— Меня зовут Руфин, я из сенаторской фамилии Руфиев Фестиев из Этрурии, — начал чужестранец ровно и монотонно. Я понял, что все последующее — обычное вступление перед тем, как произнести речь в подобном собрании. Позднее я узнал, какие замечательные события, какой опыт стоит за этим кратким, сухим перечислением.
— Я стал солдатом на восьмом году правления прежнего императора. Я служил Империи в войнах против персов, вандалов и готов. Долгое время командовал на границе с Мавританией Типгитаной, где был на посту трибуна в Септоне. Позднее я служил в армии Либерия при вторжении в Испанию. Двадцать восемь раз был я награжден моими начальниками за храбрость, семь раз был увенчан золотым венком, корона ауреа. Я прослужил тридцать лет, мне почти пятьдесят. Те, кто понимал, согласно кивали. Этот человек наверняка понимает в военном деле куда больше, чем любой фрайнк. Но я сомневался в том, что его знания пригодятся для нашего, придайнского, способа ведения войны. Как ты позднее увидишь, я ошибался.
Руфин продолжал. Голос и поведение его изменились, что насторожило всех и заставило внимательнее прислушаться к его словам.
— Мне кажется, что войско у вас отличное, что вы мыслите умно, и то, что предлагает этот человек, — он кивнул на Мэлдафа, — в целом верно. Поход в добрых руках и провалиться не может, если только мы будем действовать быстро, если каждый командир будет в точности знать, чего от него ожидают, и на волю случая будет оставлено как можно меньше. Есть у меня одна поправка к предложенному плану, но, принять ли мой совет, решать вам, о принцепсы.
После того как монах изложил эти слова языком бриттов, короли одобрительно закивали друг другу: искренность говорившего вызывала у них доверие, а его вежливость успокоила гнев самых горячих. На меня произвела впечатление его тактичность, поскольку его искусство и опытность легко позволяли ему говорить в царственном тоне, не подобающем в присутствии чрезвычайно гордых князей бриттов, которые, чуть что, заводились. Мэлгон знаком приказал ему продолжать без дальнейших остановок.
|
|
— У войны есть два основных аспекта, кои надо держать в уме, и для каждого аспекта имеется руководящий принцип. Так говаривал комес Велизарий, и, когда ему не приходилось делить командование ни с кем, его подход всегда себя оправдывал.
Первое. В сражении многое зависит от случая, от отваги отдельных офицеров или отрядов, от воли к победе, которую иногда и лучшему командиру не удается вселить в сердца своих солдат. Как говорится, «во всех битвах в первую очередь побеждают глазами». В великой битве при Дециме при нашей высадке в Африке наша армия угодила в искуснейшую ловушку, которую я когда-либо видел. Однако брат их короля свел насмарку весь их план, поскольку слишком быстро выступил и дал нам возможность подготовиться. Его звали Аммата, и его положили на месте. Затем наши гунны прорвались на восток через Соляную Равнину и уж было подумали, будто бы день наш. Но, как оказалось, фланги были чересчур растянуты, и в следующий момент король Гелимер сам со своими основными силами врезался к нам в центр. Наш командир жезлом загонял трусливых гвардейцев Улиариса назад в строи (своими глазами видел), когда мы обнаружили, что перед нами на холме вдруг появились основные силы вандалов. Я понял, что нам конец, и наш военачальник тоже, как я видел. И что же дальше? А ничего. Атаки так и не последовало. Потом мы услышали, что Гелимер был так раздавлен гибелью брата, что напрочь забыл проверить, разбиты ли мы на самом деле, и занялся похоронами брата. Велизарий, конечно же, времени терять не стал, собрал наших, которые на сей раз сражались так яростно, что мы загнали вандалов в пустыню. Итак, вы видите, что сначала враг был разбит, потом мы, затем снова враг — и все в один и тот же день! В ту ночь в Карфагене, когда мы отмечали победу великим пиром, Велизарий поздравил офицеров, указав тем не менее, что наша победа по большей части зависела от удачи. Если бы гунны не напали врасплох на Гибамунда на Соляной Равнине, если бы Аммата не был убит, если бы Гелимер умудрился справиться с горем, то тогда бы пировал здесь Гелимер, а не мы! Сами понимаете — армии весело было узнать, что пир, которым мы наслаждались той ночью, приготовили вандалы, не сомневаясь, что одержат над нами победу.
|
|
— Воистину, — ответил Мэлдаф, — непросто избежать беды, когда человек малоудачлив. Смерть и неудача постигают каждого, и никто не знает того дня, когда придут они.
— Точно. Но если сражением часто руководит удача, то еще до сражения можно подчинить ее себе. Искусная стратегия кампании решает, где, когда и на каких условиях вести битву. А в стратегии главным фактором является умение, а не удача. По крайней мере так говаривал господин мой Велизарий, и я часто становился свидетелем его правоты. Потому нашу стратегию, направление марша и место битвы мы должны особенно тщательно рассмотреть.
|
|
Мэлгон Гвинедд, взглядом утихомирив тех, кто все еще смеялся, представляя, как Велизарий пьет Геройскую Долю из котла Гелимера, приказал Руфину продолжать.
— Вот так. Теперь, господа, я прошу вас посмотреть на эту карту. Ваш примицериус
(если его звание таково) предложил, чтобы армия, собравшаяся здесь, форсированным маршем шла к угрожаемой крепости и подготовила ее к защите от предполагаемой атаки врага. С этим я не согласен. Мне кажется, что вы рискуете допустить кардинальную ошибку, которую, как я уверен, мой господин комес Велизарий никогда бы не допустил. «Если можешь выбирать, — говаривал он, — бей врага где хочешь, но не там, где он этою ожидает, и прежде всего не там, где он захочет». Мы знаем, что варвары намерены захватить эту крепость на вашем защитном рубеже, а вы предполагаете встретить и разбить их там. Это неверно, да будет позволено мне сказать!
Короли задумчиво воззрились на карту, согласно кивая, хотя и не могли понять, какие размышления привели этого солдата к такому заключению. Большинство вообще ни слова не понимали, говоря только на чистом бриттском, и каждый готовил красноречивое возражение, пока монах переводил. Тем не менее было ясно, что чужестранец так или иначе стоит целиком и полностью за хорошую драку, и какой она будет, решать королю Мэлгону и его советникам. Этим летом коршуны и вороны напьются крови по горло, а воинам будет хороший повод побраниться над рогами с медом. Руфин вновь повел свою речь, которую тут вкратце излагаю, поскольку ты в должное время узнаешь, как прошло сражение. К тому же, как это обычно и случается, не все пошло по плану. Руфин утверждал, короче говоря, что план Мэлдафа в целом хорош. Но жизненно важно, однако, было не оставаться на границе, как настаивал Герайнт, а искать нашего врага и заставить его принять решающую битву там, где хотим мы, и так, как хотим мы. Как уже упоминалось, в Ллоэгр ведут две дороги: через угрожаемую крепость Динайрт и та, что перекрыта неприступными стенами Каэр Виддай. Пусть Рин и Эльфин немедленно усилят первую крепость, как и предлагалось, — очень важно, чтобы враг не мог опрокинуть наш фланг, что непременно случится, если он прибудет туда раньше нас. В это время основная армия форсированным маршем пойдет прямо к Каэр Виддай. Под прикрытием города, за который враги выдвинуться не смогут, войска подойдут незамеченными. По крайней мере на это можно надеяться. Король тогда сможет как следует построить свои войска и затем со всей поспешностью идти на столицу варваров. Тогда разумно будет ожидать, что либо Кеавлин отступит, чтобы защитить средоточие своей власти, либо (менее вероятно) продолжит осаждать Динайрт. Что бы он ни выбрал, армия быстро сможет вынудить его биться в открытом поле.
— Не думайте, что говорю я так от неопытности, — заключил он. — Долгие годы я командовал на римской границе в Африке после того, как мы ее отвоевали, и потому я многое знаю о том, что там происходило до меня. Ни одного лета не проходило, чтобы враги на нас не нападали намного превосходящими силами. И, несмотря на это, наши полководцы Велизарий и Соломон отправляли экспедицию за экспедицией, беспокоя тамошние племена и много раз побеждая их. Затем в недобрый час император назначил нашим командиром своего племянника Сергия. А вот его политика как раз и состояла в том, чтобы защищать рубежи и никогда не высовываться за них. Теперь враги выбирали место и время атаки, и результаты были ужасны.
Дела шли худо, доколе команду не принял Иоанн Троглита. Солдаты его знали и любили, поскольку он руководил ими под началом Велизария и Соломона. Они знали, что скоро им будет дело, — так и вышло. И сделали они куда больше, чем желали. Вы услышите сейчас, чем это кончилось — блистательной победой на поле Като, где пали король Карказан и шестнадцать мавританских королей.
Руфин замолчал, и я заметил, как он быстро окинул взглядом слушателей. И недолгий шепот, что поднялся в палате, был явно одобрительным. Император Ривайниайд властвовал как над серединой мира, так и над восточными и западными островами, так что все, что происходило в мире, становилось в должное время известным его судьям, советникам и военачальникам. К тому же короли жаждали великой битвы, которая будет вечно жить на устах бардов и рассказчиков, а не ряда бесславных стычек по линии насыпей.
Почуяв свой успех, Руфин закончил следующими словами.
— Мне сказали, что укрепленные лимес, что лежат между вашим королевством и варварами, были построены тем самым Арториусом, чья слава дошла даже до двора императора в Византии. Насколько я знаю, он переписывался с моим господином комесом Велизарием еще до осады Рима, готовясь провести кампанию в Арморике против франков, чтобы не дать их королю прийти на помощь Витигису. Как я понимаю, политика Арториуса была в том, чтобы не сидеть на валах, которые его инженеры возвели как стену между вашим народом и варварами, а тревожить их далеко на их собственной территории. Если Арториус был вашим Велизарием, то кажется мне, о король, что будешь ты Иоанном Троглитой, чья стратегия вернет удачу твоему народу и Империи. Таков мой совет, прислушаетесь ли вы к нему или нет, — не полагайтесь на валы и крепости, какими бы могучими они ни были, полагайтесь на копья и мечи ваших солдат. Преследуйте врага, не давайте ему передышки, гоните его, покуда не вынудите его на битву! 
Короли зашептались, не зная, прислушиваться ли к этому совету или нет, ожидая решения от Мэлгона. Я сам бросил из-под капюшона взгляд на старца Мэлдафа. Ведь это он, догадывался я, составил остроумный план, одобренный Мэлгоном, и мне любопытно было узнать, станет ли он противиться встречному плану Руфина. Но он молчал, спокойно улыбаясь и глядя, как и прочие, на Мэлгона Гвинедда в ожидании решения.
Мэлгон Высокий немного подумал, прежде чем обратиться к совету.
— Что думаете вы, бриттские князья? — спросил он после молчания, глядя на полные ожидания лица. — Укрепить ли нам ту мощную стену, что завещал нам Артур и которая более поколения служила загоном для этих язычников? Или двинуться с войском в сердце их страны и поставить все на битву?
Сразу же множеством голосов взорвался спор. Рин и Эльфин полностью были за то, чтобы без дальнейших рассуждений напасть на врага. Герайнт Дивнайнтский предлагал усилить рубежи и одновременно отправить его флот с рейдом на остров Уайт. Руфин ссылался на стратегические ошибки, допущенные имперским полководцем Нарсесом после того, как он победил готов при Монс Лактариус. Наконец, Кинлас из Роса, Наездник Медвежьей Колесницы, чью мудрость все почитали и который ничего еще не говорил, встал и высказался перед всеми королями.
— Благородные князья бриттов! — неторопливо начал он. — Предположим, что этот чужестранец прав. Наши валы и крепости сильны, и мудро поступил император Артур, когда наметил их постройку после памятной победы у Дин Бадон. Но сильнее этих валов защищала нас слава Артура, и я уверен, что именно страх перед ним держал в узде коварного Кередига, а в наши дни его сына Кинурига Затем, после побоища при Камлание, когда погиб Артур, на язычников напал мор. Теперь же, когда нет ни Артура, ни мора, мне кажется, что рано или поздно эти язычники ивисы будут искать случая разорить Остров Могущества, как во дни Гуртейрна Немощного, и снова бешеное пламя их мести будет лизать Западное Море своим огненным языком.
Стены крепки, но нет таких стен, которые невозможно было бы проломить, когда те, кто заперт в них, выбирают, где и как разрушить их. Вспомните только темницу, построенную Браном Благословенным, в которой запер он Ллассара Ллэс Гивневида вместе с его чудовищной женой Кимидеи Кимайнволл. Он созвал всех кузнецов, что были в ту пору в Иверддон, и всех, у кого были щипцы и молотки, и они навалили угля высотой с тот железный дом, который они сковали. Затем этой женщине, ее мужу и их чудовищному отродью, которое она родила, были поданы еда и питье. Когда все увидели, что они напились, вокруг дома зажгли огонь, и люди стали раздувать огонь мехами — по человеку на каждые два меха, — и они раздували огонь, пока дом не раскалился добела вокруг тех, кто был в нем. И тогда Ллассар Ллэс Гивневид и его семейство проснулись и стали держать совет посреди дома. И решили ждать, пока стены не раскалятся добела, за тем он проломил стену плечом и спасся вместе со своей же ной.
Рассказчики говорят, что эта чудовищная пара прибыла на Остров Могущества, породив новое поколение детей с золотисто-рыжими волосами, которые стали ненавистны всему Острову Могущества, поскольку они оскорбляли, нападали и оскверняли благородных мужчин и женщин. Мне кажется, что от них происходит это языческое племя ивисов, поскольку, как всем известно, у них золотисто-рыжие волосы. Как бы то ни было, даже железо Брана не смогло сдержать отпрысков великана. Лучше было бы войти в дом и убить и великана, и его жену сонными или бодрствующими.
Закончив этими спокойными словами, Кинлас из Роса вернулся на свое сиденье и снова замолчал. Все, кроме одного человека, одобрили слова Кинласа. Только Мэлдаф говорил против, однако коротко и не слишком горячо. Он напомнил совету о Пророчестве Драконов, произнесенном перед Гуртейрном Немощным, которое предсказывало ему, что Белый Дракон будет разорять Остров Придайн сто и пятьдесят лет. Сто и пятьдесят лет еще не миновали, так что лучше было бы сдерживать Драконов так, как он советует, а не рисковать Монархией Придайна в неблагоприятном сражении.
Но короли и раньше слышали Пророчество Гуртейрна, и прошли ли с тех пор сто и пять десятков лет, оставалось предметом споров. Им больше был по душе рассказ Кинласа из опоясанного морем Роса, мудрого сына Овайна Белозубого. Им нравился совет Руфина, который казался воином весьма опытным и был обласкан Мэлгоном Гвинеддом.
Великий король отдал соответствующие приказания — пусть принцы Рин и Эльфин без проволочек соберут свои отряды, чтобы в нужное время помчаться без отдыха, скакать день и ночь и прибыть в крепость раньше, чем туда доберется Кеавлин. В то же время стотысячное войско бриттов пойдет как можно быстрее к Каэр Виддай, над чьими стенами развевается стяг Айниона маб Рина маб Нойтона. Там они проведут перекличку, а затем выступят, чтобы разграбить дворец Кеавлина и вынудить его воинов на битву.
Когда все дела были улажены, призвали управляющего короля Брохваэля, чтобы тот проводил королей назад в палестр, где в эту ночь будет пир. Возбужденные и ликующие короли разошлись, оставив меня и Мэлдафа в палате совета одних. Мы долго сидели в молчании, раздумывая над доской для гвиддвилла. Рука Мэлдафа потянулась было, словно чтобы двинуть фигурку, на миг зависла над доской. Затем он убрал руку.
— О чем ты думаешь, Мэлдаф? — спросил я. — О том ли, что король предпочел совет чужестранца твоему?
Мэлдаф поднялся, чтобы уйти.
— Человек может дать много советов, — спокойно ответил он. — Я посоветовал одно, чужак, которого волны выбросили на берег Дивнайнта, — другое. Как думаешь, можно ему доверять?
Я не ответил. Я не мог оторвать взгляда от короля на доске, которую называли «Прекрасноглавой».
— Все, что я могу на это сказать, — заключил Мэлдаф, — так это то, что, когда войска бриттов и ивисов встретятся в битве, Мэлгона там быть не должно. Мы слышали Пророчество о Драконе, которое было произнесено посреди Острова. Если Дракон Мона будет убит в сражении, придет конец Монархии Придайна.
С этими словами ушел и он.
В тот вечер я не пошел пировать вместе с королями и знатью. Я был слишком встревожен. Комната потемнела, и доска для гвиддвилла мало-помалу засветилась серебром, вися передо мною во мраке. Наверное, таким был в своем начале мир, когда Гвидион своим жезлом собрал воедино из окружающего хаоса элементы, Гофаннон маб Дон выковал в своем раскаленном добела горне яркий небесный свод, а Ллеу Верной Своей Рукой сделал стены, в которых замкнул лишенные образа Орды Аннона. Это было прежде, чем поставил он короля в Середине и окружил его защитными фигурками. Небо было как пустая доска для гвиддвилла, черное, как вороново крыло, покуда и ему не было дано сверкающей Середины и мерцающих фигурок, свиты, хороводом вращающейся вокруг нее.
Теперь, когда среди всего этого буйства появилось упорядоченное место, необходимо было начать опасную игру, которая охранит этот мир и не даст поглотить его Полчищам Аннона — Ведьме из Иставнгона, ордам Кораниайд, Адданку Бездны. Каждый день дважды с самого начала мира белогривые жеребцы Манавиддана маб Ллира в бешенстве бросаются на скалы Острова Придайн и Трех Близлежащих Островов. И дважды в год, на Калан Май и Калан Гаэф, король Острова Могущества созывает цвет воинства Придайна, лучшие военные отряды Придайна, все они окружают короля, король и королева внутри дома, войско вокруг него внутри и снаружи, и двор закрыт. Так они ожидают приближения тех, кто собирается у темных пределов мира.
И показалось мне, что в лежавшей передо мной доске было что-то угрожающее. Так вспомнил я о другой приносящей неудачу доске для гвиддвилла Черного Человека из Исбидинонгила, которую бросили в озеро, что лежит рядом с Замком Чудес. Полумрак в комнате временами сменялся непроглядной тьмой из-за пролетавших по небу облаков, закрывающих луну, тишина опустилась на пиршественный зал короля Брохваэля Клыкастого, что был в палестре за двором, когда все короли и князья, каждый со своим отрядом, собрались вокруг сиденья короля Мэлгона Высокого, сына Кадваллона Длинная Рука.
От этого мрака, боли в глазу, от пляски теней мне показалось, будто бы фигурки на доске задвигались, играя сами по себе Король двинулся в северо-восточный угол, к краю преграды. Я увидел, что фигурка, что должна защищать его от нападающих, вдруг стала одного цвета с ними и что королю шах. В пустой комнате было страшно холодно, я задрожал и натянул на себя плащ.
Я не знаю, сколько я просидел так в ночной страже, погрузившись в думы. Перед моим внутренним взором проходили чередой те споры, которые мы слышали, и мне было трудно найти безопасный ход. Потому что на самом деле такого хода не было. Разговоры об Артуре напомнили мне повесть, которую рассказывали на Севере с том, как он ходил походом к пещере Ведьмы Ордду, дочери Ведьмы Орвен из Пени Нант Говуд, в дальние края Ифферна.
Со своим отрядом подъехал он к зеву пещеры, которую я видел своими собственными глазами. Остановившись перед ее темным зловещим входом, люди Артура стали спорить, что делать дальше Спорили они долго, поскольку об этой пещере было известно только то, что в ней много залов, переходящих один в другой. В каком из них сидит ведьма? Дома ли ее чудовищные отродья или рыщут в поисках падали по Придину? Наконец Какамури и его брат Хигвидд тайком, осторожно вошли в пещеру, не желая попасть в ловушку. В сыром зловонном воздухе пещеры висел затхлый запах разложения, ноги их скользили по гнили — останкам жертв ведьмы. В кромешной тьме у них за спиной послышался хриплый хохот — она лежала, притаившись, в расщелине. Братья набросились на нее, но она опередила их. Она схватила своими когтями Хигвидда за волосы и швырнула его наземь. Когда Какамури бросился ему на помощь, она схватила и его, и оба они вернулись к Артуру окровавленные, избитые и оборванные.
Увидев это, Амрен и Айддиль Высокий выхватили свои мечи и смело бросились в темный провал, надеясь, что ведьма еще не успела оправиться от схватки с Какамури и Хигвиддом. Но они преуспели не больше, напротив, дело для них обернулось куда хуже — они попали в ловушку, которую устроила им колдунья, и она схватила их, освежевала, высосала из них кровь, вылакала их мозг.
Мне казалось, что край ивисов за пределами Придайна как раз и есть такая пещера, и трудно представить, с чем мы столкнемся, когда войдем туда. Следует ли нам окружить ее вход и ждать, пока пещерный житель вылезет наружу, или опасливо и осторожно войти внутрь, или смело идти вперед с мечом и копьем до самых ее глубин? Каждый случай обсуждался на совете королей, и у каждого были свои опасности и преимущества.
Трудно выбрать, что лучше, пока внутри пещеры мрак. На Острове Могущества хватало яростных до безрассудства, Деятельных князей — медведей на тропе, жнецов битвы, порея сражения, которым без погребальных пиров жизнь не в жизнь, как говорит в своих песнях друг мой Талиесин. Но не ради похвальбы отвагой своей будет эта победа, если она у нас будет. Что до меня, то, когда дойдет до дела, я многое поставил бы на то, что с нами такой воин, как этот чужеземец Руфин. Если по несчастной случайности войско Мэлгона Гвинедда попадет в беду, то, чувствовал я, среди нас есть одна холодная голова, которая нам очень даже может понадобиться. С этой утешительной мыслью я, вздохнув, оставил раздумья. Но недоброе предчувствие не ушло.
И тут в темноте послышался сухой смех, и со всех сторон из окружающего меня мрака раздались визг, и бормотанье, и царапанье — словно это были те бесчисленные мыши, что опустошали поля Манавиддана в Арберте. И понял я, что придется мне иметь дело с Гвином маб Нуддом и его свитой. Я рассмеялся про себя. Фигурки на доске были расставлены точь-в-точь как я видел в Нос Калан Гаэф в зале Гвиддно Гаранхира на Севере. Я также понял, что обманщик того гляди сыграет свою старую шуточку и под покровом тьмы попытается напустить мне в глаза обманного туману.
Тем не менее я решил перехитрить Гвина маб Нудда без всяких там необычных сил, друидических, кузнечных и женских заклятий. Хозяин Дикой Охоты разгадал мои мысли и снова насмешливо рассмеялся:
— Я поставил шах твоему королю, о Мирддин, сын Морврин!
Нет уж, гневно подумал я. Всего мгновением прежде король был в относительной безопасности, а фигурки по краям доски были явно в безвыходном положении. Мысли мои, самая быстрая на свете вещь, неслись вихрем. Но, изучив доску, я не смог найти такого хода, которым король мог бы спасти себя, не видел вспомогательной фигурки, которую мог бы поставить между ним и угрожающими ему силами.
Гвин маб Нудд угадал мои мысли. Хохот его с нарастающей силой прокатился эхом по пещерам моего разума. Тошнотворный запах наполнил комнату, голова у меня закружилась, все зашаталось. Демон уселся и облегчился где-то в углу на усыпанный тростником пол, покуда черные бесенята его свиты ползали по мне в образе всяческих гнид и паразитов. Я сжался на своем сиденье. Мне отчаянно захотелось на свежий воздух, в чистую воду. Все вокруг меня было сплошным тяжелым, мрачным смрадом разложения и гнили. Дышать было почти невозможно, поскольку теперь мой мучитель, как я слышал, бурно мочился в другом углу комнаты.
Когда мое тело и все вокруг закружилось, завертелось и поплыло, я все равно продолжал смотреть, приказав себе полностью сосредоточиться на короле и соседней фигурке. Как могла игра кончиться так быстро и так странно? Я почувствовал на щеке смрадное дыхание и понял, что мой враг приближается ко мне.
Я видел, как убит был Бран
На западе, там, где поет океан, —
захихикал он мне в ухо. Я отклонился, чтобы быть подальше от этих нескладных виршей и от нелепого безобразия его похабной шайки, сосредоточившись на одном-единственном вопросе.
Но, сколько бы я ни старался, это дурацкое двустишие звучало у меня в голове, все повторяясь и повторяясь, пока я лихорадочно думал над тем, какие ходы могут предпринять вспомогательные фигурки короля. При чем тут Бран или смерть Брана? Какое отношение это имеет к нашей игре? Королевство Мэлгона, Гвинедд, также было известно как Край Брана, и люди верили, будто бы этот бог построил себе дом где-то среди белоснежных вершин зубчатых гор Эрири. Но если Мэлгону и суждено пасть в битве с ивисами, то будет это не в его родном горном краю, а где-то на зеленом юге. Как бы то ни было, Бран погиб в далекой Иверддон, за сине-зеленым Западным Морем. Возможно, демонический охотник (Ох! Вши! Я с ума сойду от их укусов!) намекает на то, как король погибнет? Как погиб Бран? Я отчаянно, вслепую пытался припомнить эту историю. Черви или змейки, я был в этом уверен, карабкались по моим ногам, чтобы сбить меня с мысли. Им это удалось — так они извивались, скользили и щекотали мое бедро… Бедро! Ведь в бедро получил Бран смертельный предательский удар! Да, предательский.
Почему предательский?... А, вот оно! Предательство сгубило Брана в Иверддон, и предательство ныне управляло фигурками на доске для гвиддвилла. Кто сделал последний ход перед тем, как Гвин маб Нудд вступил в игру? Мэлгон Высокий или старец Мэлдаф? Теперь это не имело значения — игра была нечестной, в этом я теперь был уверен. Никто из игроков-защитников, ни Мэлгон, ни Мэлдаф, ни Руфин, никто другой не позволил бы неприятельской фигурке беспрепятственно подойти к королю так близко.
Теперь я вспомнил, как стояли фигурки на доске во время совета. Фигурка рядом с королем была его собственной! Ее заменили на другую!
— Предательство! — ликующе вскричал я. — Обман, ложь и вероломство! Игра окончена!
Со всех сторон обрушились вопли, бормотания и стоны, каких я никогда прежде и не слыхивал и не хотел бы услышать снова, но это было уже не важно. С ликующим воплем я схватил подмененную фигурку и запустил ею в дальний угол комнаты. Все сразу же погрузилось в кромешную тьму, Авагдду, и искореженные твари — крылатые, рогатые, с копытами — хлынули густым потоком в окно, испещрив его лунный прямоугольник темными пятнами. Вереща и плюясь, дуя друг другу в морду, отчаянно хлопая кожистыми крыльями в попытке вырваться отсюда, они убрались прежде, чем я успел собраться с мыслями. Я подбежал к окну и выглянул наружу. Я увидел, как они взвились над залитыми лунным светом крышами и башенками Каэр Гуригон и полетели на север, словно пчелы в пору роения.
Меня мутило от вони и нечистот, которые мои мучители оставили после себя. Я распахнул дверь и вывалился на лестницу. Из палестра доносились веселые крики и песни, но мне нужно было выйти на свежий воздух и подумать. Бродя по пустынным улицам, я наткнулся на восточные ворота города. Стражники были пьяны или просто спали и в любом случае не видели, как я прошел мимо них.
Так я вышел из города Каэр Гуригон с его одетыми в пурпур королями, его отважными воинами в голубых кольчугах, его судьями и священниками, хитрыми златоторговцами, пекарнями, кузнями и рыночными площадями. Позади остались дворцы из тесаного камня, крепкие башни и ворот упорядоченные улицы, пересекающиеся под прямым углом гладкие, как доска — после того, как искусный мастер на шумном дворе распилит и выгладит узловатые, скрученные дубовые и вязовые стволы, что приволокли парные упряжки волов из темных лесных зарослей.
На какой-то миг яркие фонари у ворот ослепили меня, так что все поплыло перед глазами — словно завесу мрака прорезал головокружительный световой узор. Но как только я вышел на мощеную дорогу, лежавшую среди окрестных лугов, оставив свет позади, я быстро привык к ночи. Мне стали видны вокруг спокойные очертания деревьев и коров, плывущих над поверхностью поднимающегося ночного тумана. Впереди меня, вознося свою темную могучую вершину к звездам, возвышался надо всеми холмами круглый серый суровый Динллеу Гуригон.