Письменная работа
«Формирование местной идентичности в муниципальных образованиях Санкт-Петербурга»
Санкт-Петербург, наряду с Москвой, является особым случаем среди городов России из-за нестандартной структуры муниципальной власти. Если большинство российских городов сами по себе являются муниципалитетами (городскими поселениями), то Санкт-Петербург разделён на 111 внутригородских муниципальных образований, формально независимых от городских властей. Поэтому в Санкт-Петербурге существуют условия для формирования типа идентичности, отсутствующего в большинстве других городов России - идентичности жителя того или иного муниципального образования (округа).
Темой данной работы является формирование местной идентичности в муниципальных образованиях Санкт-Петербурга. Актуальность данной темы обусловлена необходимостью понять, как в муниципалитетах возникают местные идентичности, какие факторы этому способствуют или препятствуют. Изучение того, как возникают местные идентичности (и возникают ли они) в тех или иных условиях, поможет выявить закономерности формирования локальных сообществ – а значит, более эффективно направлять эти процессы.
Проблематика локальной идентичности в городском контексте рассматривается различными исследователями с разных точек зрения. При этом большая часть работ посвящена именно городским, а не более локальным идентичностям. П.Л. Крупкин и С.Д. Лебедев рассматривают их в структурно-функциональной парадигме как один из видов коллективной идентичности, способствующий формированию локального сообщества [Крупкин, Лебедев, 2013]. М.А. Васьков и С.И. Самыгин изучают гражданскую идентичность горожан как важный элемент взаимодействия власти и общества [Васьков, Самыгин, 2015]. Отчасти схожая тема влияния сетей гражданских активистов на формирование городской идентичности в Казани и Краснодаре затрагивается Е.Г. Довбышем, который определяет городскую идентичность как сочетание идентификации с местом и идентификации с сообществом [Довбыш, 2012]. О.С. Осипова, в свою очередь, рассматривает не два, а три пространства, определяющих городскую идентичность – физическое, информационное и социальное [Осипова, 2011].
Аналогичный, пусть и объяснимый «градоцентризм» можно обнаружить и во множестве исследований конкретных случаев. Традиционный культурный фестиваль Тано как основа местной идентичности в южнокорейском Канныне представлен в работе С. Джеонг и К. Сантос [Jeong, Santos, 2004]. Вопросу о роли переименования мест (в том числе и городских муниципалитетов, порой включающих в себя несколько городов) в формировании местных идентичностей в постапартеидной ЮАР посвящена статья С. Гийо и С. Ситал [Guyot, Seethal, 2007]. В той же статье проводятся аналогии со схожими процессами в городах посткоммунистической Центральной и Восточной Европы, в т.ч. в Санкт-Петербурге, которые более подробно освещает финская исследовательница Л. Кольбе [Kolbe, 2007]. Проблемы брендинга городов России на примере Перми представлены в работе О.В. Игнатьевой и О.В. Лысенко [Игнатьева, Лысенко, 2015].
Если мы обратимся к исследованиям, посвящённым локальным идентичностям в Санкт-Петербурге, то обнаружим крайне мало работ по этой теме. Масштабное исследование МО Урицк (Лигово) было проведено в 1998-2000 гг. шведским учёным Т. Бореном [Borén, 2009]. В рамках его работы муниципальный округ рассматривается как «место встречи» (meeting-place) системных и «жизненных» (lifeworld) факторов. Автор анализирует основные черты городского пространства и местной идентичности в Лигове (впрочем, общие для большинства территорий, осваивавшихся в позднесоветский период). Среди прочего Борен указывает на важное внутреннее противоречие постсоветской петербургской идентичности: она охватывает всех горожан, но основана почти исключительно на историях, связанных с центром города. Следствием этого становятся попытки жителей «спальных» районов написать свою версию местной истории, которая ложится в основу локальной идентичности. Ещё одним примером case study является работа С.О. Савина [Савин, 2014], посвящённая идентичности жителей Кронштадта – района и одновременно муниципалитета (города) в составе Санкт-Петербурга. А.Г. Агафонова также затрагивает вопрос местной идентичности в одном из муниципалитетов Петербурга, однако не очень подробно и только в контексте муниципальной предвыборной кампании [Агафонова, 2016].
Таким образом, немногие существующие на данный момент работы по муниципальной идентичности в Санкт-Петербурге посвящены лишь отдельным муниципалитетам, не рассматривают подробно особенности локальной идентичности в городе и факторы её формирования. Это обуславливает научную новизну и актуальность данного исследования, в рамках которого будет проведён сравнительный анализ местных идентичностей в различных муниципалитетах, отобранных по критериям местоположения, характера застройки, социального состава населения и т.д.
С теоретической точки зрения я опираюсь на представление об идентичностях, выдвинутое Р. Брубейкером. Согласно ему, понятие «идентичность» является противоречивым и перегруженным, поскольку включает в себя различные понимания того, что это такое. В одних ситуациях идентичность может пониматься как устойчивая и аскриптивная, в других – как текучая и изменчивая. В силу этого корректнее говорить не об идентичностях, а о самоидентификациях, категоризациях и т.д. [Брубейкер, Купер, 2012]. В рамках данного исследования я рассматриваю местные идентичности в муниципалитетах Санкт-Петербурга именно как самоидентификацию жителей с округом. Формируется эта самоидентификация во многом благодаря усилиям «предпринимателей от политики» [Там же. С. 70], стремящихся укрепить свои позиции, говоря от имени сообщества. Для этого они создают и тиражируют местную символику (название муниципалитета, флаг, информационные щиты на детских площадках, символика на оградах), проводят культурно-развлекательные мероприятия, издают муниципальные газеты и т.д.
Вместе с тем формирование местной идентичности в муниципалитетах Санкт-Петербурга осложнено различными факторами. Во-первых, помимо муниципального, в городе существует административное деление на районы, подчинённые правительству города. Из-за более долгой истории районов (большинство из них возникли в советскую или даже досоветскую эпоху, в то время как муниципалитеты были созданы только в 1997 г.) они остаются более привычным измерением самоидентификации петербуржцев, чем муниципальные округа. Этому способствует и институциональная структура городского управления, при которой муниципалитеты обладают меньшими ресурсами и полномочиями, чем районные администрации. Зачастую петербуржцы могут не знать, в каком округе они живут, но в большинстве случаев хорошо знают, из какого они района.
Во-вторых, петербургская идентичность, не являясь сама по себе взаимоисключающей с муниципальной, фактически обладает куда большей популярностью. Петербуржцы склонны ассоциировать себя с городом в целом, а не с той территорией, где они живут. Можно предположить, что одной из причин этого является слабость усилий муниципалитетов по формированию среди жителей устойчивой самоидентификации с округами – в противоположность мощному информационному присутствию города в жизни петербуржцев.
В-третьих, границы муниципальных округов проводились достаточно произвольно, из-за чего жителям трудно ассоциировать себя с получившимися «абстрактными» с точки зрения идентичности территориальными единицами. В отличие от многих европейских городов, муниципалитеты Санкт-Петербурга возникли не на основе существовавших ранее коммун (например, сёл, ставших со временем частью города), а на основе советских зон ответственности органов ЖКХ. Поэтому муниципальные округа не совпадают с историческими районами города, хотя МО зачастую носят названия, связанные с историей местности, где они расположены. Часть из них и вовсе имеет номера вместо названий, что также не способствует укреплению самоидентификации жителей с округами.
Таким образом, я формулирую 4 основные гипотезы:
1) распространённость местной (муниципальной) самоидентификации напрямую связана с усилиями по её формированию, прилагаемыми муниципальным советом и администрацией;
2) распространённость местной (муниципальной) самоидентификации находится в обратной зависимости от распространённости районной самоидентификации: чем сильнее представление о себе как жителе района, тем слабее связь с муниципалитетом;
3) распространённость местной (муниципальной) самоидентификации находится в обратной зависимости от распространённости городской самоидентификации: чем меньше жители муниципалитета связывают себя с Санкт-Петербургом в целом, тем ближе для них местность, где они живут;
4) распространённость местной (муниципальной) самоидентификации находится в прямой зависимости от совпадения или несовпадения муниципалитета с исторической местностью (селом, городом, островом и т.п.): если название и границы округа примерно соответствуют названию и границам какого-либо исторического «предшественника», то связь жителей с округом будет сильнее.
Проверка этих гипотез будет основана на сочетании количественной и качественной методологии. Так, усилия муниципальной власти по формированию местной идентичности я намерен изучить путём проведения полуструктурированных интервью с депутатами советов и главами администраций, а также с помощью наблюдения и фиксации наличия символики муниципалитета на территории, оценки её заметности. Распространённость тех или иных идентичностей можно оценить с помощью опроса жителей округа или, если будет такая возможность, провести фокус-группы. Для анализа «исторического» аспекта потребуется провести качественный анализ документов – официальных сайтов, работ по краеведению и карт местности. Полученные данные будут операционализированы и изучены при помощи пакетов анализа данных (SPSS, R).
Перечень использованной литературы
1. Агафонова А.Г. Социополитический контекст локальной городской территории: кейс Канонерского острова Санкт-Петербурга // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 12. Социология. 2016. № 1. С. 88-101.
2. Брубейкер Р., Купер Ф. За пределами «идентичности» // Этничность без групп / Пер. с англ. И. Борисовой; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. С. 61–126.
3. Васьков М.А., Самыгин С.И. Идеология гражданской идентичности в управлении российским городским пространством // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. 2015. № 4. С. 22-25.
4. Довбыш Е.Г. Сетевые технологии формирования городской идентичности // Человек. Сообщество. Управление. 2012. № 4. С. 111–118.
5. Игнатьева О.В., Лысенко О.В. Культурная политика и стратегия конструирования имиджа территории // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. 2015. № 1. С. 6-16.
6. Крупкин П.Л., Лебедев С.Д. К сакральным основаниям локальных идентичностей в сегодняшней России: опыт структурного анализа // Социологический журнал. 2013. № 4. С. 35-48.
7. Осипова О.С. Управление идентичностью горожан // Социально-экономические преобразования и проблемы. Издательство НИСОЦ, 2011. С. 153–162.
8. Савин С.О. Географическое воображение и пространственные мифы в устных свидетельствах (на примере города Кронштадт) // Сравнительная политика. 2014. № 4 (17). С. 80-82.
9. Borén T. Meeting Places of Transformation: Urban Identity, Spatial Representations and Local Politics in St. Petersburg, Russia. Columbia University Press, 2009.
10. Guyot S., Seethal C. Identity of Place, Places of Identities: Change of Place Names in Post-Apartheid South Africa // South African Geographical Journal. 2007. Vol. 89. № 1. P. 55–63.
11. Jeong S., Santos C.A. Cultural Politics and Contested Place Identity // Annals of Tourism Research. 2004. Vol. 31. № 3. P. 640–656.
12. Kolbe L. Central and Eastern European Capital Cities: Interpreting WWW-Pages–History, Symbols and Identity // Planning Perspectives. 2007. Vol. 22. № 1. P. 79–111.