— Детка, а давай со мной! — он выжидающе смотрел на Чанёля, жуя губы в предвкушении, тарабаня тонкими пальцами по дверце машины.
— Куда?
— Не знаю! — он вскинул руки в стороны, сверкая белоснежными зубами. Глаза его были наполнены чем-то совершенно непонятным: то ли искорками предвкушения чего-то нового, авантюрного и безусловно запоминающегося, такого, что отличается от привычной рутины Чанёля, то ли больным блеском сумасшедшего, увидевшего что-то в своих нездоровых фантазиях. На голову парнишке падал снег, оседая на волосах прохладными каплями. Полы незастёгнутой куртки из-за резкого движения распахнулись и сейчас на Чанёля смотрела морда одного из оленей на свитере. Воодушевление из него так и пёрло, но почему-то Пак не повёлся.
— Ты идиот?
— Да ну тебя! — тонкие губы надулись в притворной обиде, но по едва сдерживаемым от улыбки уголкам, было понятно, что паренёк совсем не расстроился. — Ну же, полетели со мной!
— Куда? — ещё раз спросил Чанёль, устало облокачиваясь на дверцу машины, высовывая голову из окна. — Если опять скажешь «не знаю», я тебя задавлю.
— Но я правда не знаю! — он притопнул ногой и сжал ладошки в кулачки, словно маленький ребёнок, не получивший желаемого. — Куда билеты будут, туда и полетим! Это ведь настоящее рождественское приключение! Детка, ну неужели тебе не хочется чего-то необычного?! Неужели не хочется вырваться из этого однообразия? Господи, разве тебе не хотелось сбежать куда-то с человеком, которого впервые в жизни видишь? Только представь: другой город, никакой работы, никаких приевшихся лиц, только ты, прекрасный незнакомец, — указав пальчиком на себя, — и миллион долларов на руках! — он помахал сумкой перед незаинтересованным лицом. — Мы можем ни в чём себе не отказывать! Детка, решайся!
А на что Чанёлю решаться? На довольно сомнительное «приключение» с парнем, которого он видит впервые в жизни? Убежать, оказаться вдали от успевшей надоесть за две недели квартиры в этом чёртовом Эдмонтоне, где его никто не ждёт по вечерам, откуда ему никто не позвонит, когда он будет задерживаться на работе? Где никто не обрушит на него поток внутреннего тепла всего парой слов беспокойства, от которых в груди щемит и колется, и хочется поскорее оказаться дома: в уюте, в светлом уголке, где ждёт родная душа. Только откуда ему знать об этом прекрасном чувстве, если Роуз ему только сообщения отправляла, а звонила только по особым случаям, вроде закупки продуктов. Хоть девушка и ждала его каждый день в квартире Чанёля, да вот только тепла от неё никакого не шло, лишь веяло холодом незаинтересованности, что разбавлял запах пиццы, разогретой в микроволновке.
И тем не менее у него всё равно не было решимости отказаться от этой размеренной, ничем не насыщенной жизни. На заднем сидении лежал пакет со зловонной рыбой и паками пива, обещавшими скудный вечерок под шум телевизора и временное алкогольное опьянение. Кажется, где-то в неразобранной до конца сумке у него лежала начатая ещё в Лос-Анджелесе пачка дешёвых сигарет. Хотя зачем вкушать все «удовольствия» жизни сразу? Их он оставит на Рождество, чтобы с первыми минутами праздника выйти на балкон и с завистью выкурить, смотря на искрящиеся гирляндами окна соседей, где уже на утро начнётся приготовление к ужину. Это то, к чему привык спокойный, рассудительный и немного наплевательский Пак Чанёль, из года в год следуя такому плану. За этим однообразием — как правильно заметил «прекрасный незнакомец» — он совсем позабыл, что значит постоянно упоминаемая матерью фраза: «В Рождество происходят чудеса». Какие такие «чудеса» — закатывал глаза мужчина, смотря на маму с насмешкой, когда та, поцеловав сына в щёку желала всего и сразу. В его жизни чудеса перестали циркулировать ещё с того момента, как закончилось беззаботное студенчество и началась вереница серых будней в офисе за отчётами.
Только вот сейчас, сидя в машине с опущенными стёклами, смотря на взявшегося словно из ниоткуда парня, у него все мышцы сводило судорогой, от того, как же хотелось незамедлительно выбежать из этой машины, схватить его за ладонь с тонкими пальцами, что опять покраснели из-за холода, и повести в этот аэропорт, чтобы сесть на первый попавшийся рейс и лететь. Лететь туда, где он, возможно, никогда больше не окажется, куда он больше никогда не осмелится убежать. Нужно только нажать на спусковой крючок, но как? Откуда взять на это силы? Как проверить, что этот «прекрасный незнакомец», лет двадцати шести на вид, с сумкой, наполненной долларами, — именно тот, кто принесёт ему давно забытое рождественское чудо? Зачем бросать всё в Эдмонтоне, где его скорее всего выгонят из компании после прогулов без причины, чтобы устроить себе «настоящее рождественское приключение»?
Сам того не осознавая, на крючок нажал мужичок, что заходил в здание аэропорта, ведя за собой семью цепочкой. Он постоянно оборачивался на свою большую семейку из жены, двух дочек и сына и постоянно приговаривал громко, не стесняясь прохожих: «Это будет наше лучшее Рождество, ребятки!». И улыбался. Улыбался так широко и счастливо, так умиротворённо и довольно — радовался, что может устроить любимым людям такой праздник. Лучший праздник для них. И малыши, держащие маму за руки, громко смеялись в ответ, возводя свободные от рюкзаков ручки вверх, угукая на его слова. Паку тоже хотелось лучшего Рождества, а не выкуривать сигареты на балконе, наблюдая за тем, как счастливы остальные и грустен он.
Чанёля словно парализовало и вздёрнуло одновременно. В животе закрутило болезненными спазмами, а в голове забило кувалдами с фразой «Беги, придурок, беги за ним». Беги за этим парнем, беги за его сумасшедшими идеями, беги за его запалом и диким желанием рождественского приключения, потому что больше такой возможности может не прилететь на твою забитую окурками от дешёвых сигарет и впитавшую запах рыбы голову. Плевать, что, если их поймают с ворованными деньгами, Чанёль вместе с этим чудиком могут попрощаться с жизнями, не имея возможности попрощаться с родителями. Плевать, потому что что-то на подкорке сознания, там, где-то в самой его глубине, подсказывало, что этот «прекрасный незнакомец» и является тем кирпичом, что прилетел в голову Чанёлю, крича «Сделай что-то со своей дерьмовой жизнью, приятель!».
— Детка, ты смотришь на меня, не мигая уже около пяти минут, может, пора решать? — выдернул его из потока мыслей парень, дёргая за плечо.
— А что мне решать? Что даст мне твоё приключение? Радость, желание, кого-то, с кем можно провести Рождество?
— Я обеспечу тебя всем этим, если поскорее выйдешь из машины и пойдёшь со мной. — Он долго ждал, в нетерпении сжимая лямку сумки и смотрел на сомневающегося Чанёля. — Слушай, я бы, конечно, дал тебе больше времени на раздумья, но что-то мне подсказывает, что те два бугая из мерседеса приехали за мной и денежками. — Он взял в ладони лицо Чанёля и повернул его в сторону стоянки, откуда уже бежали в их сторону два высоких мужчины с теми самыми страшными рожами, что Пак видел в зеркале заднего вида.
Он выпутался из чужих рук, отпихивая парня подальше, чтобы поднять стёкла и быстро выбраться из машины. Холодная ладонь сразу же схватила его за руку, и они побежали в сторону входа в аэропорт, расталкивая людей по пути.
— Это значит «да»?
— Это значит «да»! А теперь заткнись и беги!
Покупка билета на ближайший рейс почти не вызвала никаких проблем, потому что там стоял только один мужичок лет шестидесяти. Он пытался разузнать у симпатичной девушки, куда бы лучше поехать с женой на празднование очередной годовщины, пока парни не оттолкнули его подальше, требуя билет на ближайший рейс и «плевать куда, только продайте быстро». До терминала им пришлось бежать со всех ног, потому что нежданные гости уж слишком быстро выследили их в бурном потоке прилетевших и ждущих объявления о начале своей посадки людей. Адреналин не то, что бурлил в крови, он полностью заполнял мышцы, гоняя по телу дозы страха вперемешку с азартом. Уже пройдя контроль, Чанёль позволил себе спокойно выдохнуть, потому что вряд ли громилы успели купить себе билеты на тот же самолёт, пытаясь не упустить их из виду. Брюнета же это всё забавляло. Он не только смеялся, пока бежал через весь аэропорт, но успевал даже рожицы корчить, вызывая на страшных рожах безумный оскал и горящие яростью глаза. Он умудрился даже показать им язык, пока преследователей отгоняли служащие аэропорта, но Пак, заметив это, дал ему неслабый подзатыльник, отчего тот даже язык прикусил.
— Детка, ты слишком жесток! — плакался он, кончиком пальца гладя прикушенное местечко.
Эконом класс самолёта был полностью забит раздражающими Чанёля шумными людьми, складывающими багаж на верхние полки и просящие у стюардесс различные напитки и еду. На в очередной раз брошенное «Детка, поздравляю, у нас будет настоящее рождественское приключение», когда они уже заняли свои места, Чанёль лишь неоднозначно хмыкнул, рассеянным взглядом скользя по салону самолёта, уже жалея, что согласился на эту авантюру. «Прекрасный незнакомец» же проспал почти два часа полёта, иногда утыкаясь носом в плечо Пака, и поскуливая ему в свитер, будто ничего необычного и не происходило. Будто он каждый день воровал у посторонних миллионы долларов и искал себе напарника, чтобы потратить их. Нервный выдох неосознанно вырвался у него с очередным раздавшимся под ухом скулежом.
Что принесёт ему это «приключение»?
***
Ночной Ванкувер встретил их минусовой температурой и практически полным отсутствием снега, что сразу же отразилось на настроении Чанёля, так как он совсем не представлял себе Рождество, да и вообще зиму без него. В Эдмонтоне была хоть какая-то пародия.
— Эй, детка, чего скис? — сонно протянул парень, хватаясь за руку Чанёля, потому что тот шагал так быстро, будто за ними до сих пор погоня была. — Поехали в отель! Я ужасно хочу спать. — И потащил его к стоянке такси, приказывая таксисту куда ехать.
Если Чанёль думал, что они обойдутся обычной трёхзвёздочной гостиницей, то он бесконечно сильно ошибался, потому что привезли его к одному из самых дорогих и шикарных отелей в городе — Four Seasons Hotel Vancouver, ведь «детка, у нас миллион в карманах, можем себе позволить». Когда же они зашли в двуспальный номер люкс, у Пака челюсть отвисла, а незнакомец спокойно себе прошёл в душ, скидывая по пути пуховик и сумку с деньгами на пол. Чанёль откинулся на кровать, не снимая куртки, и принялся обдумывать во что ввязался, необдуманно пустившись в ход за невысоким брюнетиком. Странно, но ничто в груди и голове не кричало об ошибке или ещё чём-то похожем. Внутри было спокойно и умиротворённо. Всё замерло в предвкушении «рождественского приключения».
«Прекрасный незнакомец» вышел из душа в белом халате, скидывая на кресло напротив своей кровати одежду и плюхнулся на мягкое ложе. Из-за мокрых волос на подушке вырисовалось серое пятно, а сам он с удовлетворением выдохнул, растягиваясь на покрывале. Чанёль внезапно понял, что он даже имени его не знает, а называть паренька в мыслях «прекрасным незнакомцем» кажется по меньшей мере странным.
— Эй, воришка!
— Чего тебе, детка?
— Как тебя зовут?
— Бэкхён. Спасибо, что поинтересовался, — на лице расцвела сладкая улыбка, глаза закрылись, голос стал совсем тихим.
— Я — Чанёль. Не знаю, приятное ли это знакомство.
— Детка, ты меня обижаешь. Готов поспорить, что это будет лучшее знакомство в твоей жизни.
Проговорил он это, растягивая слова и улыбку, а затем тихонько засопел, уткнувшись носом в мокрую подушку. Больше Чанёль ничего от него не слышал.
***
Проснуться с утра пораньше от того, что кто-то прыгает на твоей кровати, выкрикивая «вставай, детка» — это явно не то, чего ожидал Чанёль. Едва раскрыв глаза, он принялся мотать руками в воздухе, чтобы хоть на секунду остановить «сумасшедшее дитя», но Бэкхён не внял его молитвам и тихим просьбам, продолжая выделывать чуть ли не сальто на бедном матраце и расшатавшихся за прошлый вечер нервах Пака.
— Детка, проснись и пой! Уже утро, пора тратить денежки! Я не собираюсь сидеть в этом номере целую неделю. У нас вечером самолёт, а ещё столько дел!
— Какой самолёт?
— Игрушечный! — съязвил брюнет, спрыгивая с кровати на пол. Голова немного кружилась, поэтому он поспешил пересесть на свою, чтобы привести прыгающую картинку перед глазами в нормальное состояние. Он уже был полностью одет, причёсан и умыт. Голубой свитер сменился на чёрный и опять же с оленями. На вопрос «почему опять они?», Бэкхён как-то странно покосился на мужчину, будто говоря «ты дурак?», но всё же ответил: — Они мне нравятся.
— А где взял? У тебя ведь кроме сумки с деньгами ничего не было.
— Детка, вообще-то через пару дней Рождество, чтоб ты знал, и свитера с оленями продаются ВЕЗ-ДЕ, включая соседний магазинчик.
Если бы не мороз, Чанёль подумал бы, что на улице не зима, а скорее поздняя осень. На улице не было и намёка на снег. А о том, что скоро едва ли не главный зимний праздник говорили лишь украшенные гирляндами деревья и магазинчики, спешащие за подарками подростки и взрослые, венки на дверях и кучки детей, что во главе с родителями пели рождественские песенки. Бэкхён водил его по множеству прекрасных в любое время года улиц, рассказывая какие-то странные, как и он сам, истории, придумывая куда можно было потратить оставшиеся с миллиона деньги, но даже это не могло поднять утраченное настроение. Не хотелось ни улыбаться, ни праздновать, ни оставаться здесь надолго — без лишних слов, Ванкувер совсем не нравился Чанёлю. Он уже было предложил Бэкхёну поменять билеты в другой город на более раннее время, но тот лишь забавно помотал головой из стороны в голову, и, схватив за руку, повёл его в сторону Рождественского рынка — чуть ли не главной достопримечательности в городе на время праздников.
— Детка, ты мне не нравишься, потому что тебе ничего не нравится. Так нельзя! Нужно возвращать тебе настроение.
— Ну, попытайся, может быть, тебе и удастся.
— Я не теряю надежды.
— Завидую…
Бэкхён повёл его сразу ближе к середине рынка, уверяя, что вначале всегда выставляют всякие пустышки. Они накупили целую кучу всяких сувениров, которые воришка решил оставить себе как воспоминания о красивом городе, попробовали какое-то странное на вкус пиво, что Чанёль чуть не выплюнул, примеряли шапки Санта Клауса и сфотографировались на фоне небольшой ёлки. Чанёля всё это бесило, но он молчал, надеясь до последнего, что скоро всё это закончится. Да и какая-никакая вежливость, привитая с детства родителями, не позволяла ему послать Бэкхёна как можно дальше с его тупыми идеями и слишком уж добродушными продавцами.
Все они постоянно кричали вслед «счастливого Рождества». Даже если ты ничего не купил. Даже если прошёл мимо. Даже если чуть ли не оплевал весь товар, стоящий на прилавке, всё равно с счастливым Рождеством тебя. И Чанёля это бесило, наверное, больше всего. Настроение всё стремительнее опускалось ниже, как и температура воздуха.
И тут внезапно происходит чудо у магазинчика со сладостями. Бэкхён тогда стоял в шоке, облизывая своё мороженое и вытирая лицо. Женщина, что продала его, не могла оторвать глаз от Чанёля. А сам он смеялся от души, держась за живот, не в состоянии распрямится и сделать хоть один нормальный вздох. Нещадно болело горло, люди столпились вокруг, желая посмотреть на то, что рассмешило молодого человека, но он пребывал будто в другом месте, хохоча на всю округу.
Невинная фраза Бэкхёна: «Тёть, а пожелайте этому говнюку счастливого Рождества ещё раз, а то он с таким лицом стоит, будто пятерых котят задушил» — привела к тому, что Чанёль бесцеремонно размазал по недовольной моське первую попавшуюся под руку сладость — коей оказалось клубничное мороженое. Парнишка стоял с таким удивлённым лицом и кусочками клубники на щеках, что «детка» не выдержала и засмеялась, заржала, выржала и все подобные производные, да ещё и так громко, что наверняка его и родители в Лос-Анджелесе услышали.
— Детка, если бы я знал, что тебя штырит от подобного, я б давно искупался в мороженом! — с изумлением протянул брюнет, не скрывая своей радости от того, что хоть на секунду, но Пак не казался таким несчастным и обозлённым на весь мир.
Смех у Чанёля очень приятный. Он очень тёплый, переливающийся от грубого баса до приятных, тягучих низких ноток с хрипотцой. А ещё он искренний. Слишком громкий, отталкивающий непривыкших, но такой искренний, что ты может и не смеёшься так же заливисто, но улыбаешься широко и с умилением. Что и делал сейчас Бэкхён, не спеша вытирая оставшиеся белые пятнышки с подбородка.
— Смотри-ка, я вернул тебе радость, как и обещал!
Он схватил не до конца успокоившегося Чанёля за руку, ведя сквозь толпу к карусели, где они провели около получаса. Пак бегал за наглым коротышкой, что осмелился оскорбить его «неуклюжим гигантом, балдеющим от мороженого», он уже хотел пошутить на более пошлые темы с тем самым мороженым, но его успели вовремя заткнуть, приложив к губам широкую ладонь. Вокруг дети всё-таки. Рановато им ещё о таком слушать.
До самого вечера Бэкхён дразнил Чанёля глупыми прозвищами, комментариями к ушам и ногам, а тот бегал за ним с явным намерением надрать уши наглому воришке. Но необходимость в этом внезапно отпала, когда коротышка, не смотря вперёд, столкнулся с какой-то семейкой. Выслушав от них проклятий до пятого колена, он едва сберёг свои покрасневшие от стыда локаторы, когда глава семьи уже собрался заняться ими вместо Пака. Подошёл он к Чанёлю весь такой насупившийся, не отнимающий глаз от земли.
— Ты знаешь, что такое «стыд»?
— Детка, лучше не беси меня, а то узнаешь, что такое «боль». Пойдём уже!
— Куда?
— На метро. Через полтора часа вылет.
— Куда в этот раз?
— Секрет.
Бэкхён знал, что в Ванкувере необычная система метро SkyTrain, и более того она наземная. Вагоны не такие широкие, как в других городах, и рекламы не так много. Ехать на такси почему-то совершенно не хотелось. На автобусе слишком долго, а вот метро в самый раз. Выкупив все билеты, то есть практически сняв для них весь вагон, Бэкхён пихнул Чанёля внутрь, не желая выслушивать его причитания по поводу «пустой траты денег».
Только попав внутрь, Пак осознал, что да — скоро Рождество, потому что создавалось ощущение, будто все те украшения, что не потратили на городские парки и кафешки, принесли сюда. Верхние поручи были оплетены разноцветными фонариками и дождиком так, что их самих не было видно. Окошки зарисовал мороз и работники станции — нарисованные снежинки от маленьких до больших спускались с потолка, по стенам, стеклу и даже на пол переходили. На двери повесили красивые маленькие веночки с двух сторон — как они только не отпали на большой скорости Пак диву давался. На сидения наклеили широкие надписи «Merry Christmas», и отовсюду слышалась песня «Let it snow» Дина Мартина. Чанёль, положа руку на сердце, не знал какой бес в него вселился, но какая-то неведомая сила просто-таки заставила его схватить Бэкхёна за руки, вывести на середину пустого вагона и втянуть в танец.
— Детка, у тебя температура?
— Заткнись и наслаждайся.
И Бэкхён бы заткнулся и наслаждался, да вот только Пак совсем не умел танцевать. Постоянно наступал ему на ноги, толкал и бил локтями. В ответ он награждал его не совсем милыми комментариями, приправляя сверху ехидными замечаниями. Закончилось всё это чуть ли не дракой, в которой победил Бэкхён, защекотав Пака до колик в животе.
Уже потом, уставшие и обессилевшие, сидя в креслах бизнес-класса самолёта, который доставит их в Торонто, Чанёль признался самому себе и сопящему у него на плече Бэкхёну, что Ванкувер не такой уж плохой город и, вроде как, рождественское приключение ему начинает нравится.