— Когда мы — серьезные взрослые человеческие существа, смотрим на дерево, наши точки сборки производят настройку бесчисленного количества эманаций, и в результате происходит чудо. Наши точки сборки заставляют нас воспринять блок эманаций, который мы называем деревом.
И он объяснил, что точка сборки человека не только обеспечивает настройку эманаций, необходимую для собственно восприятия, но также уничтожает настройку определенных эманаций с целью получения большей четкости восприятия. Это похоже на снятие сливок — замысловатый, чисто человеческий прием, не имеющий параллелей.
Новые видящие обнаружили, что только человеческое существо способно составлять блоки из блоков эманации. Говоря о снятии сливок, дон Хуан воспользовался испанским словом «desnate», которым обозначается собирание самых вкусных сливок с кипяченого молока после того, как оно остынет. Нечто подобное происходит в случае человеческого восприятия. Точка сборки отбирает некоторую часть уже отобранных для настройки эманаций и формирует из них более рафинированную конструкцию.
— Сливки, которые собирает человек, — продолжал дон Хуан, — более реальны, чем то, что воспринимают другие существа. Это — ловушка, в которую мы попадаем. То, что мы воспринимаем, выглядит таким реальным! Они так реальны для нас, что мы забываем — мы создали их, скомандовав нашей точке сборки располагаться там, где она есть. Мы забыли, что они реальны для нас, потому что это наша команда — воспринимать их как реальные. Мы обладаем силой снимать верхушки с настройки, но не обладаем силой защитить самих себя от наших собственных команд. Этому надо научиться. Давая свободу способности снимать сливки — а именно так мы и поступаем — мы совершаем ошибку. И платим за нее так же дорого, как древние видящие платили за те ошибки, которые совершали они.
|
|
Сдвиг вниз
Дон Хуан и Хенаро отправились в путешествие по Северной Мексике. Такое путешествие они ежегодно предпринимали для сбора лекарственных растений в Сонорской пустыне. Один из видящих команды нагуаля — Висенте Медрано, специалист по растениям — готовил из них лекарства.
Я присоединился к дону Хуану и Хенаро в Соноре, уже в самом конце путешествия — как раз вовремя для того, чтобы отвезти их домой, на юг.
За день до того, как мы отправились в путь, дон Хуан неожиданно продолжил рассказ о владении осознанием. Мы как раз отдыхали в тени высоких кустов в предгорьях. Был вечер, уже почти стемнело. У каждого из нас было по мешку, наполненному растениями. Как только мы опустили их, Хенаро лег на землю и заснул, положив голову на свернутую куртку, как на подушку.
Дон Хуан, как будто не желая будить Хенаро, тихо заговорил со мной. Он сказал, что к этому моменту уже объяснил мне большинство истин об осознании, и что нам осталось обсудить еще лишь одну истину. Эта последняя истина, заверил он меня, была самой лучшей находкой древних видящих, хотя сами они так никогда этого и не узнали. Ее огромная значимость была осознана новыми видящими лишь спустя века.
— Я уже объяснял тебе, что у человека есть точка сборки, — продолжал он, — и что это точка сборки настраивает эманации для восприятия. Мы так же обсудили то, что эта точка может сдвигаться со своей фиксированной позиции. Теперь, последняя истина заключается в том, что когда точка сборки смещается за некоторый определенный предел, она может собирать миры, полностью отличные от мира, который нам известен.
|
|
Все еще шепотом, он сказал, что определенные географические области не только способствуют этому рискованному движению точки сборки, но и определяют специфическое направление этого сдвига. К примеру, Сонорская пустыня помогает точке сборки сдвигаться вниз с ее обычной позиции, в место зверя.
— Именно поэтому здесь в Соноре так много настоящих магов, — продолжал он. — Особенно магов-женщин. Одну — Ла Каталину — ты уже знаешь. В прошлом я организовал столкновение между вами. Я хотел заставить твою точку сборки сдвинуться, и Ла Каталина своими магическими штучками выбила ее с места.
Дон Хуан объяснил, что весь тот ужаснувший меня опыт, пережитый в столкновении с Ла Каталиной, был частью предварительной договоренности между ними.
— Что ты думаешь по поводу того, чтобы пригласить ее сюда к нам? — спросил меня громким голосом Хенаро и сел.
Неожиданность его вопроса и странный звук его голоса немедленно повергли меня в ужас.
Дон Хуан засмеялся и встряхнул меня за руки. Он заверил меня, что тревожиться нечего. Он сказал, что Ла Каталина приходится нам кем-то вроде двоюродной сестры или тетушки. Она была частью нашего мира, хотя и не совсем следовала в русле нашего поиска. Она была бесконечно ближе к древним видящим.
Хенаро улыбнулся и подмигнул мне:
— Я, конечно, понимаю — она тебя здорово возбуждает. Она сама мне призналась: с каждым вашим столкновением ты все сильнее ее боялся и все больше хотел.
|
|
Дон Хуан и Хенаро хохотали почти до истерики. Я вынужден был признать, что каким-то образом Ла Каталина, действительно, всегда производя на меня пугающее впечатление, тем не менее, привлекала меня как женщина. Наибольшее же впечатление на меня производила излучаемая ею энергия.
— Да, — заметил дон Хуан, — она накопила такое количество энергии, что способна сдвигать твою точку сборки в глубины левой стороны даже, когда ты не находишься в состоянии повышенного осознания.
Дон Хуан сказал, что Ла Каталина была связана с нами очень тесно, поскольку принадлежала к партии нагуаля Хулиана. Он объяснил, что обычно нагуаль и все члены его партии покидают мир одновременно, однако в некоторых случаях они делают это один за другим небольшими группами. Именно так обстояло дело с партией нагуаля Хулиана. Несмотря на то, что сам он покинул мир почти сорок лет назад, Ла Каталина все еще была здесь.
Дон Хуан и раньше рассказывал мне о партии нагуаля Хулиана. Теперь он еще раз напомнил, что она состояла из трех весьма непримечательных мужчин и восьми великолепных женщин. Дон Хуан всегда считал, что такая несообразность была одной из причин того, что членам команды нагуаля Хулиана приходилось покидать мир по очереди.
Ла Каталина была прикреплена к одной из великолепных женищин-видящих из партии нагуаля Хулиана и от нее научилась необычайным способам сдвигать точку сборки в нижележащую область. Та видящая покинула мир одной из последних. Она прожила исключительно долгую жизнь. А поскольку и она, и Ла Каталина были родом из Соноры, то в ее пожилые годы обе они возвратились в пустыню и жили там вместе до тех пор, пока видящая не покинула мир. За те годы, которые они провели вместе, Ла Каталина стала ее самой преданной помощницей и ученицей — ученицей, которая жаждала освоить весьма экстравагантные методы смещения точки сборки, известные древним видящим.
Я спросил у дона Хуана, в значительной ли степени знания Ла Каталаны отличаются от его собственных.
— Мы в точности одинаковы, — ответил он. — Она несколько больше похожа на Сильвио Мануэля или Хенаро. По сути, она — их женский вариант. Но, разумеется, будучи женщиной, она неизмеримо более агрессивна и опасна, чем они оба.
Хенаро подтвердил это кивком головы.
— Неизмеримо более, — произнес он и снова подмигнул.
— Она связана с твоей командой? — спросил я у дона Хуана.
— Я же сказал: она приходится нам как бы двоюродной сестрой или тетушкой, — ответил он. — Я имею в виду, что она относится к более старшему поколению видящих, хотя по годам она и моложе нас всех. Ла Каталина — последняя из той группы. И с нами она контактирует довольно редко. В общем-то, мы ей не очень нравимся. Мы слишком жесткие для нее. Она привыкла к обращению нагуаля Хулиана. И поиску свободы она предпочитает фантастические приключения в неизвестном.
— А какая разница? — поинтересовался я.
— А вот в этом нам и предстоит не спеша и тщательно разобраться в ходе последней части моего рассказа об истинах, касающихся осознания, — ответил дон Хуан. — Сейчас тебе важно знать одно: в левосторонней части своего осознания ты ревностно хранишь странные тайны; в этом вы с Ла Каталиной похожи друг на друга.
— Я снова заявил, что дело не в том, что мне нравится сама Ла Каталина, а скорее в том, что меня восхищает ее огромная сила.
Дон Хуан и Хенаро расхохотались и потрепали меня по плечам, словно они знали что-то, о чем я не догадывался.
— Зато ты ей нравишься, потому что она знает, на кого ты похож, сказал Хенаро и причмокнул губами. — Она очень хорошо знала нагуаля Хулиана.
Они оба бросили на меня долгий взгляд, от чего я почувствовал смущение.
— Что ты хочешь сказать? — воинственно спросил я у Хенаро.
Он ухмыльнулся и комично повел вверх-вниз бровями. Но промолчал.
Молчание прервал дон Хуан:
— Есть некоторые странные моменты, в которых вы с нагуалем Хулианом очень похожи. Хенаро пытается вычислить, осознаешь ли ты это или нет.
Я спросил у них, каким это образом, я могу осознавать нечто настолько неопределенное.
— А вот Ла Каталина считает, что осознаешь, — заявил Хенаро. — Она утверждает это, потому что знала нагуаля Хулиана лучше, чем любой из нас.
Я заметил, что мне не верится в то, что она знала нагуаля Хулиана, поскольку он ушел из мира почти сорок лет назад.
— Но и Ла Каталина не вчера родилась, — сказал Хенаро. — Она просто выглядит молодо, но это — часть ее знания. Как это было частью знания нагуаля Хулиана. Ты видел ее только тогда, когда она выглядит молодой. Если бы ты встретил ее, когда она выглядит старой, ты бы испугался до умопомрачения.
— То, что делает Ла Каталина, может быть объяснено с точки зрения трех владений, — вмешался дон Хуан. — Владения осознанием, владения сталкингом и владения намерением.
— Но сегодня мы рассмотрим то, что она делает, только в свете последней истины об осознании, которая гласит: сдвинувшись с исходного места, точка сборки может собирать миры, отличные от нашего.
Дон Хуан знаком велел мне встать. Поднялся на ноги и Хенаро. Я автоматически схватил мешок с растениями. Хенаро с улыбкой остановил меня как раз перед тем, как я забросил мешок на плечо:
— Оставь мешок в покое. Нам предстоит прогуляться на холм и встретиться с Ла Каталиной.
— А где она?
— Там, наверху, — сказал Хенаро, указывая на вершину невысокого холма. — Если ты пристально посмотришь своими полузакрытыми глазами, ты увидишь ее — очень темное пятно на фоне зеленой растительности.
Я напряг зрение, пытаясь высмотреть пятно, но ничего не заметил.
— Слушай, а почему бы тебе и правда туда не сходить? — предложил дон Хуан.
У меня закружилась голова и немного затошнило. Движением руки дон Хуан предложил мне отправиться наверх, но я не отваживался сдвинуться с места. В конце концов, Хенаро взял меня под руку, и вдвоем с ним мы начали взбираться на холм. Когда мы добрались до вершины, я обнаружил, что дон Хуан идет вслед за нами. Все мы втроем достигли вершины одновременно.
Дон Хуан очень спокойно начал говорить с Хенаро. Он спросил, помнит ли тот, как нагуаль Хулиан много раз был готов задушить их насмерть за то, что они шли на поводу у своего страха.
Хенаро повернулся ко мне и сообщил, что нагуаль Хулиан был безжалостным учителем. Он и его учитель нагуаль Элиас, который тогда еще находился в этом мире, имели обыкновение сдвигать точку сборки ученика за критическую черту, предоставляя затем ему самому постоять за себя.
— Я как-то уже говорил тебе: нагуаль Хулиан рекомендовал нам не растрачивать сексуальную энергию, — продолжал Хенаро. — Он имел в виду то, что для смещения точки сборки человеку необходима энергия. Если у человека ее нет, то удар нагуаля — это не удар свободы, а удар смерти.
— При недостатке энергии, — сказал дон Хуан, — разрушается сила настройки. Ты должен обладать энергией для того, чтобы выдержать давление настроек, которые никогда не имеют место в обычных обстоятельствах.
Хенаро сказал, что в том, как учил нагуаль Хулиан, всегда присутствовало вдохновение. Каждый раз он находил способ совместить обучение с развлечением для себя. Одним из его любимых приемов был неожиданный удар нагуаля. Застав кого-либо из учеников врасплох, в нормальном состоянии осознания, он сдвигал его точку сборки. Одного двух раз обычно оказывалось достаточно. После этого, если нагуалю Хулиану требовалась вся полнота внимания ученика, ему нужно было лишь пригрозить неожиданным ударом нагуаля.
— Да, нагуаль Хулиан был человеком воистину незабвенным, — сказал дон Хуан. — У него был дар обращения с людьми. Он мог сделать какую-нибудь гадость, а в его исполнении она выглядела просто великолепно. Если бы так поступил кто-то другой, это было бы грубо и бессердечно.
— А вот нагуаль Элиас таким даром не обладал. Зато он был воистину великим, великим учителем.
— Нагуаль Элиас был очень похож на нагуаля Хуана Матуса, — вставил Хенаро. — Они прекрасно находили общий язык. И нагуаль Элиас научил его всему, ни разу не повысив голоса и не сыграв ни одной шутки.
— Нагуаль же Хулиан был совсем другим, — продолжал Хенаро, по-дружески меня толкнув. — Я бы сказал, что в левосторонней части своего осознания он ревностно хранил странные тайны. Совсем как ты.
— Ты согласен? — спросил он, обращаясь к дону Хуану.
Тот не ответил, но утвердительно покачал головой. Казалось, он старается сдержать смех.
— Он был игрив от природы, — произнес дон Хуан, и оба они расхохотались.
Они явно намекали на что-то, что знали. Я почувствовал еще большую угрозу. Как ни в чем ни бывало дон Хуан сообщил мне, что они намекают на весьма эксцентричные магические приемы, которые освоил нагуаль Хулиан за свою жизнь. А Хенаро добавил, что, кроме нагуаля Элиаса, у нагуаля Хулиана был еще один совершенно уникальный учитель — учитель, который любил его безмерно и обучил неизвестным и архисложным способам сдвига точки сборки. В результате поведение нагуаля Хулиана всегда было исключительно эксцентричным.
Я спросил:
— Кто был этот учитель, дон Хуан?
Дон Хуан и Хенаро переглянулись и по-детски захихикали.
— Очень тяжелый для ответа вопрос, — ответил дон Хуан. — Я могу сказать лишь одно: это был учитель, изменивший направление нашей линии. Он обучил нас множеству вещей — хороших и плохих, — но среди худшего из всего, чему он нас научил, были практики древних видящих. И некоторые из нас на этом попались. В том числе — нагуаль Хулиан и Ла Каталина. И мы можем лишь надеяться, что ты не последуешь за ними.
Я немедленно принялся протестовать. Дон Хуан меня перебил, сказав, что я сам не знаю, против чего протестую.
Пока дон Хуан говорил, я ужасно разозлился и на него, и на Хенаро. Ни с того ни с сего я пришел в бешенство и принялся что было мочи на них орать. Несообразность моей собственной реакции испугала меня. Будто бы это был вовсе не я. Я замолчал и с мольбой о помощи во взгляде посмотрел на них.
Хенаро стоял, положив руки дону Хуану на плечи, словно нуждаясь в поддержке. Оба они сотрясались в приступе совершенно неуправляемого хохота.
Я вдруг пришел в состояние такой подавленности, что почти расплакался. Дон Хуан приблизился ко мне и, как бы подбадривая меня, положил руку на мое плечо. Он сказал, что Сонорская пустыня по причинам, для него непостижимым, способствует проявлению воинственности в человеке, да и в любом другом существе.
— Люди скажут, что причиной тому является излишняя сухость здешнего воздуха, — продолжал он. — Или излишняя жара. Видящий сказал бы, что здесь имеет место специфическое слияние эманаций Орла, способствующее, как я уже говорил, сдвигу точки сборки вниз.
— Но как бы там ни было, воины находятся в мире для того, чтобы в результате тренировки стать беспристрастными наблюдателями с тем, чтобы понять тайну себя и насладиться торжеством открытия того, что мы есть в действительности. В этом — высшая цель новых видящих. И не каждому из воинов дано ее достичь. Мы считаем, что нагуаль Хулиан до нее не добрался. Он попал в ловушку. И Ла Каталина — тоже. Затем дон Хуан сказал, что несравненным нагуалем способен стать лишь тот, кто любит свободу и обладает величайшей отрешенностью. Путь воина являет собой противоположность образу жизни современного человека, и в этом — главная опасность этого пути. Современный человек покинул пределы неизвестного и таинственного, утвердившись в функциональном. Повернувшись спиной к миру предчувствия и ликования, он погрузился в мир скуки.
И полученный шанс снова вернуться назад к тайне мира иногда становится слишком тяжелым испытанием для воинов. И они не выдерживают. Они попадают в ловушку того, что я называю «захватывающими приключениями в неизвестном». Они забывают о поиске свободы, забывают о том, что должны быть беспристрастными свидетелями. Они тонут в неизвестном и влюбляются в него.
— И вы полагаете, что я принадлежу к числу таких воинов, дон Хуан?
— Мы не полагаем, мы знаем наверняка, — ответил Хенаро. — И Ла Каталина знает об этом лучше, чем кто-либо другой.
— Откуда, интересно, она может об этом знать? — настаивал я.
— Да просто она — такая же, как ты, — ответил Хенаро, смешно выговаривая слова.
Я уже совсем было вступил в жаркий спор, когда дон Хуан перебил меня:
— Ты совершенно напрасно так напрягаешься. Ты таков, каков ты есть. Кому-то сражаться за свободу легче, кому-то — тяжелее. И ты принадлежишь ко второй категории.
— Для того чтобы быть беспристрастным свидетелем, — продолжал он, — мы начинаем с понимания того, что фиксация или движение точки сборки является всем, что есть, для нас и для мира, которому мы являемся свидетелями, каким бы этот мир ни был.
— Новые видящие говорят, что когда мы были обучены говорить с собой, мы были обучены способам притуплять[28] себя для того, чтобы удерживать точку сборки фиксированной на одном месте.
Хенаро громко хлопнул в ладоши и издал пронзительный свист, имитируя свисток футбольного тренера, и завопил:
— Так, смещаем точку сборки! Ну, ну! Давай, давай, смещай!
Мы все еще смеялись, когда кусты справа от меня вдруг зашевелились. Дон Хуан и Хенаро немедленно сели на землю, подогнув под себя левую ногу. Согнутую в колене правую, каждый из них поставил перед собой наподобие щита. Знаком дон Хуан приказал мне сделать то же самое. Приподняв брови, он изобразил на лице смирение уголками губ.
— У магов — свои причуды, — шепотом сказал он. — При сдвиге точки сборки вниз зрение мага становится ограниченным. И если он заметит тебя стоящим, он непременно нападет.
— Однажды нагуаль Хулиан два дня продержал меня в позе воина, — тоже шепотом сообщил Хенаро. — Мне даже мочиться пришлось, не вставая.
— И еще — какать, — добавил дон Хуан.
— Точно, — подтвердил Хенаро, а затем, как бы вспомнив что-то, шепотом поинтересовался. — Надеюсь, ты сегодня уже какал? Потому что, если у тебя в кишках что-то есть, ты наложишь в штаны, как только покажется Ла Каталина. Если, конечно, я не научу тебя, как их снимать. Чтобы покакать в позе воина, тебе придется снять штаны.
И он принялся показывать мне, как снимаются брюки в этой позе. Он подошел к этому процессу с исключительной серьезностью и ответственностью. Все мое внимание было полностью сосредоточено на его движениях. И только сняв штаны, я обнаружил, что дон Хуан буквально захлебывается от хохота. Я понял, что Хенаро в очередной раз надо мной подшутил, и собрался было подняться на ноги и надеть штаны. Однако дон Хуан остановил меня. Он так хохотал, что едва мог говорить. Он сказал, что в шутке Хенаро только доля шутки, и что Ла Каталина действительно находится за кустами.
Меня проняло: несмотря на смех, в тоне его звучала настойчивость. Я застыл на месте. А мгновение спустя я уже совершенно забыл о штанах — в такую панику меня вогнал раздавшийся в кустах шорох. Я взглянул на Хенаро. Он уже снова был в штанах. Пожав плечами, Хенаро прошептал:
— Прости. Я не успел показать тебе, как надевать их, не вставая.
У меня не было времени ни на то, чтобы разозлиться на них, ни на то, чтобы присоединиться к их веселью, потому что неожиданно кусты раздвинулись прямо передо мной, и из них вышло нечто чудовищное. Даже страх мой прошел — до того диковинным было это создание. Я не боялся, я был просто очарован. То, что я видел перед собой, было чем угодно, но только не человеческим существом. Оно даже отдаленно не напоминало человека. Это было больше похоже на рептилию. Или на громоздкое гротескное насекомое. Или на мохнатую, до предела омерзительной наружности птицу. Его темное тело было покрыто грубой рыжеватой шерстью. Я не видел ног — только огромную уродливую голову. Вместо ноздрей по бокам плоского носа зияли две большущие дыры. У этой твари было что-то наподобие зубатого клюва. И глаза — настолько же прекрасные, насколько гротескной была вся эта штука. Глаза были подобны двум гипнотическим озерам непостижимой чистоты. В них светилось знание. Эти глаза не были человеческими, равно как и птичьими. Я вообще никогда не видел таких глаз.
Шелестя кустами, чудище прошло слева от меня. Когда я, следя за его движением, повернул голову, то заметил, что дон Хуан и Хенаро очарованы его присутствием в той же степени, что и я. Мне пришло в голову, что они, видимо, тоже никогда не видели ничего подобного.
В следующее мгновение создание полностью исчезло из виду. Но спустя миг послышалось рычание, и его очертания снова замаячили перед нами.
Я был очарован и в то же время обеспокоен тем, что ни капельки не боюсь этого чудища. Было такое ощущение, что в панику перед этим впадал вовсе не я, а кто-то совсем другой.
В какой-то момент я почувствовал, что начинаю вставать. Ноги выпрямились против моей воли, и я обнаружил, что стою, повернувшись к чудовищу лицом. Я смутно ощущал, что снимаю куртку, рубашку, ботинки. Я разделся догола. Мышцы ног сократились с огромной силой. С непостижимой ловкостью я подпрыгнул, и в следующее мгновение мы с чудовищем уже неслись к какой-то неясной зелени, видневшейся вдалеке.
Сначала чудовище неслось впереди меня, извиваясь наподобие змеи. Но затем мне удалось его догнать. Когда мы поравнялись, я вдруг осознал нечто, что уже было мне известно, — на самом деле чудовище было Ла Каталиной. Вдруг рядом со мной оказалась Ла Каталина в человеческом облике. Мы скользили без малейшего усилия. Мы словно застыли в позах стремительного движения, а пейзаж несся назад, создавая впечатление огромного ускорения.
Движение наше прекратилось так же внезапно, как началось. Мы были одни в совершенно ином мире. Там не было ни одной узнаваемой черты. Интенсивное сияние и жар шли от того, что казалось землей — землей, покрытой гигантскими камнями. По крайней мере, это было похоже на камни. Они имели цвет песчаника, но были невесомы; они напоминали куски губки. Я мог расшвыривать их, лишь слегка к ним прикасаясь.
Я настолько увлекся своей силой, что забыл обо всем остальном. Каким-то образом я определил, что куски этого вроде бы невесомого материала на самом деле мне сопротивляются. И то, что мне удавалось с легкостью их расшвыривать, было следствием моей немыслимой силы.
Я попытался хватать их руками и понял, что тело мое изменилось. Ла Каталина смотрела на меня. Она снова была гротескным созданием. Таким же созданием был теперь и я сам. Я не видел себя, но знал наверняка, что мы абсолютно одинаковы.
Неописуемая радость охватила меня, бывшая как бы силой, пришедшей извне. Мы с Ла Каталиной скакали, кружились и играли до тех пор, пока у меня не осталось ни мыслей, ни чувств, ни каких бы то ни было следов человеческого осознания. Но в то же время я определенно осознавал. Мое самосознание было неким смутным знанием, порождавшим уверенность в себе, безграничной верой, физической уверенностью в собственном существовании, причем не в смысле человеческого чувства индивидуальности, но в смысле присутствия, бывшего всем сущим.
3атем как-то разом все вновь пришло в человеческий фокус.
Ла Каталина держала меня за руку. Мы шли по пустыне среди сухих кустарников. Я немедленно ощутил болезненные прикосновения острых камней и комков глины к ступням моих босых ног.
Мы пришли на свободное от растительности место. Там были дон Хуан и Хенаро. Я сел на землю и оделся.
Мой опыт с Ла Каталиной несколько задержал наше возвращение в Южную Мексику. Каким-то неописуемым образом он выбил меня из колеи. Находясь в нормальном состоянии осознания, я как бы переставал быть цельным. Я словно потерял точку отсчета. Я совсем пал духом и даже пожаловался дону Хуану на то, что мне не хочется больше жить.
Мы сидели под рамадой дома дона Хуана. Машина моя была нагружена мешками, и мы были готовы отправиться в путь, но чувство отчаяния овладело мной, и я заплакал, Дон Хуан и Хенаро хохотали до слез. Чем большим было мое отчаяние, тем сильнее они веселились. Наконец, дон Хуан сдвинул меня в состояние повышенного осознания и объяснил, что их смех вовсе не был выражением злорадства с их стороны или проявлением какого-то странного чувства юмора. Они смеялись от переполнявшей их радости за меня, потому что видели, как далеко вперед мне удалось продвинуться по пути знания.
— Я скажу тебе, что говорил нам нагуаль Хулиан, когда мы добирались до того места, где ты находишься сейчас, — сказал дон Хуан. — И ты поймешь, что ты не один. То, что происходит с тобой, случается с каждым, кто накопил достаточно энергии, и смог заглянуть в неизвестное
Нагуаль Хулиан сказал нам, что мы изгнаны из дома, в котором провели всю свою жизнь. Результатом обладания сохраненной энергией явилось разрушение гнезда — такого уютного, но крайне ограниченного и скучного — в мире обычной жизни. И наша подавленность, по словам нагуаля Хулиана, была не печалью потерявших свое гнездо, но печалью обреченных на поиски нового жилища[29].
— Новое жилище, — продолжал дон Хуан, — не столь уютно, однако в нем бесконечно больше простора.
— Ты заметил, что изгнан, и осознание этого обрело форму глубокой подавленности, потери желания жить. То же самое было и с нами. Поэтому, когда ты сказал, что не хочешь жить, мы не могли удержаться от смеха.
— Что же теперь со мной будет? — спросил я.
— Как говорят в народе, тебе следует сменить седло, — ответил дон Хуан.
Оба они снова впали в эйфорию. Почему-то они истерически смеялись после каждого из своих замечаний.
— Все очень просто, — сказал дон Хуан. — Твой новый уровень энергии создаст новое жилище для твоей точки сборки. A диалог воинов, который ты каждый раз с нами ведешь, зафиксирует и укрепит новую позицию.
Придав своему лицу выражение предельной серьезности, Хенаро раскатистым голосом спросил:
— Ты срал сегодня?
Он кивнул головой, как бы подталкивая меня к ответу.
— Да? Или нет? — не унимался он. — Давай-ка займемся этим диалогом воинов.
Когда они отсмеялись, Хенаро сказал, что мне следует знать об одном недостатке нового состояния. Дело в том, что время от времени точка сборки возвращается в исходное положение. Он рассказал, что в его случае, нормальное положение точки сборки заставляло его воспринимать всех людей в угрожающем и часто даже ужасающем свете. К своему большому удивлению в один прекрасный день он обнаружил, что изменился. Он был гораздо бесстрашнее, чем раньше, и вполне успешно справлялся с ситуациями, которые прежде повергли бы его в хаос и страх.
— Я обнаружил, что занимаюсь любовью, — продолжал Хенаро, подмигнув мне. — А ведь обычно я до смерти боялся женщин. И тут в один прекрасный день я вдруг обнаруживаю себя в постели исключительно яростной женщины. Это было настолько на меня не похоже, что, когда я понял, что происходит, со мной чуть не случился сердечный приступ. Этот шок вернул мою точку сборки в ее убогое исходное положение, и мне пришлось бежать из того дома. Дрожал я при этом, как перепуганный кролик.
— Так что следи внимательно, чтобы твоя точка сборки не съехала обратно, — добавил Хенаро, и они оба снова расхохотались.
Потом дон Хуан объяснил:
— Позиция точки сборки на человеческом коконе сохраняется за счет внутреннего диалога. Поэтому позиция эта в лучшем случае — непрочная. Теперь понятно, почему многие мужчины и женщины так легко сходят с ума, в особенности те, чей внутренний диалог повторяющийся, скучный и не обладает какой-либо глубиной.
— Новые видящие говорят, что наибольшей жизнеспособностью обладают те человеческие существа, чей внутренний диалог более текуч и разнообразен.
— Позиция точки сборки воина неизмеримо более прочна, поскольку, начав сдвигаться в коконе, точка сборки создает в светимости углубление, в котором с этого момента и пребывает.
— Именно по этой причине нельзя сказать, что воин теряет рассудок. Если он что-то и теряет, то только свое углубление.
Последнее утверждение показалось дону Хуану и Хенаро настолько веселым, что они хохотали до упаду.
Я попросил дона Хуана объяснить, что происходило во время моего опыта с Ла Каталиной. И они снова буквально взвыли от хохота. Наконец, дон Хуан сказал:
— Женщины определенно эксцентричнее мужчин. Между ног у них есть одно дополнительное отверстие, поэтому они часто подвергаются воздействию странных и очень мощных сил, которые через это отверстие ими овладевают. Лично я только так могу понять их причуды.
Он замолчал. Немного выждав, я спросил, что он имеет в виду.
— Ла Каталина появилась перед нами в виде гигантского червяка, — ответил он.
Выражение, с которым дон Хуан это произнес, и взрыв смеха, которым отреагировал на его фразу Хенаро, развеселили меня. Я хохотал почти до тошноты.
Дон Хуан сказал, что Ла Каталина обладает исключительным мастерством и в области зверя может делать все, что угодно. А ее беспрецедентное выступление было продиктовано влечением, которое она ко мне испытывала. Конечным результатом всего этого стало то, что ей удалось увести с собой мою точку сборки.