Земля эта не только служит лежбищем для многих, но и домом для других экзотических тварей. В их числе — нарвалы, один-единственный витой бивень которых ценился куда дороже, чем клыки моржей-секачей, и белые медведи, и черно-бурые лисицы, и голубые песцы, и величественные кречеты, и нелетающие чистики величиной с гуся, и утки, и прочая водоплавающая дичь без числа и счета.
Тили — земля скалистая, рассказывали жители Альбы; часть ее территории покрыта заснеженными горами, среди которых время от времени просыпаются и напоминают о себе грохочущие вулканы. Каждую весну к ее берегам приходят корабли с Северных островов. А некоторые из этих судов остаются там на зимовку. И когда они возвращаются обратно, они уже являют собой не игрушки для волн, а глубоко сидящие в воде корабли, тяжело нагруженные все той же «валютой», предназначающейся для оживленных торгов на Эстримнидах.
Пифей твердо решил увидеть Тили собственными глазами. Островитяне подумали, что у него еще вполне достаточно времени на плавание туда и обратно, когда осенние шторма сделают плавания в тех широтах весьма опасными. Однако они решительно воспротивились попыткам массилиотов отправиться в путь на своем голкасе. Это, по мнению островитян, не питавших особого доверия к тяжелым деревянным судам, было бы чистым безумием. Вместо этого они предложили Пифею отправиться на Тили на одном из своих собственных суденышек.
Сначала они отплыли к Птичьим островам, которые в наши дни именуются Фарерскими. Три для спустя, когда позади осталась масса препятствий, впередсмотрящий заметил вдалеке смутные очертания заснеженных вершин острова Тили. Подойдя к острову, мореплаватели высадились на его южном берегу, и массилиоты невольно залюбовались величавой красотой заснеженных горных вершин, черными утесами и песчаными отмелями и, самое главное, целыми полчищами секачей в прибрежных водах и на бесконечных лежбищах.
Карта Исландии. Этот остров, который жители Альбы называли Тили, расположен к северо-западу от современных Британских островов.
Не исключено, что они высадились на островке, называемом сегодня Уэстмэн Айленд, специально ради того, чтобы Пифей мог полюбоваться вблизи зрелищем дымящегося кратера. А затем мореходы с Альбы направили свои суда обратно к основному массиву Тили, чтобы показать своим гостям необозримые просторы пастбищных луговин и березовые рощи в речных долинах южного побережья.
В своей утраченной книге Пифей писал и о том, как он в течение нескольких дней совершил плавание далее Тили, где ему встретилось «ленивое замерзшее море», которое ему не удалось преодолеть ни по воде, ни посуху. Моряки с Альбы проводили ненасытно любопытного грека далеко к северу и западу от Тили, чтобы показать ему целые ледяные поля (называемые «ломом» теми, кто понимает в этом толк), дрейфующие к югу отсюда по водам Южно-Гренландского течения. Вполне возможно, что они показали ему и еще более дальние и обширные земли, увенчанные шапкой вечных снегов Гренландии…
На обратном пути их корабль обогнул Тили с северо-запада и взял курс вдоль его северного побережья, описав полный круг вокруг Исландии перед возвращением на Оркадские (Оркнейские) острова.
Вернувшись на эти острова и на свой голкас, Пифей с глубокой благодарностью попрощался со своими хозяевами и проводниками с острова Альба, а затем вышел в Северное море и, переправившись через него, вернулся домой, в Массилию. Он оказался первым, кто плавал в Балтийское море, чтобы удовлетворить обуревавшее его любопытство: ему хотелось выяснить источники поставок янтаря.
Но на этот раз нам с ним не по пути, ибо на этом, как любят говорить исполнители старинных морских песен, его история кончается.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
АЛЬБАНЫИ КЕЛЬТЫ
ХОТЯ В ДРЕВНОСТИ БРИТАНИЯ НАЗЫВАЛАСЬ ОСТРОВОМ АЛЬБА, она была далеко не единственным объектом, носившим это имя. Многие десятки географических мест с названиями, производными от альб (лат. «белый»), были разбросаны по всему свету — от Гиндукуша в Афганистане до Атлантического океана. До наших дней сохранилось на удивление много подобных названий. Мне не составит особого труда насчитать две или даже три сотни современных пунктов, в названиях которых так или иначе присутствуют компоненты корня альб, причем многие из подобных объектов находятся в Малой Азии и Северной Африке.
Особенно много таких названий встречается на западе, в районе Каспийского моря. Наиболее высокая «концентрация» подобных названий имеет место в горных районах Кавказа, нагорьях северо-западного Ирана и северо-восточной Турции, на Балканах, в горных массивах Альп (первоначально именовавшихся Альбы), на Апеннинах (Альпес Пениннаэ), в Карпатах, в так называемом Массиф Сентраль во Франции, в горных районах Иберийского полуострова, в Кембрийском горном массиве в Уэльсе, в Английских Пениннах и, наконец, в горах северной Шотландии.
Это название упоминалось еще в эпоху античности, когда целый ряд вполне самостоятельных стран носили различные его варианты. Помимо Альбы-Британии, существовала еще страна альбиев в горном массиве Альборз на северо-востоке Ирана, так называемые Албания Супериор и Албания Инфериор на Кавказе и в Армении, Ольвия на северо-восточном побережье Черного моря, Альба на территории современной Румынии, Эльбистан в Турции, страна Альбиччи в Лигурии, Альба-Лонга в Италии, Альба и Альбисет в Испании и, разумеется, Албания, находящаяся в наши дни на Балканах.
Буквальное значение и происхождение корня альб остается не вполне ясным, однако на основании аргументов, на которых мы остановимся ниже, я пришел к выводу, что оно имеет непосредственное отношение к расовому имени подавляющего большинства народов, населявших в древности земли Европы, Малой Азии и, по всей вероятности, Северной Африки, до тех пор, пока они не были вытеснены со своих исконных территорий в результате вторжения индоевропейских народов. В последующие века и эпохи оно продолжало использоваться теми, кто селился в горных и прочих труднодоступных районах, где они могли выдержать натиск интервентов с Востока[11].
Но кто же были эти народы, которые оставили свое имя объектам на большинстве земель Европы и даже за ее пределами, а сами по большей части бесследно исчезли из нашей памяти?
В те отдаленные времена, когда большая часть территории Европы была покрыта густыми, непроходимыми лесами и заселена немногочисленными племенами охотников и собирателей, некий народ, являвшийся наследником мегалитической традиции, уже начал активно одомашнивать диких животных.
В его среде были люди, занимавшиеся охотой на овец и коз и, естественно, знакомые с условиями естественного ареала обитания этих животных: горными склонами и плато, где лесов практически не было, зато процветали обширные альпийские луга.
Итак, переход от охоты к скотоводству оказался для них делом сравнительно легким. Примерно около десяти тысяч лет тому назад люди начали следовать за стадами этих животных, но уже не в качестве охотников, а в качестве сторожей. Подобные отношения симбиоза сложились там, где небольшие группы людей приняли на себя миссию охраны стад диких животных от нападений волков, медведей и прочих хищников. В качестве вознаграждения охранники получали свою долю мяса и шкур.
С наступлением весны эти самозваные пастухи следовали за отступающей кромкой снегов и перегоняли стада своих подопечных повыше в горы, на сочные цветочные луга. Зимой они терпели холод и субарктическую стужу, а нередко и голод, неся свою долю бремени существования в здешних краях. Отношения между ними и их подопечными стадами вполне можно сравнить с симбиозом современных саами и северных оленей.
В 1991 году альпинисты, совершавшие восхождение в Высоких Альпах на границе Италии и Австрии, обнаружили в толще глетчерных льдов тело древнего человека. Находка этого Ледяного человека, как его мигом окрестили журналисты, стала настоящей сенсацией.
Но началась эта сенсация пять тысяч лет назад, когда однажды осенним днем ок. 3000 г. до н э. пастух-горец решил подняться на межгорную седловину, чтобы взглянуть оттуда на широкую панораму Альп, открывавшуюся перед ним. Это было идеальное место, откуда было очень удобно наблюдать за стадами овец своего клана, следить, не подкрадываются ли к овцам хищники, а если особенно повезет — то и подстрелить каменного козла, этого царя среди диких коз.
Пастух, которому было около тридцати лет, был ростом около пяти футов, сухощавым, но крепким и мускулистым. На ногах у него кожаная обувь наподобие мокасин. У него длинные, вьющиеся черные волосы, курчавая борода, темные глаза и смуглая кожа. Он одет в длинную, до колен, куртку из оленьих шкур, такие же штаны, а поверх них — толстая накидка из грубой травянистой ткани типа дерюги, которая одинаково хорошо защищала и от снега, и от дождя. На голове у него красовалась небольшая коническая шапка из медвежьей шкуры.
Отправляясь в засаду, он захватил с собой все необходимое. В мешочке на поясе у него лежали кремень и кресало из железистого пирита, с помощью которых он мог высечь искры и развести огонь. У него была при себе и рыбачья сетка для ловли форели в горных речках, и сухожилия, и сучок-развилка — рогатка, из которой можно было подстрелить небольших птиц и мелких млекопитающих, и даже туесок из бересты для молока — на случай, если ему удастся встретить овцу, у которой есть молоко.
Кроме того, у него был топор с медным лезвием, и кремневый нож, и кремневые скребки, и сверла. Главным его оружием были лук и колчан, полный стрел. Большой, шестифутовый лук, сделанный из горного тиса, был еще не закончен. Для окончательной отделки над ним надо было поработать еще немало времени, когда у пастуха не было других забот, кроме как спокойно наблюдать за овцами.
Увы, этот лук так и остался незаконченным. Как-то ночью пастух улегся спать, укрывшись своей накидкой, и уже больше не проснулся. Не вполне ясно, что с ним случилось, или, точнее, как это случилось. Быть может, в ту ночь внезапно повалил необычный для этого времени года снегопад, и, прежде чем пастух почувствовал это, он оказался под таким мощным слоем снега, что задохнулся. Затем над ним образовалась корка льда, а новый снегопад окончательно укрыл его и сохранил его тело на пять тысячелетий.
Жизнь пастухов-горцев была необычайно суровой. Большинство горных племен, доживших до нашего времени, яркими представителями которых служат курды, а также горцы Ирана и Афганистана, — это люди очень крепкие, мускулистые, выносливые, по большей части небольшого и среднего роста, с острыми чертами лица, темными волосами и глазами и смуглой кожей. Для них характерны поразительные отвага и мужество, редкая верность и преданность своему клану и стране. Они-то почти наверняка и были предками альбанов.
Они никогда не смирялись перед иноземными владыками. Жители равнин всегда клеймили их как закоснелых варваров, диких обитателей гор и холмов, ютящихся на окраине цивилизованного мира. Но поскольку они — настоящие дети природы, живущие посреди природы, они не в восторге от всего того, что мы называем цивилизацией. Однако их собственная система клановой иерархии и исконные, глубинные контакты с некоторыми видами животных породили своеобразную культуру, которая пережила века и эпохи и видела крахи и гибель многих и многих равнинных цивилизаций.
Поздней осенью 1966 года я решил отправиться в Грузию, входившую тогда в состав СССР, чтобы немного согреться после шестинедельных странствий по ледяным просторам Сибири. В Тбилиси, столице Грузии, меня радушно встретил Гиви Чхелидзе. Смуглый, сухощавый мужчина моих лет с ястребиным профилем, Гиви служил в пехоте и был участником Великой Отечественной войны против немецких нацистов. Он считался авторитетным лидером ряда древних горских племен в этом регионе и сам был выходцем одного из них.
Гиви уже успел прочесть несколько моих книг, в частности, о моем собственном военном прошлом в Италии в годы войны, а также о моих долгих скитаниях по северным районам Канады. Между нами завязались дружеские отношения, и мы скрепили их свежими винами, которые только что созрели в громадных, вкопанных в землю глиняных чанах одного из местных хозяйств.
А через несколько дней мы отправились в горы Кавказа. «Волга» Гиви не слишком расторопно, но все же довезла нас в деревню Белоканы, расположенную на склонах горы Дьюлты-даг. Вершина горы, вздымающаяся на высоту тринадцать тысяч футов, была окутана клочьями грозовых облаков, сквозь разрывы в которых мы увидели контуры необозримых заснеженных просторов. Солнце садилось, и весь этот мир титанов был залит пурпуром и золотом. Присев на один из валунов, мы глядели на быстро темнеющую межгорную долину, потягивая молодое вино из кожаной фляги, и Гиви рассказывал мне предания о горцах — жителях здешних мест. Вот одно из таких преданий.
Летом 1942 года, когда немецкие армии стояли у северозападных ворот Кавказа, Гиви получил задание провести разведку и выяснить, насколько соответствуют действительности слухи о том, что отряд дезертиров отступает по лабиринту колоссальных ущелий, расположенных вокруг Эльбруса (Гиви неизменно произносил это название как Альбрус), этой высочайшей (высота его достигает 18 500 футов) горной вершины Европы.
Разведчикам потребовалось несколько дней, чтобы проникнуть в это ущелье, петляя между горными ручьями по козьим тропам и крутым склонам. И вот однажды вечером бойцы почувствовали ни с чем не сравнимый запах, точнее — вонь от костров, в которых вместо дров горел козий помет. Крадучись пробираясь на этот запах, разведчики обнаружили межгорное ущелье, на дне которого виднелось несколько небольших старинных домов, сложенных из камня. Спустившись вниз с автоматами на изготовку, бойцы действительно обнаружили людей — но только не отряд дезертиров, а пять семейств местных горцев.
— Это были альбхазастани, — пояснил Гиви, — представители одного из древнейших народов Кавказа. Они не говорят ни по-грузински, ни по-русски, а объясняются на своем собственном языке. Вскоре я понял, что они почти ничего не знали об этой чудовищной войне, за исключением того, что там, на севере, начались какие-то «неприятности».
Разумеется, я рассказал им о миллионах немецких солдат, танках и самолетах, приближающихся к ним как раз в эти минуты. Но это не произвело на них особого впечатления. Зато они мигом приготовили для нас щедрое угощение, изжарив целиком двух барашков на огромных железных вертелах. Единственное, о чем они хотели и могли разговаривать, это об овцах и козах.
Мы переночевали у них, а когда наутро нам пора было возвращаться в свою часть, один из стариков решил немного проводить нас. Он указал на север и заверил меня:
«Ничего не бойся, сынок. Если эти люди, о которых ты говорил, пришли к нам как враги, мы и наши горы сумеем дать им отпор. Мы всегда поступали так с теми, кто приходил к нам со злом».
Да! — заключил Гиви, отхлебнув глоток вина из фляжки. — Они действительно всегда так и делали[12]!
В те времена, когда сельскохозяйственная революция начала постепенно превращать охотников и собирателей, обитавших в равнинных лесах, в оседлых земледельцев, жители гор на протяжении десятков поколений занимались исключительно скотоводством. У них развились особые навыки и познания. Быть может, именно потому, что пастухи умели так точно угадывать погоду или способны были стойко переносить невзгоды и лишения, они всегда оставались лучшими мореплавателями. И вот однажды по неким причинам, о которых нам теперь трудно судить, альбаны предприняли несколько дальних заморских плаваний. Среди тех, кто отправился в эти походы, были баски, аквитанцы и арморикане, обосновавшиеся на северо-западе Испании и в районе Бискайского залива. К числу этих народов следует отнести и альпуанов с юго-западных отрогов итальянских Альп и Лигурии, которые тоже отправились в море и поселились на островах Корсика, Сардиния и Эльба (Альба). А целый ряд горских племен, тоже не чуждых мореплавания, расселились из Шотландии по всем северным и западным островам вокруг главного острова Альба, который впоследствии получил известность как остров Британия.
Альбаны много веков жили по своим древним обычаям, как вдруг, ок. 1500 г. до н э., на земли Европы хлынули полчища мигрантов с востока и юго-востока. Это были те самые индоевропейские племена, от которых произошло подавляющее большинство народов, населяющих современную Европу.
К 1200 году большинство туземных жителей предгорных равнин к западу от Альп были либо оттеснены, либо уничтожены. Интервенты разрушили саму вековую структуру туземных сообществ, свели на нет индивидуальные различия их культур и, наконец, заменили древние местные языки своим собственным. И впоследствии на протяжении многих столетий единственными языками, которые можно было услышать на равнинах Европы, были диалекты праиндоевропейского.
Однако в горных районах и наиболее удаленных и труднодоступных островах все обстояло иначе. Жители тех мест сохранили свои языки, а также свободу. Разумеется, были и исключения. Одним из них стало племя, жившее в местности, именуемой в наши дни Колли Альбани (Альбанские холмы) — изолированных от внешнего мира вулканических отрогах на западе Апеннин. Оказавшись окруженными со всех сторон племенами индоевропейских интервентов, эти люди были вынуждены капитулировать. Выжившие были угнаны в новый город, основанный захватчиками, и работали там на правах рабов. Река, которая несла свои воды среди его холмов, вытекала откуда-то с голубых заснеженных вершин Апеннин и именовалась Альбула, поскольку считалась обиталищем речной нимфы и пророчицы Альбунеи. И вот теперь она стала Тибром, а местные пастухи, веками жившие в горах у ее верховий, канули во тьме истории.
Другим посчастливилось больше. В VII в. до н э. жители Британии представляли собой общество, живущее по законам бронзового века и еще только вступавшее в век железа, общество, состоявшее в основном из равнинных пахарей и горных пастухов, а также немногочисленных групп рудокопов, добывавших кремень и олово, рыбаков, селившихся на побережье и небольших островках, и отважных мореплавателей. По-видимому, это были люди достаточно мирные, ибо не сохранилось никаких свидетельств того, что междоусобные войны играли в их жизни хоть сколько-нибудь заметную роль. И хотя мы не знаем, как называли эти люди свой родной остров, нам известно, что карфагеняне и греки именовали его Альба.
Пока альбаны Британии предавались своим исконным мирным трудам, на западе Европы появились новые воинственные племена индоевропейского происхождения. Густоволосые, смуглокожие и нередко голубоглазые, эти люди несли в своих жилах кровь арьев (арийцев). Греки называли их кельтои.
Этих кельтои боялись все племена на их пути — и, надо признать, не без основания. Эти люди, во главе которых стояла каста потомственных воинов, были жестокими охотниками за рабами, а нередко и головами. Они увеличили поголовье скота (или это сделали их рабы), но в основном главным источником средств к существованию для кельтов-мужчин, а нередко и женщин, служили военные походы. Они буквально жили войной и были непревзойденными мастерами владения всеми видами оружия, особенно — боевыми колесницами. Будучи последователями религии друидов, которая обещала славу героев и вечную жизнь всем воинам, павшим в бою, кельтои, или кельты, как мы обычно их называем, были невероятно смелыми и агрессивными хищниками из породы людей.
К началу VII в. до н э. боевые дружины кельтов приблизились к западному побережью Европы. Они не испытывали особых трудностей, когда речь шла о разгроме и покорении туземных обитателей равнин, но в горных прибрежных районах кельты встретили непреодолимое сопротивление. И хотя одному из их племен, а именно белгам, удалось пробиться к морю, местные жители, обитавшие к югу от Сены (которых греки и римляне называли армориканами), сумели постоять за себя и дать отпор чужакам.
Этот народ, давно освоивший искусство мореплавания, селился в основном в хорошо укрепленных анклавах на прибрежных холмах и островах или в крепостях в дельтах рек. Имея сильные боевые суда, арморикане могли с успехом оборонять свои прибрежные бастионы от интервентов, которые, будучи жителями равнин, воевать на воде не умели.
Защищая самих себя, арморикане отстаивали и Альбу-Британию. Однако белги, захватившие Низменные Земли (территорию будущих Бельгии и Нидерландов), лежавшие к северу от Сены, через узкий Дуврский пролив вполне могли увидеть Альбу. И вскоре они. уже начали совершать набеги на земли по другую строну пролива Ла-Манш, вне всякого сомнения, захватив для этой цели суда местных рыбаков. И к IV в. до н э. белги уже имели ряд опорных пунктов на юго-восточном побережье острова Британия.
Первым делом захватывая мысы и острова, интервенты постепенно образовали широкие плацдармы, с которых они стали проникать в глубь острова. Они имели явное превосходство в вооружении. Помимо грозной кельтской боевой колесницы, наводившей ужас на туземцев, белги были вооружены железными мечами, топорами и копьями с железными наконечниками, против которых плохо вооруженные альбаны могли выставить только бронзовое, каменное да деревянное оружие.
Пленников, захваченных в бою и не принесенных в жертву, кельты чаще всего обращали в рабство. Шотландский историк Ян Гримбл, ссылаясь на античных авторов, пишет, что кельты охотно обменивали раба на кувшин или даже большую кружку вина, поскольку считалось, что рабов у них слишком много и особой ценности они не представляют. Гримбл отмечает также, что в ходе раскопок в ряде кельтских стоянок в Британии были найдены типичные кельтские железные цепи для рабов, которыми жертвы приковывали друг к другу[13].
Что касается вопроса о масштабах, характере и времени вторжения кельтов на остров Британия, то тут у ученых нет единого мнения. Ниже я предлагаю свою собственную реконструкцию этого процесса.
Там, где рельеф местности благоприятствовал применению их излюбленного оружия (колесница) и тактики, кельты неудержимо продвигались вперед. И лишь тем туземцам, которые исконно жили на болотных трясинах, в непроходимых лесах и нагорьях или были оттеснены на эти земли, удалось избежать резни и плена.
По всей видимости, первыми плацдармами белгов на побережье Британии стали нынешние графства Сассекс, Кент и Эссекс. Однако примерно к середине III в. до н э. белги вместе с другими кельтскими племенами-интервентами заняли большую часть южных равнин Альбы-Британии, расположенных к югу от залива Моркамб Бэй на западном побережье и Тайнмута — на восточном.
Еще раз подчеркнем — южных равнин. Что же касается горных районов Уэльса, Камберленда и Пеннин, а также большей части гористого полуострова Корнуолл, то они оставались бастионами сопротивления. Автохтоны (туземцы) — как называли их те же греки — Уэльса, Пеннин и Камберленда так никогда и не были окончательно покорены, хотя в гораздо более поздние времена, когда кельты сами были изгнаны с обжитых мест новыми интервентами, их язык наконец проник и в горные районы.
Корнуолл, который, по всей видимости, во времена плавания Пифея был свободен от кельтского владычества, вероятно, продержался дольше всех, вплоть до конца I в. до н э. Дело здесь, видимо, было не только в сложном характере местности, но и в той поддержке, которую оказывали местным жителям племена арморикан Бретани, морскую мощь которых кельтам так и не удалось сокрушить.
А вот Ирландии избежать захвата не удалось. К концу IV или началу III в. до н э. кельты, покорив южные равнины центральной Британии, достигли берегов пролива Сент-Джорджес. А вскоре они уже начали совершать разбойничьи рейды к берегам Ирландии. Затем последовала высадка крупных отрядов, и спустя какое-то время большая часть Ирландии была оккупирована кельтами.
Продвижение кельтов на север острова Британия было замедлено гористым характером рельефа здешних мест. Внутренние районы Британии более гористые, чем прибрежные земли великого острова. Продвижение кельтов в глубь Альбы-Британии происходило на землях по линии между Моркамб Бэй — Тайнмут по все более и более узким прибрежным «коридорам», пролегающим между побережьем и горами. А в горах безраздельно господствовали альбаны.
Горы Камберленда расположены настолько близко к западному (Атлантическому) океану, что интервенты, пытавшиеся прорваться на север, подвергались постоянному риску быть атакованными с фланга и оказаться сброшенными в море. Немногочисленные шайки кельтских пиратов время от времени миновали Камберлендский горный массив морским путем, стремясь создать плацдарм у берегов Солвэй Фирт, но эти пункты так и остались крайними точками их продвижения на север.
Восточный маршрут кельтской экспансии оказался несколько менее трудным, по крайней мере, в южной его части. В этих местах прибрежные равнины были более широкими, что оставляло боевым колесницам свободу для маневра. Однако горы постоянно грозили интервентам своей пугающей близостью, и к тому же там жили отважные воины, которые вполне могли заставить врага дорого поплатиться за попытки проникновения на север.
Примерно в середине И в. до н э. кельтская экспансия приостановилась чуть южнее гряды холмов Чевиот-Хиллз, между Солвэй Фирт на побережье Атлантики и устьем реки Твид на берегу Северного моря.
Теперь большая часть Альбы перестала принадлежать самим альбанам. Кельтская агрессия повлекла за собой покорение большинства автохтонов, упоминаемых Пифеем, за исключением тех, кто бежал в горы, ища укрытия от врагов. И, разумеется, за исключением тех, кто жил к северу от гряды Чевиот-Хиллз.
На севере Альбы-Британии все шло как и в добрые старые времена. Население центральных районов Шотландии хранило тот же патриархальный уклад, что и в предшествующие тысячелетия. В западных и центральных областях жили пастухи-горцы, а на востоке трудились земледельцы, но скотоводами были и те и другие, ибо стада длинноногих овец и волосатых коров оставались едва ли не главным источником питания.
Жизнь на Северных и Западных островах текла размеренным порядком, как и прежде. И хотя климат в те времена стал слишком холодным и влажным, что не позволяло выращивать стабильные урожаи, воды вокруг островов изобиловали рыбой и морским зверем: моржами, тюленями и китами. В летнее время на скалах кишмя кишели нелетающие чистики, а чуть повыше устраивали шумные гнездовья кайры, олуши, чайки и глупышейки. А весной и осенью на скалах отдыхали стаи перелетных чаек, диких гусей и лебедей, резвившихся в прибрежных водах.
Карта Шотландии
Островитяне продолжали плавать на Тили. Торговцы с Оркни привозили свою «валюту» на Силли и получали взамен ее диковинные иноземные товары. Из плавания на юг они иногда возвращались в сопровождении судов арморикан, селившихся на французском (в те времена — галльском) побережье Франции. Жители этих мест приветствовали появление кораблей арморикан как дополнительную защиту от кельтских пиратов, свирепствовавших в Ирландском море.
К I в. до н э. ситуация в Британии более или менее стабилизировалась. Но в этот момент по обеим сторонам пролива Ла-Манш возникла новая угроза. Тот же самый народ, который потеснил туземные племена, обитавшие на Альбан-Хиллз, двинулся дальше, на запад.
Римские легионы уже двигались походным маршем…
ГЛАВА ПЯТАЯ
АРМОРИКА
КАК-ТО РАЗ ДЕКАБРЬСКОЙ НОЧЬЮ 1942 года МНЕ ДОВЕЛОСЬ командовать взводом изнемогавших от усталости пехотинцев, которые принимали участие в боевых учениях в окрестностях Обана, что в западной Шотландии. Нагруженные, как вьючный скот, всяким снаряжением, мы битых шесть часов пробирались сквозь заросли болотной травы, карабкались по крутым склонам, рискуя на каждом шагу вывихнуть лодыжку, плюхались по пояс в ледяные ручьи и протоки, и все это под непрерывным холодным дождем, то и дело перемежавшимся мокрым и липким снегом.
Вскоре после полуночи мы наконец добрались до какого-то хребта, который мог оказаться целью нашего назначения, а может, и нет. Я, по крайней мере, был далеко не уверен в этом. Ясно было одно: мы продвинулись настолько далеко, насколько смогли. Затем мы заняли позицию и залегли, и я доложил по рации, что мы вышли к намеченной цели.
— Да где же вы, черт вас побери, находитесь? Вас так давно не было слышно! — раздался из динамика хриплый, искаженный помехами голос моего командира.
— В двух квадратах впереди от хребта, сэр, — устало отвечал я. — Штаб-квартира взвода находится в… — Тут я поспешно направил тусклый луч карманного фонарика на промокшую карту. — В старом пиктском доме возле перевала.
В наушниках у меня раздался неистовый вопль:
— Боже всемогущий, Моуэт! Какого черта?! Я надеялся, что вы догадаетесь получить разрешение, прежде чем забираться туда! Мне и без того осточертели вечные жалобы этих гражданских на причиненный ущерб. Можно подумать, эти рохли-шотландцы и знать не знают, что идет война!
— Не беспокойтесь, сэр. Я полагаю, никаких жалоб не будет.
В чем, в чем, а в этом я был абсолютно уверен. Дело в том, что «пиктский дом», помеченный на моей карте, представлял собой не более чем глубокую яму посреди моря валунов, на которую с незапамятных времен никто не претендовал, за исключением овец, мирно жующих сено.
Что действительно не знал мой командир — так это то, что любая сколько-нибудь подробная карта Шотландии буквально кишит такими «пиктскими домами». Этим названием принято обозначать многие сотни и тысячи древних развалин, пещер и впадин, не поддающихся идентификации, но, как считается, созданных руками человека, — тогда следует принять всерьез версию о существовании шотландских карликов, которых трудно причислить к людям.