Дорогой дневник,
Сейчас утро после «Ох» дня – дня, который навсегда сохранится в моей памяти с приятным покалыванием между ног.
Я даже не могу выразить словами чувства, которые Холт вызвал во мне.
Это неестественно для одного мужчины быть таким невыносимо сексуальным. Быть может, он заключил сделку с дьяволом. Это бы я поняла.
Он продал душу Люциферу взамен на сексуальную мощь над отчаявшимися девственницами.
Это бы многое объяснило.
По-видимому, Оливия чувствует то же самое. Она была очень зла на него.
Мне остается только гадать об их истории. Или, возможно, когда дело будет касаться недоступных, плохих парней, мне лучше прибегать к старому доброму методу и прятать голову в песок. То, чего я не знаю, не навредит мне, верно?
Верно?
Когда я подхожу к театру, Холт уже стоит на месте в ожидании меня. Я съеживаюсь, когда осознаю, как рада его видеть.
Боже, Кэсси. Остынь. Не позволяй ему использовать свои дьявольские способности на тебе.
О, боже. Слишком поздно. Только взгляни на него.
Темные джинсы. Черная футболка с V-образным вырезом, небрежно заправленная в пояс. На ремне винтажная пряжка, которую меня так и подмывает расстегнуть зубами.
Он поднимает взгляд, когда я подхожу ближе. У него в руках два картонных стаканчика. Я так понимаю, один предназначается мне, хоть и уверена, что сегодня он не предложит мне «Членочино». Не после его искусного петтинга.
Может Старбакс готовит «Оргазмлатте».
Не сводя с меня взгляда, он немного выпрямляется. Его грудь вздымается и опускается от глубоких вздохов.
О, да. Он точно хочет довести меня до оргазма. Он хочет довести меня до чертовски сильного оргазма.
Может на этот раз он использует свои пальцы.
|
|
Боже, пожалуйста, пусть он использует свои сексуальные пальчики.
Я улыбаюсь ему. Он сглатывает, но не улыбается в ответ.
Сигнал тревоги раздается в моей голове.
— Привет, — говорю я, стараясь звучать непринужденно.
— Привет. — Непринужденность у него получается ничуть не лучше моего.
Он нервничает. Даже немного взмок от пота. Он протягивает мне стаканчик, и я его принимаю. Подозреваю, что это все-таки «Членочино».
Он ставит свой стаканчик на скамейку рядом с собой и выпрямляется. Его брови сходятся вместе, когда он говорит:
— Слушай, Тейлор, насчет вчерашнего…
Проклятье, Холт. Не говори это.
— Мне не следовало делать… ну знаешь… этого. С тобой.
Он смотрит куда угодно, только не на меня.
— Это было чертовски глупо и неправильно… и… я использовал тебя.
— Нет, — говорю я с негодованием. — Ты не использовал меня. Я хотела, чтобы ты…
— Тейлор, — перебивает он. — Я поимел тебя как гребаную собаку. Перед нашим преподавателем по актерскому мастерству. Что, черт побери, со мной не так?
— Холт…
— Оливия права. Надо мной нужно провести психологическую экспертизу. Всякий раз, когда я оказываюсь рядом с тобой, я теряю голову. Это какое-то безумие, не говоря уже о том, что абсолютно неправильно.
— Но мы можем просто…
— Нет, ничего мы не можем…
— Прекрати перебивать меня! Я пытаюсь…
— Я знаю, что ты пытаешься сделать, но это не подлежит обсуждению! То, что мы делаем, прекращается сейчас, пока одному из нас не стало больно.
Я хочу парировать остроумным ответом, но на ум ничего не приходит. Вместо этого, я рассматриваю возможность просто вмазать ему.
|
|
Выражение его лица смягчается, и он делает шаг ко мне.
— Слушай, путь, по которому мы идем, не закончится ничем хорошим ни для одного из нас. Поверь мне. Я уже чувствую, что ты хочешь от меня того, что я дать тебе не могу. А что если ты влюбишься в меня? Что ж, это будет самый тупой поступок в твоей жизни. Есть дохера девушек, которые могут подтвердить это.
Во мне разжигается гнев.
— Боже, а не слишком ли ты высокого мнения о себе? Может, мне ничего от тебя и не надо.
— Тогда скажи мне, что я не прав, — говорит он и вскидывает руки. — Скажи мне, что взгляд на твоем лице, когда ты увидела меня мгновением раньше, не был восторгом с оттенком «пожалуйста, трахни меня прямо сейчас». Скажи мне, что ты не думаешь обо мне. Не фантазируешь обо мне.
Я ничего не отвечаю, потому что не могу отрицать этого. Но мне не понятно, почему испытывать подобные чувства столь плохо. Он говорит об этом так, словно сближение между нами равносильно преступлению.
— Ты тоже хочешь меня, — говорю я.
— Я и не отрицаю, — говорит он, делая шаг ближе. — В этом-то и есть часть проблемы. Ты уже и так достаточно сильно меня отвлекаешь. Если мы начнем поддаваться искушению, то потом… господи, Тейлор, это всё, что будет нас волновать. Забудь о том, что мы должны быть сосредоточены на актерстве. Твоя девственность? К черту. Мое здравомыслие? К черту. Наше время здесь будет состоять только из траха и гормонов, а я не хочу вовлекаться в это ни с одной из девушек, и особенно с тобой.
— И что, черт побери, это значит?
Он наклоняется вперед, так близко, что я улавливаю запах его одеколона.
|
|
— Это, черт побери, значит, что тебе всегда будет мало. Тебе захочется эмоций, держаний за ручки и прочей романтической лабуды. И ты всего этого заслуживаешь, но не со мной. Теперь уже нет.
— Почему нет?
Он смотрит вниз и не отвечает.
— Боже, Холт, какая-то девушка всерьез задела тебя, да? Случайно не та, которую мы вчера встретили?
Следует молчание, но он кидает на меня предупреждающий взгляд – намек не вдаваться в это.
— Что она тебе сделала?
— Ничего. Произошедшее между нами – моя вина, и я не допущу ту же ошибку. Уверен, она сказала тебе держаться от меня подальше. Послушайся ее совета.
У меня возникает такое чувство, будто он бросает меня, хотя фактически мы никогда не были вместе.
Вдруг я чувствую сильную усталость. Такое ощущение, что я всегда борюсь за то, чтобы быть с ним, тогда как он отбивается, пытаясь меня оттолкнуть.
— Ладно, — говорю я. — Ты прав. Я не должна испытывать к тебе чувств. Ты, очевидно, этого не стоишь.
Мне ненавистна боль, что пересекает его лицо.
— Очевидно.
Чувствуя себя слишком вымотанной, чтобы спорить, я направляюсь ко входу в театр. Перед тем как открыть дверь, я поворачиваюсь к нему.
— Холт, в мире полно людей, которые взаимодействуют так, как мы по тем или иным причинам, и разговоры о том, что мы не должны этого чувствовать, ничего не изменят. В один прекрасный день, ты, возможно, поймешь это, но к тому времени будет слишком поздно.
Я поворачиваюсь к нему спиной и закрываю за собой дверь.
— Хорошо, мисс Тейлор, давайте начнем с фразы: «Что он в руке сжимает?».
Мы репетируем сцену смерти. Холт лежит передо мной, неподвижный. Ромео отравил себя.
Идиот.
Как Джульетта, я безутешна, поскольку вижу безжизненное тело любимого на земле. Убит своей собственной рукой, потому что не мог больше жить без меня. Он не знал, что я просто спала. Хотя мог бы проверить пульс, верно?
Я пытаюсь приподнять его тело и приобнять его, но он слишком тяжел, поэтому я смиряюсь и ложусь поперек его груди. Слишком потрясенная, чтобы плакать; слишком переполнена эмоциями, чтобы выразить их. Я провожу по нему руками, словно сила моего желания вернет его к жизни. Спасет от себя самого.
Но его уже никак не спасти. Его опрометчивое решение убило нас обоих, ведь без него я мертва изнутри, хоть еще и подаю признаки иллюзии жизни.
После того как мое сердце принимает его смерть, я начинаю искать выход.
Провожу ладонями вдоль его рук и обнаруживаю в кулаке маленькую склянку.
— Что он в руке сжимает? — говорю я хриплым от волнения голосом. — Это склянка.
Я подношу её к носу и вдыхая, стону от горькой муки.
— Он, значит, отравился?
Я заглядываю внутрь, нуждаясь лишь в остатке, но там пусто. Разъяренная, я отбрасываю склянку в сторону.
Хватаю Ромео за голову и выговариваю ему, проливая слезы на его умиротворенное, красивое лицо.
— Ах, злодей, все выпил сам, а мне и не оставил!
Его губы размыкаются, и я наклоняюсь, закрывая полные слез глаза, когда наши лбы соприкасаются.
— Но, верно, яд есть на его губах. Тогда его я в губы поцелую. И в этом подкрепленье смерть найду.
Я осторожно прижимаюсь своими губами к его. Все еще такие мягкие. Как можно быть бездыханным, но ощущаться столь живым?
Я нежно посасываю его губы, отчаянно пытаясь найти остатки яда. Холт напрягается подо мной.
— Какие теплые, — выдыхаю напротив его губ.
Он напрягается еще сильнее.
Я провожу языком по его нижней губе, он стонет и его тело дергается.
— Стоп! — кричит Эрика.
Холт садится и злобно смотрит на меня.
— Что ж, Джульетта, — говорит Эрика. — Кажется, твои губы обладают чудодейственными целебными свойствами. Если бы Шекспир написал для Ромео такое волнительное воскрешение, которое только что сымпровизировал мистер Холт, у этой пьесы был бы намного менее трагичный конец и зрители могли бы разойтись по домам, насвистывая веселую мелодию.
— Она облизала мои губы, — возражает Холт.
— Именно это и сделала бы Джульетта, — говорю я. — Она пытается принять яд с его губ. Тебе повезло, что я не засунула язык в твой рот, и не закружила им как ершиком для унитаза.
— О, потому что это сделала бы Джульетта? Не ты.
— Да.
— Пустой треп.
— О, мой бог, может вы двое уже потрахайтесь! — кричит Джек Эйвери из зрительного зала.
Актерский состав взрывается оглушительным смехом, и мы с Холтом обмениваемся смущенными взглядами.
Если бы все было так просто, Джек.
Эрика призывает актерский состав к тишине.
— Мистер Холт, то, что сделала мисс Тейлор, показалось мне вполне приемлемым. Возможно, вам просто стоит умерить вашу реакцию. Вы мертвы. Не имеет значения, даже если она вылижет весь ваш рот вплоть до миндалин. Вы не двигайтесь. Понятно?
Холт качает головой и едко усмехается, после чего снова одаривает меня уничижительным взглядом.
Моя улыбка не могла бы стать более самодовольной, даже если бы я купила ее у Самодоволя Самодовольного в Лавке самодовольства в Самодовольграде.
Он закатывает глаза.
— Теперь, мисс Тейлор, — говорит Эрика, глядя на меня, — когда вы схватите кинжал, чтобы заколоть себя, я хочу, чтобы вы оседлали его.
— О, да чтоб меня! — причитает Холт.
Эрика смотрит на него.
— Мистер Холт, когда мисс Тейлор упадет на вас, я не хочу, чтобы вы выглядели так, словно были застрелены в бандитских разборках. Вы должны умереть так, как жили – как влюбленные.
Я прислушиваюсь ко всему, что она говорит, но мой разум сосредоточен на двух словах. Оседлать его.
Ноги по бокам. Части тела прижимаются друг к другу.
Ну и ну!
Холт потирает лицо и стонет.
Эрика улыбается нам. Думаю, она наслаждается нашим взаимным дискомфортом.
— Давайте вернемся к поцелую, и посмотрим, сможем ли мы довести всё до конца. Члены остального состава, участвующие в этой сцене, не могли бы вы, пожалуйста, подняться сюда и занять свои места?
Начинается небольшая суматоха, когда актеры занимают свои позиции. Холт сверлит меня взглядом.
Я удостаиваю его своей самой невинной улыбкой.
Его вид настолько ожесточен, что меня бы это испугало, не наслаждайся я так сильно его безвыходным положением.
— Ложись, любимый, — шепчу я сексуально. — Мне нужно кое-что проделать, оседлав тебя.
Он бормочет под нос ругательства и ложится.
По-моему, джентльмен, слишком много возражает [24].
— Хорошо. Поехали. Благодарю вас, мисс Тейлор.
Я начинаю сцену заново. Когда я дохожу до поцелуя, то целенаправленно делаю это так эротично, как только возможно. Дыхание Холта становится тяжелым, и тихий стон вырывается из него.
Ну-ну. Играй мертвеца, сексуальный труп.
Он выдыхает, но не шевелится.
Хороший мальчик.
Из-за кулис доносятся голоса, и я смотрю в их направлении. У Джульетты заканчивается время.
— Чьи-то голоса! — паника окрашивает мой голос, пока я в отчаянии озираюсь по сторонам. — Пора кончать.
Я замечаю нож и после того как перебрасываю через Холта ногу, сажусь на его пах и хватаю бутафорский кинжал, который он прикрепил к своему бедру.
— Но вот кинжал, по счастью, — говорю я, вытаскивая его из ножен и поднося к своей груди. — Сиди в чехле.
Я вонзаю стальной клинок в свою грудь и вскрикиваю, лицо искажается от боли. Зрителям же кажется, что я только что насмерть ранила себя.
— Будь… здесь. — Я издаю стон и отбрасывая нож на пол, хватаюсь за грудь. Сжимаю в кулак рубашку Холта и нежно целую своего Ромео в последний раз, потом шепчу: — а… я… умру.
Я валюсь на Холта. Лицо утыкается ему в шею, одна рука на его груди, другая – в волосах. Если кто-то сфотографирует нас, мы будем выглядеть словно молодая пара, уснувшая в интимных объятьях.
Другие герои устремляются на площадку и продолжают сцену, оплакивая нашу смерть и сетуя о разрушительной цепочке событий, которая привела нас к такому концу. Я чувствую, как подо мной напрягается Холт, пытаясь контролировать свое дыхание. Его пах плотно прижимается ко мне, и я ощущаю, как постепенно становится тверже. Я стараюсь игнорировать это. Но у моей вагины другие намерения. Я пытаюсь объяснить ей, что она мертва, и, следовательно, больше не нуждается во впечатляющей эрекции Ромео, но ей трудно в это поверить.
Я замедляю дыхание и прислушиваюсь к сцене, разыгрывающей вокруг меня. Архаичный язык и его ритм оказывают успокаивающий эффект. Вскоре я концентрируюсь на сердцебиении Холта под своим ухом. Оно гипнотическое, такое сильное и ровное. По мере того, как мои мышцы расслабляются, а пульс замедляется, – мое тело плотно опускается на него, и на какой-то короткий миг у меня мелькает мысль, что я должно быть слишком тяжелая, но потом его запах и тепло убаюкивают меня и погружают в полусонное состояние.
Не успеваю я понять, что происходит, как чья-то рука трясет меня за плечи. Открываю глаза и вижу, нависшего над нами Джека с несколькими другими членами каста позади него.
— Ух ты! Я прямо-таки польщен, ребята, что вы так взбудоражены нашим выступлением, — усмехается он. — Может, в следующий раз попробуете не храпеть?
Я резко сажусь и смотрю на Холта. Он выглядит заспанным и сбитым с толку. Его взгляд проясняется, когда в его поле зрения попадаю я, сидящая на нем верхом. Я понимаю намек и слезаю с него, но мои мышцы еще слишком слабые.
Боже, кто ж знал, что при этой позе нарушается кровообращение?
Джек подхватывает меня, обнимая рукой за талию и помогает встать прямо. Раздается смех, когда мои ноги снова подкашиваются, и я налетаю прямо на него.
— Ого! Полегче, Кэсси. Ты была мертва какое-то время. Тебе лучше не торопиться.
Я пытаюсь найти равновесие, пока Холт поднимается на ноги. Его взгляд падает на руки Эйвери, обвивающие мою талию, и потом он отворачивается.
— Мистер Холт, мисс Тейлор, — обращается к нам Эрика, поднимаясь на сцену, — могу ли я предположить, что ваши финальные позиции были удобными?
Я отхожу от Джека и приглаживаю свои волосы, стараясь отвлечься от проступающего к лицу румянца.
— Более или менее.
Все вокруг тихо хихикают. Мне ужасно неловко. Я целовала Холта перед всеми этими людьми. Черт, я симулировала с ним секс. Но то, что я сделала сейчас? Прижалась к нему? Разнежилась на нем и уснула? Это интимнее, чем всё, что я до этого делала.
Мы садимся на сцене и Эрика делает нам замечания, но в целом она вроде бы довольна прогрессом. Джек сидит рядом с Холтом, что-то шепча и давясь от смеха. Холт хватает его за грудки и шипит ему что-то в лицо. Джек бледнеет и тут же затыкается. Когда Холт отпускает его, Джек отодвигается подальше, что-то тихонько бормоча. Холт взъерошивает волосы, после чего смотрит на меня.
Он в ярости.
Когда Эрика объявляет о конце репетиции, зал заполняют оживленные разговоры и все принимаются собирать свои вещи и реквизиты. Миранда и Айя приглашают меня на обед, но я не в настроении. Я благодарю их за предложение и обнимаю на прощание. Театральное помещение постепенно пустеет. Я поднимаю кинжал с пола и протягиваю его Холту. Он все также выглядит сердито, когда забирает его у меня.
— Ты в порядке? — спрашиваю я, пока он отстегивает ножны от пояса.
— В полном.
— Что ты не поделил с Эйвери?
— Он мудак. — Он засовывает кинжал в ножны.
— Почему?
— Он всё спрашивал, трахаю ли я тебя.
— И что ты ему сказал?
— Я не ответил.
— И?
— И он решил, что нет.
— И это правда.
— Да, но потом он подумал, что будет нормально сказать мне о том, как сильно ему хотелось бы трахнуть тебя.
— И что ты на это ответил? — спрашиваю я, делая шаг вперед.
Его взгляд скользит по длине моего тела, прежде чем он отвечает:
— Я сказал, что если он только близко к тебе подойдет, то я отрежу ему яйца и скормлю своему ротвейлеру.
— У тебя есть ротвейлер?
— Нет, но он об этом не знает.
Я дотрагиваюсь до пряжки его ремня. Это прямоугольник, чем-то напоминающий распятие. Странно, что он носит символ Бога, когда находится в лиге Дьявола.
— Давай-ка всё проясним, — говорю я, проводя пальцами по прохладному металлу. — Ты не хочешь быть со мной, но также не хочешь, чтобы и другие парни были со мной?
— Он – не другие парни. Он Эйвери. Если ты переспишь с ним, твой IQ автоматически понизится на сорок процентов.
— Ты пробовал проанализировать, почему ты так ревнуешь?
— Я не ревную. Просто не хочу, чтобы этот имбецил прикасался к тебе. Это просто здравый смысл.
— Как насчет Коннора? Мне можно спать с ним?
Выражение его лица становится убийственным.
— А ты сама хочешь переспать с ним?
Я сжимаю пальцами его футболку и противостою желанию сорвать ее с него.
— Если да, это бы тебя напрягло?
Он выглядит разъяренным.
— Черт, нет. Слишком пресно.
— А как тебе Лукас?
— Слишком обкуренный.
— Трой?
— Думаю, он гей.
— А что, если нет?
— Слишком неоднозначный.
— И ты говоришь, что не ревнуешь.
— Я не ревную.
— Тогда назови мне имя, — говорю я. — Скажи, с кем мне разрешено спать?
Он вскидывает руки.
— Какого хрена ты так помешана на сексе?
— Потому что у меня его ни разу не было! И если дать тебе волю, то никогда и не будет!
Он сглатывает и опускает голову.
— Что, черт побери, тебе от меня надо, Тейлор? А? Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя? Или ты просто ищешь первый попавшийся член, чтобы тот сорвал твою вишенку? Я куплю тебе чертов вибратор, если это все, что тебе нужно.
— Это не все, что мне нужно, и ты это знаешь.
— Тогда мы возвращаемся к тому, почему нам надо держаться подальше друг от друга. Ты хочешь того, что я не способен тебе дать. Почему ты никак не поймешь это?
— Чего я действительно не понимаю, так это того, как ты чувствуешь это, — говорю я, подходя к нему ближе и прикасаясь рукой к его груди, — и просто притворяешься, что этого не существует.
Он даже глазом не моргает, когда я провожу рукой по его мышцам.
— А ты не заметила? Я очень хорош в притворстве.
Качаю головой и вздыхаю.
— Вот значит как. Только ты можешь решать быть нам вместе или нет, и по-другому быть не может.
— В общем-то, да.
— И думаешь, ты сможешь следовать своим собственным правилам?
— Ты имеешь в виду, смогу ли я держаться подальше от тебя?
Он наклоняется, его губы прямо над моими, так близко, что я ощущаю его дыхание, такое теплое и сладкое.
— Да, — шепчу я, желая только приподняться на цыпочки и поцеловать его.
Он выдыхает медленно и размеренно.
— Тейлор, думаю, ты недооцениваешь мой уровень самоконтроля. Помимо моего промаха во время постельной сцены, я продемонстрировал выдержку гребаного Далай-ламы рядом с тобой. Наш первый поцелуй? Инициатором была ты. Сегодня во время сцены смерти? Всё ты. Прямо сейчас? Ты.
— Так твоя теория заключается в том, — начинаю я, — что не запрыгни я на тебя, то ты бы и пальцем меня не тронул?
— В точку.
— Чушь.
— Пожалуйста, заметь, что твои руки на данный момент находятся на мне, а свои я держу при себе.
Я опускаю взгляд и вижу, как рассеянно поглаживаю его пресс. Я тут же отступаю назад.
Боже, он прав.
Это я.
Я была инициатором всего.
— Ну, хорошо, — говорю я, отступая назад. — Я не буду прикасаться к тебе вне сцены, пока ты сам не попросишь меня.
— Думаешь, ты способна контролировать себя? — спрашивает он, и клянусь, он вкладывает в свой голос нотки сексуального шарма, вызывающего во мне желание облизать его. — Или может, добавим интригу?
— Типа пари?
— Почему бы и нет?
На секунду я задумываюсь.
— Ну ладно. Тот, кто первым прикоснется к другому в интимном плане, проигрывает, и должен будет победителю оргазм.
Он смеется и проводит руками сквозь волосы, но от меня не ускользает, как его взгляд блуждает по моему телу.
— Если так, то пари лишается смысла.
— Не для меня. Мы оба выйдем победителями.
Он хватает рюкзак и перебрасывает его через плечо.
— Иди домой, Тейлор. Выпей. Постарайся перестать думать обо мне.
— Пари заключается в касаниях. Я могу представлять тебя в сотнях сексуальных позах, если мне вздумается, и ты не в силах меня остановить.
Он опускает голову и вздыхает, и я знаю, что этот раунд за мной.
— Увидимся на следующей неделе.
— Само собой.
И он уходит.
СТРАХ СЦЕНЫ
Наши дни
Нью-Йорк
Мы с Холтом направляемся в винный бар неподалеку от театра, чтобы «поговорить».
Идя рядом с ним, я чувствую одновременно отчужденность и близость с неким намеком на обреченность: это так похоже на большую часть времени, что мы провели вместе.
Осторожная часть меня шепчет, что быть с ним – это словно носить самую удобную в мире пару туфель, в которой время от времени наворачиваешься и влетаешь головой в стену. Или словно страдать аллергией на моллюсков, но не отказываться от употребления омаров. Это подобно знанию, что с секунды на секунду ты угодишь в заросли ядовитого плюща, но отказываешься останавливаться.
Его рука слегка задевает мою во время ходьбы.
Боже, какой же зуд он вызывает в моем теле.
Когда мы доходим до винного бара, он открывает мне дверь и заказывает столик в дальней части зала. Старшая официантка трахает его глазами чуть ли не до потери пульса, прежде чем провожает нас к столику.
Он не замечает. Как обычно.
Хотелось бы мне сказать то же самое. Я не вправе ревновать. Уверена, за годы разлуки, он потерял счет своим похождениям. Женщины всегда сами бросались на него, но его популярность резко возросла во время тура по Европе. По сценарию его герой проводил много времени на сцене без рубашки, и когда сексуальные промо-кадры попали в интернет, за ним стали увязываться женщины из города в город, чтобы посмотреть на его выступление.
Я не винила их.
Помню, как я почувствовала себя, когда увидела фотографии в сети. Я пыталась отвести взгляд, но это было невозможно.
При одной лишь мысли об этом мое лицо вспыхивает.
Я хватаю меню с закусками и начинаю обмахиваться. Холт смотрит на меня и хмурится.
— Ты в порядке?
— Ага.
— Ты покраснела.
— Менопауза. Приливы жара.
— А тебе не рановато?
— Думаешь? Быть девушкой отстойно.
— За исключением способности испытывать множественные оргазмы, — говорит он и приподнимает бровь. — Кое-кто мне как-то сказал, что это просто невероятно.
— Ну да. — Если ты хочешь опуститься до уровня самых низкий провокаций. — Что есть, то есть
«Множественный Итан». Это должно было стать его прозвищем. В ночь, когда он впервые заставил меня почувствовать это, клянусь, я видела лицо Бога.
Я снова принимаюсь обмахиваться.
Проклятье, ему запрещено говорить о таких вещах. И определенно не тогда, когда я стараюсь игнорировать его сексуальную привлекательность.
Все темы, связанные с сексом – под запретом.
И почему он не знает правила, которые я только что установила?
— Почему ты так злобно смотришь на меня? — спрашивает он, хмурясь.
— Почему мы еще не пьем? Мы пришли сюда выпить.
— И поговорить.
— И выпить.
— Менопауза сделала тебя еще и алкоголичкой?
— Да. И психопаткой. Так что смотри в оба.
— Стараюсь. Нелегко, когда рядом злобная психопатка с менопаузой.
Теперь я награждаю его по-настоящему яростным взглядом.
Он смеется.
Добавляю его смех в список того, что ему запрещено делать, когда я пытаюсь игнорировать его привлекательность.
Он замечает, что я не смеюсь, и обеспокоенно смотрит на меня.
Беспокойство? В списке.
— Кэсси?
Произношение моего имени туда же.
— Я в порядке. Мне нужно выпить.
— Хорошо. Конечно.
Он пристально смотрит на меня еще несколько секунд, и конечно же пристальный взгляд тоже попадает в список. Я мысленно сдаюсь и признаю, что список будет постоянно обновляться. Я стараюсь стереть его из памяти.
Наконец, подходит официантка. Она представляется как Шери, и принимается строить глазки Итану, когда он берет винную карту. Мне хочется надавать ей по ее намалеванным блеском губам.
Пока Шери торопливо трещит о винных рекомендациях, Итан поднимает на меня взгляд. Он не слушает ее. Он пытается понять, что бы я предпочла выпить.
Раньше это было нашей игрой, и он никогда не проигрывал. Он знал, что я хочу, даже, когда я сама не знала. Знал, когда заказать сладкое вино, сухое или же пряное.
Когда официантка заканчивает, он снова переводит взгляд на карту.
— Вопрос в том, Шери… какое вино хочет моя спутница: красное или белое?
Официантка хмурится.
— Э-э... разве это не вам следует спросить ее об этом?
— И упустить все веселье? Мне нужно определить. Как сомелье Шерлок. Если я ошибусь, моя превосходная репутация будет запятнана.
— А если вы угадаете? — спрашивает Шери, вздергивая бровь.
Я качаю головой. Когда он раньше угадывал, я вознаграждала его поцелуями. Не судьба сегодня такому случиться.
— Если я угадаю, — отвечает Итан, — возможно, она увидит, что, несмотря на все мои промахи, я все еще знаю ее лучше, чем любой другой.
Он пристально смотрит на меня и когда жар простирается через стол, мне приходится отвести взгляд.
Шери переступает с ноги на ногу, а я хватаюсь за край скатерти.
Если посмотреть в словаре слово «неловко», там будет изображение этого момента.
Прежде чем это успевает зайти слишком далеко, Итан откашливается и заказывает Дакхорн Виньярдс Мерло[25] с абсолютной уверенностью.
Это отличный выбор. Не знаю, почему я так удивлена.
Когда официантка уходит, он откидывается на спинку стула и сплетает пальцы на столе перед собой.
— В точку, да?
Пожимаю плечами.
— Возможно.
Вид у него довольный.
— Я не был уверен, что могу еще делать это. Много времени прошло.
— Да уж.
Он смотрит на меня несколько секунд, и потом говорит:
— Слишком много, Кэсси.
Гробовая тишина повисает между нами.
Мы оба знаем, что это последний шанс для нас. Наша последняя возможность спасти то немногое, что было хорошего в наших катастрофических отношениях.
Напряжение удушает. Я откашливаюсь. У меня во рту суше, чем в Сахаре.
Сколько требуется времени, чтобы схватить бутылку вина и два бокала? Шери что, топчет этот чертов виноград сама?
Живот сводит от волнения. Я бы сейчас не отказалась от сигареты, но здесь запрещено курить.
Холт хрустит пальцами, и мне буквально видно, как слова крутятся у него в голове.
Я смотрю на его пальцы. Его большие пальцы медленно трутся друг о друга, руки напряжены и словно не знают покоя. Мне хочется потянуться и усмирить их, заверить его… в чем? Что я не буду вести себя как стерва? Что я спокойно и внимательно выслушаю его, и рассудительно отнесусь ко всем оправданиям?
Я не могу ему этого сказать. Это было бы неправдой.
Велика вероятность того, что этот вечер кончится плохо. Что после разговора, мои благие намерения быть друзьями, исчезнут.
Он знает это не хуже меня.
Через несколько минут, которые кажутся вечностью, Шери приносит нам вино. Мы с Холтом смотрим на нее с отчаянной благодарностью, пока она наполняет наши бокалы. Когда она уходит, мы залпом опустошаем их, и ставим на стол.
Он досадно вздыхает и проводит по лицу рукой.
— Это не должно быть так трудно.
— Ты правда удивлен? — говорю я. — Мы же не из тех, кто ищет легких путей.
— Это точно.
В моем животе все сжимается, и я отпиваю приличный глоток вина, пытаясь унять расстройство.
Холт хмурится.
— Ты в порядке?
Делаю очередной большой глоток и киваю.
— Да. Лучше не бывает. Отличное вино.
Я не вру насчет вина. Оно восхитительно. Я вру насчет своего состояния. В итоге, я перебираю с алкоголем и к тому времени, когда мне кажется, что я готова иметь дело с Итаном, мой желудок говорит мне совсем обратное.
Внутри все снова сжимается, и я морщусь.
— Кэсси?
Меня бросает в пот, и я точно знаю, что за этим следует. Слюна заполняет мой рот, пока я несусь в уборную.
Я успеваю как раз вовремя.
Я полощу рот, когда раздается стук в дверь.
— Кэсси? Ты в порядке?
Пауза.
— Не совсем.
— Я могу войти?
— Если хочешь.
Как и все уборные, эта выдержана в классическом стиле. Очень чистая. Высококачественная отделка. Живые цветы.
Он заходит и закрывает за собой дверь, когда я уже заканчиваю мыть руки.
— Раньше это я был тем, кого выворачивало от волнения, — говорит он.
Я вытираю руки бумажными полотенцами, и затем кидаю их в урну.
— Ну, теперь это я.
— Полегчало?
— Немного.
Он собирается было дотронуться до моего плеча, но я инстинктивно отхожу в сторону. Быть утешенной им – не то, с чем я могу справиться сейчас.
Он опускает голову и вздыхает.
— Когда я проигрывал этот вечер в своей голове – и позволь сказать, я проигрывал его часто – я был гораздо более уравновешен. И рвота практически не принимала участие. Теперь же, я не только довел тебя до ужасного состояния, но и забыл все, что планировал тебе сказать.
Я смотрюсь в зеркало. Я выгляжу страшнее черта. Нет, не настолько хорошо. Я выгляжу как черт, переживший ядерную зиму и зомби апокалипсис.
Я собираюсь было подправить растекшийся макияж, как вдруг Итан делает шаг вперед и перебрасывает мои волосы назад через плечо. Моя спина тут же покрывается мурашками.
— Боже, Кэсси, — шепчет он. — Даже когда у тебя расстройство желудка, ты все также самая красивая женщина из всех, кого я видел.
Я замираю, пока он пристально смотрит на нас в зеркало.
— Итан, ты не можешь говорить такие вещи.
— Почему нет? Посмотри на нас. Мы идеальны вместе. — Он нежно касается своими пальцами моих. Я закрываю глаза и делаю вдох. — Всегда были. Независимо от того, что творилось за закрытыми дверями, мы всегда выглядели так словно были созданы друг для друга. И так оно и есть.
— Итан…
Я поворачиваюсь к нему. Он наклоняется ближе, но я кладу руку ему на грудь и останавливаю.
Он выдыхает и стискивает зубы.
— Прикасаться ко мне сейчас – идея не из лучших. Если ты, конечно, не хочешь пошатнуть мое спокойное, уравновешенное поведение.
Я убираю руку и облокачиваюсь о туалетный столик. Это никак не уменьшает притяжение, которое я чувствую к нему. Оно заполняет каждый уголок этой крошечной комнаты.
— Как после стольких лет, ты все еще воздействуешь на меня так? — спрашивает он, подаваясь вперед.
— Как «так»? — Я точно знаю, что он имеет в виду, но мне нужно услышать это.
— Одновременно заставляешь нервничать и успокаиваешь. Сводишь с ума и вселяешь безмятежность. Вызываешь грубость и цивилизованность. Одно нахождение рядом с тобой заставляет меня забыть обо всей неразберихе, через которую мы прошли, и я просто…
— Что?
Выражение его лица становится голодным.
— И я просто хочу похоронить себя внутри тебя и забыть обо всем. Заставить наше прошлое уйти.
Если бы все было так просто.
— Я скучал по тебе так чертовски сильно, Кэсси. Ты себе не представляешь. Совсем, совсем не представляешь.
Я колеблюсь. Моя осторожная сторона шепчет, что все идет к тому, что я собираюсь надеть эти проклятые туфли и расшибиться головой о стену. Она предупреждает, что мне лучше не есть омаров. Кричит, что я вот-вот погрязну в зарослях ядовитого плюща.
Я обдумываю свое предстоящее падение не более трех секунд, после чего обвиваю его шею руками и притягиваю в свои объятия. Он обхватывает меня руками, и утыкается лицом мне в шею, испуская судорожный вздох.
И как всегда, у меня возникает зуд.
Шесть лет назад
Вестчестер, Нью-Йорк