почувствовала, как она проголодалась. Может, мать вспомнит что-то еще.
Увы, надежды Вики не оправдались: мать ничего больше не смогла припомнить. Что ж, завтра она понесет сухари Клещихе, и, может быть, там удастся узнать что-нибудь новое об Анне Петуховой. Вика позвонила на работу и напомнила о многочисленных отгулах. К счастью, Кобра взяла отпуск и уехала в Карловы Вары, а оставшаяся вместо нее Наталья Ильинична обладала покладистым характером. К тому же Вика пообещала позже сбросить ей статью о преимуществах отдыхе в деревне.
Сыч неторопливо полил огурцы и помидоры в теплицах, натаскал воды из колодца. Посмотрел на небо. Потемнело, к ночи пойдет дождь. В доме мать хлопотала, накрывая на стол. Как обычно, салат из огурцов и помидоров, картофельное пюре и пирог с ягодами к чаю. После ужина Иван выглянул в окно.
Солнце уже почти закатилось, догорали лишь последние отблески. Накрапывал дождь.
– Прогуляюсь-ка я на тот конец деревни…
Мать кивнула.
– Дело молодое…
Сыч надел армейский плащ с капюшоном, резиновые сапоги и не спеша пошел вдоль деревни.
На другой день после завтрака Вика пересыпала остатки засохшего хлеба из мешка в два больших пакета.
Вспомнила, что обещала отдать Ваньке старую мобилу и занялась поисками. Телефона не было видно. Тогда Вика достала подарок бывшей свекрови и нажала на номер. В спальне заиграла музыка, и мобильник был обнаружен на полочке с косметикой. Вполне приличный, почти новый. Ей-то Александра навороченный подарила. Нужно будет завтра подарочек Ваньке передать. Вот пацан обрадуется!
Вика рассовала телефоны по карманам и взяла тяжелые пакеты. Ночью прошел сильный дождь, из-за луж и грязи пришлось надеть короткие резиновые сапожки. Переть сухари было ой как далеко.
Мать, как всегда, собирала с картошки жуков. Вика сказала, что отнесет Клещихе сухари, и двинулась в путь. Нести сухари было тяжело. Пакеты все больше оттягивали руки. У палисадника Грачихи остановилась передохнуть. Бывшая передовая доярка поливала недавно высаженные усы садовой земляники.
– Куда идешь?
– Да вот, Клещихе сухари несу.
– Этой все сгодится. Выкопала ирисы, бросила за калитку, хотела потом вместе с мусором в обрыв выкинуть, выхожу, нет, уже утащили! Ясно, Клещиха подобрала, другим они на хрен не нужны! Заходи на обратном пути, если хочешь, я тут пирог с вишнями собираюсь печь.
Вика подхватила пакеты и пошла дальше. Дошла до дома Клещихи. Странно, старухи не было видно. Обычно она всегда возится в огороде. Или опять пошла к кому-то за солью и спичками? А может, белых грибочков решила на ужин нажарить?
Собак у Клещихи не было лет уж двадцать с лишним, их же нужно как-никак кормить. Только кошка-мышеловка, та-то всегда на самофинансировании.
Вика вошла в калитку, поставила на крыльцо пакеты, открыла тяжелую входную дверь и завизжала так, что едва не оглохла. Клещиха лежала лицом вниз у двери в большой луже запекшейся крови. Выскочив в калитку, Вика, так же пронзительно визжа, добежала до дома Петровича. Ни самого Петровича, ни его старшей дочери Жени, ни Ваньки, дома не было. По хозяйству хлопотала одна Нюрка.
– Клещиху убили!
Вика дрожащими руками извлекла из джинсов мобильник и набрала телефон полиции.
Потом были бесконечные допросы. Оказалось, что старуха убита еще с вечера. Ее несколько раз ударили в горло, сердце и печень острым длинным ножом. Алиби не оказалось у большинства жителей деревни. Полицейским сообщили, что у старухи водились деньги, очевидно, она погибла из-за заначки, которую убийца разыскал и забрал. Банкам Клещиха не доверяла. Все в доме было перевернуто, а недалеко от тела валялась большая открытая деревянная шкатулка, в которой, видимо, старуха и хранила свои сбережения. Рядом лежали несколько смятых мелких купюр да пара горстей рассыпавшейся мелочи.
Увидев Ваньку, Вика отдала ему, наконец, обещанную мобилу. Восторгу мальчика не было предела!
Отправили телеграмму на адрес, указанный на открытках. На похороны приехали дети Клещихи: сын и дочь. После похорон наследники тщательно обыскали дом, перекопали огород, искали и в сарае и в поленице дров. Сказали, что заначки не было нигде: видно, и вправду, вор ее унес. Или же старуха спрятала деньги так, что найти их уже не представляется возможным.
Грачиха высказала предположение, что заначку они все же нашли, но на всякий случай скрыли это от односельчан, чтобы не повторить судьбу матери. Ерофеиха же заявила полиции, что убить старуху могла и сама журналистка, затем утащила и перепрятала заначку, и только после этого подняла шум. Однако, полиция отнеслась к этому заявлению без интереса. А Яшичка, Евдокия Яшина, тощая, подвижная старуха в очках, бывшая общественница-активистка, утверждала, что заначку нашли и сперли сами полицейские.
Некоторые жители деревни даже на всякий случай от греха подальше временно перебрались к городским родственникам.
Позвонила Настя. В ее голосе слышался настоящий восторг.
– Привет, Викуля! Я тут познакомилась с настоящим мужиком! Ты не представляешь! Оооо! Просто песТня! Он мне за неделю компенсировал все месяцы простоя! Я уже несколько раз просыпала на работу! И мне за это ничего не было! Работать без Кобры – кайф! Вау!
Вика ничуть не сомневалась, что об этом радостном событии знал уже весь город.
Все дни после похорон, родственники Клещихи вытаскивали мусор: они решили продать дом, так как не планировали возвращаться в деревню. То, что горело, сожгли во дворе, остальное оттащили и выбросили в овраг. Дом Клещихи снова стал просторным и светлым, правда, по-прежнему оставался сильно запущенным.
Покупателей быстро найти невозможно, тем более, в этом доме совсем недавно произошло убийство, а детям Клещихи нужно было уезжать. К тому же они еще не вступили в право наследования, должно было пройти целых полгода! Брат и сестра были готовы продать наследство за любые деньги! Вике всегда нравился этот дом, большой, некогда самый красивый в деревне, ухоженный сад и большой огород. Ей было просто жаль, что пропадает такое добро. Прекрасная дача! Этот дом просто заслуживал лучшей участи. Нужно только будет все тщательно отмыть да сделать косметический ремонт. И просят-то за него сущие гроши.
Вика позвонила знакомому адвокату, и тот предложил ей подходящий вариант, хотя все отговаривали Вику от невыгодной сделки: потом продать этот дом было бы невозможно. Александра Александровна повезла участников сделки в город на своем черном бумере. Подписав с наследниками договор, заплатив крошечный задаток и взяв расписку, Вика стала практически полноправной хозяйкой дома. Дети Клещихи были рады и этому: возвращаться в деревню они не собирались, все лучше, чем ничего, хоть расходы на дорогу оправдаются. Вика получила и генеральную доверенность на ведение дел. Благодаря деньгам и связям Александры Александровны, все должно было быть сделано в кратчайшие сроки.
Следствие зашло в тупик. Вика вышла на работу, написала за неделю кучу статей, и вновь взяла отгулы. Она приехала с Ларой и сыном Вовой, Бобом, Бобиком, как его называли в семье, и вместе с матерью взялись отмывать дом. Вика попросила только не трогать репродукции на стене – память об Аглае. Затем Вика с сестрой и сыном снова вернулись в город. Мать наотрез отказалась покинуть дом, несмотря на то, что в деревне появился убийца. Она пообещала быть осторожнее и всегда держать под рукой топор. К тому же Мухтар, крупный, сильный пес, был отличным сторожем.
В следующие выходные они приехали снова. Вика вошла, когда Бобик отдирал уже последнюю репродукцию. Что это? На стене – свежая штукатурка, размером с торец кирпича. С огромным усилием ей удалось вытащить узкий длинный металлический ящик, плотно обернутый тряпками. Заначка! Денег было много, очень много… Пятитысячные, тысячные купюры, плотно уложенные в ряд… Вот как выглядят неизношенные наряды, несъеденные лакомства, несгоревшие дрова, неподаренные подарки, неслучившиеся радости… Виктория подумала о наследниках Клещихи, за двадцать с лишним лет ни разу не навестивших мать, они явно не выглядели не нуждающимися... Нет, эти деньги целиком пойдут на дом, в котором, может быть, так и бродит неприкаянная душа Клещихи, не желающая расставаться со своим добром! В таком доме просто обязаны жить люди! Вика вложила в отверстие кирпич, тщательно замазала и забелила отверстие. Перед ее взглядом предстала ровная, однородная стена.
Александра Александровна прислала в деревню бригаду людей, сама выбирала материалы. Заново покрыли крышу. Поменяли забор. Евроокна и новые двери преобразили дом. А после уж поклейки обоев его и вовсе стало не узнать. Бывшая свекровь подарила Вике на новоселье новую мебель. На широкие, ровные доски пола в зале новая хозяйка постелила большой ковер. Вместо «лампочек Ильича» появились симпатичные люстры. Бывший Клещихин дом снова стал самым красивым домом в деревне. Одна беда: Вика могла приезжать сюда лишь на выходные и только толпой: с сыном, сестрой и кем-то из коллег, а иногда и бывшей свекровью, чтобы жарить шашлыки.
Но и тут повезло: Александра Александровна нашла жильца на несколько месяцев. Молодой писатель Алексей Морозов жаждал покоя и уединения, чтобы написать роман. За аренду он предложил вполне приличные деньги. Намекнул даже, что давно подумывал купить дом в деревне и жить там с ранней весны до поздней осени. Правда, Вика заподозрила, что это и есть тот самый знакомый детектив, о котором не раз говорила бывшая свекровь.
Ванька целыми днями слонялся по деревне, но ничего необычного, странного, подозрительного не замечал. Все было, как всегда. Мальчик старался как можно ближе подходить к односельчанам, но духами ни от кого из мужиков не пахло, да и от баб не исходило каких-то особенных запахов. Наблюдение за Сычом, фермером Сомовым, водителем Зерновым и еще несколькими мужиками тоже ни к чему не привело. Ну, совсем ничего! Ванька вздохнул. Карьера сыщика явно не задалась…
Что же делать? У полиции дел и так много, тетя Вика вышла на работу, ей некогда, вся надежда теперь только на него. Правда, ему тоже скоро в школу, но время пока есть. Хоть бы до первого сентября управиться, маньяка выявить! Ванька не расставался с подарком. Вдруг удастся заснять на мобилу что-то важное!
В магазине Ваньке даже удалось потихоньку обнюхать нового постояльца тети Вики. От того пахло приятно, но ведь он городской. К тому же это наверняка не тот запах, иначе тетя Вика сразу бы его узнала. Да что ж этот маньяк такой неуловимый, прямо зла не хватает! Ванька снова горестно вздохнул. Нужно продолжать наблюдать и подмечать все необычное…
Вика снова приехала на выходные. Помогла матери по хозяйству. Прогулялась по деревне. Дошла сначала до дома Клещихи, вернее, теперь уже до своего дома. Постояла, полюбовалась. Дом теперь – просто загляденье. Постояльца было не видно. Или роман пишет, или за грибами пошел. А может, если и вправду сыщик, следит за кем. Симпатичный мужик, умный, серьезный. Таким она почему-то никогда не нравилась… А вот и дом Сыча. И Сыча что-то сегодня не видать. Обычно всегда дома торчит. Видно, тоже решил на зиму грибами запастись. Вика теперь почему-то его почти не подозревала. Молодая женщина дошла до самого конца деревни аж до дома Большаковых. Увидев ее в окно, Ванька закричал, замахал руками. Выскочила его старшая сестра Женя и затараторила.
– Идемте к нам чай пить со свежим повидлом, мамка наварила!
К ней тут же присоединились Ванька и сама Нюрка. Петровича дома не было, позвали на шабашку к фермеру. В доме стоял восхитительный густой аромат вишневого варенья, где-то мерно жужжала оса.
– Я целый таз наварила, – похвалилась Нюрка. – Вкусное, как мармелад. И тебе, Викуся, баночку с собой дадим.
Вика очень любила вишневое повидло. Но мать его, почему-то никогда не варила, только варенье и компот.
Гостья села за стол: Нюрка славилась удивительно вкусной выпечкой. Ванька торжественно водрузил на стол вазочку с повидлом. Вика замерла…
Вазочка из тонкого хрусталя, словно изо льда, изящная, на стройной ножке, широкая, плоская, с зубчатым краешком. И ложечка в форме морской ракушки с тонким, неестественно длинным черенком. Те самые, из детства… Вещи Аглаи!
– Какая прелесть! – сказала молодая женщина, придя в себя от удивления. – Какая красота! Наверно, старинные?
Нюрка кивнула.
– Ага, от родителей осталось.
Она лгала, это ясно. Даже побагровела от стыда. Были они оба, и Нюрка, и ее муж, из бедных, многодетных и пьющих семей. Таких вещей у них отродясь не водилось: Нюрка вечно штопала трусы, носки и прочие вещички.
– Ой, мне так нравится! Не продашь?
Нюрка задумалась. Отдать было до боли жалко, а отказать – стыдно. Все же, после недолгого колебания, Ванина мать решилась.
– Да так возьми! Ты же Ваньке мобильник подарила, он же дорогущий.
С фамильными ценностями так просто не расстаются.
– Нет, что ты, подарок есть подарок, это не считается. Вы же Ларку нашу спасли. Я куплю. Сколько?
Нюрка пожала плечами.
– Ну, я не знаю. Да сколько дашь. Ты же и так с этим домом поиздержалась…
– Я хорошо зарабатываю.
Вика достала кошелек. Там было две тысячи с мелочью.
– Давай так. Тыща за вазочку и тыща за ложечку. Пойдет?
Нюрка не поверила своим ушам. Она думала, рублей двести даст, и то хорошо. А вазочки стеклянные да ложечки чайные у нее еще есть. Правда, не такие красивые…
Женщина смущенно взяла деньги. Для этих городских деньги, как вода, они там большие тыщи зарабатывают. А тут или в огороде копаешься или к фермеру на поденщину ходишь… Ладно, Вике виднее. А может, оно столько и стоит? Не продешевила ли она? Ну уж теперь уж поздно…
Вика взяла в руки вазочку с вареньем, осмотрела. Ни трещин, ни сколов. Как только не разбили за столько лет!
– Вот и по рукам.
Нюрка произнесла, словно извиняясь:
– Детей в школу соберу на эти деньги. Женька-то у нас в следующем году выпускница. То да се. Только поэтому…
Вика быстро, чтобы не передумали, попила чай с горячими еще пирожками, поблагодарила, попросила газету и тщательно завернула покупку. Ей было неловко, что она воспользовалась наивностью деревенской женщины, фактически обманула ее. «Ладно, если вдруг потом скажет, что слишком дешево отдала, я ей доплачу. В конце концов, это же не яйцо Фаберже, ничего уникального. Просто память об Аглае». На прощанье ей вручили еще литровую банку повидла и мешочек с пирожками. Пришлось попросить пакет.
По дороге Вика размышляла. Откуда у Нюрки эти вещи? Купили у Аннушки? Но та не стала бы продавать эти вещи за копейки, она-то знала им цену. Разве что побоялась, что разобьет вазочку по дороге, вещей-то у нее много с собой было. А ложечка? Почему ее не взяла с собой? Или эти вещи были просто украдены после смерти Аглаи? Скорее всего, так и было. Вероятнее всего, Нюрка их просто купила по дешевке у вора много лет спустя. Или, что еще вероятнее, обменяла на самогон. Может, у нее есть что-то еще?
Нюрка… Это ведь Аня?! Нет, никак Нюрка не может быть дочерью Аглаи! Та должна быть намного старше… Нюрка – старшая из многодетной семьи Кабановых, красивой, смышленой и кудрявой ее тоже не назовешь, да и взрослого сына у нее нет…
На обратном пути ни Сыча, ни жильца так же не было видно. Ерофеиха собирала жуков. Зыркнула глазами, но промолчала. Рассада клубники в Грачихином палисаднике принялась и радовала глаз изумрудным цветом. Видно и Грачиха потащилась за грибами или на поденщину к фермеру.
Дома Вика показала приобретение матери.
– Ма, посмотри…
Та бережно взяла вазочку в руки, кивнула.
– Ее вещи, Аглаи. Откуда?
– У Нюрки купила. Случайно увидела. Говорит, фамильное добро.
– Ага, барыня нашлась! Разве дочь Аглаи не увезла их с собой?!
– Выходит, продала.
– Да у Нюркиных родителей, алкашей, и денег-то никогда не было. И они бы никогда на такое и рубля не потратили. Лучше бы пропили. Да и Колькины-то не лучше. Нет, видно, вещи просто украли. Не доглядели мы, значит… Как же так?!
– Я тоже так думаю. Никому не говори. Нюрка-то не виновата. Думаю, она их у кого-то за самогон выменяла.
– Ясное дело…
Итак, кто-то после сме