Да, завалить тест не хочется.
Поэтому, кивнув, Чанель быстро одевается и выскальзывает из чужой квартиры на свежий воздух, потому что, кажется, он полностью пропах Бэкхеном. Запахом его кожи, волос, парфюма — Бэкхен был везде. Буквально везде.
И лучше бы он сейчас прошел мимо магазина и свернул к остановке, но нет: ноги уверенно ведут его к небольшому маркету, где он и покупает все самое необходимое — немного мяса, свежих овощей, пару плиток шоколада и спагетти. Просто потому что хочется.
Вновь очутившись в квартире, Чанель берет ситуацию в свои руки и, найдя сковороду, принимается обжаривать в ней лук с мясом. В общем-то, должно получиться неплохо. И пока гарнир тушится, Чанель входит в спальню Бена и, остановившись около его рабочего стола, буквально выхватывает из рук того толстый учебник.
— Ну, что, как дела? Выучил? — в своем обычном тоне и своей обычной манере. — Закрою тебя в подсобке, а ключ выброшу, если завалишься. И я заодно, — нарочито грозно. Вернув в закрытом виде учебник, Чанель возвращается на кухню.
А плитка шоколада между страниц… почему бы и нет?
Бэкхен пялится на эту шоколадку уже несколько минут. Она кажется пришельцем из другого, сказочного мира: в реальности бы Чанель никогда не купил ему сладостей. Правда, в реальном мире Чанель бы и не остался у него на ночь. И уже тем более не хозяйничал на его кухне.
Но вот приятный, возбуждающий аппетит аромат из кухни кажется вполне настоящим, щекочет нос. Бэкхен решается, закрывает учебник, так и не достав из него плитку. Он вообще, наверное, будет хранить ее еще очень долго, словно невиданное сокровище, доказательство хоть каких-то чувств со стороны Чанеля.
Выучить еще что-то уже не получится. Не сейчас. У Бэкхена впереди вся ночь, он еще успеет зазубрить все даты и факты. А пока можно хоть немного поболтать с Чанелем. Обычно до простых разговоров дело у них не доходило. Был один раз, когда Бэк решил рассказать о своих чувствах, но вспоминать о нем сейчас не хотелось.
|
|
— Пахнет вкусно, — он опирается на стену, смотрит почти весело. — Если я не отравлюсь, можешь надеяться на сюрприз утром.
— Сюрприз утром? — Чанель усмехается, продолжая что-то вытворять с мясом. — Ты же не о прекрасном утреннем отсосе говоришь, а? — оборачивается, с хитринками в глазах смотря на парня. — Но я, безусловно, буду очень рад такому повороту событий, Бэк.
Подмигнув, парень закрывает сковородку и убавляет газ. В общем-то, судя по запаху, получиться должно действительно неплохо. Правда, одна проблема все же есть: его нахождение здесь. Он не должен этого делать. Не должен быть рядом. Не должен готовить Бэкхену, не должен дарить ему блядский шоколад, будто надежду на что-то большее. О каком большем вообще может быть речь, алло?
— Чего веселый такой, м? Иди, порежь мне овощей, если заняться нечем, — протягивает парню миску с уже вымытыми овощами. — Это для салата. Надеюсь, мне не нужно учить тебя резать и заправлять.
Бэкхен на кухне совсем не гений, даже наоборот, но с салатом он справится. Движение быстрые, отточенные, он концентрируется на процессе, чтобы не думать о том, что его гребанная мечта воплощается в жизнь. Эта мечта сейчас вполне хорошо управляется с готовкой, в разговоре не чувствуется желание обидеть или задеть.
Идиллия, блять.
|
|
Бэкхен запоздало вспоминает, что вообще-то парень собирался сегодня остаться у Чжиын, даже хочет что-то спросить, но вовремя затыкается. Не хватало только испортить такой чудесный момент.
— Не думал, что ты умеешь готовить, — Бэкхен отодвигает миску с нарезанными овощами и тянется за заправкой. — Ну, знаешь, это как-то не вяжется с твоим образом.
— Какой это у меня образ, интересно? Татуированного мудилы? Отпрыска богатеньких родителей? Образ ловеласа и горячего любовника? — Чанель усмехается, помешивая спагетти в воде. — Я не умею готовить. Я просто готовлю то, что мне нравится. Делаю это не так уж и часто, чтобы считать себя профи в этом деле, но, по крайней мере, все это лучше, чем питаться твоими бургерами и пиццей.
Следя за тем, чтобы салат был сделан правильно, Чанель сливает из небольшой кастрюли воду — спагетти сварены. Остается дождаться гарнира и ужин готов. Есть после секса хочется чертовски сильно, если честно.
— Образ мудилы, да, — кивает Бэкхен. Скрывать от Пака свои мысли он не считает нужным. Может, с другими парень и ведет себя нормально, но с ним он именно мудак. Знает все слабые точки, больные места и беззастенчиво пользуется этим, не давая взамен даже маленькой толики любви и ласки.
— У тебя лицо такое, — Чанель фыркает, взглянув на парня. — Я же вижу, что ты едва-едва сдерживаешься, чтобы не сказать чего-нибудь. Ну? Я жду.
Бэкхен медлит, проговаривает фразу сначала про себя, пытается смягчить все острые углы.
— Просто вспомнил, что у тебя на вечер были другие планы. Не получилось?
Улыбка, совершенно идиотская, неживая, так и не сходит с губ. Бэкхен играет, но актер из него откровенно дрянной. Ему не светит ни «Оскар», ни хоть какая-то вера в эту игру со стороны Чанеля.
|
|
— А ты, видимо, этому очень рад, да? — ухмыляется Пак, полностью поворачиваясь к парню и глядя на него в упор. — Да, у меня на вечер были другие планы. Но потом я вспомнил жалостливый взгляд моего щеночка и не смог не удовлетворить его потребность быть оттраханным мною, — он подмигивает совершенно по-мудацки и проводит большим пальцем по щеке Бена. Просто хочется. Просто это забавно — видеть, как кто-то любит тебя по-настоящему.
— Переставай жить в сказке, Бэк. Я не буду трахать тебя вечно: в конечном счете, твоя смазливая мордашка мне надоест, увы и ах. А быть причиной твоего нервного срыва и порезанных запястий я не хочу.
Бэкхен резко отворачивается.
Минута уходит на то, чтобы восстановить дыхание, хоть немного прийти в себя. А потом он говорит почти спокойно, не напрягаясь.
— Тогда, надеюсь, она надоест тебе очень скоро. А убиваться из-за тебя, прыгать с крыши или глотать таблетки, я не собираюсь. Не льсти себе, Чанель. Даже я понимаю, что ты этого не стоишь, — его прорывает на откровенность, а такое бывает очень редко. Бэкхен говорит, совершенно не думая о последствиях, сверкает темными глазами. — Хочешь, я расскажу, как все будет? Кому-то из нас надоест, ты женишься на своей Чжиын, но секс у вас будет скучным и нудным. Обязаловка без малейшего желания. Вот тогда ты вспомнишь меня. Я, возможно, сломаюсь; возможно, найду кого-то, кто меня оценит и заживу нормально. Но вряд ли кто-то из нас будет по-настоящему счастлив. Победителей тут нет и не будет, Чанель.
— Победители? Боже, Бэкхен, ты ведь не считаешь все это игрой? Ты казался мне умным мальчиком, но, кажется, я ошибался? — он прижимает парня к стене, упираясь руками по обе стороны от его головы, намереваясь не выпускать его так долго, как только получится. Возможно, этот разговор стоило начать еще раньше, чем сейчас. Возможно, все бы тогда и разрешилось раньше?
Или стало еще хуже. Кто знает.
— Никто не собирается ни на ком жениться, Бэк. Это во-первых. Во-вторых… — Чанель задумывается на секунду. — Я не люблю ее, чтобы делать такой опрометчивый поступок, как предложение. А вот ты только и говоришь о сухом сексе, который будет или есть между мной и Чжиын. Ты так уверен в том, что твой зад — лучший во всем этом мире? Малыш Бэк, даже ты слишком высокого мнения о себе, — шепотом на ушко. — Никто не просил тебя влюбляться в меня так сильно. Но ты влюбился. И продолжаешь любить, самозабвенно отдаваясь мне в постели. Словно… шлюха, — он выделяет это слово голосом, улыбаясь широко. — Но вместо денег ты хотел бы получать мою любовь. Эй, Бэкхен, — он проводит пальцем по свежим засосам на чужой шее. — Хочешь, буду платить своей ненастоящей любовью за твой зад, м?
— Не лучший, — Бэкхен улыбается так же широко, тонет в чужих глазах. — Но ты ведешься именно на него, а не на аппетитную попку какой-нибудь блондинки. И думаю, дело тут вовсе не в доступности. Желающих дорваться до тебя пруд пруди, но ты почему-то приходишь именно ко мне.
Последние слова Чанеля заставляют нахмуриться, сердце сжимается в тугой комок.
Охуеть как больно, но Бэкхен держится, не отводит взгляда. Это словно какой-то поединок — кто первый отвернется, дрогнет, тот и проиграет очередной раунд.
— Даже шлюхи не берут фальшивки, Чанель. И мне не нужны твои подачки. Сейчас меня все устраивает.
Ложь.
Только вот если Чанель действительно будет изображать чувства, все станет только хуже. Бэкхен запутается, поверит в сказку, а потом не справится с болью.
— Сейчас тебя все устраивает? — Пак, конечно, такому зявлению поверить просто не может. — Странно, но ты совершенно не похож на человека, которого все устраивает, знаешь?
Чанель чувствует власть. Власть над телом Бэкхена, над его сердцем и чувствами. А власть зачастую делает из человека конченного мудака. Впрочем, он всегда таким был, но сейчас все стало еще хуже: он знает, что должен прекратить, но не может перестать глумиться над искренне влюбленным в него человеком, который переступает через свою гордость и самозабвенно отдается ему в постели.
— Если вдруг захочешь моих подачек — маякни, — он клюет его в щеку и отстраняется, возвращаясь к треклятой сковородке. — Ужин готов.
Точно. Нужно отвлечься на ужин, спрятаться за простыми действиями, а потом тихонько свалить к своим учебникам и тетрадкам. Идеальный план.
И никаких тебе терзающих душу разговоров. Второй раз Бэкхен так не ошибется.
Он сам накрывает на стол, жестом приглашает парня и молчит. Кажется, что сейчас любая, даже самая безобидная фраза подорвет атмосферу лишь недавно воцарившего спокойствия.
— Действительно вкусно, — спустя долгих пять минут заявляет Бэкхен. Просто потому что и тишина теперь становится некомфортной, тяжелой. — Спасибо.
Аппетита, на самом деле, у Чанеля нет, но он продолжает насильно впихивать в себя блядские макароны с мясом и овощами, думая, что это ему поможет. Почему-то весьма херово чувствовать себя тем еще мудилой, который разбивает сердечко по-девчачьи влюбленному в него щеночку. Какая трагедия!
— Думаю, мне стоит уйти? — спрашивает он, отправляя пустую тарелку в раковину и ставя на плиту наполненный до краев чайник. — Боже, Бэкхен, мы живем в мире высоких технологий, а у тебя до сих пор чайник вот такой? — пытается свести все к шутке, но получается, откровенно говоря, весьма дерьмово, он и сам это понимает. — К слову, уходить я не хочу. Знаешь, чего хочу? Хочу узнать, как так вышло, что из большого количества парней в нашем универе ты запал именно на меня?
— Мне так вкуснее, — вполголоса отвечает Бэкхен. — Я, может, технофоб.
Не технофоб, но человек вещей точно. Каждая вещь в квартире была тщательно выбрана, по-особенному дорога сердцу. И что бы Пак не говорил, этот медный чайник, купленный в магазинчике на углу, Бэкхен не выбросит.
— Я бы тоже хотел знать, как так получилось, — он совсем невесело усмехается, ерошит темные волосы ладонью. — Потому что если бы я выбирал, я бы выбрал не тебя. Честно, Чанель, если смотреть объективно, ты не самый лучший вариант. Но меня никто не спрашивал. Это просто случилось, и вот, — он обводит рукой кухню, словно хочет показать: смотри, до чего я докатился.
Если в первые встречи Бэкхен преимущественно молчал, боясь спугнуть мимолетное счастье, то теперь откровенность прорывалась все чаще. Может, он просто устал; может, надеялся добиться разговорами хоть немного уважения к себе или просто выговориться. Бэкхен и сам не понимает толком, что происходит между ними и каким будет финал.
— О, да, не самый лучший, — весело усмехается Чанель. — Возможно даже, что один из худших. Но тебя никто не спрашивал, и теперь я здесь, готовлю тебе ужин и спрашиваю, как ты до такого докатился. Если я не герой какой-то книги или в крайнем случае — высокорейтингового фильма, то я просто не знаю.
Мало того, что Чанель никогда не был в таких ситуациях, так теперь, попав, не знает, как оттуда выбраться. Казалось бы, сделать это проще простого: возьми и перестань общаться с Беном. Но нет, физиологию организма не переубедить в том, что есть задницы намного лучше бэкхеновской. И это так выводит из себя.
Особенно когда понимаешь, что дело, возможно, не только в заднице.
— А как ты до такого докатился?
Бэкхен, может, и не должен был влюбляться в этого парня, не должен был признаваться ему и позволять вытворять с собой все, что тому вздумается.
Но и Чанель должен быть сейчас не здесь. Он должен отдыхать с друзьями или с какой-нибудь девицей, и Бэкхен это прекрасно понимает. Не упускает случая напомнить.
Чайник кипит, заливается возмущенным свистом, и Бэкхен поднимается с места.
— Что ты пьешь? Чай или кофе? И, кстати, будешь шоколад?
И правда, как он сам до этого докатился? Чанель, на самом деле, задает себе этот вопрос едва ли не каждый день, и, блять, до сих пор не может найти на него ответа. Слишком сложно. Слишком нереально.
— Оставим твой вопрос, заданный мне, открытым. Сейчас я не знаю, как на него ответить. Может быть, потом узнаю, — пожимает плечами и отворачивается. Почему-то неловко оттого, что он не может взять и ответить, как есть. Проблема только в том, что он реально не знает, как есть на самом деле.
— Крепкий чай. А сладости я не ем. Тебе взял, — зачем-то. Нахуя, спрашивается? Чтобы Бэкхен пускал на него слюни, а потом хранил этот чертов шоколад до самой смерти? — Съешь его.
— Не хочу, — Бэкхен упрямо сжимает губы, качает головой. — Съем на завтрак.
Кажется, он не сможет съесть ни кусочка, если Чанель будет рядом.
Слишком все непривычно, неловко, и Бэкхен уже почти жалеет, что предложил остаться. Лучше все бы как раньше сводилось к сексу, без разговоров и совместных ужинов. А сейчас он обнимает ладонями горячий бокал с ненавистным, но таким бодрящим кофе, и не знает, как заполнить неловкую тишину.
— Если не усну, могу приготовить завтрак, — он поднимает взгляд на Чанеля и улыбается. — Или это уже будет слишком?
Да, это будет слишком. Даже то, что Чанель остался, а не ушел — это уже слишком. О совместном завтраке даже думать не хочется.
Будто они какая-то дебильная парочка.
— Ну, — боже, просто возьми и откажись, это несложно! — Думаю, от чашки крепкого кофе с утра мало кто может отказаться. Так что, — он лишь пожимает плечами, как бы говоря, что совершенно, в общем-то, не против такого исхода событий. Все равно это ничего в их недоотношениях не меняет.
— Только постарайся все же выспаться. Завтра тест.
Кофе так кофе. Бэкхен запоздало вспоминает, что в той, прошлой жизни, где не было безумной влюбленности в Чанеля, он умел варить довольно хороший кофе для своего парня. Вот так же сидели вечерами, не спали ночи, а к утру спешили на занятия. Все вроде бы совпадает, а в сухом остатке совсем не то: нет никаких отношений, нет даже иллюзии, которой мог бы тешить себя он.
— Мне нормально. Я привык.
Ему действительно куда легче не спать всю ночь, чем позволить себе заснуть рядом с парнем. Это будет слишком для них обоих.
— Еще нужно много выучить. Не беспокойся, тест я не завалю.
— Я не беспокоюсь, — отрезает Чанель, строго взглянув на парня. — Это далеко не беспокойство.
Сделав еще пару глотков чая, Чанель отправляет чашку в раковину и смотрит на грязную посуду с некоторым укором. Должен ли он помыть за собой? Наверное, должен, потому что оставлять все это на Бена будет сущим свинством.
— Можешь идти заниматься, я все уберу, — звучит так, будто не Бэкхен здесь хозяин, а он сам. И, черт возьми, как же до невозможности это бесило! — И не смотри на меня так.
— Я сам могу убрать, — Бэкхен начинает спор из-за природного упрямства, даже хочет сказать, что Чанель и так заморочился с ужином, но его прерывает телефонный звонок.
Бывший.
Бэкхен не лучше своего возлюбленного: давно пора прервать отношения, но он надеется свести все к дружбе. Это ведь так удобно: всегда рядом заботливый человек, который поддержит и согреет, после того, как Чанель в очередной раз пропадет из виду.
— Извини, — Бэкхен кивает и выходит из комнаты. Знакомить Пака с этой частью своей жизни он не собирается.
Чанель провожает парня долгим, изучающим взглядом, а потом отворачивается и включает горячую воду. Сам он может убрать, ну конечно.
Чанель, может, и мудак, но сваливать грязную посуду на Бэкхена… нет, не сегодня. Может быть, когда-нибудь, но не сегодня, увы.
Отношения, основанные на одном лишь сексе, заранее обречены на провал. Чанель понимает, что вечно так длиться не будет, поэтому либо он сам прервет все это, либо прервет Бэкхен, но на него, конечно, надеяться не стоит в принципе: влюбленный щеночек вряд ли способен просто взять и отпустить его. Хотя сам парень ничуть не лучше: у него есть Чжиын, а трахает он почему-то именно Бена.
К а т а с т р о ф а.
Разговор выходит совсем коротким: Марк интересуется, не сошел ли Бэкхен совсем с ума со своей новой любовью, хочет заглянуть в гости.
И вот это как раз то, чего допускать никак нельзя. Чанелю это не понравится, Чанель уйдет. Сердце сбивается на бешеный ритм, но выход оказывается весьма простым.
— Мне нужно прогуляться. Я ненадолго, — он словно оправдывается за то, что гостеприимный хозяин из него не вышел. — Если захочешь спать, то чистое белье в шкафу. В общем, сам разберешься, наверное, — кричит Бэкхен уже из прихожей. Куртка, ключи, телефон и деньги — купить на обратном пути кофе для Чанеля.
Поведение Бена мало того, что странное — нелогичное. Всего секунда — и его уже нет в квартире, а с чем связана такая спешка… ну Чанелю, на самом деле, нет до этого абсолютно никакого дела. Почти. Почти, блять. Именно по этой причине он подходит к окну на кухне и внимательно наблюдает за козырьком подъезда: вскоре оттуда должен выйти Бэкхен, а куда он пойдет… ну, это не его дело. Почти. А любопытство никто не отменял, поэтому Чанель терпеливо стоит и ждет.
Спать вряд ли захочет — он всегда ложится поздно, далеко за полночь, а встает рано, и такой режим дня для него вполне себе естественен.
Бэкхена уже ждут. Ему удается перевести объятия в разряд дружеских, а беседу в мирное русло. Это сложно, на самом деле. Бэкхен по-хорошему понимает бывшего парня: когда тебя бросают после нескольких лет отношений, сложно не злиться.
Они бродят по улицам уже почти час, расстаются под каким-то фонарем. Все, как раньше, только без поцелуев и длительных прощаний. Бэкхен забегает в магазин, покупает кофе. До дома — минут десять-пятнадцать по освещенному тротуару. Или пять — через дворы. Что выбирает озябший Бэкхен, догадаться не сложно.
Сначала он слышит пьяный смех. Потом — какой-то вопрос, суть которого он так и не уловил. А потом — резкая боль и темнота. Много боли — до того, как отключиться, Бэкхен, кажется, познает все ее грани.
Чанель не знает, куда ушел Бэкхен, поэтому спустя час его отсутствия особо не заботится о том, почему его нет. Лишь попивает чай и залипает в телефоне, листая стену и переписываясь со своими отбитыми дружками.
Спустя два часа он пару раз выглядывает в окно и намеревается даже позвонить парню, но решает, что, в общем-то, это совершенно не его дело, и если Бэкхен, который, вообще-то, уже взрослый мальчик, решил задержаться, то пусть так и будет. У него есть и другие дела, например… поваляться на кровати и бездумно смотреть в потолок. Да, идеально.
Спустя три с половиной часа Чанель понимает, что это нихуя не смешно. Мало того, что этот влюбленный щеночек не берет трубку, так потом еще и сбрасывает. Нет, ну охуеть можно.
Решение появляется быстрее, чем Чанель успевает подумать над его нелогичностью: он быстро одевается, обувается и выбегает из квартиры, захлопнув дверь — ключей у него все равно нет. Если с этим мелким влюбленным полудурком что-то случилось… боже, вот таких проблем ему как раз и не хватало.
Как оказалось — реально не хватало.
— Сука, — он сдавленно матерится, набирая номер блядской скорой, пока пытается привести в чувства парня, но нет, н и х у я у него не получается. Кровь — это н и х у я не круто. Собственное сердце бьется как заведенное, а не приходящий в себя ублюдок Бен — боже, какого хера он с ним вообще связался?
Все внутренности прожигает непреодолимая злость. Находясь в салоне скорой помощи, Чанель наблюдает за бригадой, которые суетятся, что-то вкалывают, что-то делают; руки у него трясутся, и он сам не понимает, из-за чего: то ли из-за того, что Бен — придурок, то ли из-за того, что он готов уебать тем, кто это сделал. Потому что… черт, да этот ебаный гном — хрупкий, маленький, совершенно нежный, не такой, как его блядские дружки-качки, не такой, как сам он. Бэкхен другой. Бэкхен мягкий. Бэкхен маленький. Бэкхен…
— Останьтесь в холле, — просит его дежурный врач скорой, и Пак кивает, нервно плюхаясь на желтое кресло и ковыряя кожу на пальцах. Когда в последний раз он так нервничал? Нет, серьезно, когда? На выпускных экзаменах в школе, разве что.
Просто блять. Блять.
Не помогает ни горький эспрессо из автомата, ни музыка в наушниках, ни-че-го. Он не знает, куда ходил Бэкхен, не знает, что делал и с кем встречался, встречался ли вообще; не знает, кто сделал с ним это, не знает, что делать сейчас, не знает, что будет потом.
И все из-за какого-то влюбленного в него щеночка. Нахуй.
— У вашего друга сотрясение мозга и ушиб головы, — Паку думается, что это не так уж и страшно. Наверное. Хотя, о чем это он: гематомы на бледном теле — очень страшно.
Друга. Разумеется, друга.
— Множественные кровоизлияния, пара сломанных ребер… — голос врача отдается эхом в голове, пока сам Чанель, не мигая, смотрит на лежащего на кровати парня. —… возможна небольшая потеря памяти, трудности в разговорах… — полный трэш.
Полнейший.
***
Когда наступает темнота, приходит спокойствие. Бэкхен устал от боли, ему хорошо в забытье. Нет боли, нет страха. Ничего.
А потом появляются голоса. Назойливые, обеспокоенные, громкие. Бэкхена они раздражают, он хочет спать дальше. Ему хорошо. Разве они не видят?
Реальность встречает режущим глаза светом, маячащим перед глазами лицом — черты расплываются, словно в расфокусированном кадре, запахом лекарств. И, конечно же, болью. Бэкхен не может нормально вздохнуть, посмотреть повернуться — тело протестует, взрывается новым приступом мучений.
Голос у врача мягкий, фразы — расплывчатые и непонятные, льются неразборчивым потоком. Бэкхен прикрывает глаза, вслушивается, выцепляет отдельные слова: нападение, переломы, остаться в больнице, друг.
Друг.
Это, наверное, Марк.
Бэкхен не помнит события последних дней? Недель? Но отчетливо помнит Марка. Мог приехать только он. Вряд ли еще кто-то кинется к нему в больницу. Врач уходит, пообещав, что скоро Бэкхен уснет, а он переводит взгляд на фигуру, маячащую неподалеку от кровати.
Чанель.
Бэкхен его помнит. Помнит, что он любит, а его — нет. И даже смешно, что эти придурки смогли выбить из него память, но не эту любовь. Бэкхен бы, наверное, даже сказал им спасибо.
Говорить трудно. Слова застревают внутри, царапают пересохшее горло, губы вновь окрашиваются кровью. Говорить трудно, но Бэкхен пытается.
— Ты как здесь? — на простую фразу уходит чуть ли не минута. Бен кривится от боли, тяжело выдыхает. Голова кружится, а он действительно пытается понять, как Чанель оказался здесь.
Ничерта.
Он в больнице, все тело — сплошная боль, и Чанель, маячащий рядом, удовольствия не добавляет. Но Бэкхен пытается выжать из ситуации максимум. Как всегда впрочем.
— Ляг рядом.
Лекарства не действуют, но, может, присутствие любимого человека рядом что-то изменит? Бэкхен не знает. Он сдвигается в сторону — тело тут же прошивает боль, сверлит глазами Пака.
Тот же не откажет сейчас? Нет?
— То есть ты ушел, хер знает, куда, не сказал мне об этом, потом тебя избили, украли кошелек, телефон, а теперь ты просишь меня лечь рядом? — нет, Чанель, сейчас нужно себя сдерживать. Кричать на больного неправильно, особенно в его состоянии, но, черт… он сжимает ладони в кулаки и отворачивается, чувствуя как быстро бьется его сердце о грудную клетку, а по телу расползается жар.
Раздражение.
— Разумеется, ты даже не посчитаешь нужным сказать, куда убежал в такой спешке? Потрахаться с кем-то еще? В таком случае мне теперь понятно, почему ты в таком состоянии: тебя хорошенько отодрали.
Боже, что он несет? Почему заткнуться порой так сложно, особенно в ситуации, когда нужно молчать?
— У меня начинает складываться впечатление, что тебе просто нравится держать меня за идиота. За дурачка. Не удивлюсь, если у тебя есть парень, — почему-то думать о таком не хочется. Но оно все равно думается.
Чанель расхаживает по палате, сжимая-разжимая кулаки в попытке успокоиться и не разъебать тут все нахер.
— Горе луковое, блять.
Скрипят пружинки кровати.
— Магнит для неприятностей, — Чанель поправляет волосы Бена. — Глупый влюбленный щеночек.
Бэкхен не помнит. Он вообще ни черта не помнит, кроме боли. Поэтому ответить на вопросы парня он не в силах. Морщится от громкого звука — тот бьет по ушам, пытается покачать головой.
— Я не знаю.
Объяснение так себе, но любая попытка вспомнить хоть что-то вызывает новый приступ головной боли, и он сдается.
— Был парень. До тебя. Я не изменяю. Я верный, — нужна ли его верность Чанелю, Бэкхен не знает, но и глупые обвинения выслушивать не хочет. Ему и без того несладко: боль растекается по телу, заполняет каждую клеточку, и кажется, это никогда не закончится.
А потом Чанель ложится рядом, и все становится немного легче. Наверное, срабатывают какие-то психологические механизмы, но Бэкхен улыбается. Прикрывает глаза, вслушиваясь в чужое дыхание рядом.
Облегчение.
Чанель не торопится бежать, и Бэкхен решается воплотить в жизнь еще одну свою мечту.
— Побудь, пожалуйста, рядом, пока я не усну.
— А руку и сердце тебе не предложить? — вырывается из Чанеля, но он честно старается подавить в себе все это гадкое дерьмо по отношению к парню. Боже, да он даже понять не может, что сейчас чувствует к нему из-за всей сложившейся ситуации. Вроде бы, вины его в этом нет, но, черт, почему так паршиво? Будто это он выгнал парня из квартиры, отчего тот напоролся на шайку местных ебанатов, которые своей очередной целью выбрали его.
Вот хуй он теперь отпустит его куда-то одного.
Кажется, Чанель определенно тронулся умом.
— Спи уже, — ворчит он, хватаясь за край одеяла и натягивая его на Бена. — Меньше болтай, и так еле дышишь, — все продолжает ворчать, нет-нет, да поглядывая порой на него.
Бэкхену, по сути, сейчас наплевать на всю болтовню Чанеля. Тот рядом, и это главное. Даже боль немного отпускает. Видимо, он в край ебанулся со своей влюбленностью, раз присутствие парня так действует на него. Достаточно просто видеть его рядом, чувствовать тепло тела, ловить дыхание и…
И Бэкхен проваливается в сон.
Совсем легко, без обычного круговорота по кровати и обдумывания всей своей жизни. Просто в какой-то момент веки становятся совсем тяжелыми, Бэкхен зевает и засыпает. А сон, как известно, лечит порой получше любых пилюль. По крайней мере, во сне нет места боли и вопросам, что же все-таки случилось. Зато сколько угодно простора для глупых фантазий: Бэкхен отчего-то улыбается во сне, будто видит что-то невыразимо прекрасное.
Чанель думает, что уйдет домой сразу после того, как парень уснет.
Не выходит.
Чанель думает, что уйдет после врачебного обхода, уйдет точно, но… что-то идет не так и он остается, слушая свой скулящий по еде живот. Медсестра смеется и велит ему сходить в буфет на первом этаже, но Чанель… Чанель отчего-то мотает головой, глядя на Бэкхена, и говорит, что скоро все равно пойдет домой.
«Скоро» растягивается на два часа.
На три.
На четыре.
За окном медленно наступают сумерки, а он все продолжает сидеть на жестком стуле напротив кушетки, попутно аккуратно отдирая кожуру от купленных пару часов назад медсестрой мандаринок. Может, Бэкхен съест их, когда проснется? Или он не любит цитрусы? Может, у него вообще аллергия, а он тут…
Спать долго не получается. Неудачный поворот, вздох — все это вызывает новый приступ боли, и Бэкхен ненадолго возвращается в реальность.
Первый раз: Чанель.
Второй — тоже.
И третий — вновь он.
Наверное, ему это снится.
Бэкхен открывает глаза, наблюдает молча. Заставляет себя поверить, что все это правда. Не галлюцинации после сотрясения мозга.
— Пахнет Рождеством. Не хватает только елки. Или омелы.
Под венком из омелы целуются — Бэкхен урвал свой первый поцелуй именно так. Странно, что даже сейчас, лежа на больничной койке, он думает об этом.
Он безнадежен.
— Я думал, ты мне снишься.
— Удивительно, что ты вообще помнишь, что такое омела, — разумеется, без этого никак. Нельзя просто взять и промолчать, нельзя просто протянуть дурацкий цитрус Бэкхену, молча, без сарказма, без всей этой дряни, без которой Чанель обойтись просто не может.
— Хоч… — его вопрос о мандарине прерывает телефонный звонок. Чанель хмурится, кладет очищенный фрукт в ладошку парня и хватает в руки телефон.
Чжиын.
Подумать о том, хочет ли он с ней поговорить, Чанель даже не успевает: на автомате сбрасывает звонок и кладет телефон на тумбу экраном вниз.
— Хочешь мандарин? — выходит слишком убого, но он отрывает одну дольку и подносит ее к губам Бена. — Надеюсь, врач не убьет меня за это.
— Врач не убьет, но вот я могу, — в палате появляется та самая медсестра, улыбаясь. — Посещение больных закончилось четыре часа назад, остаться еще я вам позволить не могу, мне жаль. Придете завтра, хорошо?
— Да, конечно, еще пять минут, — кивает Чанель.
— Пять минут, не больше, — кивает девушка и уходит, а Пак лишь вздыхает.
— Могу ли я рассчитывать на то, что ты не убьешься за ночь где-нибудь в коридоре?
Бэкхену странно. Чанель рядом, по-прежнему колючий, но какой-то…
Заботливый?
В это сложно поверить. Чанель хорош в постели, красив, умен, но никак не заботлив. Скорее, мир полетит ко всем чертям, чем Чанель проявит хоть сколько-нибудь тепла к нему.
— Тебе уже пора.
Это идиотизм, но Бэкхен, наверное, не колеблясь бы еще раз пережил это, лишь бы все продолжалось. Странная перемена в Чанеле, общение, которое не завязано только на сексе.
Мечта.
— Не беспокойся, — даже улыбка выходит болезненной, — вряд ли я сегодня поднимусь с кровати. Все будет хорошо.
— Уж будь добр, — Чанель кивает, поднимаясь с места. Уходить, почему-то, не хочется. Привитое с детства чувство защиты слабых… нет, он, конечно, тот еще мудак, даже более чем, но Бену плохо и тяжело, его избили, практически не оставив живого места, но, блять, он ведь всего лишь трахает его! Какого черта?!
— Давай, удачи, — он поджимает губы. — Приду завтра… может быть. Не обещаю.
Чанель твердо решает не приходить завтра. И послезавтра тоже. И вообще.
— Пока, — выходит из палаты стремительно, на ходу снимая белый халат и неаккуратно вешая его на вешалку. К черту. Он сюда не вернется ни под каким предлогом. Ни. За. Что.
Бэкхен знает, что Чанель не придет. Они друг другу никто; он для него не более, чем удобный вариант для секса. А сейчас он не годится даже на это. Может, потом, когда выберется, а пока… Пока одиночное заключение в этой палате, где пахнет лекарствами и цитрусами.
Ему нужны хоть какие-то вещи, ему нужен самый простой телефон, чтобы отзвониться родителям. Но с этим поможет Марк. Бэкхен просит медсестру найти его.
Он приходит с самого утра, шумный, встревоженный, обеспокоенный — полная противоположность Чанелю. Садится рядом, впихивает в него то бутерброды, то любимый апельсиновый сок. Заботится. И это совершенно другой уровень: Бэкхен чувствует себя действительно важным и нужным. Ценным не только для утех в постели. Они, в конце концов, разговаривают, болтают о разном, а с Чанелем такой роскоши ему никогда не светило. Все кружилось вокруг секса, физического удовольствия. Бэкхен понимает, что он на самом дне: сравнивает таких разных людей, плюсы на стороне Марка, а вот сердце… Сердце, как всегда, за Чанеля.
***
Чанель уверяет себя в том, что не вернется в больницу, заваривая себе кофе и попивая его небольшими глотками, стоя у окна и наблюдая за прохожими.
Чанель абсолютно точно уверяет себя в том, что идет в магазин только потому, что у него закончился хлеб, сыр и яблоки, которые он никогда не ел.
Чанель стопроцентно уверяет себя в том, что берет плитку молочного шоколада лишь для того, чтобы он просто валялся в холодильнике для подзарядки мозга во время сессии.
А еще Чанель понимает, что он точно, абсолютно, стопроцентно настоящий лжец.
Уже в больнице он вновь надевает халат для посещений и неспешным шагом идет к палате парня. Интересно, он обрадуется, когда увидит его? А удивится?
— Ты, наверное, не ждал, но вот он я, — он входит в палату с улыбкой и шуршит пакетом, показывая, что принес вкусненького, но… улыбка тут же сползает с лица, стоит только увидеть рядом с Беном чужого.
— О, — единственное, что может сказать он, чувствуя, как внутри все закипает. Помимо неконтролируемой агрессии есть еще кое-что. Разочарование?
— Не думал, что у тебя будут гости. Неожиданно, — он усмехается, опуская взгляд вниз и проводя свободной рукой по взъерошенным волосам. Славно. Потрясающе. Замечательно.
Бэкхен кричит о том, что любит его, отдается в постели и говорит, что у него никого нет, но оказывается таким же лжецом, как и сам Чанель. Они определенно друг друга стоят.
— Смотрю, тебя уже покормили? Что ж, — пакет из его рук падает прямо в мусорную корзину. — Мне пора.
Господи, он ведет себя по-свински, когда выходит из палаты, громко хлопнув дверью. Чрезвычайно по-свински.
Это действительно неожиданно. Для всех троих. Бэкхен чувствует, как сердце бешено колотится о грудную клетку: ему хочется, чтобы всего этого не было. Ни Марка, ни Чанеля. Начать день заново, не совершать ошибок.
Чанель его ревнует?
Нет, это совершенно невозможно. Бэкхен для него не значит ровным счетом ничего. Они даже не друзья.
— Это он? — спрашивает Марк, как только дверь за Паком захлопывается. — Любовь всей твоей жизни?
— Уйди.
Бэкхен не лучше Чанеля, тоже использует чужие чувства в свою пользу. Также не дает ложной надежды, извлекает свою выгоду. Чанель — физическую, Бэкхен — моральную. Только сейчас от поддержки Марка легче не становится, наоборот — все только хуже.
Гребанная катастрофа.
Номер Бэкхен, как всякий влюбленный идиот, знает наизусть. Набирает, как только Марк скрывается из виду.
Только бы Чанель не ушел, только бы…
«Это просто друг. Он принес мне телефон».
Бэкхен, наверное, скрытый мазохист, раз повторяет раз за разом всю эту дрянь. Ему бы бежать от Чанеля, сверкая пятками, а он продолжает мучить себя. Наивно надеется на что-то.
«Хорошо, не просто друг. Мы встречались раньше. Четыре года. Тебе это не нравится?».
Прекрасно, Бэкхен. Просто замечательно. Теперь ты еще и оправдываешься. Но остановить это сумасшествие уже невозможно: он отправляет следующее сообщение спустя минуту.
«Он ушел. Ты вернешься?»
Боже, зачем он вообще читает эти сообщения? Зачем вчитывается в каждое слово, прокручивая их у себя в голове и представляя, как бы сейчас оправдывался Бэкхен, будь он в состоянии ходить? Зачем?
В конце концов, закончить все это стоило уже давно. Появление друга, с которым Бен встречался — лишь очередное доказательство того, что пора. Пора прекращать все это дерьмо. И это нихуя не ревность. Блять, далеко не она.
«Мне плевать, щеночек Бен».
Он выходит за пределы больницы и вдыхает свежий воздух, прикрыв глаза. А затем снова хватается за телефон.
«На этом моменте мы заканчиваем».
«Удачи с другом».
Бэкхену не хватает воздуха. Не хватает сил. Он хочет забыть. Развидеть это сообщение.
Больно.
Не так, как все эти переломы, нет. Хуже. Боль селится где-то под сердцем, ворочается, вгрызается в душу.
Рано или поздно это должно было закончиться, но, черт, почему сейчас?!
Он подыхает от боли в больнице, а Чанель — мол, прости, все кончено.
Мудак. Это слишком даже для него. Он мог сделать это неделю назад или когда Бэкхен встанет на ноги, но нет — игрушка сломалась, игрушка больше не нужна.
«Ок. Удачно выбрал момент».