Принцип непротиворечивости гласит: два противоположных высказывания не могут быть одновременно истинными. Конъюнкция «р и не- р » есть противоречие, следовательно, она необходимо ложна. Отсюда следует, что истинности одного высказывания достаточно для доказательства ложности противоречащего ему второго высказывания. Можно добавить: и наоборот. Именно это и провозглашает принцип исключенного третьего (р или не- р: из двух противоречивых высказываний оба не могут быть ложными). Принцип исключенного третьего принято отделять от принципа непротиворечивости, хотя логически они эквивалентны.
Очевидно, что принцип непротиворечивости недоказуем, поскольку всякое доказательство уже предполагает непротиворечивость. Но по той же самой причине он неопровержим (чтобы его опровергнуть, вначале его следует предположить, но если опровержение отменяет этот принцип, оно тем самым отменяет и само себя). Истина (не доказательство, но сильный аргумент «за») заключается в том, что нормальное мышление невозможно без приятия, по меньшей мере, в имплицитной форме данного принципа: это подразумевает всякий интеллектуальный спор, как показал еще Аристотель («Метафизика», книга четвертая (Г), главы 3–4), и вести его можно, только признав необходимость ему подчиняться.
Неразличимости (Принцип) (Indiscernables, Principe Des)
Выдвинут Лейбницем. Утверждает, что всякое реальное существо внутренне отлично от прочих существ, иначе говоря, не существует абсолютно идентичных или неотличимых друг от друга существ (т. е. отличающихся друг от друга только численно или внешними данными, например позицией, занимаемой во времени и пространстве). Две капли воды, два древесных листа, две таблетки аспирина кажутся нам неразличимыми между собой только потому, что мы недостаточно внимательно их рассматриваем. Достаточно поместить эти предметы под микроскоп, и спутать их будет уже невозможно. По Лейбницу, этот принцип не знает исключений. Всякое существо уникально, а бесконечная множественность реальной действительности состоит из абсолютных единичностей – монад.
Ну, а если мы не являемся сторонниками философии Лейбница? Тогда все равно приходится признать, что всякое существо отлично от другого, в том числе от самого себя в тот или иной момент времени. Вот почему существ нет, а есть события. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку; мало того, даже один раз войти в нее нельзя. Но это уже не Лейбниц, а Гераклит и Монтень.
Неразумность (Déraisonnable)
Поведение, не отвечающее требованиям практического разума (которое нельзя оправдать или одобрить с позиций разума) или нашему стремлению к разумности. Не следует путать неразумность с иррациональностью (Иррациональность). Так, предположение о том, что неразумности не существует, является иррациональным; а вера в существование иррационального есть неразумная вера.
Несказанное (Ineffable)
Более или менее близкий синоним невыразимого, но с заметным оттенком поэтичности и мистики. Невыразимое становится таковым от избытка силы, полноты или простоты; несказанное – от избытка тонкости, изящества, неуловимости. Наконец, эпитетом «несказанный» пользуются обычно применительно к чему-то положительному (тогда как можно говорить о невыразимом страдании или невыразимом горе). Все эти нюансы не то чтобы совсем уж невыразимы, но какая-то несказанность в них все-таки есть.
Несесситаризм (Nécessitarisme)
Убеждение в необходимости всего существующего. Не путать с фатализмом.
Несхожесть (Altérité)
Отличительный признак. В отличие от искажения, несхожесть предполагает сопоставление двух различных сущностей или предполагает таковые. Несхожесть противоположна тождеству, как другое противоположно тому же самому. Можно сформулировать это в виде принципа: всякая вещь, тождественная себе (принцип тождества), одновременно отлична от всех других (принцип изменения). Впрочем, традиционно принято говорить о принципе неразличимости, хотя это два совершенно разных принципа. Даже если предположить, что на свете существует два полностью тождественных существа, они все равно будут разными, хотя бы потому, что один из них – первый, а другой – второй. Схоласты ввели в обращение близкий по смыслу принцип индивидуации, но этот принцип может применяться только в рамках одного и того же вида, тогда как значение принципа несхожести универсально. Вот почему два разных существа никогда не могут стать одним. Вот почему мы существуем, подчиняясь принципу одиночества.
Несчастье (Malheur)
Мне довелось испытать довольно несчастий, чтобы понимать, о чем идет речь. Несчастьем я называю такое состояние, когда всякая радость кажется невозможной, когда у человека не остается ничего, кроме страха и ужаса, боли и горя, когда хочется умереть, когда продолжать жить стоит труда, потому что жизнь превращается в страдание и слезы… В такие моменты нужно только одно: вспомнить, что все в мире проходит, а значит, пройдет и это несчастье. Ведь сама реальность несчастья доказывает, хотя бы методом от противного, что счастье возможно – пусть для других. Это не утешение, скажете вы? В худшие мгновения жизни мне казалось, что это все же утешение. Неважно, на кого свалилось несчастье – на меня или на кого-то другого, ведь сущность его от этого не меняется. Очень слабое утешение, снова скажете вы. Но если бы утешиться было легко, мы не говорили бы о несчастье.
Нигилизм (Nihilisme)
Нигилист это человек, не верящий ни во что (nihil), даже в то, что есть на самом деле. Нигилизм есть своего рода отрицательная религия – Бог умер, унося с собой все, что считалось плодом его творения, – бытие и ценность, истину и благо, мир и человека. Не осталось ничего, кроме ничто, во всяком случае, ничего стоящего, ничего заслуживающего любви, ничего, что хотелось бы защищать, – все на свете стоит друг друга, и ничто ничего не стоит.
Насколько нам известно, слово «нигилизм» придумал Якоби (175) для обозначения неспособности разума постичь конкретное существование, которое открывается только интуиции – чувственной и мистической. Отрезанный от веры разум не способен совершить переход от понятия к бытию (свидетельством тому – опровержение Кантом онтологического доказательства), следовательно, он может охватить мыслью только сущности без экзистенции (субъект и объект при этом растворяются в чистом представлении). Именно в этом смысле Якоби объявил всякий рационализм нигилизмом. Во Франции широкое распространение термина «нигилизм» в его менее специальном значении связано с именем Поля Бурже (176), который определял его как «смертельную усталость от жизни, вялое признание тщеты любых усилий». Но мыслителем, вручившим нигилизму философские «верительные грамоты», стал, разумеется, Ницше, продолживший нить рассуждений и Якоби, и Бурже. Разум – ни в коей мере не причина, чтобы жить; он способен оперировать лишь мертвыми абстракциями. Для Ницше рационализм также является разновидностью нигилизма. Но это не просто одно из философских течений; это целая вселенная духа, которая ждет всех нас. «То, что я повествую, – пишет Ницше, – это история двух ближайших столетий. Я описываю то, что надвигается, что теперь уже не может прийти в ином виде: появление нигилизма» («Воля к власти», Предисловие, 2). Вот оно и пришло. Теперь вопрос, как из этого выбираться.
«Что обозначает нигилизм? То, что высшие ценности теряют свою ценность, – отвечает Ницше. – Нет цели. Нет ответа на вопрос:
“Зачем?”» (там же, книга 1, § 2). Наука, вознамерившаяся заменить религию, не объясняет смысла жизни; исповедуемый ею культ истины на самом деле есть культ смерти. Отсюда и учение о «великой усталости»: «Зачем все? Нет ничего, ради чего стоило бы трудиться!» Ницше надеялся вырваться из этого круга благодаря эстетизму, т. е. поклоняясь культу прекрасного обмана, полезной для жизни ошибки, иллюзии творчества («искусство на службе иллюзии, вот наш культ», III, 5, 582). Но в результате появляется всего лишь еще один экземпляр небытия, который и царит сегодня в наших музеях. «Все лживо, все позволено» – это тоже слова Ницше, и в них находит выражение сегодняшний нигилизм. Выпутаться из него можно единственным способом – вернуться, как сказал бы Хайдеггер, к истине бытия и, как хотел сам Ницше, к истине жизни, но такой жизни, которая не была бы ни обманом, ни иллюзией; которая была бы могучей и хрупкой одновременно, могучей и способной к сопротивлению (conatus), которая выражала бы желания человека и его истину. Для этого нам придется предпочесть Ницше Спинозу, иллюзии – ясность мысли, «опрокидыванию всех ценностей» – верность, наконец, сверхчеловеку – человечность. «Вид человека отныне утомляет – что же такое сегодня нигилизм, – вопрошает Ницше, – если не это? Мы устали от человека…» («К генеалогии морали», рассмотрение I, 12). Э, нет, так не пойдет. Давайте-ка говорить каждый за себя. Нигилизм есть философия людей, которым представляется неимоверным трудом наслаждаться, желать и любить. Это философия усталости, или усталость философии. Нигилист утратил способность любить, как говорил Фрейд о больных депрессией, и делает вывод, что на свете нет ничего достойного любви. Сомнительное утверждение. Жизнь и мир надо любить не потому, что они этого достойны; они достойны нашей любви именно потому, что мы их любим. Обесценивание ценностей грозит только тому, кто, чтобы познать любовь, нуждается в Боге. Для всех остальных ценности так и остаются ценностями, мало того, они ценятся все дороже. Почему? Потому что нет Бога, который сотворил бы их и обеспечил своими «гарантиями», потому что их «стоимость» прямо пропорциональна нашей к ним любви, потому что оценить их способны только мы и они имеют смысл только для нас – тех, кто в них нуждается. И для нас это – еще одна причина служения нашим ценностям. Не следует думать, что релятивизм – одна из форм нигилизма. Напротив, это средство против нигилизма. Относительность ценностей (их зависимость от наших желаний, интересов, истории) – лишний и весьма убедительный довод не отрекаться от отношений, благодаря которым ценности и существуют. Мы не потому должны подчиняться справедливости, что она существует (это догматизм), и не потому должны от нее отмахнуться, что ее нет (это нигилизм), – именно потому, что справедливости нет (она живет только в наших мыслях и сердце, что и есть релятивизм), мы должны за нее бороться.
Что же мы можем противопоставить догматизму? Ясный ум, релятивизм, терпимость.
А нигилизму? Любовь и смелость.
Низкое (Bassesse)
В самом широком смысле – противоположность возвышенному, что очевидно. Низко все то, что следует проторенной тропой, ведущей от вершины к подножию.
В более узком, «техническом», смысле под низким (низостью) нередко понимают то, что Аристотель именовал термином micropsuchia, а Спиноза назвал самоуничижением: «Самоуничижение состоит в том, что ставят себя вследствие неудовольствия ниже, чем следует» («Этика», часть III, определение аффектов 29; см. также Аристотель, «Никомахова этика», IV, 9). Низкому человеку не хватает гордости и достоинства; он не верит в свою способность совершать высокие и бескорыстные поступки и в силу этого неверия действительно на них неспособен. Его ошибка в том, что он полагается на веру там, где надо просто захотеть.
Не следует путать низость со смиренностью. Можно сознавать свою незначительность (быть смиренным), но не выпячивать ее и не замыкаться в ее осознании (не впадать в самоуничижение). Низость отбивает охоту действовать, и в этом смысле она противостоит величию души. Смиренность помогает избавиться от иллюзий и в этом смысле противостоит гордыне и самоуверенности.
Нирвана (Nirvana)
В буддизме – название абсолюта или спасения; это сама относительность (сансара), само непостоянство (аничча), когда исчезают преграды, воздвигаемые неудовлетворенностью, умом и ожиданием чего бы то ни было. Эго угасает (на санскрите слово «нирвана» означает «угасание»); остается все, а кроме всего нет ничего. Понятие нирваны означает примерно то же, что понятие атараксии у Эпикура и понятие блаженства у Спинозы, хотя рассматривается оно в иной плоскости. Нирвана есть опыт вечности здесь и сейчас.
Ничто (Néant)
Не-бытие, не-сущее, однако рассматриваемое скорее в позитивном смысле. Ничто – не просто пустота и не чистое ничто; это некая совокупность, единственным элементом которой является пустота или, говоря иначе, такое ничто, которое по-своему столь же реально, как та или иная вещь. Ничто, отмечает Гегель, есть «простое равенство с самим собой, совершенная пустота, отсутствие определений и содержания; неразличимость в самом себе». Вот почему ничто – это небытие, которое, тем не менее, существует (потому что оно и есть это ничто); это «то же определение или, вернее, то же отсутствие определений, и значит, вообще то же, что и чистое бытие» («Наука логика», том I, раздел 1). Но вот Бергсон, возможно, не столь склонный попадаться в языковые и диалектические ловушки, не видит в небытии ничего, кроме словесной оболочки, псевдоидеи, являющей собой лишь отрицание идеи бытия – единственно доступной позитивному осмыслению. По всей видимости, он совершенно прав, хотя его правота – еще не доказательство того, что без этой псевдоидеи мы способны с легкостью обходиться.
По мнению Хайдеггера и Сартра, ничто приоткрывается в опыте страха: либо потому, что бытие на заднем плане всегда имеет небытие (поскольку сущее не равнозначно бытию, а в бытии нет ничего от сущего) и фактичность (все, что есть, могло бы и не быть), либо потому, что сознание, одновременно являющееся не тем, что оно есть, и тем, чем оно не является, обладает способностью обращать нечто в ничто, вернее, оно и есть эта способность. Следовательно, мы в очередной раз сталкиваемся с констатацией того факта, что ничто существует только для человека; человек есть то самое существо, через которое ничто приходит в мир. В этом смысле ничто – не столько то, чего нет, сколько то, чего больше нет, или еще нет, или нет в завершенном виде. Это пустой коррелят сознания, благодаря которому оно высвобождается из плена своих объектов и своего бытия; это результат его способности обратиться в небытие, рассматривать которую как абсолютную реальность было бы ошибкой. «В светлой ночи Небытия тревоги, – пишет Хайдеггер, – виднеется наконец первоначальное проявление бытия как такового, а именно сознание того, что есть Бытие, а не Ничто. Небытие есть то условие, благодаря которому возможно проявление бытия как такового в реальности человеческого мира (Dasein – “здесь-бытия”). Небытие не просто образует прямо противоположный концепт бытия; нет, сама сущность бытия исходно содержит небытие. Именно в бытии сущего образуется небытийность небытия» («Что такое метафизика?»). В результате человек из «пастыря бытия», как называет его Хайдеггер, превращается в «сторожа небытия». Бергсон, ау! Где ты? Они, кажется, окончательно спятили…