Причем интересно отметить два момента. С одной стороны, правила 1956 г. не могут сегодня нас удовлетворить, поскольку в них, естественно, нет указаний относительно пунктуационного оформления конструкций, которые активизировались в последнее время, получив широкое распространение. Это достаточно «свежий» синтаксический материал, который из-за отсутствия правил вызывает в печати разнобой в оформлении. В основном это конструкции экспрессивного синтаксиса — сегментные и парцеллированные структуры, элементы разговорного синтаксиса, структуры с ослабленными синтаксическими связями и др. С другой стороны,
произошли изменения в употреблении знаков и в традиционных, классических конструкциях, где в настоящее время отражены сдвиги в функциональной значимости самих знаков препинания (расширение функций тире, вытеснение им двоеточия в типичных синтаксических позициях и т.д.).
Тенденции в пунктуации, таким образом, отражают тенденции в синтаксисе, но в то же время обнаруживают и собственные изменения, касающиеся пунктуационной системы как таковой, функций и значений самих знаков. Эти тенденции можно выявить при анализе употребления отдельных знаков в современных текстах.
10.1. ТОЧКА
Постоянная функция точки — членить текст на отдельные предложения, указывая на конец повествовательного предложения. Постоянная, но для нашего времени уже не единственная.
Точка сегодня может разрывать грамматическую структуру, создавая тем самым определенные смысловые и интонационные акценты в высказывании при парцелляции. Отделенные точками части оказываются за пределами предложения. Это могут быть отдельные группы слов и даже отдельные слова, выполняющие функцию присоединительных членов и структурно не образующих законченных предложений. Отчлененные точками сегменты сохраняют синтаксические связи с членами базового предложения, но позиционно оказываются самостоятельными. В таких случаях точка отчасти приобретает функцию запятой, точки с запятой или тире. Парцелляция затронула как простое, так и сложное предложение.
|
|
Парцелляция — явление, широко распространенное в современной печати, — связана со стремлением передать интонации и акцентированность живой речи.
Группы слов, оторванные от базового предложения, приобретают самостоятельность отдельного высказывания, с их помощью выделяются наиболее важные моменты в сообщении.
Отделяться точками могут распространители предложения, например: Опять дача за шестнадцатой станцией, но на этот раз не дача Ковалевского, где я впервые увидел его. А другая. Не доезжая до Ковалевской, по правую руку от трамвайной линии. Более степная, чем приморская. Но такая же типичная болъшефонтанская дача — ракушниковый дом под черепицей — с ночной красавицей на клумбе, с розами, персидской сиренью... (В.Катаев); Как раз настало самое
время собирать гильзы. С необозримых полей сражения от Черного до Белого моря (Ч. Айтматов).
Практически любой член предложения может оказаться парцеллированным: подлежащее — В нем [Чехове] соединились все лучшие качества русского национального характера: ум — широкий, свободный, независимый, гордый; правдолюбие — неугасимое стремление к истине; горячая любовь к своей родине и к своему народу, бескорыстное подвижническое служение этому народу. И, конечно, — поразительный талант (В. Катаев); сказуемое — Ему эта встреча действовала на нервы. И мешала начать деловой разговор, из-за которого он и зашел сюда (А. Рекемчук); дополнение — Можно было бы о нем говорить бесконечно. И о его друзьях (А. Чаковский); определение — Мамочке купил теплый платок. Пуховый (Н. Ильина).
|
|
Такие члены, оторванные от основного предложения, стоят после длительной паузы и выделяются по смыслу и интонационно. Каждый из последующих элементов высказывания как бы возникает в сознании не сразу, а в процессе раздумья, словно «не умещается в одну смысловую плоскость» (В. В. Виноградов). Получается, что мысль в сообщении подается отдельными порциями, что создает прерывистость интонации и имитирует естественность и непосредственность живой речи. Стыки этих смысловых «порций» и фиксируются точками.
Парцеллирование захватывает самые разнообразные синтаксические конструкции. Например, часто встречается расчленение предложений с однородными членами при обобщающих словах: Вокруг нас было действительно «много света». Редкие звезды, ослабленные желтоватым светом луны. Теплый степной ветерок. Силуэты акаций. Ограды дач. Звуки перепелов. Тишина. Далекий лай собак. Время от времени крик ослика. Серебристо-пыльная полынь, ее неповторимый ночной запах. Блеск трамвайных рельсов, как бы скользящий вдаль и там поворачивающий и гаснущий среди угольной темноты. Шорох кошки, а может быть, и ежика в пыльных кустах шиповника. Погашенный маяк.
Да мало ли чего еще! (В. Катаев).
|
|
Такое оформление однородного ряда психологически создает иллюзию нескончаемости перечисления, т. е. снимает ту замкнутость и закрытость ряда однородных членов, которые ощущаются при обычном оформлении перечисления посредством двоеточия и запятых. В приведенном контексте важно как раз не само перечисление, не предметы и явления, которые перечисляются, а впечатле-
ние от них, состояние, рождаемое ими: человек и окружающая его ночь, данная в звуковых и слуховых ощущениях. В таком тексте прерывистая речь психологически оправданна.
Еще пример: Телесеть, Интернет, мобильные телефоны, скорость, суета, стресс. Это наше сегодня. Время и технический прогресс изменили природный ритм людей, их мысли (АиФ. 1998. № 47).
Парцеллирование затронуло не только структуру простого предложения, но и сложного, в частности сложноподчиненного. Отрыв придаточных от главных повышает смысловую емкость каждой из этих частей: главная часть предложения приобретает характер более обобщенного высказывания, придаточная же становится вполне самостоятельной и, следовательно, по смыслу выделенной.
Вот примеры: Если бы молодость знала, если бы старость могла... Могла — что? Передать миру понимание жизни, ее устройства, опыт бытования среди людей. Поверьте, на большее старые, немощные люди не претендуют. Но — вот трагедия! — именно это никак невозможно сделать. Почему? Потому что молодые этого не хотят. Потому что им это не нужно. Потому что они жаждут нарабатывать собственный опыт, набивать свои синяки и провозглашать свое понимание жизни. Можно ли на них обижаться за это? (Лит. газ. 1999, 26 мая); Дедал для нас прежде всего первый летун. Но Лабиринт им построен, идею нити Ариадне дал он, и он же являлся потом пленником. То есть искусство (культура) создает лабиринт, выводит из него и заключается в нем. Это могли придумать только греки (Лит. газ. 1997, 21 мая).
Парцеллирование входит в систему литературных приемов, служащих повышению выразительности речи, оно является средством акцентного выделения частей текста, придания оттенка приподнятости и эмоционального напряжения.
Возможность отрыва придаточных позволяет более свободно и самостоятельно строить и основное предложение, так, как будто за ним ничего не следует, т.е. давать уже в нем обобщенную и исчерпывающую характеристику явления. Кстати, возможность отрыва придаточных частей постепенно привела к употреблению их в абсолютно самостоятельной позиции — в качестве заголовочных конструкций: Когда звучит духовой оркестр... (Веч. Москва. 1981. 16 окт.); Пока горит «красный» (Комс. правда. 1981. 22 окт.); Если ребята возьмутся сами... (Правда. 1981. 19 окт.); Когда есть лидер (Сов. спорт. 1981. 18 окт.); Как квасить капусту (Веч.
Москва. 1981. 17 окт.); Когда эмоции неуместны (Незав. газета. 2000. 14 дек.).
Парцеллирование тесно связано с общим изменением ритмомелодии современного текста, обнаруживающего тенденцию к сжатости, экономности высказывания и вместе с тем к емкости и информационной и эмоциональной насыщенности. Членение на отдельные синтаксические единицы, обозначенное точкой, может быть, как мы видели, довольно неожиданным: оно способно подчас разорвать естественные грамматические связи слов.
На письме воспроизводятся интонации живой разговорной речи, когда мысль формируется на ходу: высказано основное, а уже наплывает следующее, вспоминаются детали, новые характеристики, новые картины. Но не только разговорной. Приподнятость стиля, пафосность публицистики также отчасти создаются приемом прерывания высказывания. И разговорность, и публицистичность объединяет одно — эмоциональность и экспрессия. Синтаксически несамостоятельные отрезки текста, но предельно самостоятельные интонационно, выдвинутые за пределы основного предложения, приобретают большую выразительность, становятся эмоционально насыщенными и яркими.
В настоящее время такое членение текста становится устойчивой чертой ряда жанров: фельетон, очерк, корреспонденция, рецензия все чаще и чаще отражают эти интонации и ритм.
Современная художественная проза также охотно использует этот прием, тогда как в печати 20—40-х годов такое явление встречалось не столь часто: Прогулки. До водопада, до Сен-Клера, до пещеры, где некогда жил отшельник. И обратно. Сентябрь был жаркий, погожий (В. Набоков).
Возможности такого приема велики. Рвущаяся строка создает стремительный ритм, динамичность, отчасти резкость: Итак, о чем я буду писать здесь? О себе. О людях, с которыми встречался. О фильмах, которые снимал. О поступках, которые совершал или не совершал. О мыслях, которые передумал (А. Кончаловский); Значит, все-таки поедем. На юг (Т. Толстая).
Может создаваться и иной интонационный рисунок — эффект «раздумчивой речи», с наплывами воспоминаний. С размышлением по ходу воспоминаний, как, например, в рассказе Т. Толстой «Самая любимая»:
Под стать душе было и лицо — простые голубые глаза, простой российский нос, даже вполне миловидное было бы лицо, если бы от носа до верхней губы не надо было ехать
три года. Короткие пышные волосы, так называемый «дым». В молодости, конечно, косы.
<...> Мы пьем чай на веранде. Давай тут заночуем. Почему мы сюда не ездим? Тут можно жить! Только сумки таскать далеко. Крапиву бы повыдергать. Цветочки какие-нибудь посадить. Крыльцо починить... Подпереть чем-нибудь. Слова падают в тишину, сирень нетерпеливо вломилась в распахнутое окно и слушает, покачиваясь, наши пустые обещания
В других случаях самостоятельно выделенные члены (пауза перед ними привносит эффект неожиданности) приобретают ироническое звучание, налет легкого юмора, как, например, определения вечные и французские в следующем тексте: Перед нами предстал сорокалетний господин... Хорошо сшитые штучные брюки. Английские желтые полуботинки на толстой подошве. Вечные. Бородка темно-русая, писательская, но более выхоленная и заостренная, чем у Чехова. Французская. Недаром Чехов называл его [Бунина] в шутку господин Букишон (В. Катаев).
Иногда точка, рвущая предложение, не только несет в себе заряд экспрессии, она помогает передать нужный, новый смысл, как, например, в следующем отрывке: Я и вернулся. С руками и ногами, но хуже, чем без них (Е. Карпельцева). Предложение, не разбитое на части, не имело бы уступительного оттенка (хотя с руками, но хуже, чем без них) и звучало бы как подтверждение ранее сказанного. А это противоречило бы замыслу писательницы: жена, провожая мужа на фронт, умоляла его вернуться в любом случае — пусть калекой, все равно вернуться. В варианте без точки: Я и вернулся с руками и ногами... — смысл был бы противоположный (подтверждение с помощью логического ударения: вернулся именно с руками и с ногами, как просила...).
Особый смысл приобретает высказывание в результате расчленения его точкой и в таком примере: — Надо бы нам взять парочку ребятишек из детского дома. Не ради куска хлеба под старость, а чтобы не было пусто на душе, — подумал Григорий Герасимович (А. Коптяева). То, что в устной речи достигается при помощи пауз и логических ударений, в письменной — при помощи знаков, в частности точки, как здесь: точка после слова дома — сигнал понижения голоса, конца повествования, паузы, и потому логический центр высказывания сосредоточивается на сказуемом надо бы нам взять (то, что было бы желательно, но не произошло). Переключение логического акцента на сочетание не
ради куска хлеба (без паузы, обозначенной точкой) зачеркивает этот смысл.
Как видим, точка может существенно повлиять на осмысление письменного текста.
Расчлененность высказывания, обозначенная на письме точкой, как прием экспрессивной подачи материала, обладает большими выразительными возможностями. Так передаются естественные интонации разговорной речи, дробление высказывания на части способствует их быстрому восприятию, выделению важных моментов высказывания; прерывистость в подаче сообщения имитирует непосредственность и неподготовленность устного звучания.
Вот примеры из повести Б. Васильева «Не стреляйте в белых лебедей». Они стилистически мотивированны и контекстуально оправданны, поскольку расчлененность речи соответствует описываемым здесь состояниям: И Колька по берегу уже не молчком шагал, а рассказывал про жаркие страны. Про моря, на которых никогда не был, и слонов, которых никогда не видал. Но так рассказывал, будто и был и видал, и Олины глазки еще шире раскрывались. И еще: Худой щенок был, заброшенный, и ухо ему кто-то оборвал. По морде то ли вода текла, то ли слезы, а языком он все норовил Вовкину руку лизнуть. Маленьким язычком. Неумелым.
Разговорные интонации целиком пронизывают и этот отрывок из того же произведения: Вот почему за всю дорогу Федор Ипатович и рта не раскрыл. Думы свои свинцовые кантовал с боку на бок и сочинял разные обидные слова. Не ругательные: их до него тьмы тем насочиняли, а особо обидные. Сверху чтоб вроде обыкновенные, а внутри — чтоб отрава. Чтоб мучился потом лесничий этот, язви его, две недели подряд, а привлечь бы не мог. Никак.
Однако членение текста при помощи точек при недостаточности такта и меры может привести к утрате экспрессивности, к появлению своего рода шаблона, стандарта. Такое злоупотребление точками воспринимается лишь как дань языковой моде. Яркое экспрессивное средство превращается в литературный штамп и быстро теряет свой эмоциональный заряд. Особенно это сказывается на языке газеты. Жажда экспрессии, стремление создать ее любыми средствами приводит к противоречию с требованием надежной массовой доступности, с одной стороны, и с оригинальностью и свежестью стиля — с другой.
Дробление текста при помощи точек имеет определенные ограничения, связанные со смысловой стороной речи. Пренебрежение такими ограничениями приводит к явным ошибкам. Отрыв членов предложения возможен лишь при условии семантической самостоятельности основного предложения. Например: Когда-нибудь люди смогут попадать в свое детство, возвращаться туда хоть ненадолго. Хоть на несколько часов. Чтобы у каждого детства был свой мемориал, где бы все было как было. Те же деревья, те же дома, речка, те же запахи трав, те же книги на полке (Д. Гранин). Основное предложение здесь вполне достаточно для выражения определенного смысла. Присоединяемые части лишь «расщепляют» общую, уже высказанную мысль, или распространяют ее, уточняют, разъясняют, усиливают и т.п.
При невозможности самостоятельного употребления основного предложения точка должна быть квалифицирована как ошибка: Произведение написано в стиле. Высоком, приподнятом. Здесь слово стиль в основном предложении само по себе не несет необходимого смысла. Так же как, например, не могут употребляться без придаточных частей предложения некоторые нерасчлененные сложноподчиненные предложения: Он сказал. Что вернется завтра. Хотя подобные предложения, помещенные в структуру с однородными придаточными, могут быть отчленены от своей главной части, например: Я соглашался, что безличье сложнее лица. Что небережливое многословье кажется доступным, потому что оно бессодержательно. Что, развращенные пустотою шаблонов, мы именно неслыханную содержательность, являющуюся к нам после долгой отвычки, принимаем за претензии формы (Б. Пастернак).
Итак, точка, рвущая строку! Сохраняя свое изначальное значение — указывать на конец мысли, понижение интонации в конце повествовательного предложения, она, как видим, способна приобретать и дополнительную значимость, способна расширять свои функции, включаясь в систему стилистических, акцентных и даже смысловых средств; так на базе структурно единого предложения создается ряд высказываний, интонационно и логически выделенных. Точка может усилить художественную и публицистическую выразительность письменного текста. Известно, например, какое большое значение придавал точке И. Бабель: «Побольше точек! Это правило я вписал бы в правительственный закон для писателей. Каждая фраза — одна мысль, один образ, не больше! Поэтому не бойтесь точек».
К. Паустовский во «Встречах с Гайдаром» отмечал: «Есть очень верное выражение: «В настоящей литературе нет мелочей». Каждое, даже на первый взгляд ничтожное слово, каждая запятая и точка нужны, характерны, определяют целое и помогают наиболее резкому выражению идеи. Хорошо известно, какое потрясающее впечатление производит точка, поставленная вовремя»1.
10.2. ТОЧКА С ЗАПЯТОЙ
Судьба точки с запятой интересна тем, что знак этот, в прошлом чрезвычайно употребительный и многозначный, к настоящему времени четко закрепил свои позиции в предложениях с очень распространенными однородными членами или сложными предложениями однородного состава (сложноподчиненными или бессоюзными с перечислительными отношениями).
Мы уже писали, как широко, в разных синтаксических позициях употреблял точку с запятой М.В. Ломоносов — автор «Российской грамматики», где не только даны правила расстановки знаков, но и осмыслены принципы их употребления2.
Эти примеры достаточно красноречивы: во-первых, точка с запятой — в прошлом очень распространенный знак; во-вторых, знак этот качественно не отличался от запятой и, наконец, в-третьих, функции этого знака недифференцированны и нечетко отграничены от функций других знаков — запятой, двоеточия.
Активность точки с запятой наблюдается и на протяжении всего XIX века. Классическая русская литература этого периода — яркое тому подтверждение. Точка с запятой часто употреблялась при противительных, сопоставительных и присоединительных отношениях: Понемногу алая краска чуть-чуть выступила на ее щеки; но губы не улыбались, и темные глаза выражали недоумение и какое-то другое, пока еще безымянное чувство (И.Тургенев); Совесть почти не упрекала Фенечку, но мысль о настоящей причине ссоры мучила ее по временам; да и Павел Петрович глядел на нее так странно... (И. Тургенев); Может быть, Базаров и прав; но мне, признаюсь, одно больно: я надеялся именно теперь тесно и дружески сойтись с Аркадием (И. Тургенев); Виргинский всю ночь на коленях умолял жену о прощении; но прощения не вымолил (Ф. Достоевский).
1 Паустовский К.Г. Близкие и далекие. М., 1967. С. 357.
2 См. раздел «Изменяемость значений знаков препинания».
Значения причины, следствия также могли передаваться при помощи точки с запятой: Пожалуйте в комнату; я без очков читать не могу (И. Тургенев); Смотрю: погасил Василий Васильич свою свечку и спиной ко мне повернулся; значит: «шлафензиволь» (И.Тургенев); Я стал кричать, звать на помощь; все в доме всполошились (И. Тургенев); Денег у матери он не просил; у него было свое именьице — бывшая деревенька генерала Ставрогина (Ф. Достоевский); Все они, и вы вместе с ними, просмотрели русский народ сквозь пальцы, а Белинский особенно; уж из того самого письма его к Гоголю это видно (Ф. Достоевский).
При передаче значений уточнительно-разъяснительных также мог стоять знак точка с запятой:...Засуха стояла тогда такая, что никто и не запомнит; в воздухе не то дым, не то туман, пахнет гарью, мгла, солнце, как ядро раскаленное, а что пыли — не прочихаешь! (И. Тургенев); Оказалось тоже, что он был весьма порядочно образован; даже с некоторыми познаниями (Ф. Достоевский).
Особую функцию выполняет точка с запятой перед конструкцией дополнительно-вставочного характера: Я кликнул своего слугу; Филькой он у меня прозывается (И.Тургенев).
Вот небольшой отрывок, густо оснащенный знаками, среди которых главное место занимает точка с запятой (учитываются только знаки внутренние, отделяющие — в данном случае запятая и точка с запятой).
Она была удивительно сложена; ее коса золотого цвета и тяжелая, как золото, падала ниже колен, но красавицей ее никто бы не назвал; во всем ее лице только и было хорошего, что глаза... Все ее поведение представляло ряд несообразностей; единственные письма, которые могли бы возбудить справедливые подозрения ее мужа, она написала к человеку почти ей чужому, а любовь ее отзывалась печалью; она уже не смеялась и не шутила с тем, кого избирала, и слушала его и глядела на него с недоумением. Иногда, большею частью внезапно, это недоумение переходило в холодный ужас; лицо ее принимало выражение мертвенное и дикое; она запиралась у себя в спальне, и горничная ее могла слышать, припав ухом у замка, ее глухие рыдания (И. Тургенев).
Итак, на 9 употреблений 6 — точка с запятой, 3 — запятая. Перепишем отрывок, приблизив употребление знаков к современному.
Она была удивительно сложена. Ее коса золотого цвета и тяжелая, как золото, падала ниже колен. Но красавицей ее никто бы не назвал: во всем ее лице только и было хорошего, что глаза... Все ее поведение представляло ряд несообразностей: единственные письма, которые могли бы возбудить справедливые подозрения ее мужа, она написала к человеку почти ей чужому, а любовь ее отзывалась печалью — она уже не смеялась и не шутила с тем, кого избрала, и слушала его и глядела на него с недоумением. Иногда, большею частью внезапно, это недоумение переходило в холодный ужас: лицо ее принимало выражение мертвенное и дикое, + (;) она запиралась у себя в спальне, и горничная ее могла слышать, припав ухом к замку, ее глухие рыдания.
Мы обошлись без точек с запятыми, причем смысловые взаимоотношения частей высказываний стали для нас более определенными.
Точка с запятой (в функции современной запятой) могла ставиться даже между частями предложения, связанными сопоставительными союзами: Как в романе или драме невыдержанность характеров, неестественность положений, неправдоподобность событий отличают работу, а не творчество; так в лиризме неправильный язык, яркая фигура, цветистая фраза, неточность выражения, изысканность слога отличают ту же самую работу (В. Белинский).
Наблюдения показывают, что основной тенденцией в употреблении точки с запятой является стремление сузить сферу распространения до четко обозначенных позиций: это синтаксическая однородность, перечислительные отношения. Такая тенденция тесно связана с другой — освобождением знака от фиксации иных значений и, следовательно, функциональным сближением с запятой. Вместе с тем и одновременно с этим наблюдается и тенденция разграничения функций точки с запятой и запятой: пунктуация в целом и ее элементы стремятся к четкости в фиксации смыслов. В связи с этим точка с запятой наращивает качественные отличия от запятой, усиливает свои смыслоразличительные свойства: хотя точка с запятой, как и запятая, отделяет синтаксически равноправные части, но части эти менее тесно связаны по смыслу1.
В особо осложненных предложениях точки с запятой отделяют части крупные, основные, в то время как запятые сигнализируют о внутреннем членении этих частей. В таком случае точки с запятой
1 См. раздел «Функции знаков препинания».
помогают четко определить границы основных частей и тем самым выявить их структурную значимость.
Одиночная запятая, как и точка с запятой, всегда стоит между синтаксически равнозначными частями текста или равнозначными по синтаксической функции словами: она выполняет отделяющую функцию в сложном предложении или в простом с однородными членами: Монахов подтолкнул Светочку к выходу, пришедшие посторонились (А. Битов); Наталья была откровенно довольна, смотрела в потолок плавающим взглядом (А. Битов). Точка с запятой выручает авторов, когда текст чрезмерно осложнен и однородным перечислением, и внутренними выделениями, уточнениями, вводными сочетаниями. Запятая в таком громоздком тексте оказалась бы бессильной. Вот пример: И все шло Мартыну впрок, — и хрустящее английское печенье, и приключения Артуровых рыцарей, — та сладкая минута, когда юноша, племянник, быть может, сэра Тристрама, в первый раз надевает по частям блестящие выпуклые латы и едет на свой первый поединок; и какие-то далекие, круглые острова, на которые смотрит с берега девушка в развевающихся одеждах, держащая на кисти сокола в клобучке; и Синдбад в красном платке, с золотым кольцом в ухе; и морской змей, зелеными шинами торчащий из воды до самого горизонта; и ребенок, нашедший место, где конец радуги уткнулся в землю (В. Набоков).
Следовательно, точка с запятой — знак более ограниченного употребления, нежели запятая. Можно выявить определенную закономерность: там, где стоит точка с запятой, всегда можно поставить запятую (безусловно, такой знак может быть менее выразительным, но вполне приемлемым), однако далеко не каждая запятая может быть заменена точкой с запятой.
Наиболее характерна для современного употребления точка с запятой при перечислении после двоеточия, которое отграничивает обобщающую часть текста:
Он [Бунин] сидит ночью один, весь во власти охватившей его душу любви — единственной, неповторимой любви... сидит, окруженный запахами, звуками, какими-то неопределенными образами, — и его внимание не в силах сосредоточиться на чем-нибудь одном: то его полностью поглощает блеск замороженной дали; то вдруг он ничего не ощущает вокруг, кроме запаха ночной фиалки; то вдруг он слышит мельницу, заглушающую соловья; то — соловья, заглушающего мельницу; и все это — одна всепоглощающая любовь (В. Катаев).
В подобных позициях точка с запятой активна в научных и официально-деловых текстах, документальных корреспонденциях, где частые перечисления связаны с особенностями повествования — описание этапов экспериментов; расширенные характеристики явлений, событий; композиционная четкость и стройность, особенно при необходимости абзацного членения текста. Вот типичный пример для характеристики тех условий, при которых точка с запятой прочно заняла свои позиции.
В научном тексте:
Однозначное понимание терминов в международных договорах обеспечивается расшифровкой их в самом тексте соглашений. Возникает, таким образом, связанная с синонимией проблема омонимов, тоже имеющая своеобразное юридическое звучание и преломление.
Наглядным примером может быть слово «имущество», предусмотренное различными отраслями законодательства, скажем, в значении: 1) государственного; 2) профсоюзного и иных общественных организаций; 3) колхозного; 4) движимого и недвижимого; 5) ассоциаций трудящихся, акционерного общества; 6) товарищества, кооператива, предприятия, учреждения, организации и т.д. (Язык закона / Под ред. А.С. Пиголкина. М., 1990. С. 81—82).
В законодательном тексте:
1. Государственные образовательные стандарты высшего и послевузовского профессионального образования предназначены для обеспечения:
1) качества высшего и послевузовского профессионального образования;
2) единства образовательного пространства Российской Федерации;
3) основы для объективной оценки деятельности образовательных учреждений... (Федеральный закон «О высшем и послевузовском профессиональном образовании»).
Таким образом, точка с запятой в настоящее время — знак достаточно определенный и ограниченный по условиям своего употребления (ограниченность понимается здесь как небольшой набор синтаксических условий для функционирования знака). Точка с запятой утратила ряд позиций, отмежевавшись от других знаков (двоеточия, запятой). По своему назначению в речи точка с запятой стоит как бы между запятой и точкой, особенно с точки зрения отражения интонации, — знак обозначает паузу средней длительности. Однако такое чисто количественное различие — явление ухо-
дящее; тенденции в употреблении точки с запятой показывают усиление в знаке смысловых показателей, т.е. изменений качественных. Знак все более употребляется как фиксатор смысловых разрывов в тексте, он разъединяет тематически отстоящие друг от друга части предложений, помогает перераспределить смысловые и грамматические связи слов. Такая роль знака особенно наглядно постигается при некоторых манипуляциях с текстом, например: Сытые лошади деловито трусили ровной рысцой, казалось не замечая ни сбруи, ни упряжки, бежали себе, привычно пофыркивая и встряхивая челки над глазами (Ч. Айтматов). Ср. варианты с более четкими смысловыми связями: Сытые лошади деловито трусили ровной рысцой, казалось не замечая ни сбруи, ни упряжки; бежали себе, привычно пофыркивая и встряхивая челки над глазами. — Сытые, лошади деловито трусили ровной рысцой; казалось, не замечая ни сбруи, ни упряжки, бежали себе, привычно пофыркивая и встряхивая челки над глазами.
Точка с запятой, поставленная в том или другом месте, сообщает предложению единственное прочтение, тогда как при запятой допускается разное толкование. В других случаях точка с запятой может помочь избежать логической или смысловой ошибки. Например, в предложении Перед Чеховым пошли мужики, переселенцы, нищета, эпидемии, царская каторга... («Культура и жизнь») запятые уравнивают в однородном ряду слова разного семантического плана, понятийно не соотносимые. Избежать такой ошибки можно с помощью точки с запятой: Перед Чеховым пошли мужики, переселенцы; нищета, эпидемии, царская каторга... В таком случае часть предложения приобретает самостоятельность и может быть воспринята как перечисление номинативных конструкций, обобщенно рисующих картины тяжелой, безрадостной жизни.
10.3. ДВОЕТОЧИЕ
Для современного употребления двоеточия характерна разъяснительно-пояснительная функция. Двоеточие предупреждает о таком пояснении. В XIX веке двоеточие могло иметь и другие значения, менее дифференцированные. Например, двоеточие перед союзом но и при обозначении противопоставления и следствия.
Разъяснительно-пояснительная функция представлена рядом значений: причинной обусловленности, обоснования, раскрытия содержания, конкретизации общего понятия.
Причинная обусловленность и значение обоснования передаются при помощи двоеточия в бессоюзных сложных предложениях, где именно двоеточие сигнализирует о таких смысловых взаимоотношениях частей предложения. Например:
Слышатся и вопросы в ее рассказе и ответы на эти вопросы: с кем-то она, видимо, о чем-то спорила, что-то кому-то доказывала (Г. Семенов) (значение причинной обусловленности); Она познакомилась с ним на третий день его приезда, так, как знакомятся в старых романах или в кинематографических картинах: она роняет платок, он его поднимает (В. Набоков) (значение пояснения, обоснования). Пояснительно-разъяснительные отношения обнаруживаются и в примере с объектной частью предложения: Теперь-то я знаю: всякое горе — горе (И. Грекова).
Двоеточие проявляет общее значение слова: Одно было ясно: он должен непременно кому-то что-то доказать... (И. Грекова). Конкретизации значения служит двоеточие в предложениях с обобщающими словами: Внизу на тротуаре спешило по делам местное население: чиновники, дамы с собачками, дамы с корзинками (Н.Ильина). И в том и в другом случае основной является опять-таки разъяснительная функция.
Близка к разъяснительной функция двоеточия в предложениях при комбинации чужой и авторской речи. Двоеточие ставится после вводящих прямую речь слов (глаголов сказал, подумал, возразил, вскрикнул и др.): Казалось, чайки тревожатся и спрашивают себя: «Чьи мы? Чьи мы?» (К. Паустовский). То же при вопросно-ответной форме построения сложного предложения: В Солотче почти нет избы, где не было бы картин. Спросишь: кто писал? Отвечают: дед, или отец, или брат (К. Паустовский).
Разъяснительно-пояснительный тип предложения обнаруживается при построении двучленных конструкций, очень распространенных в современном газетном заголовке, в обозначении рубрик, где двоеточие закрепилось как единственно приемлемый знак.
Новое функциональное качество знака здесь — ритмико-эмфатическое (эмфатический — от греч. emphasis, эмфаза — выразительность). Современная пресса активно использует этот знак, хотя правилами он не предусмотрен. При помощи двоеточия достигается определенная краткость и броскость, рекламность, именно поэтому двоеточие можно назвать эмфатическим, т.е. употребленным в выразительных целях.
Такие двучленные конструкции эффектны, броски и лаконичны, строятся они по схеме: название общей проблемы и конкретизирующие ее частные аспекты и детали; место и событие. Там, где имеется такое соотношение между частями заголовка, двоеточие оправданно и своим собственным значением: это знак, сигнализирующий разъяснение: Крым: цветущий миндаль на фоне взрывов (Лит. газ. 1998. 11 февр.); Нижний Новгород: квартиры в кредит (Труд. 1997. 16 дек.); Современная офтальмология: щадящие методы лечения (АиФ. 2000. № 51).
Двоеточие стало употребляться часто не столько как традиционный знак препинания, сколько как условный графический отграничитель, недаром после такого двоеточия вторая часть высказывания нередко оформляется с прописной буквы, т.е. она не воспринимается как продолжение предложения: Шахматы: Школьники против гроссмейстеров (Правда. 1975. 12 ноября). Заголовочные конструкции с двоеточием отвечают требованиям газетных жанров: они броски, компактны, динамичны.
Итак, двоеточие в современном его употреблении — это знак, имеющий достаточно узкое применение: значения, передаваемые при помощи этого знака, так или иначе пояснительно-разъяснительные. Однозначная функциональная ориентация знака позволила активизировать его употребление в газетных публикациях с целью расчленения двучленных построений пояснительно-разъяснительного типа.
Однако увлечение двучленными конструкциями, которые особенно были модны в 60—70-е годы XX века, привело к явному злоупотреблению в использовании двоеточия. Его функции становятся расплывчатыми, а иногда знак и вообще лишается смысла. Например, в результате постановки двоеточия без учета его функциональной значимости становится неясной мысль, выраженная в заголовке заметки Дети — детям: Прага — Ханой, помещенной в бюллетене «Век XX и мир» (1971. № И). В заметке под таким заголовком рассказано о солидарности детей, о том, как дети Праги посылали подарки детям Ханоя. Более естественно было бы выразить эту мысль так: Дети Праги — детям Ханоя. Кстати, динамичность и броскость от этого не исчезли бы.
Еще недавно в газетах двоеточие активно употреблялось в двучленной конструкции «именительный падеж — вопросительное предложение»: Баскетбольная Эллада: какая она? (Сов. спорт. 1981. 17 окт.). Однако такое оформление не выдерживалось; параллельно можно было встретить в таких позициях и иные знаки. Так наметился нежелательный разнобой: Гастроли в Москве. Что
они значат? (Комс. правда 1971. 23 июля); Путь новой идеи, как его сделать короче? (Лит. газ. 1971. 1 дек.); Массовая литература — новый феномен? (Лит. газ. 1971. 24 марта); А библиотека — что может она? (Лит. газ.. 1987, 9 дек.). Такой разнобой отмечен и в 90-е годы: Реформы — ради чего?; Крым. Что впереди? (Оба примера из одного номера газеты — АиФ. 1994. 5 февр.); Закон о печати: каким ему быть? (Правда. 1990. 8 янв.); Бесплатный обед. За чей счет? (Лит. газ. 1990. 10 янв.).