II. Имеет ли значение полиархия?

Гл 2 Имеет ли значение полиархия?

Даль Р.А. Полиархия: участие и оппозиция. М.: Изд. дом Гос. ун-та — Высшей школы экономики. 2010. - 288 с.

II. Имеет ли значение полиархия?

24 Некоторым читателям, возможно, покажется, что различия в национальных режимах не имеют большого значения. Так, кто-то может разделять точку зрения Гаэтано Моска, который утверждает, что лю­бой политический режим в конечном счете контроли­руется правящим меньшинством. Скептицизм Моска достоин упоминания, ведь это суровый вызов убеж­дению в том, какие зловещие последствия для населе­ния страны влечет за собой изменение политического режима. Кроме того, процессы, которые на первый взгляд можно принять за изменения режима, подчас вообще не являются таковыми — это всего лишь из­менения в личностных, риторических и пустых струк­турных предписаниях.

24 Однако лишь единицы будут последовательно придерживаться точки зрения, что различия в режи­мах — например, между полиархией и открытой ге­гемонией — можно игнорировать. У меня создается впечатление, что эту позицию чаще всего отстаивают интеллектуалы, в душе являющиеся либеральными или радикальными демократами, разочарованны­ми очевидными провалами полиархий или «почти- полиархий». И наоборот, интеллектуалы, жившие при режиме жесткой репрессивной гегемонии, крайне ред­ко утверждают, что различие режимов не имеет зна­чения. Возможно, лучшая иллюстрация этого сужде­ния — итальянские интеллектуалы Моска и Кроче, всю жизнь критиковавшие жалкий и очевидно дефектный парламентский режим, предшествовавший итальян­скому фашизму.

24 За 70 лет, разделяющих объединение Италии и фашизм, итальянская политика прошла классический путь от конкурентной олигархии к от­-25-крытой полиархии, но изъяны «трансформизма» в по­литических делах, а также повсеместное итальянское incivismo — отсутствие гражданской позиции — были настолько вопиющими, что не позволили парламент­скому режиму завоевать значительную поддержку граждан.

25 Однако даже такой несостоятельный режим в основополагающих моментах отличался от фашизма и, более того, каким бы никчемным он ни был, все же был лучше фашизма, — и Моска это понимал.

25 В сво­ем последнем обращении к итальянскому сенату в 1925 г. Моска признался, что был «излишне эмоцио­нален, поскольку, давайте будем откровенными, мы присутствуем на похоронах правительства. Я не мог и помыслить, что буду выступать с надгробной речью парламентскому режиму... Я, чья позиция в отноше­нии парламента всегда была крайне жесткой, сегодня жалею о его упразднении... Можно сказать со всей от­кровенностью: парламентский режим был лучше».

25 Ему не суждено было познать горечь раскаяния: прожив до 1941 г., Моска стал свидетелем всего, кроме окончательного распада этого нового жалкого режи­ма. Бендетто Кроче, который поначалу приветствовал фашизм, в итоге вынужден был признать, что на про­тяжении всего времени, пока он выражал свое пре­зрение к парламентскому режиму, «он не мог и помыс­лить возможность того, что Италия позволит лишить себя свободы, доставшейся ей такой ценой и ставшей неизменной ценностью для целого поколения».

25 К 1945 г. у Гаэтано Сальвемини, интеллектуала с радикальными убеждениями и жесткого критика Италии Джолитти, уже не осталось сомнений, что, не­смотря на все изъяны, парламентский режим и в реальности, и по своему потенциалу был гораздо лучше того, что пришел ему на смену.

25 «Вот они, перед наши­ми глазами — итоги фашистской диктатуры в проти­воположность результатам становления итальянской демократии, — говорил он, — хочется верить, что не только итальянцы извлекут урок из этого ужасающего

26 эксперимента».1

1 Моска цит. по: Meisel /. The Myth of the Ruling Class. Ann Ar­bor: University of Michigan Press, 1958. P. 225-226. Кроче цит. no: Sartori G. Democratic Theory. Detroit: Wayne State University Press. 1962. P. 37. Первоначальное признание Кроче фашиз­ма обсуждается в книге: Sartori. Сгосе, Etico- Politico е Filosofo della Liberta. Florence: Universita degli Studi. n.d. P. 191. Заяв­ление Сальвемини взято из введения к: Salamone Л. IV Italy in the Giolittian Era: Italian Democracy in the Making, 1900- 1914. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1945. I960.

26 Фактически в кратком очерке Сальвемини утверждается, что представительное правление, развивавшееся в Италии, вполне выдерживало сравнение с аналогичными примера­ми Англии и США. Данный вывод резюмируется утвержде­нием. что «итальянской демократии пришлось бы пережить еще целый ряд испытаний и ошибок, прежде чем стать не "совершенной демократией", но "менее несовершенной де­мократией" Однако кризис, последовавший за Первой ми­ровой войной, оказался фатальным для демократического процесса». Сальвемини продолжает:

«Тридцать лет спустя, оглядываясь назад, на работу участников общественного движения, я понимаю, что мне не о чем жалеть. Однако должен признать, что, будь я мудрее, я был бы сдержаннее в критике системы Джолитти. Знание людей, пришедших в Италии на смену Джолитти, как и знание стран, в которых я жил на протяжении последних двадцати лет, убе­дило меня в том. что если Джолитти и не был лучшим, то. по крайней мере, он был не хуже многих неитальянских поли­тиков. ставших его преемниками. Пока мы. участники ита­льянского общественного движения, атаковали его "слева", обвиняя — не без оснований — в коррумпировании стано­вящейся итальянской демократии, другие нападали "справа" за его даже излишнюю, как им казалось, демократичность. Таким образом, наша критика не направила итальянскую общественную жизнь в сторону менее несовершенных форм демократии, а привела к милитаризму, национализму и реак­ционным группам, для которых даже демократия Джолитти была слишком совершенной».

26 Хотя подобного рода свидетельства очевидцев ничего не доказывают, они предостерега­ют нас от поверхностного допущения, что изменения политического режима не имеют большого значения. Боюсь, потребуется целая книга, чтобы ответственно проанализировать условия и пределы, в рамках ко­торых изменения режимов «имели бы значение», — в данной книге я воздержусь от этого.

26 Кроме того, если

27 теории и фактов недостаточно даже для определения наиболее благоприятных условий развития различных режимов, в отношении последствий этих режимов (на жаргоне современной политической науки — «ре­зультатов») все будет еще более плачевно. Как бы то ни было, есть достаточно весомые причины полагать, что трансформация гегемонии в более конкурентный политический режим или конкурентной олигархии в полиархию приведет к важным результатам.

27 1. Во-первых, существуют классические либераль­ные свободы, входящие в определение публичного оспаривания и участия в политике: это и возможность находиться в оппозиции правительству, и возмож­ность создавать политические организации, безбояз­ненно выражать свое мнение по политическим вопро­сам, возможность читать и слушать альтернативные точки зрения на политику, иметь доступ к тайному голосованию на выборах, где кандидаты от различных партий борются за голоса избирателей, а по заверше­нии которых проигравшие кандидаты мирно отказы­ваются от своих притязаний на власть в пользу побе­дителей, и т.д. В стабильных полиархиях эти свободы укоренились после того, как новые идеи и движения, не говоря уже о революционных призывах, утратили свою привлекательность. Эти свободы стали для нас привычными, недостижимыми в полной мере и, оче­видно, недостаточными для благополучного общества. Ставшие общим местом после стольких лет риториче­ских крайностей, они считаются довольно скромным наследием. Нет сомнения, что ценность этих свобод покажется более важной тем, кто потерял их или не знал никогда. Именно такие свободы были настолько привычными для Моска, Кроче, Сальвемини и других итальянских критиков дофашистского парламент­ского режима, что им не удалось предугадать, какой деспотической станет Италия при новом режиме.

27 Расширение именно этих свобод во многом двигало либеральные силы в Чехословакии, пока революция в

28 этой стране не была разгромлена Советским Союзом. Добиться этих свобод — вот цель, которая объедини­ла испанскую оппозицию против диктатуры Франко.

28 2. Расширенное участие в политике в комплексе с политической состязательностью вызывает измене­ния в структуре политического руководства, особенно среди тех, кто пришел к власти в результате выборов, т.е. в основном членов парламента. Поскольку избира­тельным правом наделяются новые группы, большая часть должностей достанется в результате выборов кандидатам, наиболее близким по своим социальным характеристикам этим вновь вошедшим в политику слоям общества. Таким образом, когда в конкурент­ных олигархиях ограниченное право избирательного голоса распространилось на средний класс, возросло количество партийных лидеров и членов парламента, являющихся выходцами из среднего класса. Нечто по­добное произошло и тогда, когда избирательное право было предоставлено представителям рабочего класса, особенно в тех странах, где лейбористским и социали­стическим партиям удалось завоевать значительную часть голосов избирателей.2

2 Есть немало свидетельств этих изменений, но, насколько мне известно, нет ни одного сравнительного анализа. Систе­матическое, дальновидное исследование данной проблемы см.: Dogan М. Political Ascent in a Class Society: French Depu­ties 1870-1958 II Marvick D. (ed.) Political Decision-Makers: Recruitment and Performance. Glencoe: The Free Press. 1961. P. 57-90; также об этом можно прочесть в: Gutlsman W.L The British Political Elite. L: MacGibbon and Key, 1963. Есть немало свидетельств изменений в Британии после 1832 г., но все они носят несистематический характер. Но ср. приводи­мые сэром Льюисом Немиром сведения за 1761 г. о членах парламента из небольших городков: Namier L The Structure of Politics at the Accession of George III. I"4 ed. L: Macmillan. 1961. P. 84 If. с информацией в: Jennings W.I. Parliament. Cam­bridge: Cambridge University Press. 1939. Tab. II. P. 38. а так­же: Guttsman W.L The British Political Elite. Об изменениях в профессиональной и социальной структуре итальянского парламента в период с 1909 по 1963 г. (всеобщее избира­тельное право было введено в 1913 г., а система пропор-29-ционального представительства — в 1919 г.) см.: Somogyi S., Lotti L, Predieri A.. Sartori G. II Parlamento Italiano. 1946-1963. Naples: Edizioni Scientifiche Italian*, 1963. P. 160-162,168-169, 197-200. О социально-экономических различиях аргентин­ских парламентариев-консерваторов, доминировавших в парламенте до введения в стране всеобщего избирательно­го права, и депутатов от радикальной и социалистической партий, которые получили большинство мест в парламенте в результате выборов 1916 г., см.: Canton D. Universal suffrage as an Agent of Mobilization (paper presented to the VI* World Congress of Sociology. F.vian, France. September 1966). P. 24.

28 Когда Реконструкция,

29 последовавшая за Гражданской войной в Америке, наделила черное население южных штатов правом голоса, они впервые начали занимать официальные должности.

29 Однако с концом Реконструкции закон­чилось и их участие в политической жизни. Когда чернокожие восстановили это право после принятия Закона о гражданских правах 1964 г., они снова нача­ли добиваться государственных должностей.3

3 Право голоса для чернокожих и его результаты в контек­сте Реконструкции рассматриваются в: Woodward C.V. The Burden of Southern History. N.Y.: Vintage Books. I960. P. 98- 103. Что касается современного периода, имеются сведения, что к 1968 г. процент чернокожих, пришедших на голосова­ние. необычайно возрос. Вот конкретные данные по штатам, доля проголосовавшего белого населения взята в скобки: Алабама — 56.7 (82,5); Арканзас — 67,5 (75,2); Флорида — 62,1 (83.8); Джорджия — 56,1 (84,7); Луизиана — 59,3 (87,9); Миссисипи — 59,4 (92.4); Северная Каролина — 55,3 (78,7); Южная Каролина — 50,8 (65,6); 'Геннеси — 72,6 (81.3): Те­хас — 83,1 (72,3); Вирджиния — 58,4 (67,0). Суммарно по дан­ным штатам соотношение составляет 62,0 (78.1). (Southern Regional Council. Voter Education Project // Voter Registration in the South Summer, 1968. Atlanta: Southern Regional Coun­cil. 1968). К 1969 г. на государственные должности в южных штатах было избрано 473 чернокожих, из которых 17 заняли должность мэра и 200 — членов городских советов. Сведения приведены по: «Black Elected Officials in the Southern States», a memorandum to selected members of the American Political Sci­ence Association, August 12. 1969. from Emory F. Via. Director. Labor Program, Southern Regional Council. Inc.

29 Это не значит, что политическое руководство или парламен­ты когда-нибудь станут типичной моделью различных социоэкономических слоев, профессий или других

30 общественных объединений.

30 Этого не будет никог­да.

30 В современных законодательных органах средний класс и лица свободных профессий имеют явное чис­ленное превосходство, в то время как представители «синих воротничков» находятся в меньшинстве (даже в лейбористских, социалистических и коммунистиче­ских партиях), как и многие другие категории, напри­мер фермеры или домохозяйки4.

4 О Британии см.: Guttsman W.L Changes in British Labour leadership // Political Decision-Makers. P. 91-137. Данные о кандидатах и действующих членах палаты общин в 1950- 1960-х гг. см.: BlondelJ. Voters, Parties, and Leaders. Baltimore: Penguin, 1963. P. 135-145; Pulzer P.GJ. Political Representation and Elections, Parties and Voting in Great Britain. N.Y.: Prae- ger, 1967 P. 67 If. О послевоенном парламенте в Италии см.: Sartori G. et al. II Parlaimento Italiano. P. 93-97. О членах пар­ламента Бельгии в 1964 г. см.: Debuyst F. La Fonction Parle - mentaire en Belgique: Mecanismes d'Access et Images. Brussels: CRISP. 1966. P. 90-109. Также Дебюст сравнивает предпосылки членства в национальных органах законодательной власти Бельгии. Франции. Англии. Италии и США (сенат) и процентное соотношение представителей низших классов, рабочих и партийных функционеров в коммунистических парламентских партиях европейских государств.

30 Даже если «политиче­ский класс» не является точной выборкой из основных социоэкономических слоев данной страны — многие защитники представительной демократии согласятся, что он и не должен быть таковой,5 — расширение пра­ва избирательного голоса в комплексе с политической состязательностью делает парламенты в частности и политическое руководство в целом гораздо менее «не­представительными» в строго статистическом смысле слова.

5 В качестве примера можно сослаться на книгу: htkin H.F. The Concept of Representation. Berkeley: University of California Press, 1967. Ch. 4. P. 60-91.

30 3. Как только политическая система становится более конкурентной или более открытой, политиче­ские деятели начинают бороться за поддержку новых групп, получивших доступ к политической жизни.

30 Ответы политиков на вновь открывшиеся возможно­-31-сти граждан к участию в политике и ее оспариванию многообразны и имеют далеко идущие последствия.

31 Только что я описал одно из них: на выборы выдвигаются такие кандидаты, которые покажутся избирате­лям в некотором смысле «ближе» к ним самим. Другая задача состоит в том, чтобы адаптировать риторику, программу, партийный курс и идеологию к желаниям и интересам групп, сегментов или социальных слоев, ранее не представленных в органах власти. Таким об­разом, возросшее влияние социалистических и лейбо­ристских партий в Восточной Европе тесно связано с предоставлением права голоса городской и сельской рабочей страте. Когда появилась относительная свобо­да образования политических партий, но границы из­бирательного права еще не были расширены, одним из основных требований социалистов и лейбористов было всеобщее участие граждан в выборах — это подтверж­дается примером многих стран, в настоящее время яв­ляющихся полиархиями. Вполне естественно, что как только правом голоса были наделены представители рабочего класса, эти партии в первую очередь напра­вили все свои силы на мобилизацию данной страты.

31 Политическая состязательность и степень откры­тости режима сами по себе вызывают изменения в партийной системе. Конечно, наиболее радикальные и очевидные из них происходят тогда, когда режим однопартийной гегемонии быстро заменяется полиархией: однопартийная гегемония внезапно уступает место двум или даже более конкурирующим партиям, как, например, в Италии, Германии или Японии после Второй мировой войны. Страны, в которых возмож­ности граждан к участию и оспариванию политики расширяются постепенно, демонстрируют нечто по­хожее на замедленную съемку.

31 Когда избирательное право выходит за пределы аристократического круга и его приближенных, старые партии и политические группировки, преимущественно основанные на со­циальных связях аристократии: семейных, классовых.

32 географических, на стиле жизни и традициях, — пол­ностью замещаются или дополняются партиями, про­граммы которых более привлекательны для среднего класса. Ситуация повторяется снова, когда правом голоса наделяются представители рабочего класса. Так, в Великобритании после реформы 1832 г. виги уступили дорогу либералам, а реформы 1867 и 1884 гг. способствовали созданию и развитию партии лейбори­стов. В Норвегии борьба за мобилизацию крестьянства в 1860-1870 гг. привела к созданию электоральной и парламентской коалиции «левых» и «правых». Борьба за предоставление права голоса всему мужскому насе­лению страны и победа в ней привели в 1900 г. к обра­зованию новых партий. Если старые «правые» вошли в состав партии консерваторов, то альянс старых «левых» раскололся на либералов, христианских фундамента­листов и аграрников, а партии лейбористов удалось завоевать существенную поддержку рабочего класса6.

6 См. также: Rokkan S. Norway: Numerical Democracy and Corporate Pluralism // Dahl R.A (ed.) Political Oppositions in Western Democracies. New Haven: Yale University Press, 1966. P. 70-115. esp. P. 75-81.

32 Несмотря на различие деталей, где бы ни устанавли­вался режим полиархии, через определенное время мы обнаруживаем сходные модели развития.

32 Также меняются структура и организационное устройство партий. Как неоднократно отмечалось, необ­ходимость мобилизации большего количества избира­телей инициирует развитие «современных» партийных организаций. Поскольку электорат растет, традицион­ные, преимущественно неформальные меры, которые неплохо работали для небольших групп избирателей (многие из которых находились под влиянием аристо­кратии), становятся просто неуместными.

32 Если партия намеревается выжить в новой конкурентной среде, она должна поддерживать связь со своими членами, последователями и потенциальными избирателями посредством организаций административного уровня,

33 секций, ячеек и т.п.

33 Многие из этих ныне привычных форм партийной организации изначально были созда­ны в США — стране, где впервые было законодательно закреплено всеобщее избирательное право.

33 Они быстро получили повсеместное распространение в странах со всеобщим избирательным правом, где име­ет место политическая состязательность. Например, в Великобритании образование местных консерватив­ных и либеральных ассоциаций, а также знаменитого Бирмингемского общества произошло сразу же после избирательной реформы 1867 г., в результате которой было закреплено всеобщее избирательное право, и введения системы тайного голосования в 1872 г.7

7 См.. напр.: Pulzer P.G.J. Political Representation. Об истоках «прислужницы» консервативной партии, Национальном союзе, задача которого — привлекать на свою сторону го­родское рабочее население, получившее право голоса, см.: McKenzie R.T. British Political Parties. L: Heinemann. 1955. P. 146 If. Информацию о либеральных союзах и тайном со­брании партийцев в Бирмингеме см.: Jennings I. Party Politics. Vol. 2: The Growth of Parties. Cambridge: Cambridge University Press. 1961. P. 134 ff.

33 Изменения в партийной организации и растущее проникновение партий в городские и сельские районы приводят к еще более глубоким изменениям политиче­ской жизни. Политическая состязательность и участие граждан в политике обоюдно усиливаются. Как только партиям, организованным на национальном уровне, удается мобилизовать своих избирателей, количество несостязательных или непартийных выборов снижается. А борьба за членов партии, ее сторонников и из­бирателей влечет за собой, по крайней мере в началь­ной стадии, политизацию электората.

33 Так, участие в выборах было выше в тех избирательных округах, где борьбу вело несколько соперничающих партий.8

8 Повторюсь, сравнительные сведения по различным стра­нам отсутствуют. Так. в Великобритании количество изби­рательных округов, где парламентские выборы были без­альтернативными. составляло 57% в 1835 г.. 43 — в 1868-м и 23% — в 1880 г. Сведения приведены по: Pulzer P.G.I. Political

34 Representation. R 61-62.

34 В Норвегии, как только партия лей­бористов организовала на местном уровне союзы (коммуны) для мобилизации избирателей, оппоненты тут же последо­вали их примеру. Так, начиная с 1900 г. количество сельских коммун, где проводились непартийные выборы относитель­ным большинством голосов, сократилось (с 78% в 1901 г. до 2% в 1959-м), тогда как количество выборов с двумя и более партийными списками возросло. По сравнению с коммуна­ми. где были представлены партийные списки и пропорцио­нальное представительство, явка избирателей была заметно ниже там. где были безальтернативные выборы относитель­ным большинством голосов. См.: Rokkan 5., Valen Н. The Mobilization of the Periphery: Data on Turnout, party Member­ship and Candidate Recruitment in Norway II Rokkan S. (ed.) Approaches to the Study of Political Participation. Bergen: The Chr. Michelsen Institute. 1962. P. 111-158, esp. Tab. 2, 2.1 and 2.2. P. 144-145. См. также: Hfellum T. The Politicization of Local Government: Rates of Change. Conditioning Factors, Effects on Political Culture // Scandinavian Political Studies. 1968. No. 2. P. 69-93. Tab. I-2. P. 73-74.

34 4. Во всякой данной стране количество и разнообра­зие политических предпочтений и интересов, ждущих своей реализации в политике, растет по мере увели­чения возможностей граждан для их систематизации, формулирования и демонстрации.

34 Следовательно, в определенной стране в определенное время коли­чество и вариативность предпочтений и интересов, влияющих на выработку политической стратегии, бу­дут существенно больше при полиархии, чем при сме­шанном режиме, и при смешанном режиме больше, чем при гегемонии. Значит, во всякой данной стране трансформация гегемонии в смешанный режим или полиархию либо смешанного режима в полиархию бу­дет способствовать увеличению числа и разнообразия предпочтений и интересов, формирующих политиче­ский курс. 9

9 Данная тема подробнее рассматривается мной во введении к книге: Dahl R.A. Regimes and Oppositions. New Haven: Yale University Press, 1971.

34 5. К сожалению, не ясно, как отразится на поли­тическом курсе правительства более низкий порог

35 для участия и публичного соперничества.

35 Кросс-нацио­нальные исследования наталкиваются в этой области на непреодолимые трудности.

35 Даже сравнение по­литических стратегий, публичных деятелей, а так­же социально-экономических различий на примере 50 американских штатов не позволило сделать одно­значных выводов, на основании которых можно было бы утверждать, что вариативность политических кур­сов зависит от вариативности участия в политике и политического соперничества. И это несмотря на то, что диапазон различий этих величин на уровне шта­та должен быть, безусловно, значительно уже, чем на уровне страны10.

10 Первые статистические анализы выявили, что политиче­ские переменные, такие как участие в выборах и партийная борьба, почти не зависят от государственной политики. Са­мым убедительным фактором, объясняющим эту ситуацию, является уровень социально-экономического развития, за индикатор которого можно принять доход на душу населе­ния. См.: Dye T.R. Politics, Economics and the Public. Chicago: Rand McNally, 1966; Dawson R.E., Robin I.A. son. Inter-party Competition, Economic Variables and Welfare Policies in the American States // Journal of Politics. 1963. No. 25. P. 265-289. См. также: Sharkansky I. The Politics of Taxing and Spending. Indianapolis: Bobbs-Merrill. 1969. P. 121-145. Однако послед­ние исследования указывают, что политические перемен­ные все же оказывают определенный эффект. См.: Cnud- tie C.F., McCrone D.I. Party Competition and Welfare Policies in the American States // American Political Science Review. 1969. VoL 53. P. 858-866; Sharkansky /.. Hofferbert R.I. Dimensions of State Politics. Economics, and Public Policy II P. 867-878; а так­же Fry B.R.. Winters R.F. The Politics of Redistribution II Ameri­can Political Sience Review. 1970. Vol. 54. P. 508-522.

35 Поскольку такие факторы, как уро­вень социально-экономического развития, особенно­сти социальных и экономических систем, традиции этой страны, существенно влияют на правительствен­ный курс, можно считать, что тип политического ре­жима оказывает небольшое независимое воздействие на большинство правительственных решений.

35 Возможно, нам придется рассмотреть другие фак­торы, чтобы обнаружить влияние режима на полити-36-ческую стратегию, в частности определить границы, в рамках которых правительство принимает решения, приводящие к мерам жесткого физического принуж­дения в отношении значительной части населения.

36 Чем меньше ограничений для публичного оспари­вания политики существует в обществе и чем выше процент населения, включенного в политическую си­стему, тем труднее правительству принимать и реализовывать решения, требующие применения крайних мер против не такой уж маленькой части населения.

36 К тому же маловероятно, что правительство все же по­пытается сделать это.

36 Данная теория крайне расплывчата. Однако, на­сколько мне известно, ни одна полиархия никогда не поддерживала политических мер, сопоставимых по уровню и масштабам насильственного принуждения с тем, что применялись в СССР в 1931-1932 гг. в про­цессе ускоренной коллективизации, когда миллионы людей были высланы в Сибирь в трудовые лагеря либо умерли от расстрелов или голода. В результате сталин­ских чисток 1930-х гг. миллионы людей оказались в тюрьмах, прошли через пытки и погибли.11

11 Вероятно, мы никогда не получим точных данных. В своем знаменитом письме русский физик Андрей Сахаров приво­дит данные по более чем 15 млн смертей, в которых обвиня­ется Сталин, и с ним согласны многие русские мыслители (New York Times. 1968. July 22. P. 15). По приблизительным подсчетам Роберта Конкеста (Robert Conquest) в тщательно детализированном, но крайне недружелюбном докладе в результате коллективизации «5 из 12 млн смертей были вы­званы голодом или связанными с ним болезнями», тогда как •по меньшей мере 3 млн стали результатом развивающейся системы трудовых лагерей». В качестве «наиболее точной оценки» доли населения, заключенной в трудовые лаге­ря. Конкест приводит такие цифры: 5 млн в 1933-1935 гг.. 6 млн — в 1935-1937, далее он соглашается, что «в 1938 г. в результате чисток в лагерях оказалось около 8 млн чело­век». Из тех, кто находился в лагерях в период 1936-1938 гг., по его приблизительным подсчетам «около 3 млн» погибли. См.: The Great Terror. Stalin's Purge of the Thirties. N.Y.: Mac- millan. 1968. P. 23-24. 333.335-336.

36 Гитлеров-37-ская политика по уничтожению евреев и всех политических оппонентов слишком хорошо известна, чтобы акцентировать на ней внимание.

37 В гегемонистских ре­жимах смена государственного руководства и основ­ной политической стратегии часто приводит к крово­пролитию. Когда в октябре 1965 г. Индонезия перешла от прокоммунистического режима к антикоммуни­стической диктатуре, по приблизительным оценкам всего за несколько месяцев погибла по меньшей мере четверть миллиона человек.12

12 Дональд Хиндлн. работавший журналистом в Индонезии с мая по декабрь 1967 г., констатирует: -Около 250 ООО чело­век было убито, столько же заключено в тюрьмы и спешно построенные концентрационные лагеря». Однако в сноске он уточняет, что «по данным западных обозревателей, количество смертей превышает миллион». См.: Dilemmas of Consensus and Division: Indonesia's Search for a Political Format // Government and Opposition. 1969. No. 4. P. 79.

37 В конце 1969 г. все, кто подозревался в симпатиях к коммунистическому режиму, были брошены в тюрьмы.13

13 New York Times. 1970. June 22. P. 8.

37 Я не собираюсь утверждать, что меры принуждения подобного масштаба неизбежно применяются в гегемо­нистских или, тем более, смешанных режимах. Я только хочу сказать, что риск весьма велик, тогда как в полиархиях он равен нулю. Кажущиеся исключения, легко при­ходящие на ум, на самом деле только подтверждают пра­вило. В главе 6 я расскажу о том, как на американском Юге специально для угнетения чернокожего населения белыми была введена система двойных стандартов — разновидность полиархии для белых и гегемонии для черных.

37 Важно не забывать об этом разграничении — не ради резонерства, терминологической чистоты или «сохранения» полиархии любой ценой, но ради общего правила, которое оно подтверждает.

37 Полагаю, что если бы на Юге чернокожие, получив свободу, были допуще­ны к системе публичного соперничества, они не стали бы объектом систематического подавления при помо­щи насилия или террора, поскольку явно не были мень-38-шииством.

38 Систему насилия и террора в южных шта­тах можно было поддерживать, только принудительно исключив их из системы полиархии.

38 И поскольку это произошло, полиархию в Соединенных Штатах нельзя было назвать полностью открытой14.

14 Чернокожее население южных штатов составляло 10.3% всего населения Америки в 1900 г.. 8.4% — в 1920-м и 6.8% — в 1950-м. См.: U.S. Bureau of the Census. Historical Statistics of the United States. Colonial Times to 1957. Washington. D.C.: Government Printing Office. 1961. P. 7,12.

38 Фактически дан­ный режим обладал меньшей степенью включенности, чем большинство полиархий, сложившихся после Пер­вой мировой войны, поскольку в условиях повсемест­ного внедрения всеобщего избирательного права ни в одной другой стране, где сложился бы режим полиархии (за исключением Швейцарии и временной полиархии в Аргентине), не было подобных «исключенных» социаль­ных групп. (Было бы неразумно включать в определение полиархии большую степень открытости политическо­го режима, чем допускалась в США, — в данном случае страну пришлось бы классифицировать как «почти-полиархию».)

38 Пример Соединенных Штатов ставит точку в дис­куссии о влиянии режима на политический курс.

38 Я не думаю, что полиархии больше, чем другие режимы, учитывают интересы людей, фактически лишенных гражданских прав. К этим «исключенным» группам относилось (а в некоторой степени и сейчас относит­ся) чернокожее население американского Юга, хотя в любой полиархии иностранцы, живущие за пределами своей родной страны, будут исключенными.

38 Нет при­чин считать, что эти люди хуже коренного населения страны, но их интересы будут учитываться в полиархиях не больше, чем при других режимах.

38 6. Можно долго размышлять о том, к чему приводит разница в политических режимах. Так, можно предпо­ложить, что за достаточно продолжительный период времени этот фактор оказывает влияние на убежде­-39-ния, установки, культуру и личность.

39 Как мы увидим в главе 8, обычно они интерпретируются как промежуточные или независимые переменные, оказываю­щие влияние на политический режим.

39 Также было бы разумно предположить, что между факторами такого типа и характером политического режима имеет место взаимодействие: поскольку эти факторы приводят к возможности возникновения конкретного типа режи­ма, со временем природа данного режима порождает определенные убеждения, установки, культуру и, воз­можно, даже тип личности, который мог бы развивать­ся в этой стране. Эту мысль можно продолжить, приво­дя массу привлекательных и важных возможностей, но отсутствие достоверного подтверждения такому коли­честву альтернативных гипотез, какими бы правдопо­добными они ни были, заставляет меня не продолжать исследование данной темы в рамках этой книги. Вполне достаточно сути аргумента. Очевидно, что различные политические режимы действительно приводят к раз­личным результатам. Кто-то может отрицать важность этих результатов, но с тем фактом, что они существенно разнятся и имеют важное значение, согласятся как сто­ронники полиархии, так и их оппоненты.

39 Если бы достижения полиархии ничем не отличались от таковых в не-полиархии или если бы они были неважны, не было бы причин выступать в поддержку полиархии, а не од­нопартийной диктатуры, и наоборот. Возможно, мно­гие читатели также согласятся, что эти результаты — по крайней мере первый из них — крайне важны.

39 Источником разногласий по поводу относительной ценности полиархии по сравнению с гегемонией или смешанным режимом являются не столько ожидаемые результаты публичного оспаривания и открытости режима, обсуждавшиеся выше, сколько результаты дру­гих политических величин.

39 Так, утверждалось, что од­нопартийный режим желателен для большинства стран Африки, поскольку отражает естественное согласие или солидарность, а также необходим для экономиче­ского развития, строительства единой нации на основе

40 многообразия субкультур, поддержания политической стабильности.

40 Как убедительно показал Файнер, не­которые из этих утверждений самопротиворечивы.

40 С точки зрения логики нельзя защищать единственную партию в качестве выражения «естественного» согла­сия в обществе и при этом утверждать, что она необхо­дима для сплочения нации, разрываемой племенными различиями и разногласиями. Все мнимые достижения однопартийных режимов опровергаются фактами. 15

15 См.: Finer S.E. The One-Party Regimes in Africa: Reconsidera­tions // Government and Opposition. 1967. No. 2. July-October. P. 491-508.

40 Однако я не ставлю перед собой целью обосновать, почему полиархия необходима. Достаточно того, что я показал, к каким важнейшим последствиям приводит сокращение препятствий к оспариванию гражданами политического курса и увеличение доли населения, наделенной правом участвовать в политике. Я думаю, многие согласятся, что эти последствия не только важ­ны, но и желательны, что выгоды от них часто (если не всегда) перевешивают неблагоприятные последствия и что чистая выгода в этом случае стоит того, чтобы к ней стремиться.

40 Концептуальная схема, используемая мной в дан­ной книге, отражает мою приверженность (кто-то по­считает это пристрастием) полиархии в сравнении с менее демократическими режимами. (Она также скло­няется в пользу большей демократизации полиар­хий — это неочевидно, поскольку не так важно в кон­тексте данной темы.) Однако я не берусь утверждать, что сдвиги политического курса от гегемонии в сторо­ну полиархии непременно желательны, хотя они часто являются таковыми — позвольте мне сразу пояснить мою убежденность в этом. Данная позиция побуждает к исследованию темы этой книги, постановке основ­ных вопросов и определению ключевых понятий, что я и делаю.

40 Строго говоря, можно заниматься вопроса­ми. поставленными в книге, используя другую терминологию и вообще не делая допущений относительно

41 конкретных направлений видоизменений режимов.

41 Фактически даже тому, кто придерживается крайней позиции, согласно которой трансформация гегемо­нии в полиархию вообще нежелательна, необходимо понять, какие условия необходимы для предотвраще­ния данного изменения. Поэтому подразумевается, что анализ будет независимым от моих пристрастий и убеждений в пользу полиархии, хотя в условиях не­полноты информации и незавершенным.

41 В заключение поясню, что трансформация гегемо­нии в полиархию, по моему мнению, не является неиз­бежной. Достаточно уже того, что итог третьей волны демократизации может поставить под сомнение и даже вновь ограничить возможности к оспариванию по­литики, доступные в полиархиях.

41 А значит, было бы абсурдно полагать, что существуют законы историче­ского развития, с неизбежностью навязывающие обще­ству переход от политической гегемонии к публичному оспариванию или обратно.

41 Поскольку современные национальные государства продемонстрировали дви­жение в обоих направлениях, нескольких хорошо из­вестных случаев будет достаточно, чтобы доказать неубедительность любого простого закона однонаправ­ленного развития — это иллюстрируют примеры Ар­гентины, Бразилии, Германии, Италии, России, Чехо­словакии и Японии. Один из выводов данной книги, как мы увидим, заключается в том, что условия, наи­более благоприятствующие режиму полиархии, не так легко создать — они относительно уникальны.

41 А теперь вернемся к вопросу, поставленному в кон­це предыдущей главы: какие условия значительно по­вышают шансы публичного оспаривания и полиархии?

41 В следующих главах я объясню следствия таких усло­вий, как историческая последовательность, степень концентрации в социально-экономической системе, уровень социально-экономического развития, неравенство, субкультурные расхождения, контроль со стороны других государств, убеждения политических активистов.