В 1912 году мадам Шерюи вместе с другими известными парижскими кутюрье той эпохи – среди них были и Жак Дусе, и Поль Пуаре, и Жанна Пакен – начали выпускать новый журнал мод, «Ля Газетт дю Бон Тон» (он выходил до 1925 года). Иллюстраторами там работали прекрасные художники той эпохи, в том числе Эрте, Поль Ириб, Жорж Барбье, так что благодаря им до нас дошло множество изображений моделей Мадлен Шерюи (она в основном сотрудничала с Пьером Бриссо) и её коллег. Искусство кутюрье и искусство художников, объединившись, подарили нам прекрасные образцы «ар деко».
Во время Первой мировой войны многие дома моды, в том числе и известные, прекратили работу. Отправился на войну Поль Пуаре, закрылся дом Мадлен Вионне, закрылись и многие другие, менее известные. Однако не все! Шерюи заявила: «Война там или не война, женщинам нужна одежда. А тем, кто делает её, нужно иметь возможность зарабатывать себе на жизнь. Мы не закроем свои двери и будем делать всё, что в наших силах». А ещё, по слухам, сюжет фильма «Мрачное путешествие» о двух секретных агентах, снятый в 1937 году, главную женскую роль в котором исполнила Вивьен Ли, основан на реальных событиях, и, в частности, на истории романа между Мадлен и высокопоставленным немецким офицером. Что ж, почему бы и нет?
С послевоенным упрощением моды модели Шерюи были уже не столь востребованы, и в 1923 году она отошла от дел. Однако её модный дом ещё некоторое время продолжал работать, и, в общем, небезуспешно. Её не стало в 1935 году, тогда же и он закрыл свои двери. И пусть имя Мадлен Шерюи теперь вспоминают в основном в связи с Полем Пуаре, как человека, давшего ему «путёвку в жизнь» моды, тем не менее она достойна того, чтобы помнить о ней как о ней самой.
Между двух войн (1920‑1930‑е)
Мадлен Вионне
(1876–1975)
Её мастерство было такого высочайшего класса, что многие талантливые модельеры по сравнению с ней могли казаться всего лишь подмастерьями. «Архитектор моды», она не нуждалась в роскошных тканях, ярких цветах, прихотливых узорах и всевозможной отделке, чтобы создать шедевр. Королева моды, она была вместе с тем революционеркой, чьи начинания когда‑то казались чересчур новаторскими, теперь же без них невозможно обойтись. А ещё она была очень скромным человеком, отчего её имя теперь помнят разве что специалисты, хотя славы она заслуживает куда больше, чем многие из её коллег…
Мадлен Вионне родилась в местечке Шайер‑о‑Буа в 1876 году. Семейная жизнь её родителей не заладилась – они стали жить раздельно, когда девочке исполнилось всего два года. Проще говоря, мать сбежала с другим мужчиной… Отец был сборщиком налогов, семейные доходы были более чем скромными, и одна из знакомых отца, когда Мадлен было всего то ли одиннадцать, то ли двенадцать, убедила его, что дочери нужно пойти работать (что, впрочем, было обычным для той эпохи). Мол, нечего девочке тратить время на учёбу, чтобы потом стать учительницей. И Мадлен, несмотря на то, что училась она отлично, забрали из школы, прямо посреди учебного года. Много лет спустя она с горечью вспоминала об этом; получить приз за хорошую учёбу, на который она так рассчитывала, ей оказалось так и не суждено.
Её отдали учиться плести кружева, кроить и шить в мастерскую портнихи в пригороде Парижа, которая была хорошей знакомой её отца. В восемнадцать лет Мадлен вышла замуж за Эмиля Дейрото – брак оказался коротким, и по весьма печальной причине; она родила девочку, но та умерла вскоре после рождения… Позднее Вионне даже утверждала, что забыла и имя первого мужа, и то, как он выглядел. Наверное, желание всё изменить и оставить прошлую жизнь позади и привело к тому, что Мадлен рассталась с ним и уехала не просто в другой город, а в другую страну. В 1896 году двадцатилетняя портниха приехала в Англию. Ей пришлось там нелегко – без связей, почти без денег. Мадлен пробовала одну работу за другой, от швеи при больнице вплоть до стирки белья, но, наконец, удача ей улыбнулась, и сначала она получила работу в английском отделении дома моды Жанны Пакен, а затем и место в ателье на Довер‑стрит, хозяйкой которого была Кэти Рэйли. Там делали копии великолепных парижских нарядов – обеспеченные английские дамы полагались во всём на моду французскую. Это место стало для Мадлен прекрасной школой, и она так хорошо проявила себя, что вскоре уже возглавляла отдел, в котором работало двенадцать швей. Нередко её посылали в Париж, и она возвращалась, привозя оттуда модные новинки, которые затем воспроизводились в лондонском ателье.
Мадлен Вионне
В 1901 году она решила вернуться домой. Отец нуждался в том, чтобы дочь была рядом, ей часто приходилось приезжать к нему, что было очень утомительно, ведь морские путешествия Мадлен переносила плохо. И она приехала, правда, не в родную провинцию, а в Париж. Талантливая молодая женщина получила место главной портнихи в известнейшем модном доме сестёр Калло, чьими нарядами тогда восхищалась вся Франция, а вслед за ней вся Европа и даже Америка. Наставницей Мадлен в деле высокого мастерства стала старшая из сестёр, мадам Жербер, и впоследствии Мадлен с благодарностью вспоминала: «Мадам Жербер научила меня делать роллс‑ройсы. Без неё я делала бы разве что форды». А ещё мадам Жербер, как говорила Вионне, была «истинной портнихой, а не художником или декоратором, как это зачастую бывает в наши дни». И, надо сказать, Вионне всегда будет полагать, что настоящим мастером в моде можно считать только того, кто сам умеет шить…
Однако о творческой свободе речь не шла, и её Мадлен сможет обрести только тогда, когда, пять лет проработав у Калло, она перешла к не менее именитому кутюрье Жаку Дусе. «Сравнивать мадам Жербер и Дусе – всё равно что сравнивать пышное великолепие с изящной безделицей», – говорила она. Однако Дусе полагал, что талант Вионне сможет внести новую струю в работу его дома моды, и предлагал ей делать всё, что она захочет. Вионне не устояла! Но, как отмечалось в одной из её биографий, Дусе получил больше, чем рассчитывал… Её коллекция 1907 года была слишком смелой и слишком революционной даже для Парижа – вдохновляясь образом и танцами Айседоры Дункан, которой Вионне восхищалась, она представила платья, которые носились без корсета, а манекенщиц выпускала босоногими. Правда, нашлась и поклонница – актриса Женевьева Лантельм, которая восхищалась работой Вионне, её «дезабилье, которое можно носить пуб‑лично». К сожалению, она вскоре погибла, иначе Вионне удалось бы с её финансовой поддержкой и протекцией открыть свой дом моды на несколько лет раньше.
«Я сама никогда не переносила корсеты. Зачем бы я стала надевать их на других женщин?!» Да, это были годы постепенного освобождения женщин от корсета. Зачастую все заслуги приписывают Полю Пуаре, но он был далеко не единственным, кто стал предлагать новые платья, не требующие утягивать тело под ними. Люсиль, Мариано Фортуни с его «греческими» платьями, Вионне, некоторые другие модельеры – все они внесли свой вклад, и не имеет смысла рассуждать о том, чей больше – в одиночку моду не изменить. Но усилия, которые прилагала Мадлен Вионне, чтобы избавиться от корсета, достойны особого внимания, и она первой начала говорить о том, что не корсет должен формировать и поддерживать женское тело, а физические упражнения…
Говорят, Дусе однажды сказал ей: «Вы строите новый дом». На что Вионне ответила: «Я зажгла небольшой огонёк, но он может скоро погаснуть в густом воздухе этого старинного дома». Доходило до того, что сотрудницы дома предлагали клиенткам даже не обращать внимания на модели Вионне!
Пришло время стать самостоятельной, и, покинув в 1912 году дом Дусе, она открыла собственный, с помощью одной из своих клиенток, на улице Риволи. У неё был огромный творческий потенциал, а вот деловой сметки не хватало, поэтому первое время, хотя её платья начали пользоваться популярностью, дела шли далеко не так успешно, как могли бы. А затем началась Первая мировая война, и модный дом Вионне, как и многие другие в то время, закрылся. После закрытия Вионне помогла многим из своих сотрудниц найти новую работу, так что, когда её дом вновь открыл свои двери в 1918 году, многие с удовольствием к ней вернулись. Одна из клиенток, очаровательная аргентинская дама, помогла найти средства, и Вионне начала всё сначала.
Дела пошли столь успешно, что всего несколько лет спустя, в 1922 году, она уже смогла приобрести прекрасный особняк на авеню Монтень, число её сотрудников постоянно росло и вскоре достигло тысячи двухсот человек, которые работали в двадцати шести ателье, – немало даже для популярного дома моды! А Мадлен, закрываясь в своей мастерской, наконец, могла спокойно заниматься тем, чем хотела всегда – творить. Создавать платья. Не просто шить, а именно создавать… Что же делало модели Вионне столь популярными, что вознесло её на самую вершину моды 1920‑х годов?
«Моя голова – словно рабочая шкатулка. В ней всегда есть иголка, ножницы и нитки. Даже когда я просто иду по улице, я не могу не наблюдать за тем, как одеты прохожие, даже мужчины! Я говорю себе: «Вот тут можно было бы сделать складку, а там – расширить линию плеча…» Она постоянно придумывала что‑нибудь, и некоторые из её идей стали неотъемлемой частью того, что мы сегодня понимаем под словами «мода» и «модная индустрия».
Зачастую её называют изобретательницей кроя по косой, кроя, который позволяет добиваться мягких облегающих силуэтов. Нет, крой по косой был известен и до неё, правда, использовался он в основном для воротников, манжет и отделки. Вионне показала, что с его помощью можно добиться потрясающих результатов, раскрыла все его возможности и сделала его популярным. И это ни в малейшей степени не преуменьшает её заслуг, пусть даже Вионне и не «придумала» его.
Техника, которую она оттачивала годами – Вионне предпочитала работать с тканью, оставляя общение с клиентами и все остальные дела на своих помощников, – давала потрясающие результаты. На первый взгляд её платья казались необыкновенно простыми, буквально возникшими сами по себе, с изящно струящимися складками, которые буквально летели по воздуху при движении. Однако эта простота была кажущейся. Много лет спустя известный модельер Азеддин Алайя потратил около месяца, изучая одно из платьев Вионне, и «расшифровывая» последовательность действий! В 1970‑х изучению платьев Вионне много времени посвятила Бетти Кирк, и в результате многие особенности работы Вионне, остававшиеся тайной для её младших коллег (хотя она не была скрытным человеком и охотно давала мастер‑классы), прояснились.
Очень часто в основе её работ лежали простые геометрические формы – круг, прямоугольник, треугольник, и платья строились так, чтобы «опираться» только на плечи и талию, свободно струясь и ниспадая. Иссей Мияке однажды сказал: «Одежда Вионне основана на динамике движения и никогда не отступает от этой основополагающей идеи». Однако раскрой при этом мог быть очень сложным (при этом Вионне, однако, старалась избегать ненужных разрезов, делая их только там, где считала абсолютно необходимыми – ткань сама вела её за собой).
Платья Вионне мягко очерчивали женское тело и не стесняли его, однако это вовсе не означало, что их было просто носить. Во‑первых, они требовали очень стройной фигуры, поскольку подчёркивали… да абсолютно всё; заметим, что Вионне, в отличие от многих своих коллег, делала наряды не для себя самой, не ориентировалась на собственную фигуру и собственный стиль – она была невысокой и полноватой, походила, как говорили её сотрудники, на деревенского священника, а её платья были рассчитаны на высоких, стройных, но при этом вовсе не плоских женщин – правда, тут нужно сказать, что клиенток, которые не отвечали её эстетическим запросам, она просто‑напросто не принимала… Во‑вторых, раскрыв коробку с новым нарядом и разложив его на кровати, клиентка могла обнаружить, что просто не знает, что с ним делать – разрезы и складки превращались на теле в изумительно гармоничный наряд, но ведь его сперва нужно было надеть, а как? И, расстроенная, она звонила или приезжала к Вионне, где ей давали подробную инструкцию…
Вионне работала с небольшими деревянными манекенами, накалывая и драпируя ткань прямо на них. Она признавалась, что не умеет рисовать, а даже если бы и умела, то с началом работы старалась бы об этом забывать, поскольку её подход был совершенно иным. Эскизы платьев создавались уже после того, как они были сделаны!
Главным для Вионне была ткань. Приступая к работе, она тщательно изучала её свойства, рассчитывая, как материал будет вести себя в работе и в готовом платье. Для её целей ткани нужны были более широкие, чем обычно, и она специально их заказывала; кроме того, ткани должны были быть пластичными и хорошо драпироваться; креп, крепдешин, атлас, джерси… В 1918 году её поставщик Бьянчини‑Ферье создал для неё особенный креп, в состав которого входили шёлк и ацетат, нежного, бледно‑розового цвета. Чтобы изучить материал для очередного наряда, ткань прикреплялась к стене, и, наблюдая за тем, как она ниспадает, Вионне решала, как именно лучше её кроить. Заметим, что, если сейчас вещи, скроенные по косой, с годами зачастую деформируются, и подол платья может стать неровным, то с моделями Вионне, даже много лет спустя, такого не происходит – предугадывая, как поведёт себя ткань, она где‑то могла добавить при раскрое пару сантиметров, где‑то убрать, и в результате крой получался сложным, зато результат превосходил все ожидания.
Её роскошный особняк, отделанный и обставленный одними из лучших мастеров той поры, называли иногда «Храмом моды», где восторженные клиентки едва не молились на своего кумира. Однако Вионне была равнодушна к почитанию и восхищению, она была слишком скромна для этого. И слишком занята. В том числе – обеспечивая хорошие условия тем, кто работал на неё. Все мастерские, просторные, полные света и воздуха, отлично освещались, чтобы сотрудники не портили глаза. Сидели они не на табуретках, а на стульях со спинкой, чтобы не уставала спина, и работали за большими столами. К их услугам были столовые, ясли, гимназия, кабинет дантиста и больница, куда можно было обратиться в случае проблем со здоровьем. В работе делались перерывы, чтобы люди могли отдыхать. Заболевшим или получившим травму выплачивалось пособие. Отпуска были оплачиваемыми. У Вионне даже было своё туристическое бюро, которое помогало организовывать эти отпуска! Мадлен Шапсаль, её крёстная дочь, однажды сказала: «Я никогда не слышала, чтобы она использовала это слово, но, несомненно, она была феминисткой до мозга костей».
Кроме того, вспоминая своё давнее бесправие в начале карьеры, она стремилась защитить свои работы от копирования, положив начало системе авторского права в индустрии моды. Каждую модель фотографировали у трёхстворчатого зеркала, так, чтобы она была видна со всех сторон, и альбомы с этими фотографиями и описанием каждой модели вошли затем в коллекцию парижского Музея моды и текстиля.
Среди её нововведений был не только косой крой. Так, характерной чертой многих её платьев были воротники‑хомуты, с тех пор вошедшие в моду (иногда их называли «капля Вионне»). Она открыла возможности шарфа, как составляющей детали наряда – завязанного вокруг шеи или бёдер, обмотанного вокруг запястья, с бантом или свободно свисающими концами. Она создавала платья с градуированной окраской, когда один цвет плавно перетекал в другой, что достигалось особой обработкой ткани. Цвету она придавала куда меньшее значение, чем крою, и в основном использовала нежные, светлые тона. Что касается отделки, она была сведена к минимуму – учитывая красоту драпировок нарядов от Вионне, они сами по себе были изысканнейшей отделкой. Если же использовалась вышивка, то она обычно была по краю, чтобы не нарушать структуру ткани и не ломать линии, которые образовывались в движении, не утяжелять платья.
Её творения были востребованы и в 1920‑е, и в 1930‑е, сама Вионне при этом без всякой симпатии относилась к новым веяниям в моде, к изменениям силуэта и тому подобному. «Говорить о школе Вионне можно, только учитывая, что я являюсь врагом моды. В этих сезонных, всё время ускользающих переменах в моде есть что‑то поверхностное, изменчивое, что оскорбляет моё чувство прекрасного». «Я никогда не создавала моду. Я никогда не наблюдала за модой. Я не знаю, что такое мода. Я делала одежду, которая мне нравится».
Времени на личную жизнь у неё фактически не было. В 1923 году она, в сорок семь лет, вышла замуж за русского белогвардейского офицера, который был на восемнадцать моложе неё, – что ж, его можно понять, в это время Вионне была уже необыкновенно популярна и стала обеспеченной дамой. Брак продлился достаточно долго, вплоть до 1943 года. Впрочем, помощи от мужа было немного, и иногда Вионне, посмеиваясь, называла себя его банкиром. Главным в её жизни всегда была работа – создавать красоту и облекать в неё красивых женщин.
Дом моды Вионне закрылся в 1939 году, причём произошло это после ряда судебных разбирательств – один из её компаньонов предложил продавать копии моделей Вионне и других кутюрье, что вызвало у неё, разумеется, бурю возмущения. Суд она выиграла, а вот контроль над собственным домом проиграла, и в 1940 году он был ликвидирован окончательно. Сама она прожила ещё долгую жизнь, всего года не дотянув до столетнего юбилея.
Хотя она уже не работала, тем не менее Вионне всегда была готова помочь советом своим младшим коллегам – её мнение высоко ценилось, а техника по‑прежнему вызывала восторженное уважение. Когда она перестала подниматься с постели, сам великий Баленсиага сделал для женщины, чей гений безмерно ценил, красивый розовый стёганый шёлковый костюм‑пижаму, в котором она принимала посетителей. Её не стало в 1975 году…
Платья от Мадлен Вионне носили одни из самых прекрасных и известных женщин в мире. Множество современных модельеров, чей талант признан и уважаем, включая Иссея Мияке, Хальстона, Джона Гальяно, Азеддина Алайя и других, испытали на себе её влияние. Она вложила в моду многое из того, что сегодня кажется нам само собой разумеющимся. А одно из наиболее известных высказываний Вионне гласит: «Платье не должно висеть на теле, оно должно следовать за его линиями. Оно должно сопровождать хозяйку, и когда женщина улыбается, её платье тоже должно улыбаться».
Она создавала платья, которые умели это делать.
Огюста Бернар
(1886–1946)
Как и её более известная коллега, Мадлен Вионне, она тоже начинала карьеру с того, что копировала роскошные наряды известных парижских ателье, однако впоследствии сама стала модельером такого уровня, что её работы копировали другие. И это стало настолько широко распространённым явлением, что и привело к закрытию её прекрасного дома моды…
Огюста Бернар родилась во Франции, в Провансе, в 1886 году. Юность она провела, как и многие из будущих известных кутюрье той эпохи – сначала училась основам мастерства у местной портнихи, затем работала в ателье, где и занималась копированием модных нарядов. Своё первое ателье она открыла в 1919 году в Биаррице – модный курорт, полный изысканной публики, был весьма подходящим местом для того, чтобы начать карьеру. В 1922 году (по другим сведениям – в 1924‑м) Огюста переехала в Париж, где на улице Фобюр Сент‑Оноре открыла свой дом моды. Поскольку и имя, и фамилия у неё были достаточно распространёнными, то, чтобы не возникало путаницы, она предпочла в названии дома слить их в одно слово: «Огюстабернар». Так он и войдёт в историю моды (этому же примеру последуют и её современница и коллега Луиза Буланже – «Луизбуланже», и Мейн Руссо Бокер – «Мейнбокер» – кутюрье, который искренне восхищался работами Бернар).
Огюста Бернар
Лилиан Фарли, ассистентка Мейнбокера, работавшего тогда во французском «Воге», так описывала Огюсту: «Её внешность, вплоть до цвета щёчек, была внешностью молодой деревенской девушки. Она собирала кудрявые каштановые волосы в узел, и всегда, всегда носила один из своих строгих костюмов без всякой отделки». Как и Вионне, Бернар избегала светского общества, полностью отдавая себя работе. Как писали, её не заботило, насколько соответствует моде обстановка её салона; она не пыталась играть гранд‑даму моды, которая милостиво принимала или не принимала клиентов, и её вполне можно было застать ползающей на коленях и подгоняющей подол очередного платья. И при всей своей простоте и скромности Огюста Бернар была отличным мастером.
Свои модели она создавала, накалывая одежду на манекене, и тоже, вслед за Вионне, начала активно использовать крой по косой. В этом она добилась таких успехов, что создаваемые ею наряды были фактически безупречными с технической точки зрения. Отличительной особенностью её стиля была элегантная простота. Бернар полагала, что силуэт и ткань должны говорить сами за себя, поэтому избегала любой ненужной, с её точки зрения, отделки – вышивки, бахромы, аппликаций, пайеток и прочего, хотя у других модельеров в это время роскошная отделка пользовалась немалой популярностью. При создании повседневной одежды она обычно обращалась к твиду – ткани, популярной в её родной провинции, а вот вечерние платья шила обычно из атласа, шёлка, крепа, выбирая чаще всего бледные тона. Белый, бледно‑серый, бледно‑голубой… Иногда она комбинировала в одном наряде два оттенка одного и того же цвета. Порой она дополняла свои наряды шлейфами, лёгкими воланами и оборками (иногда – с фигурными, зубчатыми краями), шарфами, которые обвивали шею или бёдра, собирала ткань в изящные складки – словом, украшением наряда служил сам материал. Скромное на первый взгляд, закрытое вечернее платье могло иметь почти полностью открытую спину, и недаром о тончайших нарядах Бернар, особенно в 1930‑е, когда она увлеклась античной модой, говорили, что они порой демонстрировали больше, чем самые смелые тогдашние купальные костюмы.
Эти туалеты пользовались огромной популярностью у светских дам и актрис. Богатые американские клиентки Бернар обожали эту кажущуюся простоту, потому что на её фоне особенно выделялись роскошные каскады их драгоценностей. Нельзя сказать, чтобы клиентов было много – нет, но все они принадлежали к верхушке тогдашней элиты.
Настоящая слава пришла к Бернар в 1930‑е. Так, известная светская красавица, маркиза де Пари, выиграла главный приз за элегантность на конкурсе в Сент‑Морице – на ней было декольтированное платье от «Огюстабернар» из серебряного ламе. Маркиза была постоянной клиенткой Бернар – например, на одной из иллюстраций в «Воге» она позирует в роскошном тёмно‑фиолетовом наряде, который тоже вполне мог бы получить приз за элегантность… В 1931 году обозреватель «Виндзор мэгэзин» писал, что, наверное, «никто в этом году не продемонстрировал такие восхитительные наряды, как «Огюстабернар», а в 1932 году «Вог» провозгласил платье в неоклассическом стиле от «Огюстабернар» лучшим платьем года! Увы, до наших дней, к сожалению, дошло совсем немного нарядов, сделанных этим прекрасным мастером.
Несмотря на популярность и признание, с финансовой точки зрения дела Бернар шли не очень хорошо. Недаром Мадлен Вионне так боролась за охрану авторских прав дизайнера, это было более чем насущной необходимостью. Наряды Бернар беззастенчиво копировались, что, естественно, лишало её дохода. А Великая депрессия тоже пошатнула дела «Огюстабернар» – учитывая, что многие из её клиентов были из Северной и Южной Америки и внезапно выяснилось, что им нечем оплачивать счета… Словом, в 1934 году, в разгар своей известности, этот дом моды закрылся, и причиной послужили, по‑видимому, именно финансовые проблемы.
Сама Огюста Бернар ушла из жизни в 1946 году. Её карьера в мире моды была относительно недолгой, но след в истории моды она оставила столь же изысканный, как шлейфы её изысканных нарядов…
Жан Пату
(1880–1936)
Ему не повезло. И при жизни, и после смерти его затмевала Коко Шанель – что ж, против её напора устоять трудно, а уступить ему не стыдно. И в истории моды его дом будет в основном ассоциироваться с самыми дорогими духами и женской спортивной одеждой. На самом же деле всё было куда сложнее – и интереснее.
Жан Пату
Жан Пату родился в 1880 году в Нормандии, в обеспеченной семье. Отец, Шарль Пату, был кожевником, и, в частности, большой популярностью пользовались его кожаные обложки для книг роскошных, сочных цветов – можно сказать, что чувство цвета, которое так пригодится младшему Пату, когда он станет заниматься одеждой, он унаследовал от старшего. Однако продолжать семейный бизнес Жан не захотел. В 1907 году он начал работать у своего дяди, который занимался мехами, потом несколько раз пробовал начинать собственное дело, и результатом всех этих усилий стал «Мэзон Перри», «дом Перри», который он открыл в Париже в 1912 году. Это было небольшое ателье, где постепенно начал формироваться его стиль в качестве кутюрье.
Заметим, что, в отличие от многих своих коллег, Пату не столько придумывал модели, сколько подбрасывал своим помощникам новую идею, а уж те её реализовывали. Однако при этом он тщательно контролировал каждый этап, вносил необходимые поправки, нещадно критиковал и добивался того, чтобы готовый результат его удовлетворял.
Много позднее Пату признавался: «Я не могу рисовать, а ножницы в моих руках превращаются в грозное оружие». Но тем не менее это не мешало ему творить. Так, именно к тем далёким довоенным годам относятся элегантные женские жакеты, напоминающие мужские смокинги – именно мужские костюмы и вдохновили Пату на их создание. Через полтора года после открытия Пату получил крупный заказ от закупщика из Нью‑Йорка, что придало ему уверенности в собственных силах, и он уже даже был готов открыть дом моды под собственным именем…
Но в 1914 году началась война, и тридцатичетырёхлетний Пату отправился на фронт. Он не отсиживался в тылу, не занимался военным бытом, а сражался, проведя на войне пять лет. Потом муж его сестры, человек, который стал Пату очень близким другом, будет полагать, что именно эти военные годы и укоротили жизнь Жана. Но что поделать! Он был не первым и не последним, кого постигла такая судьба. И ему ещё повезло – он выжил.
В 1919 году он вернулся домой, полный решимости начать всё фактически заново, и на улице Сент‑Флорентин открылся дом моды «Жан Пату». Уже его первые работы – коллекция того же года, платья в стиле «пастушка» с заниженными талиями, и коллекции 1920–1921 годов в народном «русском» стиле, украшенные вышивками, – имели определённый успех. Однако славу дому Пату принесли не они.
В 1921 году известная теннисистка Сьюзан Ленглен появилась на Уимблдонском турнире в необычном, но крайне привлекательном наряде – прямой белый кардиган без рукавов и короткая белая шёлковая юбка в складку, открывавшая стройные ноги. Костюм произвёл сенсацию! И носить что‑нибудь в этом духе захотели отнюдь не только женщины, которые действительно увлекались спортом и нуждались в удобной и красивой одежде, а те, кто хотел им просто подражать. В послевоенной моде тон задавали тонкие и звонкие женщины со стройными, подтянутыми, почти мальчишескими фигурами, которые много двигались – танцевали, занимались спортом, плавали, загорали, водили машины, словом, вели образ жизни несравнимо более свободный, чем всего за каких‑то десять лет до того. И пусть не все готовы были это делать, но выглядеть так хотели все – все, кто хотел быть современным и следовать за модой.
Можно сказать, что талант Пату и заключался в том, чтобы почувствовать, чего требует эпоха, и дать это. Женщины хотели выглядеть так, как будто они ведут активный образ жизни – и он предложил им то, в чём при этом они чувствовали себя уверенными, уверенными как в собственных силах, так и в собственной привлекательности. Тем, кто действительно занимался спортом – допустим, плаванием, – он предоставлял удобные купальные костюмы, которые плотно облегали тело и нигде не морщили, а тем, кто хотел не столько плавать, сколько прогуливаться по берегу – чуть менее удобные, зато более эффектные ансамбли. Спортсменки с удовольствием играли в теннис в его костюмах, а зрительницы щеголяли в спортивного вида пуловерах, украшенных его элегантной монограммой (Пату первым из кутюрье стал использовать свою монограмму в качестве торгового лейбла, а заодно и элемента отделки). Среди клиенток его модного дома были и кинозвёзды – такие, как Мэри Пикфорд и Луиза Брукс, и светские дамы, и спортсменки, скажем, знаменитая женщина‑авиатор Рут Элдер.
В 1924 году он выпустил «кубистские» свитера – дань царившему тогда стиль «ар деко». К ним предлагались подходящие юбки, шёлковые шарфы и платки в том же духе. Этот стиль продержался в моде достаточно долго, чтобы теперь, вспоминая о Пату, вспоминали прежде всего именно об этом. Предлагал он и юбки, подол которых заканчивался у колен, очень смелый вариант в то время. Однако женщины, стремившиеся походить на мальчишек, носили их с огромным удовольствием – ещё бы! В 1925 году он открыл бутик, каждая из комнат которого соответствовала определённому виду спорта – от верховой езды до гольфа, от плавания до тенниса. Там клиентки могли одеться с ног до головы, приобретая целый ансамбль, в который входила не только одежда, но и всякая «ерунда», как говорил Пату, то есть аксессуары. Причём можно было обзавестись целым специально разработанным гардеробом, в котором одни вещи отлично сочетались друг с другом и могли быть заменены другими из того же ансамбля – удобно, практично, эффектно. И на всех вещах стояла заветная для тогдашних модниц монограмма – «JP», «Ж(ан) П(ату)».