Я покинул нашу клубную вечеринку где-то около часа ночи, так что было уже поздно. Виктория устроилась в отеле «Мидленд», поэтому я взял такси и поехал через весь город, а по дороге позвонил ей, чтобы дать знать о своем приезде. На себя я надел длинный макинтош, вероятно, напоминая с виду персонаж из детективного фильма, и, прижимаясь к стене, прокрался в отель по задней лестнице и дошел на цыпочках до номера моей дорогой примы. Виктория, которая уже почти спала, открыла мне дверь, а затем я до середины ночи не давал ей заснуть своими разговорами. На следующее утро в какой-то момент, но наверняка очень рано, кто-то постучал в дверь. Я поспешил в ванную, чтобы спрятаться: как вы понимаете, я и этого шага тоже не придумывал, поскольку видел его во множестве кинофильмов. Выбирался я из «Мидленда» тем же способом, которым проник туда, предварительно вызвав такси, чтобы оно отвезло меня обратно в Уорсли. Только по дороге я понял, что единственными деньгами, имевшимися при мне, были несколько скомканных мелких купюр да мелочь, позвякивавшая в кармане. Пришлось пристально следить за счетчиком и выйти примерно за ярдов за 200 от своей входной двери, ибо моей наличности хватало именно на столько.
Раньше я никогда и ни к кому не питал подобных чувств. Едва встретив Викторию, я уже знал, что хочу жениться на ней, иметь с нею детей и всегда быть вместе. А сказать ей об этом я смог на самом первом нашем свидании, когда мы кружили неведомо где в ее MG. Я спешил как можно скорее сообщить ей про свои чувства. После того как мы встретились в первый раз, Виктория и я провели много времени врозь: она была длительном американском турне, а для меня это был разгар ошеломляющего сезона в составе «Юнайтед». Мы привыкали друг к другу, узнавали друг о друге и учились доверять друг другу в процессе тех порою четырехчасовых телефонных бесед, о которых уже шла речь. Я — не самый лучший говорун в мире, по крайней мере, до тех пор, пока не смогу узнать кого-то по-настоящему хорошо. Возможно, для нас пребывание на разных концах планеты являлось в те первые дни нашего знакомства далеко не худшим вариантом. Зато когда мы получили возможность быть вместе, то стали близкими людьми очень быстро. Однако при всей моей застенчивости и склонности иногда испытывать в компании некоторую степень смущения, когда дело доходило до разговора с Викторией, я чувствовал, что не в состоянии сдержаться, даже если бы мне того захотелось, и без всяких затруднений произносил именно то, что считал нужным. Никогда не забуду, как однажды вечером мы лежали с ней рядышком в доме ее родителей. Поверьте, это была самая простая и самая прекрасная беседа, какую только способны вести между собой два человека:
|
|
— Знаешь, я люблю тебя, Виктория.
— Знаешь, я тебя тоже люблю. Необходимость держать все это при себе наверняка не была моим выбором или моим решением, но я уважал обстоятельства, вынуждавшие Викторию смотреть на нашу ситуацию именно таким образом. Я вступил в Спайс-мир и понял, как важно для самих Спайс-девушек и для команды их менеджеров чувствовать, как они держат все под контролем. Я ни с кем не говорил о том, что происходит между нами. Мои родители знали, что у нас складываются какие-то отношения, но если говорить про «Юнайтед», я вовсе не собирался быть тем парнем, который однажды утром входит в раздевалку и начинает хвастать направо и налево, что ходит с поп-звездой. Это было не мое. Помню, как-то в понедельник я явился на тренировку после прекрасного уик-энда, проведенного с Викторией, и Бен Торнли спросил у меня, почему я в таком хорошем настроении.
|
|
— Я встречался с одной замечательной девушкой, — сказал я.
— С кем?
— Ну, просто с одной замечательной девушкой, которая живет в Лондоне.
Но все равно поползли самые разные слухи. Полагаю, это должно было случиться в любом случае.
И слухи стали с тех пор почти неотъемлемой частью того, что составляет нашу жизнь. А очень скоро после того, как отношения между нами сделались достоянием общественности, Виктории начали звонить по телефону и говорить, что в распоряжении газет есть фотографии, где я целую в своем автомобиле какую-то совсем другую девушку. Такого рода истории — полностью вымышленные — продолжают время от времени всплывать и по сей день. Конечно, доказать, что какой-либо факт не имеет места, куда более трудно, чем доказать обратное. Мы, тем не менее, привыкли к слухам и знаем, как и почему они возникают. Нам ведь приходилось сталкиваться с ними почти с самого начала. Но мы с Викторией доверяли друг другу тогда — так же, как доверяем и теперь. Если ты живешь с человеком, которого любишь, то в любом случае и при любых обстоятельствах знаешь в глубине души, что является правдой, а что нет.
Подобные сплетни расходились все более широкими кругами, и настал момент, когда мне пришлось иметь дело с полудюжиной фотографов, которые разбили лагерь возле моего дома в Уорсли, где они дневали и ночевали в ожидании, когда же, наконец, появится Виктория. Я прежде никогда не испытывал ничего подобного, тогда как Виктории все это, конечно, было знакомо. Думаю, что на самом деле решение покончить с такой ситуацией приняла она. Виктория позвонила и сказала, что приезжает повидаться со мною и что она очень рада возможности подвести черту под всем этим режимом секретности. Мы ведь знаем, что каждый из нас значит для другого, разве не так? И потому было бы лучше не ждать, когда шило нечаянно вылезет из мешка, а самим заранее решить, где и когда публика сможет узнать наверняка, что мы близки. Люди представляют себе наши отношения как эдакий блестящий роман из сферы шоу-бизнеса. Хочу напомнить: первые фотографии, на которых мы вместе, были сделаны, когда мы с Викторией шли по дорожке возле моего дома, направляясь к газетному киоску на углу.
|
|
Как только факт наших отношений был, что называется, официально подтвержден, поднялась такая суета, что я просто не мог поверить своим глазам и ушам: репортеры с фотовспышками, снующие везде, куда бы мы ни пошли, почти каждый день — правдивые и вымышленные истории о нас по всем газетам, а вдобавок к этому почти у каждого человека обнаружилось собственное мнение по поводу нас и нашей жизни. Думаю, что внимание к нам было столь всеобщим и интенсивным из-за Виктории: в те дни всякий раз попадали в заголовки новостей буквально любые события, связанные с группой «Спайс Герлз». Если быть честным, вся эта сторона моих отношений с Викторией делала их — да и ее тоже — еще более привлекательными для меня. Это служило ежедневным напоминанием о том, насколько прекрасно она справлялась со всем тем, что делала. Я любил ее в целом: и ее внешность, и ее индивидуальность, и ее энергию. И эти ножки. Но, помимо всего перечисленного, меня действительно трогали за живое ее талант и то признание в глазах общества, которым она пользовалась благодаря своим замечательным качествам. Я знал, что являюсь далеко не единственным человеком, который считает ее настоящей звездой.
Я хорошо понимал, к чему все идет. Думаю, что Виктория тоже это понимала. Вскоре мы начали говорить с ней насчет помолвки. Я даже спросил ее, какого рода кольцо ей могло бы понравиться, и, будучи женщиной с совершенно ясным представлением о собственных вкусах в самых разных аспектах, Виктория немедля заговорила о специфической форме бриллианта — камень должен быть удлиненным и более тонким с одного конца, напоминая по форме парус небольшой яхты. Она была плотно занята в ансамбле «Спайс Герлз», так что вначале мы ни о чем конкретно не договаривались, но месяцев через шесть после начала наших встреч я организовал для нас уик-энд далеко за городом, в прекрасной старой гостинице, расположенной в Чешире. Из Манчестера туда надо было добираться по шоссе М6, и мы даже заранее провели однажды вечером, после домашней игры «Юнайтед», специальную разведку.
В любом случае я знал, что выбрал подходящее время. Неделю спустя Виктория и «Спайс Герлз» отправлялись в очередное турне, причем почти на целый год, в течение которого они планировали возвращаться в Англию всего пару раз, да и то не больше чем на несколько дней. В том чеширском отеле у нас была спальня с видом на озеро и расстилавшиеся за ним поля. Стоял август, и было холодновато, так что мы ужинали в номере, любуясь на садящееся вдали солнце. На нас были махровые халаты, которые явно не были самым подходящим одеянием для драматических сцен, и, после того как мы поели, Виктория села на кровать, а я опустился перед нею на одно колено и попросил выйти за меня замуж. Я всегда хотел жениться и иметь детей, и вот теперь нашел такую женщину, с которой готов и хочу провести всю оставшуюся часть своей жизни. На мое счастье, в тот августовский вечер в Чешире эта женщина сказала мне «да». И хотя я надеялся именно на такой ответ, мне трудно описать тот трепет, который пронзил меня, когда она произнесла это слово. Мне показалось, что по моему позвоночнику пронесся электрический разряд.
Я по-настоящему верю в необходимость делать подобные вещи традиционным способом, а это означало, что, сделав предложение Виктории, я прошел лишь самую легкую часть ожидавшего меня пути. Ведь я довольно хорошо представлял себе, что она испытывает ко мне такие же чувства, как и я к ней. А вот действительно трудная для меня часть пути предстояла впереди: мне надлежало попросить у отца Виктории руку его дочери и согласие на брак. Я сильно нервничал. перед тем как пробить одиннадцатиметровый штрафной удар в матче против Аргентины на первенстве мира 2002 года, но та степень внутреннего напряжения, которая потребовалась мне. чтобы настроиться и задать Тони этот жизненно важный для меня вопрос, не слишком сильно отличалась от вышеупомянутой футбольной ситуации. Однако в обоих случаях я знал, что должен сделать это. Только вот в случае с Тони я не знал, как это сделать, где и когда. Мы были в доме у родителей Виктории в Гофс-Оук, и никто не был готов протянуть мне не то что руку помощи, но хотя бы единственный палец. Когда я спросил у Джекки, не может ли она сказать Тони, чтобы тот пришел поговорить со мной, та даже не подумала облегчить мне задачу:
— Нет, Дэвид. Вы должны сделать это сами. В конечном счете я загнал своего будущего тестя в угол пустовавшей комнаты, где, вообще-то, раньше жил мой будущий шурин. Для начала я спросил Тони, не можем ли мы переброситься парочкой слов с глазу на глаз, после чего вместе с ним потащился вверх по лестнице, причем чувствовал я себя так, словно меня вели на казнь. Пошатываясь, я вошел в бывшую спальню Кристиана и первым делом споткнулся о ножку кровати, сильно ушибив палец на ноге. Хорошо хоть Тони шел немного впереди, так что он не видел случившегося. Я смотрел на него. Он смотрел на меня. С дыханием дело у меня в этот момент обстояло не слишком хорошо, не говоря уже о том, чтобы выдавливать из себя какие-то слова, да и боль в ступне не помогала сосредоточиться. Но отступать было некуда:
— Тони, послушайте. Я прошу, чтобы Виктория вышла за меня замуж. Это нормально?
Не лучшая речь из тех, которые толкали потенциальные зятья. Он ответил мне так, словно я спросил у него, нормально ли будет подать к чаю яйца и чипсы:
— Да. Никаких проблем.
Полагаю, что это испытание было достаточно непростым для нас обоих. Мне было известно, насколько Тони и Джекки любят Викторию, и посему я понял, что его непринужденное, почти небрежное отношение к моим словам о нашем обручении означает, что они с женой уже все обсудили и сочли меня не самым худшим типом в мире. Фактически, они уже и до этого события позволили мне почувствовать себя частью их семьи, и сказанное сейчас было для нас всех лишь очередным шагом вперед. Возможно, я и уберегся от потенциального сердечного приступа, не ставя свой вопрос излишне высокопарно, но, поверьте, краткий разговор с Тони, как и предложение, которое я сделал Виктории, опустившись на одно колено, отнюдь не был только показным жестом. Я ведь намеревался делать все эти вещи только однажды в жизни, а это означало, что они были для меня невероятно важными, и потому мне хотелось подойти к ним надлежащим образом.
А еще мне хотелось бы сказать, что поскольку это были именно те месяцы, когда я влюбился в Викторию и предложил ей руку и сердце, то я не слишком хорошо помню, как провел «Юнайтед» основную часть сезона 1997/98 годов. Но, по правде говоря, есть и еще одна причина этого: я — вероятно, чисто подсознательно — старался позабыть, что мы дошли до майской концовки того сезона без каких-либо медалей или титулов, которыми можно было бы похвалиться. Такая ситуация была непривычной для всех нас — поколения, которое росло и воспитывалось вместе на протяжении 1990-х годов. Ведь мы сперва выигрывали молодежные кубки и младшие лиги, а затем, когда доросли до первой команды «Юнайтед», просто продолжали двигаться дальше с того места, где остановились, будучи пацанами. А этот сезон закончился для нас самым что ни есть болезненным образом, ибо мы на собственной шкуре узнали, какие чувства испытывает человек, когда проигрывает. Внезапно на нашем месте оказался «Арсенал», сделавший то, что надеялись сделать мы, а именно, дубль — другими словами, победивший в премьер-лиге и выигравший кубок Англии. Никоим образом не желая проявить непочтительность к тому составу «Арсенала», скажу лишь, что это разочарование ничуть не подорвало нашу веру в себя. Наши соперники смогли выиграть все те матчи, где должны были победить, а вот мы в «Юнайтед» чувствовали, что проиграли чемпионат премьер-лиги, поскольку не выигрывали там, где были обязаны это делать. Да, наша вера в себя по-прежнему оставалась на высоте, но где-то по дороге мы, пожалуй, снизили планку требований к себе.
Нам ужасно недоставало Роя Кина, который еще в октябре порвал себе крестовидные связки и отсутствовал в течение почти всего сезона. Никакая команда не может оставаться преуспевающей без своих лучших игроков, но когда в составе «Юнайтед» отсутствует Рой, в ней не хватает чего-то большего, чем просто его способностей как игрока, без которых остальные еще могли бы как-то обойтись. Он обладал и до сих пор обладает огромным влиянием. Среди нас нет абсолютно никого, кто мог бы сравниться с ним по лидерским качествам и драйву. Конечно же, Рой и сам по себе великий футболист, но он еще и умеет извлечь все лучшее из игроков, находящихся вокруг него. Кто бы ни выходил на газон в процессе турнира в лиге, страсть и решимость Роя всегда зовут и этого игрока, и остальных ребят нашей команды вперед. Можно найти футболистов, которые выйдут на поле и закроют его зону и обязанности, но никто не заменит ту силу, которую «Манчестер Юнайтед» черпает от Роя. Мы сами не особо говорили об этом в ходе сезона. Это делали болельщики и газеты, а мы просто продолжали играть. Пожалуй, только сейчас я, оглядываясь назад, до конца понимаю, насколько нам тогда не хватало Кини.
Впрочем, мне в тот год и повезло. Равно как Ники Батту, Полу Скоулзу и братьям Невиллам. Да, мы узнали, как себя чувствуешь, проигрывая в составе «Юнайтед», но мы все получили шанс войти в сборную команду Англии и успешно действовать под ее знаменами. Когда в мае 1998 года сезон подошел к концу, мы, разумеется, страдали, уступив «Арсеналу», но у нас просто не было времени, чтобы рассесться и погрузиться в чувство жалости к самим себе. Почти сразу после того, как мы отыграли последнюю встречу в лиге, я должен был упаковать сумки и поспешить в Ла-Мангу в Испании, где мне предстояло присоединиться к другим ребятам из «Юнайтед» и к остальной части сборной Англии в составе 27 человек, чтобы подготовиться к самому важному летнему турниру, в котором кому-либо из нас доводилось участвовать. Пожалуй, после длинного английского сезона я чувствовал себя немного утомленным, и, вероятно, так же обстояло дело со всеми остальными, но не в этом была суть. Мне предстояло впервые испытать, что такое чемпионат мира. Турнир «Франция-98» означал новые мечты и новые ожидания — как будто статус без пяти минут мужа и без того не накручивал меня каждый день. А пока я не мог дождаться, когда же начнется этот турнир — и следующая глава моей жизни.
Не плачьте по мне
«О, так ты ведь футболист, верно?»
Есть в Англии множество футбольных болельщиков, которые предпочли бы увидеть, как их любимый клуб выигрывает премьер-лигу, чем узнать, что национальная сборная победила в чемпионате мира. И я в состоянии понять это. Ведь вы следите за своим клубом 365 дней в течение года, вы думаете и говорите о нем гораздо больше, чем о сборной Англии. Конечно, каждый полон интереса, когда сборная всей Англии выступает на крупных турнирах и проводит важные игры, но зато ваша страсть по отношению к команде, за которую вы болеете, не угасает ни на минуту и все время при вас. Когда я был помоложе, то, пожалуй, тоже вел себя примерно так же. Ведь хотя я и мечтал представлять свою страну на мировой арене, основные мои мысли концентрировались на том, как попасть в «Юнайтед». И до тех пор, пока я не попал на «Олд Траффорд», выступления за сборную Англии действительно не имели для меня значения и вообще выводили за рамки моих более или менее реальных амбиций.
Когда я был мальчикам, папа обычно брал меня на международные матчи школьников, в которых участвовали пацаны моего возраста или немного старше, но я не припоминаю, чтобы мы когда-либо ходили посмотреть игру сборной команды Англии. В десять с небольшим лет я играл в сборных, представлявших мой район и мое графство, но ни единого раза даже не нюхал ничего выше этого уровня. Как только я начал тренироваться в «Юнайтед», то действительно стал получать приглашения на отборочные испытания в общенациональной школе федерации футбола, которая в те времена базировалась в Лиллешеле, графство Шропшир. Я добросовестно приезжал, в то же время хорошо зная, что даже если бы мне предложили там место, я бы не согласился. Как оказалось позже, мне никогда и не требовалось сильно думать и принимать решение: тренеры, работавшие в Лиллешеле, считали, что я слишком мал ростом для шестнадцатилетнего парня. Впрочем, я хорошо знаю футболистов, скажем, моих нынешних товарищей по сборной команде Англии вроде Майкла Оуэна и Сола Кэмпбелла, которые поступили туда, и занятия в ней пошли им на пользу в любом смысле. Но это было не для меня. Существовала только одна школа, где я хотел осваивать мою любимую игру: «Олд Траффорд». Да и кто мог стать лучшими учителями для меня, чем такие люди, как Нобби Стайлз, Эрик Харрисон и Алекс Фергюсон?
Для любого игрока большая честь представлять свою страну. Но ты ведь не можешь силком сделать так, чтобы это с тобой случилось. Все, что можно предпринять, — это сосредоточиться на выступлениях за свой клуб и питать надежду, что ты попадешься на глаза нужному человеку и обратишь на себя его внимание. В юности я в достаточной степени наелся всякого добра, стараясь утвердиться в «Юнайтед». Однако в результате того первого сезона, когда мы сделали дубль, все наши ребята оказались на виду — и нас стали принимать в расчет как потенциальных кандидатов в сборную Англии. Но когда такое случилось со мной на самом деле, приглашение в первую команду страны оказалось для меня неожиданностью и произошло быстрее, чем я мог ожидать. Да и мои чувства в этой связи были более сильными и острыми, чем я позволял себе мечтать, когда все-таки задумывался и надеялся, что это может произойти. Внезапно оказалось, что я прошел путь от многообещающего игрока в собственном клубе до спортсмена, регулярно выходящего на поле в составе сборной команды Англии, которая боролась за место в финальной части чемпионата мира 1998 года во Франции.
Терри Венэйблз покинул пост тренера сборной Англии сразу после «Евро-96» — чемпионата Европы 1996 года. Я уже встречался с человеком, который сменил его, Гленном Ходдлом. Это произошло в конце сезона 1995/96 годов — в ходе проходившего в Тулоне турнира для молодежи в возрасте до 21 года. Мы уже тогда слышали, что Гленна планируют назначить следующим старшим тренером сборной Англии, а посему весьма впечатлились, когда он специально приехал во Францию, чтобы посмотреть несколько игр и познакомиться с нами. Как игрок, Гленн был одним из моих кумиров. Я всегда восхищался не только его технической оснащенностью (вот уж кто действительно был футболистом, который мог, как говорится, обыграть соперников на носовом платке или дать пас через все поле), но и всем его подходом к игре. Помнится, после одного из матчей, где он участвовал, я даже попросил его подписать мою футболку со словом «Англия». Не уверен, был ли тот тулонскии турнир первым случаем, когда он наблюдал за моей игрой, но в тот вечер, когда Гленн специально знакомился с нашими возможностями, я отыграл хорошо. Он тогда ничего не говорил ни мне, ни обо мне, но в начале нового сезона до моего слуха впервые дошли туманные толки о том, что для меня не исключена возможность выступлений за основную команду Англии.
Не так уж много найдется футболистов, на которых приглашение в сборную Англии сваливается абсолютно внезапно, как снег на голову. Получение права надеть форму сборной и представлять свою страну на международной арене очень редко бывает полным сюрпризом. Мне в этом смысле крупно повезло: я играл в успешно выступающей команде «Юнайтед» и забил на стадионе «Сэлхерст-Парк» гол из разряда тех, которые привлекают к тебе внимание окружающих. Разумеется, тренер сборной Англии в любом случае знает все о каждом более или менее приличном футболисте, но применительно ко мне начало сезона означало кучу спекуляций по моему поводу в прессе, где обо мне говорилось как о будущем игроке сборной Англии, которому надлежит быть готовым использовать свой шанс, когда таковой представится. Как раз в то время, точнее в сентябре, нашей сборной предстоял на выезде отборочный матч чемпионата мира с Молдовой. Я хотел поговорить на эту тему с Гэри Невиллом, но воздержался, и тут сыграли роль соображения некой конкуренции: он уже входил в команду Англии, а я нет. У большинства спортсменов имеется наготове история о драматическом телефонном звонке или о том, как старший тренер их клуба отозвал его в сторонку на тренировочном поле, чтобы сообщить радостную новость. Я же узнал о том, что попал в сборную команду Англии, сидя на диване в доме своих родителей. Мы с мамой вполглаза просматривали телетекст, как вдруг заметили интересующую нас информацию. И когда в списке игроков, которых Гленн Ходдл выбрал для своей первой, а потому особенно ответственной игры, я увидел фамилию «Бекхэм», то буквально свалился с дивана. Меня самого удивило, насколько я был взволнован этим сообщением. Мы с мамой стали обниматься, громко и радостно смеясь, а затем я позвонил на работу отцу. По-моему, это было впервые, когда он не нашелся, что сказать, и не мог выдавить из себя ни словечка. Тем не менее, он испытывал гордость. Точно так же, как гордился и я, — тем, что мне предоставили шанс.
Всякий раз, когда в ходе моей карьеры передо мной вставал новый вызов, моя первая инстинктивная реакция сводилась к тому, что внезапно я снова начинал чувствовать себя эдаким школьником. И уж определенно дело обстояло именно так, после того как я стал готовиться впервые прийти в сборную команду Англии. Ведь мне предстояло работать рядом с игроками старшего поколения, уже давно завоевавшими себе имя, — Полом Гаскойном, Дэвидом Симэном, Аланом Ширером. Мне и без того было только двадцать лет, но в тот момент я чувствовал себя еще моложе — чуть ли не ребенком, которому дали шанс встретиться с его героями. Ведь это были игроки, наблюдая за которыми по телевизору, я рос и воспитывался, и вот совершенно внезапно и неожиданно для меня я должен быть готовым тренироваться вместе с ними перед отборочным матчаем чемпионата мира.
Что касается «Юнайтед», то Алекс Фергюсон вел себя выше всех похвал. Он был искренне рад за меня и велел мне только одно — не задирать нос и радоваться:
— Если тебе дадут шанс, играй хорошо. Просто играй так, как ты это делаешь у нас в «Юнайтед».
Я внял его словам, и когда встретился с остальной командой в тренировочном лагере, расположенном в аббатстве Бишем, то мое первое занятие со сборной Англии под началом Гленна было лучшим из всех, какие случались в моей жизни. Я запросто обводил всех подряд, четко навешивал на ворота, и каждый мой пас доходил до адресата. Я даже позволил себе парочку ударов с дальней дистанции, и чуть ли не всякий раз мяч влетал мимо Дэвида Симэна в верхний угол. Это была такая тренировка, о которой можно только мечтать или увидеть во сне: все шло настолько идеально, что казалось даже немного сверхъестественным.
Не знаю, насколько последующее решение Гленна соотносилось с впечатлением, которое я произвел на него во время той тренировки, но на первую и потому особо ответственную для него игру на посту старшего тренера английской сборной Гленн Ходдл поставил меня в стартовый состав, дав тем самым возможность впервые выйти на поле в форме сборной. Конечно, мне очень помогало то, что вокруг меня были игроки, которых я хорошо знал, вроде Гэри Невилла, Гари Поллистера и Пола Инса. И мы отлично начали встречу: Гэри Невилл и я приняли участие в комбинации, которая привела к первому голу, забитому Ником Бармби. Буквально несколько минут спустя Газзи заколотил второй, и мы отнюдь не собирались останавливаться на этом. Во второй половине Алан Ширер добавил еще и третий. Как и положено в дебютной встрече, я не показал ничего особенно захватывающего или эффектного, но в целом я сразу же почувствовал себя абсолютно на месте. Помогал я и в организации третьего гола для нашего шкипера Ширера. Возможно, по той причине, что у меня не было долгих лет нетерпеливого ожидания возможности выйти на международный уровень, нервы не стали для меня в том матче проблемой — я просто продолжал играть в свою игру, как и напутствовал меня наш отец-командир. В общем, 1 сентября 1996 года, в воскресенье днем в городе под названием Кишинев на ухабистом поле и перед аудиторией примерно в 10 тысяч человек я стал футболистом, выступающим за сборную.
Гленн Ходдл, видимо, тоже был вполне доволен мною. С того времени я выходил на поле в каждой встрече отборочного цикла перед чемпионатом мира «Франция-98», и через тринадцать месяцев сложилась такая ситуация, что нам требовалось сыграть в Риме со сборной Италии вничью, чтобы пройти дальше в качестве победителей отборочной группы. После того как у себя на «Уэмбли» мы уступили Италии 1:0 после удара Дзолы, все в команде знали, что нам просто необходимо выиграть ответную встречу, если мы хотим попасть на чемпионат. И перед указанным матчем большинство людей как в самой команде, так и вне ее считало, что, невзирая на обстоятельства, нам это все же по плечу. А «обстоятельства» были таковы: Италия выиграла последние пятнадцать встреч, проведенных на Stadio Olimpico (Олимпийском стадионе), а наш капитан и забойщик Алан Ширер из-за травмы не мог играть, и вместо него на поле в тот вечер вышел Иан Райт. Но даже для английских фанатов, совершивших неблизкое путешествие и веривших, что мы сможем сделать требуемое, реальное развитие событий на поле стало сюрпризом: никто не ожидал, что мы заиграем так, как нам это удалось. Тот вечер превратился для Англии в нечто феерическое.
На трибунах стадиона собралось более 80 тысяч человек, и перед игрой в толпе итальянских тиффози имели место изрядные беспорядки, но к моменту нашего выхода на газон атмосфера была просто прекрасной. В нашей команде было полно молодых игроков, но мы смогли выступить на действительно профессиональном уровне. На мой взгляд, мы превзошли итальянцев в манере, присущей скорее им самим: все проявляли дисциплинированность, каждый знал свой маневр и что он должен делать в данный конкретный момент, а вдобавок мы демонстрировали культуру паса и на протяжении всей встречи просто блестяще держали мяч. Все играли хорошо, но — особенно вначале — тон всей команде задавал Пол Гаскойн. Каждый раз, когда он получал мяч (а Пол не уставал искать его по всему полю), он подолгу владел им и не спешил расставаться. Ему прекрасно удавались финты и обводка, он не раз пробрасывал мяч между ног противника и обходил его, как будто издевался над соперниками или бросал им вызов: «Смотрите, мы играем в футбол ничуть не хуже, чем вы». И это было именно то, в чем нуждались остальные наши ребята.
Мы сохраняли хладнокровие, хотя итальянцы не давали спуску ни себе, ни нам и жестко шли в отбор, стремясь к победе с таким же огромным желанием, как и мы. А потом, уже в конце второго тайма, у них удалили Анджело Ди Ливио. Те, кто сидел на трибунах или наблюдал за игрой дома по телевизору, должно быть, подумали, что для нас дело уже в шляпе. А фактически все обстояло совсем не так. и всерьез я занервничал только после того, как это случилось, причем не мог успокоиться до самого конца встречи. Иан Райт смог проскочить через оборонительные порядки итальянцев, обвел вратаря, но затем с острого угла попал в штангу. Неужто это будет один из наших знаменательных вечеров? Мы так близки к этому. Но что это? Похоже, они прорываются на нашу половину и вот-вот забьют?
В последнюю минуту матча итальянцы действительно ворвались в нашу штрафную, и Кристиан Виери получил возможность без помех пробить головой, но мяч пролетел над самой перекладиной. И буквально через несколько секунд прозвучал финальный свисток. Все, кто сидел на скамейке, повскакивали со своих мест и выбежали на поле праздновать победу вместе с нами. Гленн и его второй номер, Джон Горман, прыгали, как мячики: они и на самом деле потрясающе поработали, готовя нас к этой встрече. Пол Инс с головой, перевязанной до самых бровей, после того как его во время игры ударили локтем, выглядел настоящим героем битвы. Райти танцевал нечто невообразимое, обнимая всех и каждого, до кого только мог дотянуться. Наши болельщики, сидевшие в специально отведенном для них секторе позади навеса для наших же тренеров и запасных, тоже танцевали, сопровождая дикарские телодвижения нестройным пением марша из «Большого побега». Я озирался вокруг, пытаясь осознать все случившееся. Уже более года я играл в сборной Англии, и вот мы здесь чуть ли не сходим с ума, проложив себе путь во Францию на чемпионат мира, который состоится следующим летом. Я был невероятно горд тем, что принял участие во всем этом.