Дьявол, эрудиты и... старый чердак

В канун 1987 года, когда напряженный финальный поединок в клубе «знатоков» подошел к концу, с по­мощью компьютера был определен лучший игрок ко­манды победителей — шестерки Виктора Сиднева. Им стал самый молодой участник команды инженер-фи­зик Леонид Владимирский, одержавший победу в трех раундах.

Мы разговариваем с Владимирским у него дома, а за стеклом домашнего серванта, поблескивая опе­рением и насторожив уши-радары, стоит Хрустальная Сова и смотрит желтыми глазами на своего хозяина. Спрашиваю:

— Как ты стал членом клуба «знатоков»?

— Обычно желающий подает заявку на отбороч­ный тур. У меня, однако, вышло по-иному. Будучи студентом, я не пропускал ни одной передачи «Что? Где? Когда?» и порой даже угадывал ответ раньше «знатоков». Ободренный своими успехами, послал в адрес клуба эдакое хвастливое письмо, в котором утверждал, что играю лучше, чем они: мол, посадите за стол — и дело в шляпе! Наверное, мое письмо сильно озадачило клубных ветеранов. Во всяком слу­чае, ответ пришел нескоро. В нем было всего четыре слова: «Ждем гения в клубе».

— Расскажи о самой первой игре, о первой коман­де, в которой ты начинал.

— В этой команде пятеро были мои ровесники, а самая младшая — наш капитан Оксана Петрунько. Мы ее выбрали за красоту и обаяние. И, как потом показали события, будто в воду смотрели. Подобра­лись случайно: все шестеро, еще не зная друг друга, ходили по клубу, будто неприкаянные. Никому не удавалось сыграть. Словом, сошлись как друзья по несчастью. И стали сами готовиться к игре.

— Все москвичи?

— Четверо москвичей, одесситка и тверяк. Но и не москвичи приезжали на каждую тренировку. Тренировались в квартире Оксаны, а на всю предыгровую бешеную неделю просто переселились к ней.

— Родители не возражали, что в доме живет це­лая команда?

— Тренером была мама Оксаны, ярая наша бо­лельщица. Она и кормила, и следила за нашим режи­мом, и оказывала максимальную психологическую помощь. Готовились три месяца и, конечно, здорово сдружились.

— У Ворошилова есть теория о том, что слишком тесное сближение в шестерке отрицательно сказыва­йся на игре: исчезает раздражающий фактор, кото­рый важен для достижения успеха.

— Я с этим решительно не согласен! Помню, у Во­рошилова был даже такой вопрос: «Есть несколько чубуков. Самый приятный из них — вишневого дере­ва, самый грубый — пенковый. Какой из этих чубуков использовал Шерлок Холмс, когда работал?» Утверж­далось, что пенковый, потому что он не дает расслабиться и заставляет думать. Этот постулат Воро­шилов переносит и на игру команды. Но необходим ли шестерке игроков раздражающий фактор? Должны ли мы не столько дружить, сколько раздражать друг друга? По-моему, теория на эту тему — от лукавого.

— Вернемся к первой игре. Как она проходила?

— В то время капитаны разыгрывали волчком право шестерки сесть за стол. Собрались шесть капи­танов, собираются крутить волчок. И вдруг встает Оксана, первая в клубе девушка-капитан, и просит сделать для новичков исключение — дать им сыграть без жребия: «Иначе мы перегорим...» А мы и в самом деле были близки к этому — ведь месяцы тренировок! В тот год было правило: шестерка, на которую выпал жребий, играет весь вечер. И другое, не менее жест­кое правило: если проиграл — вылетаешь из клуба, теряешь право на игровой билет. Из-за этого, конеч­но, все команды в положении стервятников: ждут, когда другие споткнутся. Играть-то каждому хочется! Вот Оксана и взмолилась: «Пустите за стол, а то перегорим!» Конечно, ей по-джентльменски уступили. Правда, решение капитанов было столь благород­ным, возможно, и потому, что они рассчитывали на наш проигрыш. А мы выиграли!

— Чем еще запомнилась эта игра?

— Убийственным началом. Первый же вопрос сразил наповал: «Эвольвента эволюты» — что это та­кое, как выглядит и какое отношение имеет к Пуш­кину?» Ответ был очень интересный: «...И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом». Если у кота цепь определенной длины, которая постоянно накручивается на дуб, то траектория его движения как раз и является этой самой «эвольвентой», есть такой математический термин.

— По-моему, такой вопрос — чистая «девятка», как говорят в футболе...

— Или, как у нас в клубе говорят, «дохлый номер». Впрочем, тут уж никто не виноват — сами крутили волчок. Все были в таком шоке, что не успели опомниться, как счет стал уже 3:0 в пользу телезрителей. И вдруг появилось второе дыхание. И произошло невероятное: ответили подряд на шесть вопросов! Говорят, что радость телезрителей была неописуема,— оказывается, вся страна болела за но­вичков.

— На книге, которая стала твоим призом после этой игры, я прочитал напутствия от «знатоков»: «Так играть!», «Дерзай назло судьбе!», «Расслабься — и твой потенциал неисчерпаем»... Что значит — «рас­слабься»?

— Представь себе состояние прыгуна, который готовится взять рекордную высоту. Примерно то же испытываем и мы, когда задается вопрос. Напряже­ние — предельное. Оно доходит порой до того, что мысль заклинивает. Со мной был такой случай. Нака­нуне игры я весь день насвистывал привязавшийся мотив — марш Радамеса из оперы «Аида». Началась игра, и задают вопрос об авторе музыки и названии вещи, которая сейчас прозвучит. Звучит марш Рада­меса! Но... к ужасу своему, не могу вспомнить ни автора, ни названия. Напряжение минуты сковало память. А сумей я в нужный момент расслабиться — принес бы верное очко команде.

— Как развивались события после вашей первой победы?

— В общем, мы вышли в финал. Там, правда, сыграли всего один раунд, но тот раунд я запомнил навсегда. Надо было определить спелость арбуза с помощью безмена, линейки и веревки. Я сразу догадался: определить диаметр, через него — объем, а через вес — плотность. Если арбуз не тонет в воде — значит, спелый. Я даже рассчитал это за минуту в блокноте, как вдруг... Вдруг мой сосед закричал: «Все, ребята, я знаю! Надо им похрустеть, если хру­стит — спелый!» Схватил арбуз, хрустнул им и заорал еще громче: «Спелый!» Арбуз разрезали, он и в самом деле оказался спелым, и все завидовали, когда мы его пробовали. Но тут раздался роковой голос Ворошило­ва: «Арбуз, наверное, очень вкусный, и я вас поздрав­ляю — но не с ответом, ибо вы забыли про безмен, линейку и веревку!» В тот раз я убедился, как легко, Даже имея правильное решение, остаться без очка.

— Что же все-таки вытолкнуло этого парня с его неожиданным ответом?

— Тут вопрос психологической выдержки. Челове­ка понесло. Группа, которая потом тянет за собой такого «сумасшедшего», оказывается в очень тяже­лом положении: как правило, сбившийся игрок, изо всех сил пытаясь оправдаться, продолжает в том же духе и сводит на нет всю игру.

— А что с ним происходит дальше?

— Многие новички после таких вот случаев со­всем уходили из клуба. Слишком велика ответствен­ность перед командой и перед телезрителями, ведь тебя видят и слышат миллионы людей.

— Это решающий момент?

— Для многих — решающий. Но моя точка зрения: нельзя садиться за игровой стол, думая о зрителях — что они скажут.

— А если игрок тщеславен?

— Тогда пусть пеняет на себя! Почему девушки, как правило, играют неважно? Потому что перед ка­мерой невольно думают, например, о том, как выгля­дит их прическа. Мелочь, но она не дает полностью уйти в игру. Это же, на мой взгляд, мешало Шангину. У него был взлет, когда он ответил на вопрос об изобретении викингами магнитного компаса. Помню, как в восторге от того, что угадал, он разбил свои часы — шваркнул их об стол! Ворошилов очень любил прокручивать этот эпизод.

— Можно ли назвать Шангина удачливым игро­ком? Ведь он тоже завоевал Хрустальную Сову.

— Я не согласен с самой постановкой вопроса. В нашей игре фактор удачи не может долго дей­ствовать. В одном повезет, в другом — нет. Но! Есть люди, умеющие использовать ситуацию и не умеющие ее использовать. Я говорю о «чувстве гола». Есть, кроме того, люди, умеющие сыграть на режиссера. В этом смысле у нас игра была не всегда чистая. По крайней мере до прямых эфиров Ворошилов мог, не изменяя канвы событий, в каких-то моментах сконструировать то, чего не происходило на самом де­ле,— монтажом, использованием звука, показом вто­рого и третьего планов... Да и в прямом эфире он иногда позволяет себе прямое давление на ситуацию, играя дикторским текстом, так что капитаны порой вносили протесты. При этом я могу его понять: объективно он работает на игру, на ее зрелищность. Ворошилов — режиссер, он делает зрелище, то, что будет смотреть огромная аудитория. Все остальное, даже счет, его не очень волнует. Что ж, он ведь играет на телевидении, а не на улице в казаки-раз­бойники.

...То, о чем заговорил Владимирский, знакомо и другим членам клуба. Знаю об этом и я, поскольку уже приобщился к некоторым профессиональным секретам игры «Что? Где? Когда?». Конечно, событие и его отражение на экране — вещи, не полностью совпадающие. Автор передачи может по-своему расставить в ней какие-то акценты.

И все-таки финальная игра 1986 года, в которой победила команда Сиднева, была чистой импровиза­цией — и для режиссера, и для «знатоков». В тот раз все удавалось всем.

Я вспомнил, как на игровой стол поставили ста­ринный шандал со свечами, и в наступившей тишине послышалась латынь. «Эта фраза,— продолжал ведущий,— принадлежит голландскому медику шестнад­цатого века Ван Тульпу. За одну минуту переведите ее на русский язык».

— Как тебе удалось перевести? Ты знаешь ла­тинский?— спрашиваю я.

— К сожалению, не знаю,— отвечает Леонид.— Помог фильм «Верьте мне, люди!» по роману Юрия Германа. Там у героя, врача по профессии, был жизненный девиз: «Светя другим, сгораю сам». На столе горели свечи, и, глядя, как тает воск, я почувствовал внутреннюю красоту своей догадки. А Эйнштейн утверждал, что всякая верная теория красива, некраси­вая же, как правило, неверна. И я без колебаний выдал ответ.

— Судя по этой догадке, успех «знатокам» прино­сит не только эрудиция.

— Конечно. Даже с блестящими знаниями беспо­лезно вступать в спор с миллионами людей — они все равно знают больше. Чтобы победить, нужны качест­ва, способные сделать эрудицию ценной именно для игры. И, прежде всего, умение увидеть любой факт в самых неожиданных ракурсах. Кроме того, играя вшестером, мы штурмуем вопрос сразу в нескольких направлениях. Знаю по себе: в моих правильных от­ветах всегда велика заслуга партнеров — это они подталкивали к тому или иному логическому ходу. Так что шансов на успех у нас все-таки больше, чем у каждого из телезрителей в отдельности... У «знатоков» есть важное преимущество. Знаешь, какое?

— Любопытно какое же?

— Попробуй догадаться! — улыбается Леонид.— Ты ведь телезритель, а значит, тоже, вероятно, пы­тался нас обыграть. Только, очевидно, времени не хватало?

Я смотрю в его смеющиеся глаза, и вдруг меня осеняет:

— На ответ дана всего минута. Но ведь вас шесте­ро! Следовательно...

— У нас не одна минута, а целых шесть, — закан­чивает Владимирский.— И даже больше: триста шестьдесят человеко-секунд! Конечно, это условное время. Реальным его делает команда, где каждый играет на всех и все — на одного. Притом у каждого есть свое амплуа: физик Олег Долгов — необычайный эрудит, он как библиотека, в которой мы, если нужно, берем любую книгу; архитектор Никита Шангин — носитель художественного восприятия; инженер Са­ша Друзь — комбинатор; физик Виктор Сиднев, он же капитан,— генератор идей, а химик Сергей Пестов — критик, или, на нашем жаргоне, «дьявол».

— Каковы задачи «дьявола»?

— Роль его неоценима: он разрушает «небесные замки», опуская нас на грешную землю, что подчас бывает очень кстати.

— Ты назвал всех, кроме себя...

— Ну, у меня-то как раз самая узкая специализа­ция. Тебе приходилось видеть чердак, на который из года в год складывают всякое старье? Так вот, я что-то вроде этого чердака. В моей памяти хранится мно­жество фактов, которые не укладываются ни в какую систему, не имеют отношения ни к какой моде... Фак­ты, которые в разные моменты жизни затрагивали мое воображение. Они собирались без видимой цели: мог ли я предположить, что когда-нибудь воспользуюсь ими? Скажем, в детстве мама лечила меня от ветрян­ки: брала плотную бумагу, сворачивала в трубку, что­бы уменьшить доступ кислорода, поджигала и... на блюдце конденсировался деготь, которым она смазы­вала мои ранки. Это было лет двадцать назад. Какой нормальный человек спустя столько лет сохранит в па­мяти такое нехитрое событие? Я сохранил. И только благодаря этому на одной из игр сумел получить де­готь, ответив на вопрос, который людям гораздо более знающим казался неразрешимым.

— Какие вопросы у вас считаются самыми труд­ными?

— Те, что приносят в «черном ящике»,— вопросы с предметами. Они, как правило, самые коварные. К тому же используются три ящика, причем разных размеров — для пущего обмана «знатоков». Вот при­несли большой ящик. Естественно, ожидаешь, что там лежит что-то крупное. А на поверку — всего-то пачеч­ка горчичников...

— Ты играл чуть ли не в десятке разных команд — это никому не удавалось. Что дала такая вот игра?

— Во-первых, необыкновенно широкий круг об­щения. Во-вторых, сам мой способ мышления изме­нился. Когда постоянно находишься среди незауряд­ных людей, каждый из которых достаточно оригина­льно мыслит, это дает многое. А в-третьих, наша игра — своего рода модель реальности, во всяком случае, для меня. Сталкиваясь в жизни с острыми ситуациями, можно споткнуться раз и навсегда. А тут как бы понарошку: игра! Однако невольно перено­сишь игровые обстоятельства на реальную жизнь и вырабатываешь линию поведения. Теперь я гораздо лучше знаю, как вести себя в экстремальных жиз­ненных ситуациях, чтобы не потерпеть психологичес­кого краха. Это бесценный опыт.

— Поговорим о тех, кто оставил след в вашем клубе. Многие ведь попадали к вам, но быстро уходи­ли, а другие — нет. Почему?

— Оставались прежде всего те, кому в обычной жизни не удавалось найти выход своей умственной энергии, найти форму самовыражения — именно умственного. Самовыражаться же можно по-всякому — можно, скажем, снять штаны и пройтись по Гоголев­скому бульвару!

— Так какой же тип людей преобладает в клубе?

— Изобретатели, бизнесмены, менеджеры... Люди мгновенных реакций и тесного общения — репорте­ры... Люди дискуссионные — социологи, психологи... Короче говоря, представители самых современных профессий.

— Мне кажется, что игра «Что? Где? Когда?» ха­рактерна именно для нас. Ты согласен?

— Да, это типично советское явление. Недаром же говорят: «Вместо того чтобы серьезным делом занять­ся, в «знатоки» записался!» Шведские профессора, например, играли в нашем клубе совсем по-другому, чем мы: главным образом для того, чтобы проветрить мозги, отдохнуть от напряженной работы. Когда проиг­рывали, не злились. У них нет комплексов, свойствен­ных многим нашим «знатокам», для которых выиг­рать — чуть ли не вопрос жизни.

— Однако некоторые «знатоки» опрокинули пред­ставление о том, что эта игра — лишь для тех, кому не хватает возможности самовыражения в реальной, жизни. Возьмем Сиднева, Долгова, да и тебя... В жиз­ни все вы добились определенных успехов, кандида­ты и доктора наук, толковые специалисты. Что же вас влечет к игре?

— Я уже говорил: «Что? Где? Когда?» дает модели жизненного поведения. Кроме того, есть возмож­ность взглянуть на себя со стороны и решить, нравишься ты себе или нет.

— Каким же ты себя видишь? Ты собой доволен?

— Конечно, хотелось бы кое-что добавить. Но я быстро понял — начни я приказывать тому, сидяще­му за игровым столом, он бы меня послал подальше и продолжал бы делать то, что делает. Из себя не выпрыгнешь! Во всяком случае, я всегда был в игре самим собой.

—Ты знал, что не фальшивишь?

— Да.

— И был рад?

— Очень!

— Как ты почувствовал себя, став известным?

— Быть по пять-шесть раз в году целый вечер на экране — такого не знают даже многие крупные ак­теры. Но я никогда не ощущал себя «звездой». Вероятно, потому, что все же умею критически оценивать ситуации, которые приводят меня к успеху. И пони­маю, что в своей шестерке—той, где я стал «Совой»,— я не самый лучший. Это моя собственная оценка, и, думается, она вполне справедлива.

— А кто же лучший, по-твоему?

— Пожалуй, Олег Долгов. Меня же спасали удача, быстрая реакция, психологическая готовность. А по­следний вопрос мне вообще ребята отдали. Помнишь блиц — про то, как офицеров учат вести себя за сто­лом? Долгов тоже знал ответ, но мигнул мне — отвечай.

— Он же понимал, что ты идешь на победу. Это как выкладывают мяч футболисту, которому остался один гол, чтобы вступить в клуб Григория Федотова. Скажи, а ты никогда не чувствовал себя в этой шестерке, где ты — младший, человеком, которого балуют?

— Этого просто не было. Если идешь на равных в деле, то и во всех остальных отношениях тебя тоже воспринимают как равного. Настоящее дело либо уравнивает людей, либо разводит по разным рангам.

— Обычно популярность завоевывают артисты, или спортсмены, или государственные деятели. «КВН» и ваш клуб впервые на телевидении создали новый тип «звезды» — «звезды», стать которой может в принципе каждый. Не секрет, что с помощью теле­экрана иные имена просто «делали». А в вашей пе­редаче на посторонней помощи не вылезешь.

— У нас это просто невозможно — здесь все на виду, все твои достоинства и недостатки. Наша игра помогла многим, даже не игравшим в нее, поверить в свои возможности. Вот почему все болеют за «зна­токов». Это все равно что болеть за себя!

 

Из передачи от 24 октября 1986 года.

Четвертый раунд.

Ведущий:

— Внимание, против «знатоков» играет Сергей Лабин из Магнитогорска. Прослушайте важное сооб­щение. Сегодня в этом зале кто-то бросил очень опасное американское изобретение. Постепенное ослабление зрения, слуха, а потом и паралич центра­льной нервной системы — таково далеко не полное действие этого страшного изобретения. Во многих странах оно запрещено законом. Внимание, вопрос! Мы требуем, чтобы через одну минуту «знатоки» со­общили нам, каким образом можно защитить от этого изобретения всех присутствующих в зале. Минута!

Команда Виктора Сиднева совещается. Звук тай­мера.

Ведущий:

— Кто отвечает? Тишина в клубе! Предупреждаю: за громкие разговоры буду штрафовать вашу люби­мую шестерку. Прошу вас, Леонид Владимирский!

Владимирский:

— Мы полагаем, что этим опасным изобретением, сделанным в Америке, но не в Соединенных Штатах, а на Южноамериканском континенте, является выращивание культуры табака. На Руси до Петра Первого табак был запрещен к употреблению.

Ведущий:

— И как же вы думаете обеспечить нашу безопас­ность?

Владимирский:

— Ни в коем случае не курить! Ведущий:

— Таково ваше решение. А теперь, внимание, пра­вильный ответ. Да, это изобретение действительно родилось в Латинской Америке. Колумб завез его в Европу. С тех пор за связь с этим изобретением людей отлучали от церкви, преследовали как особо опасных преступников. В России же при царе Миха­иле Романове людей, употреблявших это средство, ссылали в Сибирь и подвергали четвертованию. Что касается меня лично, то я сегодня в этом зале при­знаюсь: бросил, окончательно бросил курить! (Апло­дисменты.) И если все присутствующие сделают то же самое, они будут в безопасности!

Парадоксы Сергея Ильина

 

— К вопросу об известности: однажды пришли в пиццерию и сидим ждем. Нет и нет! Я к админист­ратору: «Все-таки неплохо было бы и обслужить — ждем битый час». Обслужили. Поели мы эту пиццу, кстати, довольно невкусную. Пошли в раздевалку — там никого. Тогда я захожу сам, вешаю номерки, беру наши пальто. И тут вылетает администратор: «Что вы здесь делаете! Как вам не стыдно так себя вести! Думаете, если вы Ильин, так вам все позволено?..»

Я сижу дома у бывшего «знатока» Сергея Ильина, в его калининградской квартире. Жену и дочь он проводил отдыхать на дачу, и мы, как старые холостяки, ворошим воспоминания.

— Скажи, как ты чувствовал себя все те годы, когда вернулся из Москвы обратно в Калининград? Жизнь, наверное, стала совсем другая?

— Поступил на работу. Дом, семья, увлекся маши­ной, устройством квартиры — занимаюсь этим с удо­вольствием. Жизнь действительно другая, и она задает столько шарад — иногда почище, чем на игре в клубе.

— Эта игра в годы застоя была для многих «ост­ровком спасения». Ощущалась ли как-то атмосфера застоя в самом клубе?

— Конечно, ощущалась. Например, «телефонное право». Бывало, Ворошилову звонили и говорили: «А вот моя дочь тоже хотела бы принять участие в игре. Нельзя ли без отборочного тура?» Ворошилов с та­кими не церемонился, но и интрига вокруг игры все-таки существовала.

— Мне всегда казалось, что в вашей передаче не только не должно — просто не может быть людей по протекции. В творческой группе работа сумасшед­шая, поэтому делают ее честные и талантливые люди. Что же касается клуба, то тут решает только сама игра.

— Наша игра — это, конечно, явление. Быть мо­жет, не мирового масштаба, но безусловно явле­ние — и для нас, и для тех, кто садится у телеэкрана. Это, если хочешь, шанс для целого невостребован­ного поколения! Наши умы, наши силы попросту ни­кому не были нужны. А передача давала шанс как-то проявить себя, ощутить себя личностью. «Знатоки» гораздо ближе к зрителю, чем артисты, поэтому чело­век видит на экране как бы свое отражение.

— Простившись с клубом, ты не почувствовал, что вдруг для тебя как бы закрылся какой-то клапан?

— Во всяком случае, не почувствовал, что могу здесь использовать то, чем овладел там.

— Но ведь там — игра, а здесь — жизнь?

— Видишь ли, эта игра приучила нас к мысли о том, что мы можем своими силами, своими мозгами, своей сыгранностью добиться успеха. Приучила ду­мать, что мы можем, обязаны стать победителями и в жизни. А все оказалось по-другому. Возьми хотя бы Саню Седина. Он ведь изо всех сил тянулся к этой передаче. Почему? Потому что, кроме как в ней, не мог найти, вернее, вновь обрести жизненную уверен­ность. Он приходил в клуб, его радостно встречали, его любили, и здесь он действительно был в состоя­нии многое сделать. А вот в работе ему по-насто­ящему так ничего и не удалось. И он потерял уверен­ность. А я вот нет. Эта квартира — одно из маленьких подтверждений моих слов. Когда я сюда впервые вошел, тут был полный хаос. Я все перестроил, украсил, запущенную квартиру превратил в достойное жилье. Один на стареньком «Запорожце» я объехал всю Польшу. А сейчас борюсь с руководством газеты «Маяк» за то, чтобы сделать эту газету такой, какой я ее вижу.

— Ты провел в клубе без малого шесть лет. Ска­жи мне: если бы ты, со своим характером, со своей природной жилкой уверенности, не попал в клуб, как бы ты ощущал себя сегодня?

— Вот тебе парадокс: до участия в игре я был в себе больше уверен! Когда на факультет журнали­стики МГУ пришла Стеценко и сказала: «Кто здесь самый умный — давайте к нам!» — я нисколько не колебался. Потому что был убежден, что я — самый умный. Передача заставила во многом усомниться и таким образом помогла мне узнать многое о себе, о том, что я есть на самом деле. Мне до этого еще не приходилось расплачиваться за свои ошибки — социально и нравственно, причем на глазах у всех.

— Но это же игра!

— Игра-то игра... Но здесь испытываешь такое чувство ответственности, какого не испытываешь подчас перед собственной женой. Скажем, однажды я ответил на вопрос не «крапива», а «ревень», и в ре­зультате команда проиграла не только раунд, но и всю игру и выбыла из дальнейшей борьбы. Я тогда целый год себе места не находил!

— Меня не раз поражали ответы «знатоков» на самые убийственные вопросы. Может быть, дело в экстремальности вашей игровой обстановки? Было бы то же самое, если бы вы играли не на телевиде­нии, а просто в комнате, между собой?

— Условия, место и задачи этой игры определяют все. Актер, выступая перед публикой, может исполь­зовать какую-то неожиданную ситуацию. Но он знает текст роли, и у него в принципе все заранее от­репетировано. Нам этого не дано. У нас — всего мину­та на раскрутку мозгов и потом минимальное время для ответа. Иногда, когда я находил ответ на почти безнадежный вопрос, мне даже начинало казаться: быть может, мысли зрителей все-таки передаются нам? Люди смотрят на экран, сопереживают и как бы посылают тебе свою энергию...

— Значит, тебя самого поражала внезапность твоих ответов?

— Поражало, что ответ вообще появляется. Ведь за минуту обсуждения вспоминаешь порой такие ве­щи, которые могут всплыть только во сне. Нет, здесь все-таки есть некий феномен. Не мы феномены, а с нами происходят в этой игре феноменальные вещи. Весь комплекс экстремальных факторов, сама ситуация, видимо, и заставляют действовать во много раз эффективнее, чем в обычной обстановке. Я вспоми­наю лица зрителей—тех, что присутствовали в нашем зале на финалах и задавали свои вопросы. И когда ответ бывал точный, как же менялись эти лица! На них появлялось вдруг выражение детского изумления. Всего минута — и ответ готов! Поневоле уди­вишься. А может, и пригорюнишься. Ведь теперь я знаю: задать хороший вопрос сложнее, чем полу­чить на него правильный ответ.

— А лавры достаются «знатокам»,— подливаю я масла в огонь.— Причем именно на блистательных вопросах — тогда и ответ может быть блистателен. Даже неправильный: сама попытка ответить вызыва­ет восхищение.

— Я бы добавил еще: авторы вопросов — полно­правные создатели и участники передачи. У них есть свои экстремальные ситуации, свои озарения. Только наши победы видят миллионы, а их триумф — в луч­шем случае друзья и близкие.

— Давай теперь вернемся к вопросу о популяр­ности. Ты говорил, что иногда она и боком выходит. Вот ты снова приехал в свой родной город — жить и работать здесь. Как тебя встретили?

— Всякое было. Однажды, рассорясь с местным телевидением, оставшись без работы, я даже ездил в Москву — искать счастья. Получил много предложений. Самое заманчивое из них — работать режиссе­ром в летном институте, ставить фильмы о летчи­ках-испытателях и космонавтах. Но без прописки так ничего и не вышло. Очень переживал: я ведь когда-то хотел стать летчиком. Вернулся. Устроился в рыбацкую газету «Маяк» и пошел в плавание с ры­баками.

— Как рыбаки реагировали на твое появление? Узнали?

— Узнали. И вот что интересно: они меня вос­приняли как своего знакомого. Когда-то я вошел в их круг общения с телеэкрана. А теперь вдруг появился «живьем». Со мной так часто бывало, куда бы я ни приезжал.

— А каким ты сам себя видишь на экране?

— Когда я смотрел передачу в записи, никогда себя не узнавал — словно видел чужого человека. Может, потому, что «тот» человек находился в особой ситуации? Мне казалось, что в обычной жизни я та­ким просто не могу быть.

— Скажи, как ты накапливал знания? Читал что-то определенное?

— Все подряд читал, запоем, без разбора — и с самого детства. Знания приобретаются спонтанно, независимо от того, хочешь ты этого или нет. Я читаю массу выходящих у нас в стране журналов, множест­во газет. Накупил труды разных ученых — даже Нью­тона, который вроде бы мне совсем ни к чему, но я должен сам его прочитать: в нем первооснова мно­гого, чем мы сегодня живем.

— Если ты «технарь» и не знаешь литературы, искусства, истории — считается, что это очень плохо. А если гуманитарий ничего не понимает в технике, это почему-то воспринимается нормально. Ты согла­сен с таким подходом?

— Ни в коем случае так не считаю. Современный человек должен знать обо всем и во всем разбирать­ся. Терпеть не могу, когда говорят: «Не трогай — при­дет мастер и все сделает». Я на это отвечаю: «Придет мастер, который, быть может, сделает это хуже меня в сто раз!» То, что доступно одному, доступно в прин­ципе и любому другому.

— Ну, скажем, ты, журналист, можешь сам сде­лать велосипед?

— Хочешь — верь, не хочешь — не верь, но я мог бы даже сварить сталь для этого велосипеда, если бы в том была необходимость! И даже без заводских условий. А вот тебе конкретный пример. Я никогда не занимался торговлей. Но однажды приятель попро­сил меня продать на рынке яблоки из его сада. Сам он как-то не решался это сделать. Я очень удивился. Ведь никогда не торговал. Чудно! Все-таки поехал на рынок. Взял весы, вытащил из машины ящики с яблоками, поставил рядом с прилавком. Насыпал яблоки на весы... И в результате получил от этой торговли такое наслаждение, испытал такой азарт! Оказалось, что это одно из самых интересных занятий на свете.

— Ты заговорил о торговле. А как ты относишься к новым призам, которые теперь вручают на пере­дачах? Такие призы вам и не снились.

— Честно говоря, меня коробит от этой коммерци­ализации нашей игры. Ведь приз — не главное. И не имеет значения, получишь ты его или не получишь. Мне лично все равно, что стоит на кону: книга или компьютер. Ну а те, которым не все равно, наверное, в такие игры просто не играют.

 

Из передачи от 24 апреля 1984 года. Ведущий:

— Последний раунд ведут супруги Александр Пав­лович и Евдокия Павловна Шишигины из Соликамска. Несколько лет тому назад супруги справили золотую свадьбу. Мы желаем им справить бриллиантовую. А теперь — внимание на экран!

На экране — комната деревенского дома. Сидит старушка в платочке. Рядом — горшки, самовар, дру­гая домашняя утварь.

Шишигина:

— Здравствуйте, дорогие «знатоки»! Мы с дедом зададим вопрос об одном растении. В горшке — хо­рошо, в самоваре — хорошо. Его можно найти в веревке, в мешковине, в бумаге. Оно же лечит от ли­хорадки и кровь останавливает. Что это за расте­ние?

Ведущий:

— Минута!

Идет обсуждение. Предлагаются разные версии.

Кармазин:

— Это крапива!

Лутовинов:

— Но можно ли крапивой заваривать чай?

Шангин:

— Зациклились на крапиве. А может, мята?

Еремин:

— Но какие щи из мяты? И потом — мята в верев­ке? Вряд ли.

Ильин:

— Может быть, это ревень? Щи из ревеня бывают.

Лутовинов:

— А если шалфей? Иван-чай?.. Ведущий:

— Время! У вас несколько версий. Я прошу вы­брать одну из них. Кто отвечает?

Ильин:

— По-моему, мы не нашли точного решения, но что же делать? Мы считаем, что это растение — ревень.

Зал ахает:

— Крапива!.. Крапива!..

Ведущий:

— Был ответ — ревень. А теперь правильный от­вет. В горшке — прекрасные щи. В самоваре — чудес­ная заварка. Из этого растения делают веревку, меш­ковину, бумагу. Оно же — замечательное средство от простуды и кровотечения. А растет это чудо-растение в деревне, под каждым забором. Обыкновенная кра­пива!

В зале стоит необычайный шум. А Сергей Ильин сидит за столом, в отчаянье закрыв лицо руками.

«Я остаюсь игроком!»

 

Несколько лет назад Оксана Петрунько закончила факультет международной журналистики Универси­тета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Рабо­тает в АПН. Она моложе других «знатоков» - ветеранов, ибо попала в клуб неслыханно рано — учась еще в седьмом классе!

— В то время,— рассказывает Оксана Петрунь­ко,— большинство моих одноклассников не столько смотрели, сколько слушали эту передачу. Очень популярны были ее «музыкальные паузы», в которых принимали участие известнейшие певцы и ансамбли. Меня же почему-то уже тогда гораздо больше ин­тересовала сама игра.

— Что же вас так привлекло в ней?

— В те годы — конец семидесятых — передача «Что? Где? Когда?» казалась мне сплошным сканда­лом: живая, взрывная, непредсказуемая, хотя она и шла в записи. У записи были свои минусы, но и плюсы тоже. Во всяком случае, для нас. Многие ребята любили посмотреть на себя со стороны.

— И какой вы видели себя? И других?

— И себя, и других я видела в каких-то ролях. Ворошилов как истинный режиссер любит, чтобы при всей реальности происходящего мы все-таки играли определенные роли. При этом он исходит из черт наших характеров, из наших привычек, манер. Один на экране был немного глуповат, другой, наоборот, слишком умен, третий очень весел, четвертый гру­стил... Нам ничего этого, конечно, не приходилось играть — «играли» за нас Ворошилов и оператор Фукс. Они акцентировали на экране присущие каж­дому игроку черты. Что там ни говори, а «ЧГК» — это спектакль. Помню, Андрей Каморин, услышав вопрос «Откуда пошло слово «невеста»?», начал вдруг отча­янно жестикулировать — и Фукс тут же показал его крупно, на весь экран! Да, то были спектакли «знатоков»!

— А что изменилось при прямом эфире?

— Роли остались. Но не у каждого в отдельности, а у команд. Значение команд сильно выросло, у каж­дой сложился свой образ. Это идет от манеры игры, от того, откуда команда. Стало интересно следить за чисто национальной спецификой: как раскованны американцы, как обаятельны француженки и как су­ровы мы — будто проигрываем корову!

— Неужели интерес для наших «знатоков» — только в «корове»?

— Я имею в виду не меркантильный аспект. Уч­тите, какая огромная аудитория нас смотрит. Я уж не говорю о родственниках и знакомых. Как тут ударить лицом в грязь! А многим иностранцам гораздо важнее показать одежду, бижутерию, духи, которые они ре­кламируют в нашей передаче. Ведь фирмы оплачива­ют им дорогу, поэтому материальные соображения играют для них не последнюю роль. Помните, как звучало в передаче: «Француженки приехали в ко­стюмах от Кардена!» — и все советские девочки сразу вздыхают...

— Однако, как я заметил, и наши ребята теперь не лыком шиты: вас тоже начали одевать «от Зай­цева».

— Да, центральных игроков одевают на игру — это уже большой шаг вперед. И здесь важную роль сыграло то, что передача вышла на международный уровень.

— А реклама не затмевает сути игры?

— Я думаю, что такая коммерциализация — в ду­хе дня. Ведь передача всегда шла впереди своего времени. Первые наши попытки обращения к рекла­ме вызвали у чиновников чуть ли не шок, а потом то же самое стали делать и «Взгляд», и «Здоровье», и «Музыкальный киоск»... Клуб «знатоков» с самого начала был на телевидении, так сказать, эпатиру­ющим. Раньше эпатировало, что в передаче слишком много интеллекта, потом — что она стала настоящим шоу, дальше — реклама... Но реклама, поданная со вкусом, только украшает любую телепрограмму. Ко­му сегодня нужны одни наши физиономии?

— Ну, это вы бросьте! Многим не хватает ваших «физиономий», когда вас долго нет на экране... Ска­жите, а можно было бы сегодня воскресить спектак­ли «знатоков», какими они были когда-то?

— Наверное, нет. Понимаете, когда люди жили в коммуналках, это было ужасно. Но сейчас мы ис­пытываем ностальгию по той сердечности, которая, несмотря ни на что, была присуща людям из ком­муналок. Однако взять это с собой в другую жизнь невозможно. То же самое и с нашей передачей. Каж­дому времени — свое. Да, у первых поколений «знато­ков» было бескорыстие молодости, мы радовались самой возможности играть. Награда за выигрыш имела символический характер. А сейчас появились рос­кошные призы. И я не знаю, возможен ли синтез прошлого и настоящего. Новые веяния в экономике усилили материальное расслоение общества: какой уж тут романтизм?

— Чем игроки, которые пришли в клуб за послед­ние годы, отличаются от прежних? Что это за ребята?

— Разница есть. В наше время передача еще не была так популярна, и в клуб приходили люди, кото­рых привлекали камерность игры, ее студенческий дух, романтика общения.

— И не было таких призов...

— Не было. Да ведь и сейчас не все за призами идут. Но знают, что игра — популярнейшая, что она стала международной. Многих это притягивает. А вот Саша Бялко, в свое время «звезда» клуба, теперь не пришел бы — пышный антураж его бы отпугнул. Не случайно Ворошилову стало труднее подбирать интересных игроков — страстных интеллектуалов. Прав­да, в нынешней ситуации есть один большой плюс: в клубе появляется все больше «знатоков» из провин­ции. Возьмите шестерку из города Мурома. Я уверена, что у этой команды инженеров есть все шансы побить столичных «знатоков».

— Чем это объясняется?

— Достаточно просто: когда нечего есть и оде­вать, человек читает книжки, ищет выхода в других сферах. Кроме того, в маленьких городках труднее себя занять: с