Слова "микрокосм" и "макрокосм" в диалогах Платона не встречаются, – тем не менее идея такого противопоставления у него ярко выражена.
Платон в "Тимее", рассуждая о происхождении и строении Вселенной, говорит о том, что "наш космос есть живое существо, наделенное душой и умом".[2] Платон задается вопросом, что же это за живое существо, по образцу которого Бог устроил космос. Дело здесь идет не о каком-то существе частного вида, но о таком живом существе, которое объемлет все остальное живое как свои части, оно-то и было тем образцом, которому больше всего уподобляется космос. Тело, с которым соединена мировая душа, обладает совершенной сферической формой и лишено каких бы то ни было органов чувств. Существует, однако, определенного рода сродство между процессами, происходящими в космосе, и теми, которые происходят в душе и теле человека. Поэтому изучение космических ритмов в макрокосмосе помогает понимать и процессы, происходящие в человеке как микрокосмосе. [2]
Подробно опишем "Тимей", используя цитаты из этого диалога:
Четверо собеседников: Сократ, Тимей, Критий и Гермократ, – находятся под впечатлением состоявшегося у них накануне разговора о наилучшем государственном устройстве и жаждут продолжить беседу. Чтобы достойно отблагодарить Сократа за его вдохновенное повествование об идеальном государстве, а также, чтобы почтить богиню Афину в ее праздник "достойным и правдивым хвалебным гимном", слово берет Критий, известный в древности родственник Платона. Он передает слышанный от деда рассказ Солона о его путешествии в Египет и беседе с тамошними жрецами, которые поведали ему, что история Афин гораздо древнее, чем предполагают нынешние обитатели этого города, что некогда, много тысяч лет назад, афинское государство было "и в делах военной доблести первым, и по совершенству всех своих законов стояло превыше сравнения; предание приписывает ему такие деяния и установления, которые прекраснее всего, что нам известно под небом" (23 С).
Законодательное устройство этого древнейшего афинского государства обнаруживает поразительное сходство с тем идеалом, что был обрисован Сократом. Однако с тех пор прошло не только много лет – сокрушительные катаклизмы, подобные мифическому потопу или падению спалившей землю огненной колесницы Фаэтона, смели с лица земли целые страны и народы, уничтожив самую память о былом совершенстве, повергая каждый раз людей в состояние первобытной дикости. В связи с этими мифами в беседу чисто исторического характера впервые вплетаются "естественнонаучные" мотивы: мифы не далеки от правды, ибо "тела, вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и поэтому через известные промежутки времени все на земле гибнет от великого пожара" (22 D), а разливы Нила могут служить прообразом всемирных потопов. Так постепенно от политических проблем через исторический очерк интерес собеседников переключается на предметы космологические, и слово берет признанный специалист в этой области – Тимей из Локр, поклонник Пифагора, знаток астрономии, который "главнейшим своим занятием сделал познание природы всех вещей" (27 А). Рассказ Тимея – это и космогония, и физика, и онтология, ибо повествует он не только о мире и его зарождении, но прежде всего о фундаментальных принципах бытия и познания.
"Представляется мне, что для начала должно разграничить вот какие две вещи: что есть вечное, не имеющее возникновения бытие и что есть вечно возникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и объяснения, очевидно, и есть вечно тождественное бытие, а то, что подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не существует на самом деле. Однако все возникающее должно иметь какую-то причину для своего возникновения, ибо возникнуть без причины совершенно невозможно. Далее, если демиург любой вещи взирает на неизменно сущее и берет его в качестве первообраза при создании идеи и потенции данной вещи, все необходимо выйдет прекрасным; если же он взирает на нечто возникшее и пользуется им как первообразом, произведение его выйдет дурным" (27 D-28 А).
Вселенная, или "всеобъемлющее небо", относится к вещам зримым, осязаемым, телесным, возникающим и подвластным мнению, а следовательно, имеющим причину своего возникновения. "Конечно, творца и родителя этой Вселенной нелегко отыскать, а если мы его и найдем, о нем нельзя будет всем рассказывать" (28 С). Поэтому в рассказе Тимея он именуется впредь "демиургом", т. е. "мастером", чье произведение – наш мир. Этот благой творец, желая как можно больше уподобить свое творение себе самому, "устроил ум в душе, а душу в теле и таким образом построил Вселенную... как единое видимое живое существо, содержащее все сродные ему по природе живые существа в себе самом" (29 Е-31 А). Бог сотворил Вселенную из огня, воздуха, воды и земли, сообщив ей очертания сферы и заставив ее "единообразно вращаться в одном и том же месте, в самом себе, совершая круг за кругом" (33 D-34 А). Душу он поместил в центре вселенского тела и оттуда "распространил ее по всему протяжению и в придачу облек ею тело извне" (34 D), а составил он ее "из той сущности, которая неделима и вечно тождественна, и той, которая претерпевает разделение в телах", создав путем смешения "третий, средний вид сущности, причастный природе тождественного и природе иного" и слив все три "в единую идею, силой принудив не поддающуюся смешению природу иного к сопряжению с тождественным" (35 А-В). Эту триединую смесь творец разделил на нужное число частей, руководствуясь принципами наиболее утонченных пропорций, совершенство которых способен оценить лишь искушенный пифагореец (35 В-36 D). Затем он сотворил время как некое движущееся подобие вечности, так что "время возникло вместе с небом, дабы, одновременно рожденные, они и распались бы одновременно, если наступит для них распад". Затем бог сотворил четыре рода живых существ: небесный род богов, пернатых, водных и пеших, сухопутных. Божественный род он сотворил сам из огня, остальные же роды смастерили по его поручению подручные боги-демиурги из той же духовной смеси, но в более зыбком сочленении, почему у смертных души некрепки и подвержены пагубным воздействиям. Производя человека, они в подражание очертаниям Вселенной создали голову, а чтобы ей удобнее было перемещаться по земле, придали ей "вездеходную колесницу" в виде корпуса, снабженного конечностями. В глаза они вложили чистый огонь, родственный свету дня, и эти глаза "открыли нам число, дали понятие о времени и побудили исследовать природу Вселенной, а из этого возникло то, что называется философией и лучше чего не было и не будет подарка смертному роду от богов" (47 А-В). Голос, слух, речь, ритм также даны для пользы души.
Здесь в повествовании происходит перелом. До сих пор единственным созидательным началом был назван демиург. Теперь выясняется, что рождение космоса произошло из сочетания ума и необходимости, при том что ум одержал верх над необходимостью, "убедив ее обратить к наилучшему большую часть того, что рождалось" (48 А). Дело в том, что рождение начал Вселенной, ее "стихий" ("стихии" – "буквы", "элементы"), – огня, воздуха, воды, земли – ничем не объяснено. Отсюда повествование как бы возвращается к исходному пункту и к двум названным выше исходным принципам: мыслимому вечному прообразу и преходящему, рожденному, подражающему ему отображению его, – добавляется третий вид, "темный и трудный для понимания" (49 А). Это "восприемница и как бы кормилица всякого рождения". Природа эта "по сути своей такова, что принимает любые оттенки, находясь в движении и меняя формы под действием того, что в нее входит, и потому кажется, будто она в разное время бывает разной, а входящие в нее и выходящие из нее вещи – это подражание вечносущему, отпечатки, сделанные по его образцам" (50 В-С). Как золото способно принимать разные формы и терять их при переливке, так огонь, воздух, вода и земля способны переходить друг в друга, ибо и они суть лишь видимые и осязаемые формы, воспринятые этим третьим, "безвидным" видом.
Вечный образец подобен отцу, воспринимающее начало – матери, возникающие вещи – дети. Другими словами: есть бытие, есть протяженность, есть возникновение и "эти три возникли порознь еще до рождения неба" (52 D).
"Кормилица", "восприемница", "мать", она же "протяженность" ("ХОРА", что означало по-гречески, прежде всего протяженность земного рельефа) – все это слова, которые употребляются здесь для обозначения категории, получившей впоследствии имя "материи". Итак, эта материя принимала, растекаясь или пламенея, форму воды или огня, а также земли или воздуха, сотрясаясь, дробясь или развеиваясь во всех направлениях. Бог, "приступая к построению космоса... упорядочил эти четыре рода с помощью образов и чисел" (53 В). Воспринимая вид как форму, форму как ограниченную поверхностью глубину, а поверхность как сумму геометрических фигур, Тимей называет в качестве элементарной (наименьшей неделимой) фигуры, геометрического атома, треугольник, а для четырех стихий указывает четыре элементарных тела: для огня – тетраэдр, для воздуха – октаэдр, для воды – икосаэдр, для земли – гексаэдр, или куб. "В запасе оставалось еще пятое многогранное построение: его бог определил для Вселенной и прибегнул к нему, когда разрисовывал ее и украшал" (55 С). Из геометрических характеристик фигур, выступающих элементами тел, выводятся в дальнейшем физические свойства – горячее и холодное, твердое и мягкое, тяжелое и легкое, гладкое и шероховатое, – а также приятное и неприятное, различный вкус, запах, звук и цвет.
Возвращаясь к моменту создания человека, Тимей на этот раз более подробно и со знанием дела излагает анатомию и физиологию человеческого организма, объясняя разумное назначение каждой из его частей, прослеживая функционирование систем – скелетно-мышечной, кровеносной, пищеварительной, нервной – уже с точки зрения изложенной выше теории атомистического строения материи (ни в коем случае не следует смешивать геометрические атомы Платона с физическими атомами Эпикура или Демокрита). В этом же ключе дается объяснение гармонии звуков, явлениям электричества и магнетизма (в той мере, в какой последние два явления были известны античным натуралистам). Объясняется рост и старение организма, здоровье и недуги. Так, когда треугольники, составляющие его члены, новенькие, "словно только из мастерской", тело нежно и прочно; пришлые треугольники одолеваются и рассекаются, благодаря чему происходит питание и рост. Но когда собственные треугольники тела ослабевают от многолетней борьбы, их одолевают пришлые и питание уже не укрепляет, а угнетает тело: наступает старость. В конце концов телесные связи уже не способны удерживать узы души и она вырывается на свободу (81 В). Душевные недуги происходят из телесных, и, напротив, душевное здоровье поддерживает тело в здоровом состоянии.
Прочие живые существа произошли от людей, как бы продолжая их пороки: от легкомысленных верхоглядов – птицы, от чуждавшихся философии прагматиков – сухопутные звери, от пресмыкавшихся – пресмыкающиеся, от скудоумных тупиц – рыбы, тем глубже обитающие, чем глубже было невежество их прародителей (90 С-92 С).
Вобрав в себя все смертные и бессмертные живые существа, "наш космос стал видимым живым существом, объемлющим все видимое, чувственным богом, образом бога умопостигаемого, величайшим и наилучшим, прекраснейшим и совершеннейшим, единым и однородным небом" (92 С).
На этом заканчивается повествование "Тимея". [3]
Сделаем выводы:
В "Тимее" космос – это совершенное и всеобъемлющее существо. Оно играет роль нормы для подражания для всех остальных существ. Между человеком и космосом в "Тимее" можно провести параллель по следующим линиям:
1. Физиологически и космос и человек состоят из элементов. Это те же самые четыре элемента: огонь, воздух, вода и земля. Разница заключается в том, что космосу принадлежат все элементы в совокупности, человек же составлен лишь из малой их части.
2. С точки зрения анатомии, космос является противоположностью человеку. Платон подчеркивает, что у космоса нет ни глаз, ни ушей, ни дыхательного аппарата, ни желудка, ни конечностей. Но есть и черты, объединяющие космос и человека: голова человека является подобием космоса, о чем прямо говорится в диалоге.
3. Душа, тело и разум одинаково являются составными частями, как бога, так и человека.
4. Человеческий разум у Платона функционирует так же, как разум космоса. В очень важном месте (90а) прямо говорится о притяжении между разумом человека и разумом мира.
В диалоге "Филеб" линия общего хода рассуждения протекает не прямолинейным образом: Платон создаёт переходы от одной обсуждаемой темы к другой (от темы жизненных приоритетов к теме устройства Вселенной). Этот факт объясняется предполагаемой Платоном изначальной связью души и космоса. Человек должен строить свою жизнь (то есть выбирать в душе для жизненного руководства те или иные состояния) в соответствии с природой бытия: все есть разумное смешение данных "идей". Поэтому можно говорить о том, что в диалоге "Филеб" мы снова сталкиваемся с "идеей", помещенной в сущее: "предел" и "беспредельное" существуют не только в космосе, но и в душе. Душевные переживания возникают сообразно с тем характером, который им сообщают "роды" в "смешении"; но также сами переживания имеют природу этих "родов". "Вожделения" души должны быть такими ("разумными"), чтобы привести душу к гармоничному, разумному, уравновешенному состоянию (невоздержные, "непристойные" вожделения приводят душу к нездоровому состоянию). Такое состояние есть состояние макрокосмического вообще. Поэтому мы вправе говорить о том, что в диалоге "Филеб" идет речь о человеке как о микрокосмосе, и что на уровне сущего мы также находим "идеи", погруженные в сущее. [3] платон философ микрокосм
Заключение
Таким образом, цель, поставленная в начале реферата, достигнута. Раскрыта проблема макро- и микрокосмоса в философии Платона. Тема не легка и требует широкого изучения литературы.
В своих диалогах Платон пришел к выводу о тождестве макро- и микрокосмоса.
Диалог "Тимей" обращается к проблеме сотворения космоса. Но сотворение космоса включает в себя также сотворение души человека. Душа является микрокосмосом, а макрокосмос есть и её начало (Демиург или Космический Разум), и её образец. "Тимей" был попыткой высказать основание концепции реальности, которая сформировывалась в разуме Платона в течение всего его творческого пути. Мысли Платона об общем всем частям сущего стремлении не противоречить устройству всего космоса, а также о том, что в соотношении между душой и телом следует стремиться к гармонии, которой проникнут космос, в космологии "Тимея" становятся окончательно выраженным и сформулированным учением Платона о микро- и макрокосмосе.
Список используемой литературы
1. Васильева Т.В. Путь к Платону. Любовь к мудрости или мудрость любви. – М.: "Логос", 1999.
2. Спиркин А.Г. Философия: Учебник для технических вузов. – М.: Гардарики, 2000. – 368 с.
3. Апрелева В.А. Философия: Учебник для студентов высших учебных заведений. – Челябинск: ЮУрГУ, 2011. – 603 с.
4. Лосев А.Ф. История античной эстетики, том II – М.: "Искусство", 1969.
Размещено на Allbest.ru
[1] Аристотель. Физика. Соч. в 4-х т., т. 3. М., 1981, с. 226
[2] Платон. Собрание сочинений в четырех томах. Том 3. – М.: "Мысль", 1994.