— Наверное, ты прав, Руфин, — ответил я — Но почему он должен во все это поверить?
— Может, поверит, может, нет. Суди сам!
Трибун махнул рукой часовому, и тот сразу же сунул смоляной факел в горящую жаровню и подождал, пока он разгорится, а затем поднес его к факелу, установленному высоко на углу надвратной башни. В железной корзине, наверное, лежали тряпки, пропитанные смолой, или что-то в этом роде, поскольку в прозрачном воздухе сразу же потянулась вверх струя черного дыма.
Проследив взгляд трибуна, я поначалу не заметил никакого ответного знака. Но вдруг на восточном гребне заклубился ответный серый дымок, блеснул язык пламени, а потом потянулся к низким серым облакам столб дыма. На всем протяжении гребня вставали столбы дыма, пока действительно не создалось впечатление, что здесь, на высоте, расположилось большое войско.
— Очень остроумно! — со смехом согласился я. — У тебя в запасе еще много таких штучек, а, Руфин?
Он довольно фыркнул и глянул вправо. Врагов до сих пор не было видно. Я почувствовал, как возвращается надежда, а вместе с ней — внезапное воспоминание о юном Эльфине. Некоторое время мы стояли, глядя на спокойные окрестности, как вдруг трибун молча указал туда, откуда легким галопом по дороге вдоль линии костров мчался одинокий всадник. Мы следили за его приближением, пока наконец стук копыт его коня не раздался прямо внизу под нами и он не осадил коня, крича, чтобы открыли ворота.
— Спроси его, с чем он приехал! — толкнул меня под локоть Руфин.
Воин поднял взгляд, мгновенно узнав нас.
— Ах, Мирддин! — воскликнул он. — Похоже, дурные новости, — смотри, что мы нашли у нашего шатра, когда вернулись после того, как запалили костер! — У него на седле лежал мешок, на который он как-то болезненно указывал.
— Прикажи ему, чтобы помолчал и подождал нас там! — резко приказал Руфин.
Я подчинился, и мы помчались вниз по лестнице быстро как могли. Ворота отворили, и мы подошли к вестнику.
— Не говори дурных вестей, чтобы нас не подслушали. Что у тебя там? — озабоченно прошептал Руфин.
— Посмотри сам, — ответил всадник, когда я перевел. — Похоже, не играть нам в мяч головами ивисов. Сейчас мы играем в «барсука в мешке», и сдается мне, в этой игре они весьма искусны.
Он протянул мне мешок, который я чуть было не развязал и не высыпал его содержимое наземь. Но Руфин перехватил мою руку, и вместо этого мы развязали мешок и заглянули в него. Я вскрикнул от отвращения, когда на меня немигающим взглядом уставилось бледное окровавленное лицо.
Руфин приподнял за волосы окровавленную голову. Под ней была еще одна, в пустых глазницах которой запеклась кровь. Трибун бросил голову в мешок и быстро туго завязал шнур.
— Возвращайся назад и закопай это. Мы должны попытаться скрыть это известие от гарнизона. Созови по дороге всех дозорных с вала и приведи их в крепость! Не медли, слышишь?
Воин кивнул и снова взял мешок.
— Рядом с ним было вот эго, господин. Может, это еще кое о чем тебе скажет.
У него на шее я увидел дубовую ветку, согнутую кольцом и расписанную какими-то знаками. Всадник бросил ее мне, повернул коня и помчался выполнять приказ.
— Что это, по-твоему, значит? — спросил я.
— Ничего хорошего, — проворчал мой товарищ. Впервые я видел его лицо таким усталым и бледным, как будто на него внезапно напала тяжелая немощь. — Головы в мешке принадлежали нашим гонцам, которых мы три дня назад отправили к армии. Теперь все дело приобретает иной вид, Мердинус, сам видишь. Каждый час, который я надеялся выиграть для нас, армия на самом деле уходила все дальше. Полагаю, что на этой палке вырезано какое-нибудь вежливое послание. Можешь прочесть?
Я повертел кольцо в руках, читая вырезанные на нем руны:
— «Вот кольцо. Что оно означает? Каков его тайный смысл? Сколько здесь — один или много? Медведь, что рвет плоть, идет против вас, он принесет вам смерть и уничтожение, он прольет кровь и никого не оставит в живых. Вот зачем сделано это кольцо.
Руфин поднял на меня взгляд.
— Варвары наверняка в точности знают, как мы стоим. Старый лис перехитрил нас, Мердинус. Я очень боюсь, что мы окружены и что выхода может и не быть…
XVII
РЕЗНЯ ПРИ ДИНАЙРТЕ
Когда минул девятый день немощи короля Мэлгона, — день, последовавший за тем, как защитники Динайрта узнали о приближении врага, — Идно Хен, главный друид Гвинедда, посоветовался с друидами двора, что были в крепости, а также с Мелисом маб Мартином и придворными лекарями. Они должны были поговорить о безумии короля и обсудить лечение.
Пока они говорили на зеленой траве у королевского драконьего стяга, из королевского шатра донесся до них безнадежный стон.
— Это король стонет от болезни своей! — заявил Мелис.
— Этот стон — от острия зачарованного оружия! — заявил Идно Хен.
— Необходимо исцелить его! — к такому заключению пришли они оба.
Затем они вошли в королевский шатер, выставив всех, кто собрался вокруг Мэлгона, за исключением благословенного Киби, который принес с собой сосуд с целебной водой из своего святого источника в Арвоне. Идно Хен взял тисовые палочки и вырезал на них руны знания и мощи, стоя в это время на одной ноге, глядя одним глазом и пользуясь лишь одной рукой. Слова, которые он вырезал, открыли ему причину болезни короля и способ, как изгнать ее. Кузнецу королевского двора, искусному в заклятьях и чарах, было приказано раздувать свой горн, покуда угли не вспыхнут, а затем положить на них сошник от плуга. Когда сошник раскалится добела, пусть кузнец возьмет его щипцами и принесет в королевский шатер, где сделает вид, будто бы собирается вонзить его в живот королю.
Когда кузнец изобразил, будто бы нападает на короля, Киби и Идно вместе запели заклинание исцеления:
— In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Во имя Отца, Сына и Святого духа. Телон! Терула! Тилилоб! Тикон! Тило! Летон! Патрон! Тилуд! Амен!
При этом король наклонился и изверг всевозможных жучков, пресмыкающихся, сгустки крови и прочих гадов, что были у него внутри, так что злобные твари лежали перед ним на земле шевелящейся кучей. Трижды приближался к нему кузнец со своим сошником, и трижды извергал король гадов ползучих, что сосали его изнутри. Так были сняты лежавшие на нем чары, и стона боли он уже не издавал, силы вернулись к нему, и он исцелился. Идно Хен произнес слова, которые должны были сделать так, чтобы немощь не вернулась к королю, если, конечно, он снова не нарушит свой кинеддив:
— Maelgwn gwell gwyrd vwyt noc artes.
С этими словами друиды, лекари и священники, что были при Мэлгоне, ушли, и мы с трибуном Руфином поспешили к нему Войдя в шатер, мы с радостью увидели, что король снова здоров и восседает в величии своем. Он сидел в королевских одеждах на троне, держа в руке жезл власти. Он ласково поздоровался с нами и сразу же потребовал известий о Брохваэле и воинстве Кимри, которых он в последний раз видел, когда они выступали в землю ивисов.
Мы быстро поведали ему обо всем, что знали, — о приближении дикарей, о смерти или пленении Эльфина и о злой судьбе вестников, отправленных трибуном позвать Брохваэля. Пока король раздумывал над всем этим, прибежал солдат с вала и рассказал о том, что повсюду поднялись шум, рев труб и крики.
— Похоже, положение у нас плачевное, — сказал король.
— Да, — ответил вестник. — Со всех сторон слышен рев труб. Что нам делать?
— Сдается мне, — ответил Мэлгон, — что другого выбора у нас нет, как запереться в этой крепости и отбиваться как можем. Тем временем я поднимусь на вал и посмотрю, кто идет.
Итак, Мэлгон Гвинедд вместе со мной и Руфином поднялся на башню над западными вратами и осмотрел долину и насыпь Воздух был полон криков, рева рогов, хотя ничего, кроме зеленого склона холма, журчащих ручейков и ветра, качавшего деревья, видно не было. Бледный рассвет озарял землю, и все казалось иным, чем при ярком свете дня.
— Что это за шум? — спросил король. — Земля ли содрогается, или море наступает на землю, или небо падает?
Я перегнулся через ограду, и мне действительно показалось, что на землю звездопадом рушится небо, или полное рыбы, окаймленное синим море катится по земле, сметая все, или шкура земли лопается от вспухающего из Бездны Аннона гнойника. Вопли, наполнявшие воздух и терзавшие наш слух, были ужасны, как тот крик, что каждый год раздается над каждым очагом Придайна накануне Калан Май, крик, пронзающий сердца мужей, от ужаса теряющих румянец и силу, от которого женщины выкидывают плод, сыны и дочери теряют сознание и все звери, леса, земли и воды становятся бесплодными.
Небо падало на землю, а земля вспухала и содрогалась в судорогах, что прокатывались по ней волнами, как свирепые валы по зимнему берегу. Деревья качались и тряслись, словно по мановению волшебного жезла Гвидиона маб Дон они превратились в воинство бесчисленное, как твари преисподней, или пески морские, или лучистые звезды тверди небесной.
Вязы, ясени и дубы рядами наступали на крепость, остролист размахивал своими остроконечными листьями, орешник грозил небу копьями ветвей. Показалось мне, что все леса земные сошлись в битве вокруг нас.
Я испугался, как бы холмы, поля и равнины не сровнялись с землей и все вещи не рассыпались бы на девять форм элементов, не наступил бы снова хаос Кораниайд, земля и небо не смешались бы в бурном водовороте и весь мир не обратился бы в развалины.
— Что означают этот шум и крики и смятение в мире, Мирддин? — спросил Мэлгон.
Над холмами позади нас взошло солнце, и я увидел, что это не небо раскалывается, не земля расступается, не море отступает, а приближается огромная разъяренная орда. То, что я принял за высокие деревья, был лес ясеневых копий, приближавшихся плотным строем. Вершинами холмов показались мне шлемы и скачущие в битву рядами отборные поединщики. Звездами, гроздьями, падавшими с неба, оказались пылающие глаза свирепых врагов и блеск солнца на их сверкающих доспехах. Пламенными реками, рассекающими луга, показались мне сверкающие мечи в руках бесчисленных храбрецов. Ревущими водопадами показался мне грохот копыт скачущих коней и пена, летящая с их удил и уздечек. Облаками показалась мне пыль, летевшая из-под копыт этого неисчислимого войска. А крики, от которых, казалось, раскалывается небо, были воплями этой дикарской орды, что и числом, и силой, и яростью превосходила любое вражье войско, что когда-либо приносило Напасть на Остров Могущества. Я сказал все это Мэлгону Высокому, сыну Кадваллона Ллаухира, королю Гвинедда и Дракону Мона.
— Тогда мы будем держать эту крепость, на стенах которой мы стоим, — ответил король, — и если даже земля и на самом деле расступится у нас под ногами и небо обрушится на нас, мы все равно не уйдем отсюда.
Король сказал. Но затем он повернулся к трибуну и спросил, что бы тот в этом случае посоветовал.
— Мне кажется, у нас особого выбора нет, — угрюмо ответил Руфин — Нас загнали в эту нору, хотим мы этого или нет, и теперь мы должны сделать все, что только можем сделать в нашем положении. Но раз уж ты спросил меня, король, то вот что я думаю. Во-первых, ты должен сейчас же отдать приказ перекрыть траншеями оба входа в лагерь, утыкав их триболами. Это не только замедлит атаку врага, но и удержит наших воинов от соблазна сделать вылазку.
Во-вторых, ты должен позаботиться, чтобы людей на стенах сменяли через определенное время и чтобы за каждый участок стены отвечало определенное подразделение. Так они не утратят боевого духа и разные отряды не будут мешать друг другу при смене дозорных.
В-третьих, если у нас будет хоть какая-то возможность, мы должны убедить врага в том, что до вечера нас атаковать не стоит. Это рекомендуется делать всегда, когда враг воодушевлен тем, что у него перевес в силах. Затем можешь показать им, как ты жаждешь битвы, поскольку ночь все равно положит сражению конец. Фронтин говорит, что именно такую стратагему применял Югурта против наших войск в Африке, и я не сомневаюсь, что то, что применяли враги Рима, вполне может сгодиться и римлянам против варваров.
Сверх этого я скажу только одно — полагайся на Божью помощь, не медли с приказами и не допускай ни малейшей проволочки в их исполнении, и с Божьей помощьюмы победим.
Мэлгон был явно доволен словами трибуна.
— Тогда пусть будет Динайрт лагерем самого бодрого из воинств! — воскликнул он, пожав нам обоим руки, прежде чем повернуться и спуститься с башни.
Как только король покинул стены, орда ивисов издала громкий, страшный боевой клич. Так был он яростен, что в Динайрте не было ни единого копья в стойке, ни единого щита на шесте, ни единого меча на полке, который бы не упал со звоном наземь.
Тогда Кимри, бывшие в крепости, ответили таким же радостным воплем, и их оружие разом встало на места. Вопли двух враждебных воинств подхватили гоблины, духи и призраки, что жили в каждой ложбине и на каждом холме вокруг, им ответили возбужденным криком демоны воздуха в предвкушении кровавого ливня, который скоро пропитает всю землю вокруг крепости.
— Кто это там к нам едет? — спросил стоявший рядом со мной Руфин. Когда эхо криков унеслось к каменистым мысам Острова и затихло там, от войска дикарей отделился отряд всадников и подъехал к нашим воротам. Во главе отряда ехал пожилой воин, седобородый и мрачный с виду.
— Думаю, это Кинуриг, король ивисов, — ответил я.
— Тогда скажи ему, чтобы поостерегся подъезжать слишком близко, — шепнул мне Руфин. — Даже герольд не должен и мельком увидеть, как расположен наш гарнизон.
— Ближе не подъезжай! — крикнул я. — Объяви себя и скажи, чего тебе надо!
Пожилой всадник снял свой шлем с личиной, и я увидел, что это и в самом деле Кинуриг, жестокий владыка ивисов.
— Я Кинрик, сын Кердика, потомок Ведена и король гевиссов! — крикнул седобородый всадник. — И я пришел требовать заложников у Мэлгона, лживо именующего себя Драконом Бриттене! Думаю, тебе хватит ума прислушаться к моим словам, поскольку, как ты видишь, за моей спиной стоит величайшее войско, какое только было в мире. Все племена, что живут у Вест-сэ, прислали свои отряды, все народы, что живут между Фресландом и Меарк-вуду, выставили лес копий! Смотри — у меня заговоренный меч Хунлафинг, который Этла Завоеватель Мира дал Хенгисту в знак власти над Островом Бриттене! Каждый раз, как выходит он из ножен, он убивает и никогда не промахивается, и ни один не исцелился от нанесенной им раны! Откройте ворота и выдайте своего короля, прежде чем пробудится мой гнев!
Жаль, что тут не было Эльфина, который ответил бы за Кимри, — я знал, что такие слова взбесили бы его. Все же я слышал, как похвалялись на пиру молодые князья, и потому ответил так, как, думаю, ответил бы Эльфин (Руфин ни слова не понял в этой перебранке):
— Королям и князьям Придайна, что стоят в этой могучей крепости со своими войсками, твои угрозы как кукареканье петуха на навозной куче, — ответил я тем грубым голосом, который кто-то по злобе уподобил крику сойки — Ты подстрекаешь и оскорбляешь нас, поносишь непотребно, но это лишь распаляет наш гнев и злобу. Нищей шайке из-за моря, что стоит у тебя за спиной, Кинуриг, я скажу, что вскоре те, кто еще останется в живых, будут умолять, и просить, и льстить нам! Что же до тебя, наглый хвастун из дальних краев, то здесь есть король, который снимет с тебя голову и наступит на нее ногой!
Кинуриг устремил прямо на меня свой змеиный взгляд, но, прежде чем он успел раскрыть рот, огромный воин из его свиты крикнул громовым голосом:
— А, так это ты, одноглазый обманщик рода людского? Сдается мне, теперь ты сам угодил в ловушку, из которой ты не сможешь выбраться даже со всем своим коварством! Ты не знаешь меня? Думаю, еще не кончится день, как тебе представится случай. Я Беовулъф, сын Эггтеова, владыка гейтов, и мало кто может похвалиться тем, что вышел живым из моих объятий!
Воитель снял свой шлем с личиной и оскалился в усмешке, обнажив медвежьи клыки и взмахнув над головой огромным мечом.
— С этим добрым клинком Нэглингом выследил я злобную хищницу с болот и убил ее в ее же логове. И рукоять это го меча еще уткнется в твою грудину! Я не потомок Водена, как Кинрик, тень чьего меча Хунлафинга лежит на всей этой земле, но сдается мне, что, прежде чем солнце отправится отдыхать в океан, я стану Воденоубийцей! А еще отыщу я князя, что зовет себя Драконом Острова, и не девичьи объятия ждут его на этот раз! Славная битва грядет — мы будем стоять на телах убитых бриттов, на грудах убитых, насытивших собой мечи, восседать, как орлы на скалах. И велика будет наша слава, сгинем ли мы сегодня или завтра! Никто не переживает того дня, который предназначен для того, чтобы обрезать нить его вирда!
Этими словами закончил Беовульф свою боевую похвальбу, раздув грудь так, что его тяжелая кольчуга едва не лопнула, и злорадный хохот прокатился по рядам бесчисленного воинства дикарей, словно глубокий рев океана во время прилива.
— Ты поносишь меня за мой единственный глаз! — насмешливо крикнул я вниз, хотя и был весьма доволен тем, что меня и того храбреца, над кем я издевался, разделяли крутой вал и высокий частокол. — И все же я достаточно хорошо вижу, чтобы понять, что отважный болтун больше побеждает на словах, чем на деле. Как говорится, «за высокомерием обычно идет смерть». Я не воин, я бриттский бард, который говорит от имени великого короля Мэлгона Высокого, сына Кадваллона Ллаухира, правителя Гвинедда и вождя племен Кунедды. Мое ясеневое копье — вдохновение. И вот что я должен тебе сказать: думаю, после этого наши войска поговорят друг с другом оружием поострее языка — пока скалы стоят на берегу, пока текут реки, пока солнце поднимается по сверкающей дуге своего пути, пока меняется луна, пока земля прочно стоит на своих опорах, мы не уйдем отсюда! 
Великан, называвший себя владыкой геатов, зарычал в бороду при этих словах, и, признаюсь, я очень надеялся, что мне не придется в этот день изведать его объятий. Казалось, он собирается ответить, но король Кинуриг взмахнул копьем над головой и сказал то, что было у него в мыслях:
— Море гневается, океан бушует. Вскоре волны в ярости набросятся на скалы, и тогда посмотрим, насколько крепко они стоят. Копьеносцы ангель-кинн и вы, отважные воины из-за Вест-сэ, посмотрите вверх — ворон, черный и мрачный, чертит круги! Оглянитесь — серый бродяга болот не прячет рун побоища! Высоко поднимите Белого Дракона, тууф наследников Этлы, Разорителя Мира! Идите за отважным пожирателем пчел, храбрым сыном Эггтеова, убийцей Гренделя и его родительницы, на стены и ворвитесь в крепость! Я же ныне хочу совершить блот, чтобы боги даровали нам обещанную победу. Но прежде я призываю Скрытого и посвящаю ему врага как кровавую жертву, чтобы топтал он их копытами своего восьминогого скакуна!
С этими словами старый король отвел назад свое копье и метнул его со всей силой, так что оно со свистом пролетело над головой у нас с Руфином и упало в крепости где-то сзади.
— Вы все отданы Водену! — вскричал он страшным голосом, который отозвался громогласным воплем, вырвавшимся из ста тысяч глоток дикарской орды, собравшейся под стенами. С нарастающим страхом в сердце я ощутил, что это был клич победоносного воинства.
Но почти в то же самое мгновение надвратная башня, на которой мы стояли, дрогнула от внезапного громкого звона, раздавшегося внизу, слева от нас. За ним последовал тяжелый удар, от которого вздрогнули ворота, и ликующий вопль дикарей оборвался так внезапно, как будто бы их накрыли плащом, а взгляды их как один устремились вверх.
Словно в ответ на бросок Кинурига, что-то молнией сверкнуло над их головами, пролетело над всем воинством высоко, как жаворонок в погожий безветренный день. По слегка изогнутой дуге оно вмиг исчезло где-то далеко за темным холмом.
— Уроды! — в гневе заорал Руфин. — Кто приказал стрелять?
Это был один из воинов, прежде показывавших мне, как управлять той машиной. Не в силах удержаться от представившейся возможности, он выпустил снаряд в осаждавших. Вслед за трибуном я поспешил на стену и услышал его яростный рык:
— Чурбаны! Но чего же еще ожидать от людей, никогда не видевших настоящей войны? У них же молоко на губах не обсохло, они думают, что фульминалис — это им рогатка такая, из которой можно пулять когда в голову взбредет! Они что, не понимают, зачем нужна тяжелая артиллерия? Теперь, может, вы скажете мне, кто отдал приказ стрелять и кто дернул за веревку? Если вы считаете, что должны взять дело в свои руки, то, может, припомните мои наставления насчет того, как поднимать и опускать кохлэ махина? Помните — когда сомневаетесь, поверните колесо вниз. Снаряд, нацеленный слишком высоко, уйдет впустую, а вот пущенный низко по крайней мере поднимет пыль и даст атакующим пищу для размышлений.
Воины с дурацким видом стояли вокруг, покуда Руфин, любовно наклонясь над своей машиной, проверял, как ока работает, и время от времени поднимал взгляд, чтобы по ходу дела сделать замечание, совершенно непонятное для слушателей. Я же стоял у частокола и с удовольствием наблюдал за неожиданным воздействием, какое это случайное зрелище оказало на врага. Послышались испуганные крики, у многих на лицах был ужас, и в смятении воины попятились назад. Воспользовавшись случаем, я перегнулся через ограду и громко крикнул Кинуригу:
— Ты думал отдать нас богу, которому ты поклоняешься, бледнорожий сэсон? Однако думается мне, что это вы, бродячие болотные лисы, прошли под Копьем Ллеу!
Кинуриг бешено воззрился на меня своими змеиными глазами и повернул коня, чтобы подъехать к войску. Но мне куда больше не понравился злобный взгляд, который бросил на меня его огромный боец.
— Не думай, что испугаешь таких, как мы, своими пустыми шутками, — прорычал он, оскалившись на меня. — Тут воины, которые не раз видывали такие чудные орудия, что выплевывают из своего черного брюха смертоносные копья. Среди нас те, кто сражался с румвалами у Вендель-сэ, — фрайнки и венделы, которые знают такое колдовство.
Я перевел это Руфину. Он встал и, внимательно посмотрев на вражье войско, кивнул.
— Он, в общем-то, прав. Смотри, вон те, с красными волосами и топорами с короткой рукоятью, — фрайнки, а вон те, с заплетенными светлыми волосами, — вандалы. Осадных орудий я у них не вижу, но их таким не очень-то запугаешь. Похоже, Мердинус, пришло время всем нам быть наготове. Они на миг испугались, но вскоре вернутся. И тогда придет время обменяться чем-то повесомее брани, ежели я не ошибаюсь. Пока я намерен смотреть за их передвижениями отсюда, с надвратной башни. Что будешь делать ты?
— Я иду к королю. Это его они хотят убить, поскольку, если он падет, — все пропало.
— Значит, ты думаешь, что мы еще можем выиграть этот день? — с загадочной улыбкой спросил трибун.
— Я так не говорил. Кто знает, когда и где ждет его дихенидд? Каждый падет, как лист с дерева, когда исполнится тингед. Перед нами стоит задача, и у нас нет времени раздумывать, что может случиться, а может и не случиться до того, как ночь опустит занавес.
С этими словами я пошел к королевскому шатру. Мэлгон сидел на троне, оружия при нем не было, если не считать двузубца из белого ореха. Он завернулся в плащ, застегнутый золотой брошью. По левую руку от него сидел Идно Хен, старший друид его двора, по правую — благословенный Киби. Мэлгон и его военачальники слушали, как киварвидд, искусный рассказчик, рассказывает об угонах стад, битвах и осадах, деяниях поединщиков и героев и о победах королей былого — Кунелды, Эмриса и Артура. Когда киварвидд окончил рассказ, внезапно послышались волнение и гул — по крепости проносили Красного Дракона, стяг, который обычно приносил кровопролитие, так что кровь стояла по щиколотку, а кости и черепа лежали расколотые.
Все затихло в крепости, когда Талиесин встал посреди королевского госгордда и запел пред ними священную песнь «Монархия Придайна». То была подходящая песнь для славного воинства Кимри — волненье и пламя, гром и весенний разлив.
Затем Идно Хен собрал своих друидов и выплеснул три кубка воды на ветер, приговаривая так:
— Три ливня пламени обрушатся на лица лживых ивисов, коими отниму я у них две трети их отваги, и воинского искусства, и силы, задержу мочу в их телах и в телах их коней. С каждым вздохом воинов Кимри будут возрастать их отвага, воинское искусство и сила. Даже если воевать им семь лет, не будут они знать усталости!
И силой наполнились сердца воинов Кимри, когда было сказано это заклинание. И
такой же силой обладала вода из священного источника из Финном Гиби, которой окропил благословенный Киби воинов, говоря такие слова:
— Се град крепкий, и не слабость похваляться этим. Се крепкая стена без злобы к людям, стена против демонов. Се сильнейшая из молитв Господу, против Дьявола великая ее сила, се псалом меча, се гимн щита. Боевой клич сего воинства будет благородной песнью, которую услышат в Чертогах Небесных, сие воинство преклонит колено пред Христом, коснется щеки Его и поцелует грудь Его. Буду биться я вместе с грозным воинством короля, клич мой будет против клича дьявольского, я буду опорой им!
Когда выслушали воины заклинание друида и заклинание святого, нелегко было им решить, кто из двоих сильнее в чарах, колдовстве и связывании. Невозможно было потому сказать, что защищало это убежище — заклятья друидов или тайные чары.
Но тут с укреплений прибежал человек и сказал, что полчища дикарей идут, как волны, как дочери Манавиддана, когда зимой, в самое худое время года, бросаются они на полуостров Пенрин Блатаон на севере, перехлестывая через утесы и валуны и заливая землю. Более того, ивисы возвели огромный помост, на котором в черном шатре сидит на корточках ведьма, и гонит она колдовскую бурю на воинов Кимри, и мало кто может выдержать это. С каждого ее пальца срываются острые стрелы, и каждая находит свою цель.
Я увидел, как побледнел Мэлгон, услышав эту дурную весть, и догадался, что думает он о злодеяниях своих, о проклятии Гильдаса Мудрого и нарушении своего кинеддива. Припомнил он и все дурные сновидения, что видел он на вершине Динллеу Гуригон, хотя тогда я ничего об этом не знал. Ведь колдовские стрелы обычно выискивают в человеке слабые места, где его дурные дела открывают проходы в теле для пагубы.
— Мирддин, — сказал Мэлгон, — не сыграешь ли со мной в гвиддвилл?
— Сыграю, господин, — ответил я.
Тогда юноша из королевских слуг принес нам королевскую игральную доску с золотыми фигурками, и мы начали игру. Мы играли на класс Ллеу, доска лежала в ограде каэра, каэр был окружен стенами мира, и все отражалось на тверди небесной у нас над головами, где тоже шла великая игра. Каждый угол доски озаряло сияние драгоценного камня, обозначавшего один из четырех углов Острова Придайн — Пенрин Блатаон на севере, Пенрин Пенвэд на юге, Кригилл на западе и Руохим на востоке. Мне не понравилось то, что я увидел перед собой, поскольку зловещей показалась мне эта доска и изгнанье сделало на ней свой ход.
— На что мы будем играть? — спросил Мэлгон Гвинедд. — Ведь, когда играют в гвиддвилл, принято делать ставки.
— Мы будем играть на Тринадцать Сокровищ Острова Придайн, — ответил я, — то есть на Мантию Тегау Эурврона, на Дирнвир, меч Риддерха Хэла, на Корзину Гвиддно Гаранхира, на Рог Брана Галеда, на Колесницу Моргана Минваура, на Уздечку Клидно Айдина, Нож Ллаувродедда Мархога, на Котел Дирнаха Гаура, на Оселок Тудвала Гудглида, на Одеяние Падарна Пайсрудда, на Кувшин Ригенидда Священника, на Игральную Доску Гвенддолау маб Кайдио и Мантию Артура из Керниу.