Вот уже три года Пактай и Когой на фронте. Много ему за это время пришлось перетерпеть и вынести от унтер-офицеров. Всё это пришибло Пактая, сделало его смирным и безответным, молчаливо принимающим побои и оскорбления. Летом этого года ему не раз приходилось слышать гневные возгласы солдат: «Долой войну!» Но смысл этих слов по-настоящему до него не доходил. Он многого ещё не понимал.
Полк сейчас в резерве. Он расположился на месте бывшей деревни. Деревня во время боёв была разрушена, а остатки построек солдаты разобрали по брёвнышку на сооружение землянок. Только на горке осталась половина стены древнего костёла да кое-где видны столбы от разбитых халуп.
Днём Пактай долго ходил по деревне. Вот здесь, судя по всему, пролегала улица: местами видны камни, которыми она, вероятно, была вымощена, вот сруб колодца... Подальше, на дне оврага, течёт шумливая речушка. Кто-то, видно, от нечего делать, собрал и сложил здесь стаканы от снарядов, и вот сейчас они высятся горкой и ржавеют. На речке сделан каменный помост для полосканья белья. На высоком берегу осталась зола от соломы и почерневшая земля, — здесь, видимо, была когда-то клуня.
На помосте, сняв рубашку, стоит взводный Князев и натирает мылом голову и грудь. Моется он с наслаждением, шумно вздыхая и крякая. На желтеющей траве лежит его суконная гимнастёрка. Пактай видит на ней погоны е тремя нашивками.
— Пактаев! — говорит взводный. — Сегодня пойдёшь в караул!
— Куда?
— Какие ещё могут быть вопросы! — сердито взглянув, говорит Князев. — Куда пошлют, туда и пойдёшь...
...Вечер. Князев уже пришёл в землянку. Солдаты собираются спать, а Когою сейчас придётся идти в караул.
— Та який ще вам караул, господин взводный? — раздаётся голос украинца Шевчука. — А на що в нас караульна команда?
— Не тебя, Шевчук, посылают, — ты и молчи! — сердито перебивает Князев.
Но Шевчук не унимается:
— А вин що? Не чоловик? От... Хай вам бис!..
Пактай берёт винтовку и патронташ и выходит из землянки.
Взводный ведёт его к штабу. Пактай молча следует за ним.
— Ты, Пактаев, поменьше слушай говорунов-то этих! — говорит Князев, размеренно шагая вперёд.
Возле штаба Пактая оставляют часовым в первую смену.
На склоне оврага — большая землянка. В широкой двери — небольшое окошко, крест-на-крест забитое железными полосами. Внутри землянки темным-темно. Тишина. Ни звука не слыхать. Из слов начальника караула Пактай понял, что в землянке заперты какие-то серьёзные преступники. Кто они такие? За какие преступления посажены? Об этом начальник ничего не сказал.
И вот Пактай Когой ходит перед землянкой взад и вперёд, осматривается по сторонам, прислушивается. Из ближней землянки доносятся голоса. Там поют солдаты. Толстые стены и высокий накат заглушают голоса поющих, и кажется, что из-под земли слышны стоны и причитания заживо похороненных людей... Но Пактай знает эти песни: в них говорится о Карпатских горах, о сырых и грязных окопах, о товарищах по оружию — солдатах, кости которых покоятся в братских могилах, о безутешных родителях и жёнах, о горемычных сиротах...
Солнце село. Лёгкие облака лениво плывут по небу, растягиваясь и редея, и превращаются в светло-голубой туман. На западе ярко горит Полярная звезда. А на востоке поднимается ущербная луна, большая и оранжевая.
Где-то далеко впереди изредка раздаются винтовочные выстрелы.
В окошко землянки выглянуло лицо с чёрной бородой.
— Эй, земляк! Подойди поближе.
— Разговаривать нельзя! — отвечает Пактай и отходит подальше от двери. Но сердце у него дрогнуло; ему послышался голос знакомого человека.
Когда он снова подошёл поближе к дверям, тот же голос проговорил:
— Пактаев! Кажется, ты? Почему разговаривать не хочешь?
Пактай повернулся к двери.
— Я... Блинов, что ли?
— Понимаю! — сказал Блинов. — Караульной команде доверять перестали... Теперь в охрану стали назначать солдат вроде тебя... Которые поменьше разбираются...
Блинов прибыл на позицию в июне и оказался в одной роте с Пактаем. Вскоре вокруг Блинова стали собираться грамотные солдаты. Он был человеком простым, дельным и приветливым. Солдаты сразу же полюбили его. Пактай Когой не слыхал да и плохо понимал, что говорил солдатам Блинов. Но вскоре после его появления в окопах получили широкое распространение такие слова, как «буржуй», «эсер», «большевик» и другие.
Впереди окопов стояла высота, прозванная солдатами «Бараньим лбом». Высота эта была изрыта окопами и бойницами, — в них вот уже сколько времени отсиживалась четвёртая рота. Во время июльского наступления полк, в котором состоял Пактай Когой, в боях не участвовал. Однако полковая батарея трёхдюймовых орудий беспрерывно беспокоила немцев и вызывала их озлобление. Целыми днями они обстреливали это укрепление и в конце концов разрушили его.
В роте не стало половины солдат, и когда потребовалось её пополнить, командование приказало взять людей из пятой роты, в которой служил Пактай Когой.
Но в ответ на этот приказ солдаты ответили:
— Не пойдём!
Первым выступил Блинов.
— Господин поручик, — сказал он, — на эту высоту немца и калачом не заманишь!
Ротный командир, рослый поручик по фамилии Орёл, подошёл к Блинову и, еле сдерживая себя, крикнул:
— Ты почём знаешь? Сукин сын!
— Ругаться не полагается, господин поручик. А на высоту мы не пойдём!
— Ругаться не полагается? На высоту не пойдёте? Я знаю кто ты! Ещё раз спрашиваю: пойдёте?
— Нет, не пойдём! — так же решительно ответили солдаты.
Ротный поднял свою плётку.
— Бунтовать?! Мало вас били, мерзавцев! Пойдёте, или нет?!
— Нет!
Поручик, ничего не говоря, подошёл вплотную к строю и, сильно взмахнув плёткой, ударил кого-то по голове.
— Твоя работа, сволочь! Бунтовщик!
Но в тот же момент ротный увидал направленные на него со всех сторон штыки и взгляды, полные ненависти.
Он ушёл, и после этого случая его в полку больше не видели. На следующее утро Блинова, сильно избитого, арестовали и увели, а роту расформировали. Но на высоту «Бараний лоб» так-таки никто и не пошёл. Дисциплина в полку дала трещину и стала с каждым днём всё больше ослабевать.
Так было тогда, в июне...
Пактай Когой снова подошёл к окошку в дверях землянки.
— Товарищ Пактаев! — говорит Блинов, и голос его кажется Пактаю ласковым, как голос брата. — Посуди сам, за что ты страдаешь на войне?
— А кто его знает? — отвечает Пактай. — За свободу, говорят...
— А ведь у тебя, небось, дома семья осталась, дети? Слова эти словно обжигают сердце Пактая. Мысли уносят его далеко, на родину... Он оставил там девушку-сиротку, голубоглазую, чернобровую. Где она сейчас?.. Кто знает?..
— Никого у меня нет... Один я остался... — говорит Пактай и чувствует, что к горлу подступает горький комок.
— Дом есть?
— Нет. Бездомные мы...
— В работники, что ли, нанимался?
— Нанимались.
— Вот ты и подумай, кто же твои враги? Ведь у «отца твоего с матерью, небось, был дом, была земля? Где всё это сейчас?
Пактай молчит. Он стоит, прислонясь спиной к стене землянки, и думает. Блинов тоже замолчал. Из окошка ползёт сизой струйкой дымок: видимо Блинов закурил. Пактай вспоминает деревенского богача Тропина, и кровь приливает у него к сердцу, и в голову приходят новые, неведомые до сих пор мысли:
«И в самом деле, для чего я тут стараюсь, мучаюсь? Кого защищаю? И от кого?»
— Ты в какую роту попал? — спрашивает Блинов.
— В прежней остался.
— А Ярускин где?
— В третьей роте.
— Можешь ему передать вот эту бумажку?
— Могу.
— Но только так, чтобы никто не знал. Я давно её приготовил, да Ярускина никто из караульной команды не знает.
— Ты не беспокойся, Блинов... товарищ Блинов. Я тоже понимать могу, что к чему... Однако, помолчи давай... Смена идёт.
По тропинке, ведущей к землянке, приближались две фигуры.
* * *
Через две недели в штаб полка явилась делегация от солдат. Адъютант, молодой поручик усадил делегатов на стулья и стал читать предъявленное солдатами требование. Ярускин, Шевчук, Пактай Когой и другие делегаты молчали в ожидании. Адъютант прочёл бумагу, строго посмотрел на солдат и сказал:
— Я считаю вашу просьбу справедливой. Сейчас доложу полковнику.
— Ответ мы должны получить сейчас же!— сказал Ярускин. — Если командир полка удовлетворит нашу просьбу, мы выйдем на смену в окопы, если же нет, — не пойдём!
— Правильно! — ответил поручик. — Должен же быть, когда-нибудь конец этой проклятой войне!
Ярускин не знал, искренно говорит адъютант, или издевается над ними?..
Толстый, упитанный полковник Савинский сидел за столом и читал приказ, полученный сегодня из штаба дивизии. Адъютант подошёл, попросил разрешения и протянул полковнику бумагу.
— Делегация от солдат требует арестованных Блинова и других освободить из-под стражи.
— Не могу! Нет на это разрешения дивизии! — ответил полковник, откладывая в сторону бумагу.
Полковник волнуется. Ему трудно усидеть на месте. Он переводит свои маленькие, заплывшие жиром! глазки на адъютанта:
— Делегация, говорите? Где она? Кто послал? Что это значит? Делегация от солдат!.. Неслыханное дело!..
— Мне кажется, господин полковник, нетрудно понять, что положение сильно изменилось... Воинская дисциплина упала... Это, как будто бы, каждому ясно...
— Да... Вот такие либералы, вроде вас, поручик, всё дело испортили! Однако освободить арестованных невозможно!
— Подумайте, господин полковник! Скоро начнутся выборы в Учредительное собрание, а в нашем полку пять человек под арестом... Нехорошо... Необходимо освободить арестованных, не дожидаясь решения штаба дивизии. Штаб, судя по всему, просто забыл о них... Скоро два месяца, как они сидят... Давно уже должен был быть суд...
— Что же, вы полагаете, что суда не будет? — спросил полковник, глядя на адъютанта.
— Думаю, что не будет. Все сроки прошли.
Полковник в раздумьи смотрит в окно. На улице моросит мелкий дождик. По дороге плетётся фурманка. Тоска!..
— Чорт с ним! — произносит полковник. — Пишите приказ об освобождении.
Адъютант выходит.
Вручая Ярускину приказ, говорит:
— Товарищ Ярускин... В случае необходимости вспомните поручика Русинова... Я рад тому, что у нас в полку имеется организация... Плохо, что литературы нет, газет не присылают... Ну, ладно... Пока до свидания. Приходи почаще...
Возвратившийся к себе Ярускин всё ещё недоумевал:
— Правду сказал этот, золотопогонник, или он — провокатор?..
* * *
Днём солдатам раздали избирательные списки. Их было одиннадцать, и солдатам, нелегко было разобраться в них и решать, за какой список нужно голосовать. Правда, раза два или три приходили из дивизии офицеры, одетые в солдатские шинели, и говорили солдатам, что самым правильным они считают список № 1 — партии социалистов-революционеров...
Пактай Когой читает с трудом, разобраться во всём, что происходит, он не в состоянии. Вечером, до собрания, он побежал к Ярускину и застал у него Блинова. Они о чём-то разговаривали.
— Ишь ты, какие хитрые! — Говорил Блинов. — Хотят как можно скорее провести выборы. Сегодня раздали списки, сегодня же состоится собрание, а завтра с утра начнут собирать пакеты со списками... Это для того, чтобы помешать агитации среди солдат!..
— Агитатора от большевиков у нас ещё ни разу не было! — заметил Ярускин.
— Большевиков к нам не пускают.
Пактай Когой уже много раз слышал слово «большевик», но что оно означает, ему неизвестно. Правда, одна он знает: большевики — это те, которые хотят скорее закончить войну... А это как-раз солдатам и нужно!
— Пактаев! — сказал ему Блинов. — Ты побудь сегодня у нас на собрании, речи послушаешь. А к себе в роту попозже пойдёшь.
Вечером пришли агитаторы от эсеров и кадетов. Каждый из них расхваливал свою партию. К концу собрания прибыл из штаба полка адъютант Русинов. Он слушал выступления ораторов, но сам не говорил. Председатель собрания, чернобородый прапорщик, обратился к нему:
— Вы не желаете выступить, господин адъютант?
— Может быть, потом.... — ответил Русинов. — Пусть лучше скажут что-нибудь товарищи Блинов и Ярускин.
При этом Русинов посмотрел на них и улыбнулся. Это оживило обоих солдат.
— А почему это, — с иронической усмешкой спросил Блинов, — агитаторы ничего не говорят о большевистском списке?
Агитаторы переглянулись и пожали плечами.
— Что ж, — сказал председатель, поднимаясь с места, — можно и об этом сказать... Большевистская партия...
Но тут встал Блинов и перебил председателя:
— Нет, уж лучше я сам скажу... О большевиках представитель кадетской партии вряд ли правильно говорить будет...
Выступления офицеров Пактай Когой слушал нехотя и с недоверием: «Это — не наши!» — думал он. Совсем другое дело слова Блинова, — тут никаких усилий не требуется, чтобы понять, что он говорит.
Пактай слушал и вспоминал свою жизнь у богача Тропина, вспоминал батрачку, красивую Марину... Кто знает, где она теперь?..
Блинов говорил:
— Вот, к примеру, солдат Пактаев... У его отца был дом, земля, хозяйство... Богачи всё забрали у него, он остался безо всего, вам понятно? За что он страдает на фронте? Что даст ему победа над Германией? А ведь таких Пактаевых в армии сотни тысяч! И если социалисты-революционеры станут хозяевами России, Пактаев так никогда и не увидит потерянной им земли!..
Председатель собрания посмотрел на Русинова. «Сейчас, — подумал он, — адъютант разобьёт впух и впрах этого большевистского агитатора, а тогда можно будет и закрыть собрание».
Когда Блинов сел на место, прапорщик обратился к Русинову:
— Вы, кажется, хотели выступить, господин поручик?
Адъютант посмотрел на председателя, потом обвёл взглядом офицеров и проговорил коротко и решительно:
— Больше и сказать-то нечего. Товарищ Блинов изложил всё достаточно ясно!
Русинов вышел, за ним последовали солдаты. В землянке остались одни офицеры.
— Чорт! Все дело испортил! — сказал прапорщик.
— Кто мог ожидать? — проговорил агитатор от кадет и тяжело вздохнул. — Адъютант штаба полка — большевик!
* * *
Погода стоит сырая, беспрерывно льют дожди. Грязноватые облака носятся по небу. Иногда лишь к вечеру ненадолго прояснится, но вскоре небо снова затягивает серая пелена.
Однажды вечером в третью роту пришёл адъютант Русинов. Вызвав Ярускина и Блинова, он сказал:
— С выборами неладно получается... Социалисты-революционеры взяли верх...
Ярускин и Блинов переглянулись.
— О мире, стало быть, нечего и говорить!..
— Да, пожалуй... — сказал Русинов. — Но в городах очень неспокойно... по секретным сообщениям... Солдатам, конечно, ничего не говорят, но в штабе все новости известны.
А через три дня Русинов пришёл снова. Он вошёл в землянку, где жили Ярускин и Блинов, и радостно воскликнул:
— Товарищи! Временное правительство свергнуто! Власть перешла в руки Советов!
— Ура-а! — крикнули Ярускин и Блинов.
— Ура-а! — крикнули за ними и другие.
Русинов вызвал солдат на улицу. Все вышли из землянки в приподнятом настроении с мыслью о том, что: «Скоро мир! Скоро — домой!»
Русинов сказал:
— Товарищи! До войны я был студентам. Я сын учителя, душою вместе с вами. Я не хочу носить эти царские погоны!
Русинов сорвал со своей шинели погоны и бросил их наземь. Вокруг него собралось много солдат. Они тоже сорвали свои погоны. Начался митинг.
Заметив скопление солдат, командир роты подошёл вплотную. Следом за ним приблизились и другие офицеры.
— По какому случаю митинг? — спросил ротный.
— Да здравствует Советская власть! — крикнул вместо ответа Блинов.
— Ах, и вы здесь! — проговорил чернобородый прапорщик, увидав адъютанта. — Не болтай без толку, Блинов! Никакой Советской власти быть не может... Вчера только открылось Учредительное собрание...
— Вы не совсем в курсе событий! — отвечает Русинов. — Учредительное собрание действительно вчера открылось, но тут же и закрылось... Большевистская партия взяла власть в свои руки. Господин ротный, господа офицеры, солдаты просят вас снять погоны!
Офицеры переменились в лице: одних бросило в краску, другие побелели, как полотно, третьи оцепенели от неожиданности.
— Долой царские погоны! — крикнули солдаты.
Офицеры повернулись и направились к штабу.
Пактай Когой пришёл на митинг одним из первых.
Сейчас собралось уже много солдат — чуть ли не весь полк. На крышу землянки забрался Блинов. Он говорит солдатам о пролетарской революции, и слова его проникают глубоко в душу Пактая, они ему близки и понятны.
— Пролетарскую революцию мы должны грудью защищать, — говорит Блинов, — а то капиталисты и их прислужники — меньшевики и социалисты-революционеры — потопят её в крови народа. Встанем же крепче за свою власть!..
Митинг продолжался до самого вечера. Солдаты шумели, волновались, выкрикивали и подхватывали - лозунги.
К концу митинга Русинову передали приказ, в котором говорилось:
«Адъютанта штаба полка Русинова откомандировать в штаб корпуса.
Адъютантом штаба полка назначить прапорщика Попова...»
«Опоздали малость!» — усмехнулся Русинов.
Потом он обратился к Блинову и Ярускину.
— Сейчас будем набирать добровольцев в Красную гвардию. Ни в какой штаб корпуса я не поеду.
И к утру следующего дня в ряды Красной гвардии записалось сто человек.
Из пятой роты первым записался Пактай Когой.
* * *
Станция Шепетовка. Здесь сходятся три железнодорожных линии. Пактай Когой хорошо знает эту станцию: сюда в 1915 году отступил полк, в котором он служил. В городе много разрушенных снарядами зданий. Вот и вокзал, — он наполовину разбит, остались только боковая и задняя стены, две другие превращены в груду камня.
На главной линии стоит длинный товарный состав. Из вагонов доносятся песни. В одном из них едут Пактай, Ярускин, Блинов. Тут же едет и Русинов. Сейчас он ушёл к начальнику станции.
— Почему не даёте отправления? — строго спрашивает Русинов.
— С ближних станций нет пока никаких известий, — отвечает начальник, просматривая телеграмму. — Говорят, — путь разрушен.
Начальнику и в голову не приходит, что Русинов знает азбуку Морзе. А Русинов прочитывает телеграмму, в которой сказано: «12 ч. 30 м. Путь свободен». Он смотрит на часы: 12 часов 35 минут.
— Вы меня не обманывайте, господин начальник! — говорит он раздельно. — Я умею читать телеграммы. Немедленно давайте отправление!
Начальник краснеет и от смущения трёт нос.
— Черти! — кричит он. — Разбрасывают телеграммы куда попало... — Затем он выходит на перрон — давать отправление.
Около паровоза Русинов говорит начальнику станции:
— Контрик! Стоило мне слово сказать солдатам...
Поезд тронулся, застучали буфера.
— Ура! — доносится из вагонов. — Поехали!
Громче звучат песни, и только на стыках колёса будто пытаются перекрыть голоса.
Поезд мчится к Петрограду — на защиту столицы пролетарской революции...
1936 г.