— Тихо, господин! — прошептал ночной посетитель. — Время просыпаться и идти.
— Враг нападает? — спросил князь Айнион, спешно затягивая шнурки на башмаках и застегивая пояс. — Как ты прошел мимо часовых? Я же приказал всем смотреть зорко, как Гвиаун Ллидаг Кат!
— Не вини своих стражей, господин, — прошептал Ллован, ведя князя вниз по лестнице. — Я хожу в темноте как кот, и острый нужен глаз, чтобы заметить Ллована Ллау Дивро, когда он того не хочет. Надо быть очень осторожным — принц Эльфин маб Гвиддно прибыл к воротам.
Они быстро шли по пустынным улицам, освещаемым только мерцающей луной да случайными вспышками факелов на стенах. Ллован рассказал князю, что принц Эльфин подъехал к воротам только с тремя спутниками, а остальной его госгордд залег в ожидании в роще неподалеку.
— Он опасается, как бы враги не заметили его прибытия и не попытались напасть, когда он будет входить в крепость, — объяснил он князю.
Айнион согласно кивнул, и через мгновение они остановились под двумя боковыми башнями западных ворот.
Узнав князя в свете фонаря кордегардии, начальник стражи молча вынул задвижки небольшой двери, устроенной в огромных воротах. Вместе с начальником стражи и двумя-тремя копейщиками Айнион вышел на дорогу, что тянулась к Каэр Вадон и Каэр Кери. В полумраке он увидел перед собой высокого молодого человека в плаще с капюшоном. За ним стояли еще трое, а чуть дальше князь Айнион заметил темные очертания повозки — ее колеса и копыта запряженных в нее быков были обернуты мешковиной.
— Ты — князь Айнион маб Рин, владыка Каэр Виддай? — тихо спросил новоприбывший.
— Я, — ответил Айнион, — а ты, должно быть, принц Эльфин маб Гвиддно из Кантрер Гвэлод, что на Севере?
Вместо ответа тот поднял руку, и на князя набросились сзади. Хватка была стальной. Он увидел, как отлетел в сторону холст с повозки и на дорогу молча попрыгали вооруженные люди.
— Animith seax! В ножи! — раздался в ночи хриплый крик, и во мраке яростным пламенем сверкнули два десятка клинков. На голову Айниону набросили тяжелый плащ, и он уже больше ничего не мог ни слышать, ни видеть. Он понял, что и он сам, и все князья Придайна пали жертвой предательского тумана, такого же, ч го окутал Придери и Манавиддана в былые времена, когда они сидели на кургане Арберт.
Воистину, велико было предательство, и велико было ликование короля Кинрика, когда на следующий вечер сидел он на троне князя Айниона в большом пиршественном зале города. Громко радовались его люди, гевиссы (или ивисы, как эти чужаки, вэальхи, именовали их), и неистово веселились вожди ангель-кинн и их союзников из-за моря. В тот день улицы Каэр Виддай текли кровью, и сокровища города остались захватчикам на разграбление.
Как рассказывает Хеорренда, даровитый скоп гевиссов, высоко на престоле своем, гив-столе — «престоле дарений», источнике даров, восседал Кинрик, сын Кердика Завоевателя, назвавшийся владыкой захваченного города. Давным-давно, в дни своей юности, вместе с отцом своим Кердиком прибыл он на пяти кораблях на берег Бриттене и высадился в месте, которое люди называют Кердикес Ора. Там они бились с бриттами и обратили их в бегство. Потом убили они их владыку Натана вместе с пятью тысячами его людей. После этого захватили они остров Уайт, который Кердик отдал своим племянникам Стуфу и Витгару.
Но затем удача их покинула — король бриттов Артур выступил против объединенного войска королей ангель-кинн и при горе Бадон перебил многих, а на оставшихся в живых наложил дань. А когда Кердик вновь вышел на бой с Артуром, король бриттов убил его чародейством, и король Кердик был похоронен в Кердикес Беорг — Кердиковой Скале. После него королем стал Кинрик, и после смерти Артура он еще раз пошел войной на бриттов. Хитростью и коварством захватил он крепость, которую с тех пор стали называть Сеаробург, «Обманная крепость». И теперь, четыре года спустя (на двадцать втором году его правления), Кинрик захватил второй крупнейший оплот Артура уловкой столь же коварной и хитроумной, как и та! Воистину, удача, что покинула его отца Кердика, вернулась к Кинрику.
В этом не было ничего удивительного — разве не был Кинрик истинным Сыном Водена, бешеного вождя битвы, искусного в обмане стража павших? Вот каков род Кинрика: Кинрик Кердикинг, Кердик Элесинг, Элеса Эслинг, Эсла Гевисинг, Гевис Вигинг (от него люди Вест Сэкса зовутся гевиссами), Виг Фреавининг, Фреавине Фритугаринг, Фритугар Брондинг, Бронд Бельдегинг и Бельдег, сын Водена. Кинрику, пусть и старому годами, но яростному в схватке, его предок Воден даровал удачу в войне и славу в битве, такую, что его отряд юных воинов разросся в могучее войско. На пиру он раздавал кольца и добро без меры, удача его была велика, и слово его было законом далеко и широко.
После резни в Натанслеага отец Кинрика Кердик захватил огромный бриттский город, называемый Винтанкеастер. Великой была резня на улицах города, и богат был погребальный костер павших. Верю я тому, что недели спустя пировали вороны в стенах города, а волки лакали кровь, рекой текущую по улицам. Так пел Хеорренда, скоп, искусный в песнопеньях, милый князю своему.
Но Кердик не жил в городе, построенном сотни поколений назад могучими великанами, чудесно сложившими эти стены с помощью тайных сил. Светлы были его стены, высоки башни, многочисленны мыльни, дворцы и пиршественные залы. Красивы были его мощенные камнем дворы, где в гордыне своей пировали древние короли, раскрасневшись от вина, сияя своим боевым убранством, глядя на дорогие каменья и драгоценное оружие, которого без числа было в этом светлом замке, сиявшем, словно дорогой камень, в этом обширном королевстве.
Теперь черепица осыпалась с крыш, угрюмый мороз злобно потрудился над известью, по широким стенам расползлись лишайники и плющ обвил ворота. Город превращался в руины, а те, кто бродил по его улицам, уже давно лежали в земле. Только ветер одиноко стонал во дворах да лисы с барсуками гнездились во дворцах. Вирд, что правит судьбами людскими, предназначила этому королевству гибель, а его стенам — разрушение. Нет ничего в жизни благороднее, чем биться с тем, кто сильнее тебя, но даже сам Тунор во дворце инеистых великанов встретил то, против чего человеку сражаться бесполезно, — Время. Один за другим ушли величайшие короли — и Эорманрик, и Теодрик, и Этла. Так и этот мир день за днем кренится и гибнет.
Не стал ни король Кердик, ни сын его Кинрик жить в этом городе после того, как он пал. Они оставили его эльфам и душам убитых, что смотрят из пустых окон, жадно таясь в тенях на пороге. Несчастливым было это место в час полуденного покоя, когда солнце заливает небо ярким своим светом, но еще страшнее было оно в темный полуночный час, когда окутанные туманом образы бродят по улицам черными пятнами в тени облаков.
Потому призвал Кердик искусных людей из близких и дальних мест, чтобы построили они ему величественный пиршественный зал, хеал-рекед, вне стен Винтанкеастера. Вскоре поднялся высокий зал с широкими выступами, где слышалось звонкое пенье скопа и мелодичный звон его арфы. И там Кердик по своему обещанию стал раздавать на пирах кольца и богатства гезитам и танам, что стремились издалека со всего света со своими воинственными дружинами к его прославленному двору. Изо всех строений под небесами этот дворец могучего правителя был самым прославленным. Надо многими землями полыхал свет его.
Когда Кердик умер, этот дворец перешел к Кинрику, который пятнадцать лет правил гевиссами вместе со своим отцом. Вскоре после этого был убит и его могучий враг Артур, тот, кто был Бретвальдой бриттов, чья слава и сила была в западных краях мира столь же великой, как слава Хродульфа, могучего короля копье-данов, на востоке. Немного времени спустя Кинрик захватил хитростью крепость Сеаробург, и слава его, как и слава его отца, начала расти в северных землях. Все увидели, что он сигореадиг, благословенный военной удачей, пожалованной ему его предком Воденом, одноглазым дарителем побед.
При рождении его видели, как из его колыбели выскользнула змея, и с той поры был он коварен, как змея. Говорили, что его отцом был огнедышащий дракон и что детство свое провел он в Лесу Итене среди змей и огненных драконов. Когда на него нисходила боевая одержимость, говорили, что в его зрачках возникало подобие свернувшейся змеи.
Воспевая отвагу и щедрость Кинрика в его прославленном пиршественном зале, скоп поведал и о Хенгисте. Разве не был Кинрик вторым Хенгистом, пересекшим холодное море, чтобы завоевать себе богатое королевство в Бриттене? Как и Хенгист, что правил процветающим королевством Кантвара вместе со своим братом Хорсой, Кинрик и его отец вместе принесли военную удачу своему племени. Как и Хенгист, Кинрик крепко держал свои мысли в костяном ларце своего черепа. Ведь известно, что Хенгист прожил кровавую зиму в чертоге Финна, вынашивая в душе месть своему хозяину, которую он и осуществил весной. Он предпочел месть за товарищей веселью у очага в своем доме.
Когда Кинрик взял хитростью Сеаробург, люди припомнили, как искусно Хенгист обошел Виртгеорна, короля бриттов, когда пригласил его на совет, дабы заключить мир между их народами. По знаку своего господина люди Хенгиста повытаскивали спрятанные в башмаках ножи и перерезали всю свиту Виртгеорна, взяв самого короля в плен. После этого Хенгист заставил Виртгеорна жениться на своей прекрасной дочери Хротвин, которой он был обязан оставить много обширных королевств во вдовью часть.
Когда стало понятно, что Кинрик занял среди ангель-кинн то же место, что и Хенгист, и перенял удачу Хенгиста, внук Хенгиста приехал во дворец короля гевиссов, дабы положить ему на колени сверкающий боевой клинок, светлейший из мечей, который принадлежал Хенгисту, пока тот ходил по земле. Это был древний меч, благословенный сигореадигом, выкованный Веландом, оружие, достойное Водена, обоюдоострый клинок, слава бойца.
Великан-кузнец выковал этот меч в своем кургане, на рукояти его он вырезал руны, повествующие о древних битвах богов и инеистых великанов. Сияющим золотом выложил он имя того, для кого был выкован этот клинок с волнистой рукоятью и мерцающими змеиными кольцами, — имя самого ужасного из королей, живших на земле, самого Этлы, короля гуннов, Разорителя Мира. Хунлафинг звался этот меч, свет битвы, и острые края его славны были среди эотенов.
Есть древняя песня об этом мече, известная Деору и Хеорренде, даровитым скопам, именуемая Песнь о Хунлафинге. Говорится в ней о том, как некий гуннский пастух увидел, что одна из его телок прихрамывает. По кровавому следу он пришел туда, где в траве широкой равнины Хуналанда лежал этот великолепный меч. Тотчас же принес он его в чертог Этлы, который схватил его за сверкающую рукоять, возрадовавшись сердцем. Он знал, что это дар Водена и что он дан ему богом в знак победы в войне.
Так и стал этот меч известен всем племенам земным, над которыми властвовал Этла, как Хунлафинг, Меч Гуннов. Они поклонялись ему и приносили ему блот — кровавую жертву, множество пленников и рабов, чтобы кровь их порадовала Водена и принесла гуннам власть над миром. Позже, когда Этла завоевал и разорил города румвалов, он положил Хунлафинг на колени Хенгисту. Завоеватель Мира хотел расширить свои владения до островов в океане, и Хенгисту с его народом эотенов оставил он власть над Бриттене. Более того — Этла узнал от одной предсказательницы, что близится его конец, и захотел передать свою удачу князю эотенов, чтобы она сохранилась невредимой от его врагов за морями.
Так случилось, что после отмщения за смерть Хнэфа, когда Хунлафинг жадно напился крови Финна, Хенгист отправился за Вест-сэ, Западное море, в Бриттене, которую он завоевал именем своего владыки Этлы. Сына своего он назвал в честь дяди Этлы Охты, победителя Гивики, короля бургендов, — имя самого Этлы он не осмелился взять для него. Теперь пылающий меч нес смертоносный рок бриттам, продолжая труд Разорителя Мира даже после его смерти, хотя кейсар и восстановил свое королевство, которое Этла разрушил.
Такой зарок лежал на этом мече, что был он страшен в битве, как сами клинки Хрунтинги Миминг, и что суждено ему нанести три удара скорби и стыда. Первым таким ударом было убийство Финна, короля фризов, Хенгистом, гостем в зале его. Вторым было истребление дружины короля Бриттене Виртгеорна, с которой Хенгист и его спутники вели переговоры, дав слово о мире. А третий Кинрик поклялся нанести Мэглкону, что ныне правит племенами бриттов и чье войско сейчас идет прямо в западню, из которой ему не выбраться. Так приносил Хунлафинг в мир несчастья даже после того, как его хозяин, Завоеватель Мира, лег в курган на поживу червям.
Таковы были руны Хунлафинга, что защищали они Кинрика, и был он среди прочих королей, как ясень среди терновника или как молодой олень-пятилетка на росистой траве — выше всех прочих оленей стада, блестящие рога касаются самого неба. Он вселял ужас во врагов и их родичей, и бежали они от него, как козы от волка. Был он могущественнейшим из королей под солнцем, и нити его вирда опутывали весь мир.
Много молодежи, вреккан, как уже говорилось, собралось при его дворе, и им дарил он прекрасные кольца и застежки, обещая еще больше, когда снова начнется война между ангель-кинн и бриттами. Сердца их горячо жаждали того радостного дня, когда закапает кровь с острых мечей, когда пчелы битвы будут вонзать жала в сердца врагов. Ярость Водена была на них, и когда король обнажал Хунлафинг, руны, начертанные на его клинке, пели им о добыче и резне, горящих домах и обесчещенных девах.
Потом пришли к Кинрику, старому годами и мудрому, вести о сборе войск бриттов возле их священного холма на Севере. Хитростью вызнал он многое о деяниях их короля Мэглкона — как подчинил он себе всех королей бриттов, как задумал он войну, небывалую с той поры, когда Артур воевал с гевиссами.
Эти известия не испугали Кинрика, поскольку в сердце его таилось холодное коварство змеи, медленно точащей драконий яд, — на нем была удача Хенгиста. Он знал все о силе и расположении бриттов, и потому у него была особая причина уважать среди них мудрое начальство Герента, вождя вест-веалов. И с паучьим искусством стал он плести паутину для своих врагов.
С наступлением зимы отправил он ко двору короля бриттов купца из франков, по имени Само, который рассказал собравшимся там королям и танам бриттов, будто бы Кинрик и все лучшие бойцы его народа отправились за море, на войну, что кипела на далеких берегах Вендель-сэ. Этот купец Само рассказал также, что слабые отряды оставшихся в Бриттене гевиссов намерены следующим летом напасть на крепость в нагорьях, которую в честь Артура, Медведя Бриттене, называют Медвежьей Крепостью, Беранбург. А между тем это был обман, и, попавшись на приманку, войско бриттов направится к большому городу, который, как они думают, будет держать князь из их народа. Но если все пойдет, как задумано, они наткнутся на вражеский оплот. Более того, именно там и попадется в ловушку их простодушный король, если коварство Кинрика заслуживает своей славы.
Тем временем случилось так, что еще задолго до того, как зима сковала льдом все пути, прибыл ко двору Кинрика в Винтанкеастер человек, искусный в песнопеньях более чем кто бы ни было. Хеорренда звали его. Был он скопом у хеоденингов, что правили народом гломмов, которые живут там, где далеко над бурными волнами Вест-сэ встает солнце. Хеорренда был величайшим певцом своих дней. Много земель прошел он, разыскивая владык, искушенных в песнях и щедрых на дары, которым нужен был бы песнопевец, дабы прославлять их, чтобы не забывали чтить их в пиршественных залах смертных, покуда не погаснет свет и не погибнет все живое под этими небесами.
Много стран прошел Хеорренда, далеко он ушел от своего народа, побывал среди большинства племен по всей широкой земле. Посетил Хеорренда обширные королевства готов и франков и хорошо знал эти страны, которыми некогда правил Теодрик, могущественнейший среди людей. Зиму провел он в огромном пиршественном зале Эльфвине и Эадвине, королей лонгбеардов, — там-то и исполнил он песнь в честь победы их народа над яростными гефтами. Из всех людей, рассказывал Кинрику скоп, Эльфвине охотнее любого раздавал дары, был щедрее всех сердцем. Хеорренде в награду за песнь подарил он драгоценное украшение.
Тогда дал Кинрик Хеорренде браслет, что носят над локтем, тонкой работы, и большой надел пахотной земли в стране Меонваре с множеством вэалов — пахарей, что трудились в плодородной долине, и богатый мачтовый лес над ней. Кинрик знал, что когда скоп отворяет сокровищницу своих слов при королевском дворе, то слава короля становится великой в устах людей. Ведь странствовал певец не только среди людей севера — миргингов и хундингов, энглов и свэвов, брондингов и вульфингов. Он бывал и за дикими землями Вистлавуду, ходил и к блистательному двору кэсара, короля греков, который правит ясными синими водами Вендель-сэ, бессчетными городами, полными веселья, богатства и радости, по всему королевству румвалов, на коем некогда был вирд — править всем миром, пока не поднялся мстительный Этла, чтобы сокрушить его.
Много чудесных историй мог поведать Хеорренда — пел он об Александреасе, могущественнейшем из людей, что завоевал весь мир. Говорил он о войнах хред-готов и гуннов, о том, как Оффа с одним лишь мечом удерживал вал против миргингов при Фифельдоре, или рассказывал о Хагене и Хеодене, о Хродульфе и Хродгаре, и о Ваде, том, что правит под волнами.
Пока Хеорренда сидел у ног своего господина, получая дары и искусно плектром своим трогая струны арфы, услаждая благородных гевисских танов, Кинрик подергивал себя за седую бороду в долгом раздумье. Затем как-то раз он отвел скопа в сторону и поведал ему о том, что было у него на душе.
— Двадцать и два лета правил я кольчужным воинством гевиссов под этим небом, а прежде много долгих лет просидел я на троне кольцедарителя рядом с моим могучим отцом Кердиком. В час войны защищал я свой народ копьем и мечом против стольких врагов, что, думаю, сейчас под бескрайним небом столько и не наберешь. Деяния мои ведомы всем народам, что живут на берегах Вест-сэ и гораздо дальше. Изо всех королевств ангель-кинн, живущих в Бриттене, мое королевство — самое могущественное.
Стихотворец кивнул, подергивая струну, которая успокаивающе звенела, а король продолжал:
— Я наградил тебя золотом и землями, Хеорренда, но не сверх твоих заслуг. Я богат и многое раздаю танам, которые часто посещают мой двор. Но великому королю сдерживать себя — оковы непереносимые. И пришло мне на ум завладеть богатством большим, чем золото херелингов, которое, как говорят, лежит под волнами реки Рин. Сокровище это больше того, которое Веланд-с-перерезанными-сухожилиями сделал в холодном заточении у короля Нидада, затмевающее даже драгоценное Бросингамене, ожерелье Бросингов, которое Хама украл у Эорманрика. Оно больше, чем все это. — Оно обладает мощью Кольца короля свеонов, которое порождает богатство, как свинья — поросят. Как ты думаешь, должно ли это сокровище принадлежать мне, о Хеорренда? Так ответил скоп:
— Великий король должен иметь великое богатство, чтобы раздавать его танам своим и скопам, которые воспевают его славу. Также не дело, чтобы было славное золото и сильные воины и оно не попало в руки других. Воители жадно бьются за золото, когда у того, кто сидит на высоком престоле, его в изобилии. Но о каком сокровище ты говоришь, о король Кинрик, и где его искать? Может, лежит оно в каком-нибудь драконьем кургане, страж которого пышет ядом на безрассудного, который осмеливается войти во врата его мрачных владений?
Кинрик хрипло рассмеялся и, спрятав свой змеиный взгляд, пристально посмотрел на скопа, который сидел, опершись на свою арфу, у потухающего очага.
— Твоя стрела почти попала в цель, скоп! Я все расскажу тебе. Сокровище, о котором я говорю, это великий Остров Бриттене, в городах которого за высокими стенами лежат несметные сокровища. Короли его слабы и воюют друг с другом. Величайший из них, король Мэглкон, что зовет себя Драконом Острова, — вероломный тиран, который долго жил недостойной мужа жизнью среди монахов, а после этого убил собственного племянника, чтобы жениться на его вдове. За это его ненавидят родичи и считают недостойным великого престола.
Скоп еще некоторое время подергивал струны арфы в глубокой задумчивости. Он глядел, как бешено пляшет пламя в очаге королевского чертога, освещая высокие колонны, стоявшие в полумраке, словно воины в строю. А внутренним взором видел он тучу стрел, срывающихся с тетивы и летящих над стеной щитов, видел, как нетерпеливые оперенные Древки делают свое дело, направляя острые головки стрел прямо в сердце врага. О таком поет скоп, так он славит войну. — Сдается мне, — сказал наконец Хеорренда. — что весь этот прекрасный остров будет твоим, о вождь гевиссов и оплот ангель-кинн! Разве не лежит на тебе вирд верховной власти после того, как твой могучий отец назвал тебя именем королевства, кинерике, «властвующий над сородичами»? Теперь ты стар и, может быть, вскоре услышишь призыв присоединиться к бессмертному воинству Водена. Тебе нужно собрать испытанных воинов, тоскующих по копейной игре и кровопролитию, и взять в свои руки крепости королевства бриттов. Вот тогда сможешь ты, укрепившись в силе, дарить золотые кольца тем, кто сидит на скамьях в твоем пиршественном зале, покуда не придет время сесть на трон кольцедарителя твоему сыну Кеавлину. После такого деяния никогда не будет забыто твое имя под этим обширным небом, когда расскажу я повесть о твоей отваге и щедрости всем племенам и народам земли.
— Мне достанется слава и величие, тебе — награда, — согласился Кинрик, — но что, если
япожелаю, чтобы и короли земли вкусили этой славы, равно как и злата? Разве не обида всем королям древа Водена, живущим у Вест-сэ по эту сторону мрачного Вистлавуду, что только тут, на Севере, этот бешеный враг богов, Христос, возносит свое знамя и призывает свое воинство к месту битвы? Верю я, что близится страшный день, когда Мировой Змейвырвется, и широко распахнется пасть Волка, и боги вступят в великую битву со своими врагами, так что войска и Христа, и Одина рухнут в продуваемые ветрами чертоги Хель. Что победит — Крест или Копье? И то, и другое — оружие сильное и зачарованное, и не на одном и том же Острове лежать им спокойно в пиршественном зале. Я видел знаки, я приносил жертвы. Черные волны гневно набрасываются на высокие утесы.
Хеорренда поднял взгляд на короля, чье чело омрачилось, а глаза закатились, и осторожно ответил:
— Я тоже слышал о таком, Кинрик. Весь народ готовится к войне. На севере, в Беормаланде, за снегами люди видели сверкающее воинство, грозившее небу копьями. Ходят также слухи среди колдунов скриде-финнов, сведущих в таких делах, что в следующем году небо разорвет хвостатая звезда Это знак того, что много крови прольется на этой земле. Но скажи мне, о король: почему хочешь ты, чтобы короли земные присоединились к твоему воинству? Ты силен, враг слаб. Не разумнее ли приберечь добычу для себя, а не делить ее между столькими? Короли рода Водена — как волки над убитым туром — каждый будет рвать свой кусок. Не подумают ли, что ты не так уж и силен, если просишь помощи в военном походе?
Кинрик так глянул на Хеорренду из-под нависших седых бровей, что скоп испугался, как бы из зрачков его не вырвались свернувшиеся змеи.
— Я стар. Может, враги мои и думают, что я захирел с годами, — прорычал король, поерзав на своем высоком троне, — но разумнее было бы всем поразмыслить над моими словами. Я убил в поединках сорок десятков мужей, скормив их черноперым воронам. Я получил имя за убийство. Пусть демоны утащат меня в свою преисподнюю, если этот меч уже не по мне! Если так — то чем скорее я уйду в свой могильный курган, тем лучше! Пусть тогда буду я жить в позорном жилище, где черви, черные твари, ненасытные и жадные, пожрут мое тело, растащат меня по жилам! Придет такой день. Но пока мне еще нужно кое-кого убить!
В гневе он закусил бороду, и скоп догадался, что боевое безумие зажгло мужественное сердце короля из рода Водена. Хеорренда коснулся струн арфы и запел о спокойствии моря, когда ветер не волнует его, и о спокойствии людей, когда их раздоры решает сильный владыка. Гнев Кинрика улегся от этой песни, и он продолжил со спокойствием короля, умудренного годами.
— Ты не так понял меня, Хеорренда! — воскликнул он. — Не нужна мне помощь королей из-за Вест-сэ, когда я пойду войной на лживый народ бриттов. Все короли ангель-кинн, живущие по берегам Бриттене, подчиняются мне, как своему военному вождю, — от самого восточного Энгле вплоть до Кента и Вихта на юге. Беорнике тоже получила призыв к войне, вырезанный рунами на стреле. И еще я заключил союз с великим королем пеохтов, смуглого народа, что живет за рекой Гевэд в вечном сумраке северных гор, чьи вершины касаются неба. Он поклялся клятвой своего народа, что нападет со своими войсками на бриттов Севера и предаст их мечу без жалости. Будут они, как зерно под цепом, будут тела их, как мякина на четырех ветрах мира!
Королей бриттов посвящу я Водену Всеотцу и принесу их ему в жертву. Но я получил судьбоносное известие от купца из франков, который прибыл в мой пиршественный чертог с богатыми товарами. Слышал он странные вести от людей, живущих у Вендель-сэ, и вести эти таковы, что всем, кто боится гнева Водена, стоит прислушаться к ним и призадуматься. Кажется мне, что Бог румвалов, который также и Бог бриттов — они зовут его Христос, — недавно дал знак всем людям земли, которые считают его своим владыкой, и это знак призыва к войне!
— И что это за знак, государь? — с любопытством спросил скоп. Он должен был знать все, что происходило в земных королевствах, чтобы извлечь рассказ об этом из своей словосокровищницы на королевском пиру.
— Это послание, хитро написанное рунами, — продолжал Кинрик. — Лучший боец воинства Христа, Микель, принес его, как говорят, на своем копье в их главные святилища у Вендель-сэ — в Иерусалем, Бетлем, Ромабург. Искусные в чтении рун люди растолковали его, разослав повсюду, где почитают злейшего врага Водена. Они будут совершать обряды в день, который считают священным, и с помощью чар лишат сил заклятья, которым научился одноглазый владыка мудрых, когда провисел девять страшных ночей на дереве среди ветра. Они заплатят священникам, которые принесут жертвы в их храмах.
Скоп кивнул и сказал королю:
— Все это мне кажется верным, о Кинрик, и я сам видел кое-что из лживых деяний народа Христа, когда был при дворе Теодбальда, короля франков, единственного из наследников Этлы, который почитает этого злобного Бога. Но в этом нет ничего нового, они давно так колдуют. А как еще Христос может общаться со своим воинством, кроме как через рунные заклятья?
— Ты перебил меня, скоп, — сурово сказал Кинрик. — Самые худшие рассказы лгут, как и сказки о драконах, в конце концов. Рунное послание Христа говорит о том, чтобы его последователи не мыли своих одежд и не стригли волос и бород в священный день, который мы зовем Суннандей. Что еще может это означать, как не то, что Христос самолично готовится пойти войной против светлых богов, живущих в Вэль-хеалле? Разве я сам не намеревался ни мыться и ни стричь волос, пока не опустошу весь Бриттене огнем и мечом? Разве не таково же намерение Христа и его воинов — принести такую же клятву, пока, как они думают, не придет время уничтожить войско Водена? Верь мне, Хеорренда, — близится конец мира, и грядет сбор воинства на битву!
В чертоге Кинрика было темно, так что ни король, ни скоп не могли увидеть лиц друг друга. Только глаза короля с их змеиными зрачками горели, как тусклые угли. Его дружина лежала в спокойном сне и мирно храпела под лавками королевского зала. Снаружи за деревянными стенами мучительно стонал ветер, а по болотам в поисках жертвы рыскал злой тать. Злобный грабитель очень хотел бы сожрать одного из людей в этом высоком зале, если бы только ему удалось запустить свою когтистую лапу в ограду его сердца.
Арфа Хеорренды издала жалобный стон, поскольку слова Кинрика вызвали из сокровищницы памяти скопа слова:
В чертоге Запада Хринд Вали родит.
Ночь будучи от роду, он за Бальдра отмстит.
Не будет чесать он волос, не омоет рук,
Пока не изведает Локи смертных мук.
Кинрик пошевелился на троне, ибо холодна была ночь. Полено в потухающем очаге — или то была змея в его зрачке — сердито зашипело.
— Это свершится накануне конца мира, — прошептал он. — Есть такие, что думают, будто бы Бальдер и Христос — одно и то же, поскольку смерть обоих оплакивала природа. Я думаю, что близится страшная зима, когда почернеет солнце, упадет на землю небо, до вершин гор взметнутся волны. Вирд открывается, и кто может остановить прялку трех сестер?