В общем-то, жизнь Чанеля после произошедшего кардинально не меняется. Он все так же ходит на пары, премило улыбается Чжиын и зависает в барах с друзьями по субботам, порой — совсем редко, — надеясь встретить знакомую макушку где-то рядом. Где-то поблизости. Звучит наверняка странно, но он привык к тому, что Бэкхен постоянно находился на расстоянии вытянутой руки. Доступный. Искренний.
Стоит только вспомнить о существовании его бывшего, их милых разговоров и прочего, что так здорово потрепало нервы Пака за последние несколько недель, как мозг автоматически вычеркивает, удаляет, стирает все воспоминания, связанные с этим маленьким лжецом, и Чанель вновь превращается в бессердечного мудака и ублюдка, каким всегда был. И это лучшее, что с ним вообще может быть.
Бэкхен выбирается из больницы спустя неделю. Лжет врачам, что он в норме, что справится сам, будет пить таблетки и ходить на процедуры — все для того, чтобы выбраться из этого заточения. Общение с Марком сошло на нет: он так и не перенес той сцены в больнице. Может, оно и к лучшему.
Бэкхен верит, что учеба поможет забыться. Он не звонил, не писал Чанелю — зачем, если ему совсем не рады? Он выброшен за ненужностью, надо хотя бы попытаться двигаться дальше.
В аудитории он привычно занимает свое излюбленное место. Раньше он всегда садился так, чтобы видеть объект своей страсти. Теперь же… Теперь Бэкхен вспоминает об этом слишком поздно.
Опаздывать Чанель не любит совершенно, но иногда не сделать этого просто не получается. Как сейчас, например, когда аудитория забита до отвала, Чжиын сидит со своими подружками и хихикает, а единственное свободное место…
Ну нет. Либо Бог тот еще шутник, либо Чанель не знает.
Вот же черт!
— Молодой человек, так и будем стоять? — лектор уже тут, а Чанель все еще не может позволить себе сесть рядом с Бэкхеном. С этим блядским Бэкхеном…
Он делает уверенные шаги в его сторону и плюхается рядом с ним, достаточно громко разложив тетрадь, телефон и ручку. Замечательно.
Бэкхен к такому не готов. Он и так больше часа уговаривал себя пойти на занятия: казалось, как только увидит Пака, его решимость куда-то улетучится. Но бежать из аудитории на глазах лектора — идиотизм и верный путь к отчислению. Бэкхен подбирается, сдвигается на самый край, здоровается тихо.
— Привет.
И все. Говорить им абсолютно не о чем, разве что он может задать давно его мучающий вопрос: «Теперь ты счастлив?».
Бэкхен ведь идиот. Ему достаточно утвердительного ответа, чтобы успокоиться.
— Тебе хватает совести здороваться со мной? — тихо спрашивает Чанель, не поднимая взгляда с раскрытой тетради. — Удивительно.
Где-то в глубине души Чанель понимает, правда, понимает, что Бэкхен, быть может, и не врал тогда насчет того, что бывший парень теперь просто друг. Он вообще не понимает своей дебильной реакции на все это. Как у девушки-истерички, которая застукала своего парня с другой. Нет, серьезно, его поведение было и остается смешным: не встречаясь с Бэкхеном, не состоя с ним в каких-то романтических отношениях, не испытывая к нему ничего, кроме всепоглощающего раздражения, он продолжает вести себя, как настоящий мудак по отношению к нему. Бросил одного в больнице тогда, наезжает сейчас. Нет, он все прекрасно понимает, но свой характер изменить не в силах, увы.
— Так и будешь пялиться на меня?
Бэкхен отводит взгляд.
Он не заслужил всего этого. Старался быть послушным, не раздражать лишний раз своей глупой влюбленностью. Видимо, не получилось.
Но кое-что прояснить все-таки стоит, пусть сейчас и не время и не место для этого.
— Ты когда-нибудь видел у меня засосы, которые поставил не ты? Синяки? Может, замечал в моей квартире кого-то еще? — он говорит тихо: не хватало им только лишнего внимания. — Нет. Я всегда ждал тебя — неделю, месяц, больше. Так почему ты считаешь, что можешь относиться ко мне как к какой-то шлюхе? Почему мой мир должен заканчиваться на тебе, если тебе на меня плевать?
У Бэкхена когда-то был парень. Друзья. Все это исчезло с появлением Чанеля. Бэкхен теперь один. И если раньше это еще казалось нормальным, то теперь, когда жизнь строится на лекарствах, учебе и походах в больницу, от этого тошно.
Они определенно выбрали не самый лучший момент для выяснения отношений, но молчать сейчас чисто ради того, чтобы послушать лекцию, Чанель не будет.
— Ждал меня? Серьезно? В таком случае какого черта ты не смог подождать меня сутки? Если бы ты попросил, я бы принес все, что тебе нужно было! Но нет, ты предпочел позвонить своему бывшему. Ты просто берешь и делаешь из меня какое-то чудовище, которое только и может, что трахаться. На заботу я в принципе не способен, да? — шепотом выплевывает он, вертя в руке ручку и стараясь не всадить ее в Бена. — Давай, каким я еще тебе кажусь?
— Способен, — качает головой Бэкхен, — но не для меня. Обо мне ты никогда не заботился. И я не хотел беспокоить тебя лишний раз, просить о чем-то. Да, черт, я даже не думал, что ты придешь еще раз ко мне в больницу. У тебя девушка, друзья, а я тебе нужен был только для одного. И вряд ли в твои желания входил секс с еле живым парнем. Что я должен был делать? У меня, на минуточку, сотрясение мозга и куча таких же проблем. Мне было не до принятия каких-либо сложных решений, гаданий — придешь ты завтра или нет.
Лектор, к счастью, внимания на них не обращает, но Бэкхен все равно делает вид, что пишет. Просто чтобы хоть как-то занять себя, немного успокоиться.
— Я отправился на твои поиски, сломя голову, нашел тебя и вызвал в скорую. Я торчал около тебя все то время, что ты не приходил в сознание, хотя, видимо, мне стоило забить на тебя еще там, на улице, меньше было бы проблем, — Чанель порой косится в сторону лектора, но тому вообще, кажется, все равно, поэтому он не беспокоится. — Ты мне нужен был лишь для одного? Звучит так, будто я тебя заставляю заниматься со мной сексом, Бэк. Напоминаю: это ты лезешь ко мне со своей дурной любовью, а не наоборот. Ты мог уйти в любой момент, но все продолжал испытывать себя на прочность. И меня тоже. Так в чем же, собственно, проблема?
— Я не знал, — качает головой Бэкхен. — Не помнил, кто спас меня. Спасибо.
Вряд ли это что-то меняет. Решение принято, остается только поблагодарить парня. И смириться с тем, что все закончилось.
— Проблема? Меня все устраивало, даже просто секс, это ты закатил скандал из-за того, что увидел меня с другим человеком. Черт, да мы просто разговаривали. Интересно, что было бы, если бы мы обнялись? Чанель, прости, но все это здорово смахивает на ревность.
Глупости.
Чанель не может его ревновать. Это будет подтверждением каких-то чувств, а он… он его не любит.
— То есть я, по твоему логичному мнению, совершенно не смахиваю на человека, который может приревновать тебя к какому-то непонятному придурку? — выпаливает он, упрямо уставившись на Бэкхена. — Что, совсем не похож? А что, если просто взять и предположить, что это была действительно ревность, а, Бэк? Что в этом случае? — усмехается. — Удивлен? Я ревную тебя, малыш Бен, и это так охуенно меня раздражает. Представляя, как тебя трогают другие, как обнимают тебя, кусают, делают хорошо — меня все это так выводит из себя.
Бэкхен молчит с минуту. В голове никак не желает укладываться новая информация.
— В этом случае, ревновать глупо. Действительно глупо. Я никогда не изменял тебе, даже мысли такой не было. И Марка я позвал лишь для того, чтобы он принес мне вещи. Все. Он ушел в тот день и больше мы с ним не виделись. Доволен? — он поднимает взгляд на парня, добавляет уже гораздо тише. — Мне вообще ни с кем не было так хорошо, как с тобой.
Доволен ли он? Чанель до сих пор не может понять самого себя и свои действия в сложившейся ситуации, он до сих пор не может понять, почему эта ситуация вообще произошла, а Бэкхен еще и спрашивает, доволен ли он той информацией, что он предоставил.
— Нет, — честно отвечает он, вновь глядя в тетрадь. — Не доволен. Но говорить, по какой причине, не буду.
И замолкает на добрую часть лекции, потому что сказать действительно больше нечего.
Бэкхен тоже не пытается вновь завести разговор. Голова начинает болеть к концу лекции — он так и не успел оправиться после той ночной прогулки. Да и посещение у него пока свободное: можно хоть сейчас уйти домой.
— Пока, — говорит он, как только лектор покидает аудиторию. — Если ты передумаешь насчет нас, то адрес и номер телефона остались неизменными.
Нас, блять. Нет и никогда не было никаких нас, но Бэкхен никогда не отказывал себе в удовольствии произнести это.
Будучи в квартире, Бэкхен, как всегда, занимается ничем: ждет, готовится к экзаменам, пьет кофе…
Кофе.
Один глоток заставляет вспомнить.
«Я знаю, почему ушел тогда. Марк хотел заглянуть в гости, а я не хотел допускать этого. А ещё мне нужно было купить тебе кофе».
Читая пришедшее сообщение, Чанель почему-то усмехается. Нет, правда, все это очень забавно: и то, что Бэкхен не хотел допускать прихода бывшего, потому что там был он сам, и то, что хотел купить кофе, который ему так и не достался.
Он делает небольшой глоток эспрессо и блокирует телефон, продолжая писать конспект: сессию никто не отменял.
Зато он лучше бы отменил чертово Рождество и никому не нужную рождественскую вечеринку в универе: для тех, кому негде и не с кем быть в этот вечер. Он бы не пошел с радостью, но его дружков и его самого обязали: надо же хоть как-то сохранять порядок.
Молчание.
Бэкхен надеялся хотя бы на что-то — злые слова, очередные упреки, на безразличие, сквозящее в каждой букве. На хоть какую-то реакцию, подтверждающую, что ему еще есть место в жизни Чанеля.
Нет.
Бэкхен решает, что выходить из квартиры в ближайшие дни глупо. Снег, холод, гололед — не хватало еще оступиться и сломать себе что-нибудь.
Он решает, что одиночество поможет забыть. А если нет, то он обязательно найдет себе кого-то нелюбимого, но теплого. Заботливого. Станет немножко Чанелем, наплюет на чужие чувства.
***
В молчании Чанель проводит чуть больше недели: на него такое совершенно не похоже, учитывая, что без надобности он занятиями свою голову загружать не будет. Но лучше хоть что-то, чем непрерывные мысли о том, что он поступает неправильно и некрасиво по отношению к Бэкхену.
Спустя две с половиной недели странной тянущей в груди тоски он совершает, возможно, самую глупую ошибку в своей жизни.
«Хочешь в кино?».
Все летит к чертям, когда приходит сообщение. Бэкхен недоверчиво пялится в экран, а потом отвечает.
«Да».
Без дикой радости, с осторожностью — вдруг это очередная шутка?
Боже, как же он надеялся на то, что ответ парня будет отрицательным.
Влюбленный щеночек все оставался влюбленным щеночком, а Чанель… просто у б л ю д о к.
«Зайду за тобой в шесть вечера завтра».
Он идиот, идиот, идиот и еще раз идиот.
«Это не свидание».
На всякий случай, а то мало ли.
«Я знаю».
Бэкхен может пойти на свидание с парнем своей мечты только в параллельной вселенной, где по небу летают розовые пони, а из фонтанов бьет газировка. А в этой они могут просто пойти в кино. Как приятели, например. Как знакомые. Но ведь это уже что-то: раньше все их встречи были в этой квартире, преимущественно в спальне Бэкхена. Если ради этого нужно было поработать грушей для местных хулиганов и выслушать обвинения в нечестности, то Бэкхен не против. Не самая большая жертва с его стороны.
Следующим днем Чанель сам на себя не похож. Нервничает больше нужного, выкуривает больше сигарет, чем всегда, и слишком долго выбирает свитер. Останавливает выбор, впрочем, на свитере с оленем. Не хватает еще надписи на лбу — «это я».
Ровно в шесть звонит Бэкхену по телефону.
— Я пришел.
Бэкхен готов даже не к шести — к четырем. Мыкается по квартире, места себе не находит. Одна радость — синяки давно прошли, и он больше не выглядит так убого.
— Привет, — на улице оказывается неожиданно хорошо. Солнце, мягкий снег, прочие прелести зимы — Бэкхен только сейчас понимает, что до Рождества рукой подать. — Как ты?
— Ну так, — Чанель пожимает плечами, спрятав руки в кармане парки. — Нормально. А ты? — обмен любезностями, ну разумеется, куда без этого?
Они мирно шагают к остановке, и Чанель, на самом деле, уже начинает жалеть, что вообще придумал эту идею с кино: о чем им говорить? На какие темы разговаривать? Почему, черт возьми, так неловко?
— Все еще глотаешь таблетки? — он нарушает устоявшуюся тишину между ними и смотрит на парня: такого маленького, худого и бледного. — Не собираешься подавать заявление в полицию?
— Иногда. Когда голова болит или что-то вроде этого, — Бен ведет плечами — мол, ничего серьезного, я уже в норме. Он действительно почти восстановился — месяц прошел, как-никак. — Полиция ищет их, но из меня не самый лучший потерпевший — имен не знаю, особых примет сообщить не могу, лиц тоже не видел. В общем, гиблое дело. Да я и не надеялся их найти. Хочу поскорее оставить это в прошлом.
Бэкхен бы вообще многое оставил в прошлом. Постепенно события того дня начали всплывать в памяти — от самого прихода Чанеля до избиения на улице. Слишком все шло не так: хорошо начиналось, а он сам все потерял. Вот только жалеть об этом уже поздно.
— Ты хочешь на какой-то конкретный фильм? Или уже там выберем? — Бэкхен болтлив, но это-то и неудивительно: он целую вечность провел наедине с собой.
— Выберем там, я не особо знаю, что сейчас идет в кино.
Выбор в кинотеатре оказывается не таким уж и богатым.
— Ужастик, — перечисляет Чанель. — Комедия, драма, драма, драма, боевик. Отстой, — переводит взгляд на парня. — Куда хочешь?
— Боевиков и драмы мне хватает в собственной жизни, — улыбается Бэкхен. — Комедия. Нужно развеяться.
Этот вариант ему действительно кажется идеальным: ужастик может еще больше испортить настроение, а так он хоть немного посмеется. Когда он делал это в последний раз? Когда просто смеялся, смотрел кино с кем-то? Бэкхен вспомнить не может.
Фильм оказывает предсказуемо простым — банальные пошлые шутки, популярные актеры, рождественская тематика, елка и Санта. В общем, то, что помогает хоть немного расслабиться. Едва они выходят из зала, Бэкхен касается чужого плеча, улыбается благодарно.
— Спасибо, что позвал.
— Да не вопрос, — и снова эта неловкость в голосе, действиях, взгляде. — Хочешь перекусить? Тут есть KFС и мак, — кивает в сторону выхода. — Там, в торговом центре. Да и вообще там должно быть классно. Рождество же скоро, везде ходят гномы, Санты с ужасной бородой и перегаром изо рта, — усмехается. — Можем просто выпить кофе. Или глинтвейн.
«Это не свидание, — повторяет про себя Бэкхен, — совсем не оно».
Потому что очень сложно запутаться — вот и кино, и посиделки в каком-нибудь кафе, и милые беседы. В общем, все то, с чего нормальные люди начинают. Он же сначала прыгнул в постель к Чанелю, и только потом попытался хоть как-то наладить общение.
— Было бы неплохо. Я почти две недели не выбирался из дома, так что побыть на людях мне просто необходимо.
Бэкхен и сам не знает, зачем это говорит. Ему точно не нужно жалости со стороны Чанеля. Понимания, да, не хватает. Временами кажется, что Чанель совсем не понимает какое действие оказывает на него.
— Главное, чтобы не было омелы, — Бэкхен улыбается. — Вот глинтвейн — идея хорошая.
— Отлично, идем пить глинтвейн. Только ты будешь пить безалкогольный, и это не обсуждается.
— Это нечестно, — возмущается Бэкхен. — Я не пил сегодня таблетки и не собираюсь, так что от бокала глинтвейна ничего не случится.
Чертова омела, зачем он вообще вспомнил про нее?
На город давно опустилась темень, заставив улочки сверкать гирляндами и яркими неоновыми вывесками в честь предстоящего праздника. Странно, но Чанель до сих пор не чувствует атмосферы Рождества. Даже дурацкие гномы не помогают, увы.
— Снега еще не хватало, — ворчит он, поднимая взгляд к небу. — Терпеть не могу.
— Ты, наверное, просто никогда не валялся с друзьями в снегу, — пожимает плечами Бэкхен, — не играл в снежки, не делал снежного ангела. В общем, упустил самое важное. Например, когда сидишь у теплого камина и наблюдаешь в окно за снегопадом.
— А ты, значит, любитель поваляться в снегу? — старается говорить так, чтобы парень ничего не заподозрил. — Поделать снежных ангелов, покидаться снежками? — зачерпывает рукой горсть снега и придает ему форму. Подкидывает его в руках, озирается по сторонам. — Спорим на десять долларов, что попаду отсюда вон в того гнома? — кивком головы указывает на мужчинку около Санты в зеленом одеянии и колпаком на голове. — Не переживай, ни один гном не пострадает. Наверное, — хмыкает и, прицелившись, бросает снежок, но… попадает прямо в задницу дежурившего рядом полицейского.
— Упс, — он резко садится и тянет Бэкхена за собой, чтобы спрятаться за сугробом. — Интересно, он еще смотрит? — не замечает, как прижимает парня к себе настолько близко, настолько сильно, что чувствуется его теплое дыхание на щеке.
Бэкхен не может сдержать тихого смеха. Полицейский выглядит неожиданно грозным, напоминает типичного злого копа из вестернов — того и гляди сорвется в погоню за ними.
— Во-первых, ты проиграл. А во-вторых, он еще смотрит.
Рядом с Чанелем хорошо. Тепло и спокойно. Хочется затормозить момент, поставить на паузу, чтобы запомнить все. Сейчас и здесь Бэкхен счастлив. Прерывать магию зимнего вечера нет никакого желания.
Полицейский скрывается из виду, и Бен переводит взгляд на парня.
— Здесь, конечно, хорошо, но нам уже пора за глинтвейном.
— За безалкогольным глинтвейном, за который, разумеется, плачу я, потому что проиграл. И, к слову, я сделал это специально, — просто не хочет признавать свой проигрыш, всего-то. Поднявшись с места, Чанель помогает встать и парню, а потом, отряхнув коленки, вновь двигается в сторону торгового центра. — О чем мы говорили? Ах, да, точно, — он щелкает пальцами, вспомнив. — Жгучее желание толкнуть тебя в снег и немного закопать, но так как ты после больницы, я сделаю это чуть позже, когда полностью оправишься.
— Разумеется, безалкогольный глинтвейн, — согласно кивает Бэкхен. Спорить с Чанелем бесполезно, да и не очень-то хочется. — А закопать в снег меня не получится. У меня наверняка больше опыта в снежных битвах.
Ему сейчас легко. Впервые за все время знакомства Бэкхен не напрягается, не старается понравиться еще больше. Он позволяет себе расслабиться и быть собой.
— Для полного погружения в атмосферу Рождества нужно заказать что-то сладкое с имбирем. Или китайское печенье с предсказаниями.
— Однажды попробовал имбирное пиво. Редкостная гадость, поэтому никакого имбиря. А вот печенье с предсказаниями — это здорово. Жду не дождусь, когда мне попадется какая-то ерунда, которую я не смогу понять.
Войдя в торговый центр, Чанель отряхается и смахивает снег с Бэкхена. Боже, зачем? Зачем он это делает?
Затем, сделав вид, что ничего необычного не произошло, он идет прямиком в фуд-корт, чтобы найти кафе, где делают самый вкусный глинтвейн. И где есть печенье с предсказаниями.
— Ты не голоден? Могли бы взять большую порцию картошки или, допустим, пиццу. М?
— Картошку, — кивает Бен. — Я же фанат фаст-фуда, ты разве забыл? — правда, в последнее время он все-таки начал готовить. Появилось куда больше времени: дел в пустой квартире, кроме залипания в интернете и подготовки к сессии, никаких. О ней, кстати, Бэкхен сейчас и вспоминает. — Как готовность к экзаменам?
— Так себе. Сессия — дерьмо. Все очень плохо, и думать об этом не хочется. А у тебя как? Два безалкогольных глинтвейна и большую порцию картошки с сырным соусом, — говорит он кассиру и переводит взгляд на Бэкхена. — Тут нет печенек, в основном они там, где продают кофе. Сгоняешь? А я пока подожду заказ и найду нам место. Или лучше ты найди, быстрее будет. Справишься?
С этим Бэкхен точно справится. Хотя зал и переполнен — выходные, приближающиеся праздники, — он находит место в самом углу, около очередной пушистой елки, которая ничерта не пахнет. Именно из-за этого Бэкхен никогда и не любил искусственные деревья — вид есть, а атмосферы никакой. Фальшь.
— У меня с подготовкой все хорошо, — как и всегда, впрочем. Учеба давалась куда легче, чем личная жизнь. — Больше все равно заняться нечем.
— Всегда хотел знать, каково живется тем, кто с ума сходит по учебе. Хорошо, что я не такой, иначе совершенно бы не выбирался из дома и со временем одичал, — он ставит поднос на стол и плюхается в кресло напротив парня. — Налетай. Только осторожнее, горячее все.
Сняв шарф и расстегнув парку, Чанель хватает горячую картофелину и отправляет ее в рот. Вкусно.
— Ты грустный или мне кажется?
— Нет, я… — Бэкхен замолкает на мгновение, а потом расплывается в теплой улыбке. — Мне хорошо.
Впервые за все это время Бэкхен чувствует себя живым. Нет ничего странного: его мечта воплощается прямо сейчас. Они разговаривают, ужинают вместе, проводят время. Пусть это даже не свидание.
— Я не схожу с ума по учебе. Просто привык показывать там хорошие результаты. Знаешь, мои родители закончили колледж с отличием, от меня иного тоже не ждут.
— Ого, ты и улыбаться умеешь. Делай это почаще, тебе идет, — коротко о том, почему Чанель никогда не делает комплиментов. Это убого. — А кто твои родители? — отпивает немного глинтвейна и жмурится. — Отвратительно вкусно.
Вопрос кажется смешным, и Бэкхен не сдерживает очередной улыбки.
— Ну, они мои родители. Отец преподает в университете, специализируется на современной американской литературе. Мама раньше работала в музее, потом ушла в бизнес. Антиквариат. Ей это нравится. Но, знаешь, когда тебе десять, и тебе на Рождество дарят игрушки начала двадцатого века — это совсем не забавно. Совсем.
— Счастливое детство, — смеется Чанель, откинувшись на спинку стула. — А мне кажется, что старые игрушки — это потрясающе. Только представь, сколько детей прикасалось к ним! Сколько детей любили их, передавали из поколение в поколение, хранили на чердаке, а когда находили — вспоминали все то, что было давным давно. Прикоснуться к истории — это классно. Нет, серьезно, не смейся, мне правда нравится вся эта тема с антиквариатом. У моих полно всякой ерунды, только не думаю, что они имеют хоть какую-то ценность. Эй, ешь!
Бэкхен ест. И слушает. И смеется. Все слишком прекрасно.
— Значит, тебе нужно заглянуть ко мне домой. У меня осталась пара вещей из счастливого детства. Знаешь, солдатики там, паровозик конца девятнадцатого века. Эти игрушки хороши, чтобы любоваться на них, но играть… Я всегда знал об их ценности, понимаешь? Мои родители живут в доме, который дышит историей. Я приезжал к ним летом. Такой старинный особняк, мебель, которая помнит совершенно других людей и другую эпоху. Иногда это прекрасно, а иногда давит, будто у тебя нет ничего своего. Личного, что хранит только твои воспоминания.
— Тогда почему бы нам не купить тебе то, что будет хранить только твои воспоминания? — предлагает свою безумную идею Чанель, хитро прищурившись. — Тут есть детский магазин. Ну, со всякими игрушками и прочими штуками, которые нам уже по возрасту не положены, но которые слишком милые для того, чтобы не покупать. Как тебе идея? — заговорщицким тоном. — У тебя появится своя личная игрушка. Своя, без истории других детей. Своя, которая будет впитывать твои воспоминания.
— Я ведь не смогу отказаться. Только тогда выберем игрушку и для тебя, хорошо?
Бэкхен счастлив, и этот вечер хочется сохранить, запомнить навсегда. Переплавить все тепло, что он сейчас чувствует, в какую-нибудь игрушку. В красноносого Санту, мини-робота или трансформера — неважно. Главное, чтобы он никогда не забыл, хотя он вряд ли сумеет.
— В детстве я думал, что Санта подрабатывает старьевщиком. Ну, судя по моим семейным подаркам, так оно и есть. Не знаю, что подарят мне в этом году, но уверен, что это будет что-то вроде портсигара столетней давности. И плевать, что я не курю.
— Зато курю я. Но, думаю, с портсигаром буду выглядеть слишком… мажорно и круто, — усмехается. — Окей, я не против игрушки. Тогда давай так: я выбираю тебе, а ты мне. Только, пожалуйста, не слишком милое и девчачье, я этого не вынесу, — складывает ладони в жесте мольбы и смотрит на парня просящим взглядом. — Однако сам я такое гарантировать не могу, поэтому ничего не обещаю и прошу заранее не обижаться, если тебе не понравится: я никогда не дарил игрушки. Никому.
— Я постараюсь выбрать что-то, что тебе подойдёт, — обещает Бэкхен.
Глинтвейн, как и картошка, уже закончился; сидеть дольше нет никакого смысла. Да и Бэкхену хочется поскорее выбрать подарок для Чанеля. Можно ли это вообще считать подарком? Вряд ли, но вот рождественским чудом — точно.
— Пойдем? — он поднимается с места. — Надеюсь, это не будет какая-нибудь кукла. И не клоун.
— Неужели ты ассоциируешь себя с куклой и клоуном? Не переживай, я выберу что-то получше этого.
Найти детский магазин не составляет особого труда. Наверняка они будут смотреться странно без детей под ручкой, но, собственно, какая разница?
— Разделимся? — спрашивает Чанель, оглядываясь. — Думаю, часа будет вполне достаточно для того, чтобы найти что-то стоящее. Не потеряйся только. И если что — звони.
Ничего более разумного, чем подарить плюшевого мишку, Чанель не придумывает. Он мог бы, конечно, заморочиться и найти конструктор или паровоз, радиоуправляемую машинку или еще чего, но зачем? Мишка — это мило. Самое главное, не стоит забывать, что это не свидание.
Бэкхен знает, что его подарок скорее всего не понравится парню. Но он действует честно — выбирает то, что напоминает ему о Чанеле.
Ежик. Ежик, Бэкхен!
Но Чанель ведь действительно такой — поначалу колючий, а потом, как оказалось, вовсе и не злой. Даже милый.
— Так, обещай, что не будешь злиться, — начинает Бэкхен, как только они встречаются. — Вот.
Ежик вполне умещается на его ладони. Темные глазки блестят, иголки не такие уж и жесткие. Бэкхен так и не понял из чего они сделаны — из пластика ли или искусственной щетины. Но выглядят они вполне безобидно, как и сама игрушка. Яблочко на боку, любопытный взгляд — Бэкхен отчего-то уверен, что на все это Чанель внимания не обратит.
Чанелю очень хочется сдержать рвущийся наружу смех, но получается из рук вон плохо: он принимает подарок, улыбаясь широко, крутит-вертит его и смеется по-доброму.
— Ежик, значит? Ежики забавные. Хорошо, что не дикобраз, но даже если бы он, было бы еще круче. Мне нравится. Спасибо, — и протягивает парню небольшого плюшевого мишку с бантиком на шее и сердечком между лапок. — Плюшевые щеночки были так себе, поэтому вот. Можешь назвать его моим именем и бросаться им в стены, бить его и когда-нибудь оторвать голову. Только пришить потом не забудь.
Все это слишком… Не для них? Но Бэкхен не спорит, забирает плюшевого мишку себе. Наверняка тот уже сегодня вечером займет почетное место в спальне Бена.
— Спасибо. Он милый, — что говорить дальше Бен не знает. План на вечер явно перевыполнен; их не-свидание подходит к концу. Жаль. — И еще спасибо тебе за сегодня, — он улыбается. Благодарить не сложно: он действительно рад, как прошел вечер. — Мне очень понравилось. Я даже не думал, что все будет так.
— Я тоже не думал, — честно признается Чанель, отводя взгляд. Слишком странно и слишком не для них. Все слишком, и это смущает, вызывая в нем доселе неизведанные чувства. — Скоро будет рождественская вечеринка в универе. Приходи, если захочешь. Веселье не обещаю, но еда будет нормальной, — хочется пробить себе ладонью лицо, чтобы, наконец, заткнуться. — Я теперь отвечаю за безопасность со своими друзьями. Припахали за хорошую оценку, но чем черт не шутит.
— О. Круто, я постараюсь выбраться.
Постараюсь. Будто бы у него могут быть какие-то другие планы. Бэкхен уже сейчас знает, что пойдет на вечеринку, будет искать взглядом Чанеля. Как всегда, в общем.
— Ладно, — прощаться совсем не хочется, но еще минута — и Бэкхен испортит все. Полезет с поцелуями, обнимет или выкинет другую глупую штуку, которая совсем не понравится парню. — Пока.
— До встречи, Бэк.
Развернуться и быстро уйти в сторону выхода из торгового центра? О, да, как раз в его стиле.
Ежик поставлен на письменный стол, кофе сварен, а Чанель будто в прострации. Он столько месяцев пользовался доверием парня, его телом и любовью, что совершенно не знал, какой он на самом деле.
Мягкий, как суфле, солнечный, как глинтвейн с корицей и апельсином, приятный, как… человек. Он мог бы стать ему другом, но… они слишком разные. Слишком не подходящие друг другу в плане друзей или просто товарищей. Да и какие из них могут получиться друзья, когда Бэкхен так потрясающе стонет под ним в постели?
Блять.
Бэкхен не засыпает с медведем в обнимку — это было бы слишком, но ставит его рядом с фотографией родителей и сувениром из Франции. С самыми дорогими сердцу вещами. Он едва удерживает себя от желания еще раз поблагодарить Чанеля, на этот раз уже сообщением. Нельзя быть навязчивым, нельзя испортить все еще раз.
Be your lover
Бэкхен оживает, выбирается на учебу и чувствует себя гораздо лучше. Нет нужды объяснять себе причину таких перемен — все дело в Чанеле, в их совместном вечере.
Он, конечно же, собирается на рождественскую вечеринку. С самого утра собирается, если честно. Вертится как девчонка перед зеркалом, волнуется, переживает. И, войдя в зал, сразу же находит Чанеля.
— Привет, — шумно, весело, куча танцующих парочек. — Видишь, здесь все не так уж плохо.
— Ох, малыш Бен, здесь все куда хуже, чем просто «плохо», — улыбается Чанель, приветствуя парня. — Начиная с кучки пьянчужек, которых я имел честь выгнать и заканчивая этим дебильным костюмом и этим блядским галстуком. Я похож на конферансье, хотя не совсем понимаю, чем они занимаются. Пойдем, перекусим, я жутко голоден и жутко раздражен тем, что я тут.
Фуршет оказывается действительно неплохим: Чанель закидывает в рот пару канапешек и запивает все бокалом шампанского.
— Судя по твоему виду, ты не просто так решил сюда заскочить. Признавайся, принцесса, сколько часов убил на волосы и костюм.
Бену кусок в горло не лезет, но вот шампанское — самое то. Оно поможет хоть немного расслабиться.
— Боже, только не принцесса, — он улыбается, наигранно вздыхает. — Я еще как-то мирюсь с малышом, но принцесса? Это слишком даже для тебя. Я просто решил, что нужно хорошо выглядеть. Вряд ли бы меня пропустили сюда в джинсах и толстовке, верно? — признаваться, что он делал это для Чанеля, не хочется. — Ты ведь тоже приоделся.
— Это потому что я тут блядский секьюрити, — вздыхает Чанель и опрокидывает в себя еще один бокал. Без тостов, без прочей ерунды. Зачем? — Да ладно тебе, чем принцесса не угодила? Не хватает только этой… как ее? Корона у принцесс. Диадема! Вот. Я мог бы спиздить ее у какой-нибудь девушки, но не вижу смысла портить твою прическу.
— Угадай, кто? — мир вокруг меркнет и заплывает темнотой, когда кто-то подкрадывается к нему сзади и закрывает глаза ладонями. Впрочем, догадаться не сложно.
— Угадал, прекращай, — схватив Чжиын за кисти, он убирает ее руки от своего лица и натянуто улыбается. Ее сейчас не хочется видеть совсем. Он до сих пор не разобрался в собственных чувствах, а она лишь больше все нагнетает.
— Ну Чанель! Совсем забыл про меня, даже не скучаешь? Мне нужен один танец!
— Чжиын…
— Один танец! — девушка, крепко вцепившись в его руку, уводит парня в центр зала. А Чанель лишь жестом показывает Бэку, что скоро вернется. И просит не уходить.
Всего лишь одно появление девушки портит настроение Бэкхена. Он и забыл, что у Чанеля есть она. Он и забыл, что у них все закончилось.
Идиот.
Бэкхен хватает очередной бокал, выпивает его залпом. Шампанское, кажется, так не пьют, но сейчас плевать.
Хуже всего то, что это Чанель позволил ему забыть. Первый написал, позвал в кино, а теперь — на эту дурацкую вечеринку. Будто ему было мало одной влюбленности, захотелось увидеть надежду и радость в глазах Бэкхена.
Он не уходит, ждет. С каким-то мазохистским удовлетворением наблюдает за тем, как пара кружится в танце.
Он просто дождется Пака, чтобы попрощаться. Скажется на неотложные дела. Ведь некрасиво уходить просто так, правда?
К тому моменту, как музыка замолкает, Бэкхен выпивает третий бокал и, кажется, совсем впадает в отчаяние.
— Вы хорошо смотритесь вместе, — он натянуто улыбается. — Красивая пара.
«Брось, Бэк, это ведь совсем не то, что ты хочешь сказать!», — мелькает в голове. Но говорить то — нельзя. Он снова все испортит.
— Тебе уже хватит, — замечает Чанель, выхватывая очередной бокал с шампанским и ставя его на стол. Схватив Бена за запястье, уводит в место потише и посвежее — на балкон. — Красивая пара? Я тебя умоляю, Бэкхен. Мы расстались порядка двух недель назад, ни о какой красивой паре просто не может быть и речи. А вот ты, кажется, уже напился.
На балконе свежо. То, что нужно после душного зала. Бэкхен опирается на перила, скользит взглядом по лицу Чанеля.
— Не знал. Мне тебя поздравлять или сочувствовать?
— Ничего не нужно делать, — качает головой Чанель. — Я просто рад, что она не стала истерить и бить посуду, как это бывает обычно. Остаться друзьями, в общем-то, не так уж и плохо.
Он подходит чуть ближе к парню и так же опирается на перила, вдыхая морозный воздух и слегка ежась.
— По взгляду вижу, что хочешь уйти. Почему? Только пришел ведь.
Чанель, что, действительно ничего не понимает? Думает, что влюбленность сошла на нет?
— Не хочу, чтобы это началось заново. Знаешь, у тебя девушка, а я бегаю за тобой, как… — он даже не может придумать нужного сравнения. — Как щенок, что ли. Ни к чему хорошему это не приведет. И да, я знаю, что между нами все закончено. Знаю.
Вот только это знание никак не мешает Бэкхену верить и надеяться.
Чанель проводит кончиками пальцев по чужой мягкой щеке, после чего заправляет прядки волос за ушко. Холодное.
— Замерз? — еле слышно смеется Чанель, становясь напротив Бэкхена и заставляя посмотреть на себя. — Ты не должен заболеть, иначе тебя вновь будет ждать больница и психующий из-за наличия в палате бывшего я. Мне бы такого не хотелось, — виновато улыбается он, медленно наклоняясь к парню. Из каких побуждений? Да из собственных и вполне себе разумных, что удивительно.
— Драка! — когда между губами остается совсем немного, Чанель закрывает глаза и отстраняется, смеется и качает головой.
— Что ж, пойду вершить правосудие, — кивает в сторону зала. — Не стой здесь долго, заболеешь.
Виновато улыбнувшись, он скрывается за стеклянными дверьми и спешит на помощь друзьям, что пытаются оттащить друг от друга двух сцепившихся качков с курса помладше. Один из них, впрочем, все равно умудряется разбить Чанелю губу — да, куда уж в предновогоднюю ночь и без драки?
Не судьба. Бэкхен расстроенно выдыхает.
Они никогда не целовались просто так. В постели — да, сколько угодно, но помимо этого и не общались почти. Что уж говорить о поцелуях и нежных объятиях?
Он возвращается в зал следом за парнем, ищет его обеспокоенным взглядом. И как только толпа рассасывается, подходит ближе.
— У тебя тут кровь, — указывает на губу. — Пойдем, я все уберу.
Бэкхен мягко тянет Чанеля на выход, подальше от всей суматохи и суеты, в укромный уголок в коридоре.
— Вот так, — приговаривает он, прикладывая салфетку к разбитой губе. Она тут же окрашивается красным. — Интересно, а за такое самопожертвование у тебя будут какие-нибудь бонусы во время экзамена?
— Если мне не поставят высший балл, то я просто покажу эту окровавленную салфетку и скажу, что я тут своей жизнью жертвовал, а не просто расхаживал из стороны в сторону. Должно сработать.
Кровь останавливается не скоро, а когда останавливается, несчастная красная салфетка летит к черту в урну.
— Я мог бы сейчас взять и поцеловать тебя, но тебе, наверное, будет жутко мерзко из-за крови. Будет?
Бэкхен не отвечает, тянется сам за поцелуем. В этом нет привычного желания поскорее распалить и возбудить, нет. Это прочувствованный и почти целомудренный для них поцелуй — легкое касание губами, невесомое скольжение языка.
И да, Бэкхен чувствует м