В таком вот аспекте. Разобрались? Желаем успеха!
* * *
И вот... отрезаны! Колодец оставляет нам шанс - его строение, в принципе, допускает возможность подъема лазанием. Если бы не щель на самом верху...
Быстро и молча готовим для восхождения крючья, закладки, шнуры - всю возможную "кузню". Посмотреть на нас со стороны - так будто ничего и не произошло. Подняться по колодцу вызывается Кес - лучший среди нас скалолаз. Данюнас страхует, я - обеспечиваю.
Серега медленно начинает подъем. Мы молча стоим все вместе, только Эрик Лайцонас пошел к Гран При на связь к Резвану. Наш руководитель все это время находится в счастливом неведении относительно событий, разворачивающихся в арьергарде. Правда, у него хватает своих хлопот - сброшенные в Гран При веревки, естественно запутались (сколько лет мы тупо сбрасывали веревки вниз, вместо того чтобы... ну, да потом об этом). Так что теперь Володя сражается с "бородой" где-то в средней части "шестидесятипятки".
Ждем. Мы ничем не можем помочь Кесу. Даже страховка, которую внимательно выдает Раймис, пока не забит первый крюк - сейчас не эффективна. Кто пробовал забивать скальные крючья под землей, понимает, что найти для этого подходящее место весьма и весьма проблематично... Но Кес находит трещину и, наконец, забивает первый крюк. Вот он прощелкивает страховочную веревку и продолжает подъем. Слышно как он шуршит комбинезоном по стене. Жутковатый это шорох. Исподволь жду срыва и постоянно гоню эти мысли. Наконец, Серега сообщает, что вышел на полочку. Это метрах в 13-ти выше нас.
Что такое 13 метров? Не звучит. А вот скажешь: "на высоте четвертого этажа" - как-то сразу впечатляет. От этой полочки до верха колодца остается метров семь. Пустячок в пару этажей. Но ведь там эта щель... Отправляю Сереге шнуры для организации точки страховки. Кес вяжет петлю на скальный выступ, пропускает страховочную веревку, снова идет вверх. Его снизу не видно, только слабые отблески света где-то вверху.
Скрежет. Тишина, как вечность.
- Вышел!
Ощущение такое, будто глубокий вдох после удушья. Резко отлегает от души. Ну, и что же случилось? Всему причиной оказался дефект блок-ролика: шнур попал в щель между роликом и щечкой, застрял и был нами оборван.
Все, натерпелись! В этом колодце корделеттом мы больше не балуемся. Но что делать? Ведь у нас не предусмотрена здесь стационарная навеска? "К счастью", пещера на нашем пути буквально битком набита брошенной кем-то веревкой. И мы продолжаем городить ошибки одна на другую. Недолго думая, выбираем более-менее приличный с виду кусок веревки и навешиваем на злополучный колодец.
Что ж, сначала, не глядя, используем несправный блочок - не в колодце же он сломался! Теперь вешаем подобранную с полу веревку как одинарную. Нормалек. Как говорится в одной ненаписанной песне: "С пустой башкой по свету куда как легче прыгать..."
* * *
Если не считать, что Резвану понадобился час, чтобы распутать веревки, Гран При проходим без приключений. А запутывать веревки - у нас запросто. Знаете, как это лучше всего делается? Берешь в руку - сколько пальцев хватит, колец веревки, (можно и всю бухту), и зашвыриваешь всю эту ерунду в колодец. Только свист! И вторую веревку тем же путем. Вот трос сбрасывать - это мы себе уже не позволяем. Трос протягивает первый спускающийся участник - его просто страхуют сверху тросом. Это к слову.
Итак, проходим Гран При и влетаем в каскад мелких уступов (после Гран При все кажется каким-то маленьким!). Долго и нудно - веревкой - спускаем по этим уступам мешки.
- Ну почему бы их ни спускать на себе? - ворчу я. - Прицепил к рогатке пару-тройку штук и езжай: вниз - не вверх! Да и отвесы небольшие, метров по десять всего. Нет же...
Сам я, спускаясь последним, продемонстрировать верность своим новым принципам не имею возможности: когда подходит моя очередь спускаться - все мешки уже внизу. Да и не лежит моя душа, если честно, к спуску с мешками по одинарной корделеттной веревке - парни все-таки идут с самостраховкой...
Новая беда - все больше убеждаемся, что крючья, забитые предыдущими экспедициями, для динамической техники абсолютно не подходят. Местами крючьев нет вообще - следы навески говорят о том, что веревку крепили за что придется вдалеке от отвесов.
Вот так штука! Но что делать? Если начать, как полагается, бить свои крючья, мы рискуем и вообще не сдвинуться с места...
Тогда мы еще не были психологически готовы забивать десятки шлямбурных крючьев за одну экспедицию, да и не имели надлежащих снаряжения и навыков.
Хорошо, что пещера буквально завалена брошенной кем-то веревкой. Из нее делаем длинные вспомогательные петли, чтобы вывесить в нужное место в начале отвеса наши блок-ролики. Иначе шнур будет задевать стены, что грозит новыми осложнениями.
Смешно! Пещера, а мы умираем от жажды. Наконец, появляется вода - под уступами капель бьет в небольшие лужи. Жадно пьем и идем дальше.
Приходит мысль, что вместо того, чтобы обвязывать глыбы локальными петлями для передергивания шнуров - проще попросту навесить эту же веревку как рапель и по ней спуститься. На этих 10-12-метровых "ступеньках" по длине выходит почти то, что нужно.
Еще один сыпучий уступ. На взгляд - метров 10-11. И некуда повесить шнур - стены сыпучие, летят камни, узко и всюду сплошное трение. Не-ку-да! Посовещавшись, стационарно вешаем найденную тут же веревочную соплю...
Совесть и страх нас уже не мучают. Наверно, передохли от голода.
Спускаемся, и вдруг сразу следом за тем гнилым - еще один уступ, метров 6-7... а его и в помине нет на нашей карте! Но все "схвачено". И в ход опять идет "трофейная" веревка.
* * *
Фактически мы уже сломались. Мы уже не стремимся выполнить поставленную задачу, а просто рвемся вперед... Если можно так назвать это черепашье переползание с грудой транспортных мешков. Мы сломались морально и вымотаны физически. Только под землей мы уже работаем без сна и полноценного питания почти 20 часов - а ведь мы начали спуск не сразу, как проснулись. Правда, по нашим понятиям это вполне нормально для экспедиции такого уровня. Но нормально ли это для наших организмов? Мы стараемся не обращать на них внимания.
Мы сломались, но не признаемся в этом себе и другу другу. Мы не новички в пещерах (весь состав инструктора спелеотуризма) и умеем выживать в этих условиях. И не только выживать, но и заставить себя выполнять необходимую работу. Но из всех задач сейчас осталась только одна - дойти до запланированного места, прервать на время наше изнуряюще медленное занятие и сварить чего-нибудь горячего да побольше. Не до корделетта, будь он...
О том, что спускаться еще метров 200, стараемся не думать. До Магнитного зала, где запланирована ночевка, еще ой-ой-ой! А пока снова втыкаемся в какую-то щель. Распределяемся цепочкой, веревкой и в перекидку протаскиваем через щель мешки. Они постоянно застревают. Стою на узенькой полочке над следующим уступом, забившись боком в узость, чтобы не упасть. Сверху веревкой спускают мешки, но я даже дотянуться до них толком не могу. Вытаскивая мешки из щели одной рукой, напрочь выбиваюсь из сил. Очки заляпаны глиной, мне нечем их протереть и я ничего не вижу: я весь покрыт этой жидкой гадостью. Полуслепота выводит меня из себя, о чем я и сообщаю пещере со всей живостью, на которую у меня еще хватает сил... Слава Пещерному Богу, внизу очередного уступа течет ручей, и я получаю возможность промыть очки.
К 11.00, на исходе суток работы, мы на площадке -430, где довольно приличное место для подземного лагеря. Но нам надо спуститься еще на 100 метров - такова тактическая задача, поставленная нами самим себе.
После такой работы, извините, жрать хочется, как из ружья. Но, увы, варим только чай и обходимся перекусом, правда, с изрядной порцией шоколада. Идут вторые сутки нашей непрерывной работы в пещере... Видать, не совсем мы еще сломались, если нас хватает на то, чтобы вторые сутки подряд соревноваться с самими собой в количестве совершенных глупостей и тактических просчетов!
Четыре часа проводим мы на этой площадке, пытаясь набраться сил для дальнейшего движения. Кое-кому удается даже покимарить, но недолго, так как стоит немного расслабиться и задремать, как тут же начинаешь мерзнуть и впадаешь в состояние жуткого озноба. Так что делать нечего - надо идти. В изрядно отупевшем состоянии, волоча за собой мешки, почти сразу за местом стоянки мы втягиваемся в вертикальный лабиринт и немедленно сбиваемся с верного пути.
Лабиринты бывают разные. От знакомых с детства нарисованных на бумаге, до таких, в каком сейчас безуспешно ищем дорогу мы. Горизонтальный лабиринт представить себе довольно просто: ходы, перекрестки, развилки... Перед нами совсем другая картина. Мы находимся в сплошном вертикальном разломе неизвестной глубины. Стены то сходятся в узкие едва проходимые расщелины, то расходятся так, что того и гляди провалишься в тартарары. Под нами - черная пропасть (*129). Но мы не осознаем этого до тех пор, пока Ткачев случайно не сбрасывает вниз камень. Тот уходит вниз и, вместо того чтобы шлепнуться на дно предполагаемого меандра, устрашающе долго грохочет где-то далеко внизу. Оторопело смотрим друг на друга. Кто-то предлагает навесить перила, но веревки и сил на это нет. Заклиниваясь на распорах над бездной, передаем друг другу мешки, ищем проход. Тыкаемся то вверх, то вниз. Скалы, черные расщелины, распоры...
Торопимся, время идет, а пути нет. Мы уже как сомнамбулы. В конце концов, видим следы какой-то навески. Резван наудачу спускается в эту бездну метров на 50, но не достигает дна. Мы слышим, как он грохочет там камнями, и эхо гулко гуляет где-то под нами - там огромная пустота. Потом он целый час поднимается, а мы сидим в щелюге и ждем. Все на пределе. Если бы не усталость, наверно, мы переругались бы между собой. Но сдерживаемся. Ясно одно - надо возвращаться на знакомую площадку -430.
И мы возвращаемся. Мы не прошли...
* * *
Самое сложное - вот так, после неудачного дня, после 31 часа работы без сна с пародиями на отдых, когда все твое естество просит только одного: упасть, приткнуться куда-нибудь и спать, спать, спать! - после всего этого заставить себя еще часа три-четыре шевелиться, чтобы поставить подземный лагерь и обеспечить маломальские условия для ночевки. Потому что некуда здесь приткнуться - всюду вода, глина, холодный мокрый камень и ветер, выдувающий последнее тепло из измученных наших тел.
Наконец, мы опять на площадке -430, но на этом наши мучения не кончаются. В этой экспедиции мы с дьявольской изобретательностью постарались устроить себе экстремальные условия во всем. Мало нам корделетта - мы и с базой расстарались. Вместо привычных палаток, нам предстоит забить в стены крючья и навесить гамаки. Ладно бы просто навесить! Нам еще предстоит спать в этих гамаках. Причем без спальных мешков, которые мы не взяли, уповая на свои костюмы из нитрона (*130). Мы очень рассчитываем на эти свои костюмы и идем в Напру в одних брызговиках - без гидрокостюмов. Пока воды практически нет, но нам еще предстоят обводненные щели в завале за Магнитным залом.
Одна психологическая накрутка за другой, Многое было накручено в той экспедиции 84 года. Не стану описывать прелести нашей гамачной ночевки - об этом можно написать отдельный трагикомический рассказ.
После "отдыха" мы без труда нашли проход над "Первыми штанами", на поиски которого накануне, находясь в полубредовом состоянии крайнего утомления, потратили более 8 (!) часов. Но спуститься глубже полукилометра нам так и не было суждено. Неудачи, казалось, преследовали нас. Причем калибр их явно возрастал раз от разу. В следующем за вертикальным лабиринтом Первых штанов 40-метровом колодце, на спуске в грот Рака, происходит авария с Раймисом, которая чуть не окончилась трагично. Но об этом потом. Как бы там ни было, но этот случай оказался последней каплей, и мы, вняв, наконец, увещеваниям Судьбы, отступаем.
Говоря о том, что мы сломались, я всегда вспоминаю упорство Володи Резвана. На этом упорстве, как на горючем высшей пробы, работал мотор нашей экспедиции. Резан всегда собирал в свои команды людей очень неординарных. Работать с такими людьми всегда приятно и... тяжело. Не обладая титаническим здоровьем, Резван имел несокрушимую волю, какой не было у иных атлетов от спелеологии. Каждый из нас, рядовой экспедиции, мог иметь свое критическое мнение, и только Резван выражал нашу суть, идею и задачу - нас, как экспедицию. И стремился вперед, невзирая на не меньшее, а то и большее утомление, необходимость объединять всех нас в единое целое, и гораздо более серьезный, чем у нас, гнет приоритетов.
Тогда же, на последней ночевке под землей, под гамаком у Кеса родились эти строчки:
Капли бьют в гамаки,
И свечей огоньки
Чуть качаются.
Наш последний привал
Навесу среди скал
Неужели кончается?
Мы выходим назад,
Каждый рад и не рад -
Ждет нас солнце над Напрою.
Оплывает свеча...
Разве скажешь сейчас,
Что тут больше - печали иль радости?
Мы хотели дойти...
Да, хотели дойти!
Не дошли. Так случается.
Вот и кончилось все...
Разве кончилось все?
Разве это кончается?
- Эй, дружище, проснись!
Видно, трудные сны?
- Пустяки. Что-то с нервами.
Да, не все мы прошли.
Но ведь были и мы
В чем-то первыми!
Капли бьют в гамаки...
Лишь удачи легки
Мимолетные.
Разве сможем забыть,
Как дрожали шнуры
Корделеттные?
Мы хотели дойти.
Да, хотели дойти!
Не дошли. Так случается.
Льет по стенам вода...
Мы вернемся сюда,
А пока, лишь пока возвращаемся.
* * *
Что нас гонит вниз? И что потом торопит вернуться? Необычайная ясность мысли на глубине в толще скалы вдалеке от привычной жизни? Простота и четкость цели, чистота отношений? Здесь все конкретно и контрастно - без полутонов, так опостылевших на поверхности. Здесь что-то от давно утраченного юношеского максимализма и бескомпромиссности. Здесь истинно мужской труд и усталость. Выпуклость и отчетливость жизни и смерти, тропка по грани, на самом острие ощущений. И самоуважение от свершенного, и вечная неудовлетворенность поиска. И борьба - не с себе подобными, что неизбежно приводит к унижению одной из сторон, чтобы там ни утверждали апологеты чистого спорта. Борьба с собой и азартная игра с силами Природы. Природы, которую нельзя победить без ущерба для нее и, в конечном счете, для себя. Ее можно только уничтожить, что постепенно и делает человечество.
Потому что, переделывая природу, - ничего не сохранишь. Сохранить можно, только приспосабливаясь. Простите за невольный пафос.
Наш корделетт еще не кончился. Напра нехотя выпускает нас из своего нутра, примериваясь, чем бы еще напакостить напоследок. Свернув лагерь на -430, вот уже 12 часов тащим мешки вверх ко дну 38-метрового колодца. Как бы сказал мой друг Леха Казеннов: "12 часов - и 150 метров как ни бывало!"
Поднимаем последние мешки на колодец со щелью. Пещера бессильно, но болезненно огрызается. Строчки из дневника:
"Поднимаем груз на 20-метровом колодце. Эрик с Раймисом вышли на самый верх, я поднялся на полку, Резван цеплял мешки. Устроился на полке, пристегнулся на самостраховку за проушину в скале, зажег свечу. Периодически раздается остерегающий крик Раймиса и сверху летят камни. Каждый раз вжимаюсь на своей полке, придерживая каску руками, стараясь весь съежиться, сжаться, скрыться под ее полями. Снова слышу крик:
- Камень!
Черт меня дернул не просто придержать каску, а как-то совершенно по-детски прикрыть голову-каску руками. Камень бьет в каску слева и приплющивает к ней мой опрометчиво высунувшийся палец. Звон, грохот, искры из глаз. Ух, и больно же получилось!..
Двойка наших прибалтийских друзей оставляет нас с мешками и поднимается на -280, чтобы приготовить к нашему приходу что-нибудь съедобное. Мы тащим в перекидку мешки и вдруг замечаем, что видимость начинает резко ухудшаться. Знакомо запахло гексой. Ясно, что ток воздуха сносит угарный дым кухни в завал, по которому мы сейчас пробираемся, - а парни, видно, не жалеют сухого спирта, который при неполном сгорании может привести нас к нешуточному отравлению.
Лезем с Вовкой по узостям меж глыб, перекидываем и пересчитываем мешки, дышится пока ничего, но видно не дальше вытянутой руки. Кончается это тем, что мы теряем ориентировку в завале и начинаем на чем свет костерить наших кочегаров, призывая их на помощь. Нехотя и недоумевая, первая двойка приходит к нам на помощь - наши вопли их сильно озадачили. Как оказалось, на площадке перекуса атмосфера самая нормальная и трудно было представить, что буквально в паре десятков метров мы с Резваном ни черта не видим и задыхаемся..."
* * *
Наш корделетт еще не кончился. Привал на месте базы "-280" под 38-метровым колодцем. Жуем невообразимое месиво из всех наличных видов концентратов. Кое-кто кимарит под полиэтиленовым колоколом, а мне уже не сидится. Меня разбирает жажда. Жажда солнца. Я уже так хочу наверх! Ни до, ни после этой экспедиции я не испытывал с такой силой этого чувства.
Мне не просто хочется наверх: до жути хочу выйти именно днем. Чтоб было солнце, и бездонно-синее небо, и все великолепие гор и моря под нами, с выступающим далеко-далеко справа контуром мыса Пицунда. Нет - море не под нами. Его горизонт фиолетовой дугой рассекает небо на уровне наших глаз. Этот гигантский сине-фиолетовый шар - выше самых высоких гор...
Пора, пора идти! Жажда солнца будто придает мне сил, и, движимый ею, начинаю тормошить парней. Нам еще предстоит продернуть веревку на самом большом из колодцев, где мы отважились повесить шнурок. Пока остальные собираются, не спеша, но внутренне волнуясь, приступаем с Кесом к этому ответственному делу. От того, удастся ли нам вернуть на колодец веревку, зависит, будем ли мы продолжать подъем или нам суждено сидеть тут под колодцем в тоскливом ожидании помощи вспомогательной группы. Есть от чего волноваться!
И вот - тянем. Осечка! Веревка поднимается метров на 20 и застревает. Опять? Пробуем вернуть ее назад. Сначала и это не получается, но потом что-то там, наверху, проскакивает, и шнур возвращается в исходное положение. Уф-ф! Попробуем еще раз. Резван смотрит на наши с Кесом манипуляции и, похоже, переживает больше нас. Серега мне подмигивает: смотри, мол, начальник волнуется! Я киваю и тоже смеюсь. Но шутки-то плохие. При одной мысли, что здесь придется ставить базу и ждать помощи, становится дурно.
Пробуем еще, потом еще и еще. Веревка не идет. Хорошо, что у нас здесь не 3-миллиметровый крученый шнурок, как на злополучной "двадцатке", а стропочка-тесьма. Ее не так-то просто порвать. Когда мы уже почти теряем надежду выпутаться из этой ситуации, веревка вдруг - ура! - продергивается противоположным концом. Надежно ли она зафиксировалась наверху колодца? Снова начинается моя нервная работа на одинарной веревке. На больших отвесах веревка сильно растягивается и при каждом шаге ощутимо трется о скалу. Как могу осторожно, поднимаюсь, и только когда сажусь верхом в "седло" на вершине стены, перевожу дух. Никогда не думал, что 40 метров - это так много...
Прорвались! И начинается неритмичный дерганый выход на поверхность. Движение нашей группы здорово смахивает на ход червяка-шагомера: мы то стремительно растягиваемся по пещере, то мучительно долго собираемся в кучу. Пока есть свободные веревки, мы с Кесом мчимся вперед семимильными шагами, продергиваем шнурки, вешаем веревки, махом поднимаемся на колодцы. Но вот корделеттные веревки кончаются, и баста! До посинения торчим на уступе под очередным колодцем, ожидая подхода всей группы и подъема всех мешков. Подносят снятые с нижних колодцев веревки, и снова - банзай! - рывок вперед. То, что прошло почти незамеченным на спуске, сейчас выпирает со всей очевидностью: техника шнура - это удел одиночек. Такой "шалман", как у нас, шнурками не продернешь!
Мы идем медленнее, чем могли бы идти при нормальной двухопорной технике. Вот вам и корделетт! Ну, как не вспомнить стихотворный песенку-памфлет на тему техники шнура, родившийся в этой экспедиции? Строчки из дневника:
"25 сентября 1984 года.
Сижу на вершине Напры с видом на кровавый закат и пишу.
Мы только что завершили нашу корделеттную экспедицию, выбравшись из одноименной вершине пещеры, а по пути испытав великолепные по насыщенности и разнообразию ощущения. Суть их коротко - в песне.
Мне подсказал однажды кто-то мысль чудесную:
Зачем веревки, карабины, мол, и лестницы?
Нырнул в колодец, снял веревку и привет.
Буржуи это называют - корделетт!
Эх, знал бы я - за кучу бы монет
Не стал бы пробовать тот самый корделетт!
Его спросил тогда - эт все, конечно, здорово,
А как же быть, когда назад подняться в пору бы?
А он сказал - берешь и вешаешь шнурок.
Шнурка навалом, запасайся впрок!
Ох, жрать охота, просто мочи нет,
Вот до чего довел проклятый корделетт!
Ведь я попробовал, я с детства был лихой.
Зачем буржуям заниматься чепухой?
Я взял шнурок, веревку взял одну
И в Напру ринулся ко самому ко дну.
Ну, если вынут, и натру ж тому портрет,
Кто подсказал мне это слово - корделетт!
Я вниз сбежал отлично, нет дилем.
Шнурки, шнурки и никаких проблем!
А вот когда подняться захотел,
Шнурочек бздынькнул и в колодец улетел!
Вот тут и понял - влип я в переплет...
Чтоб провалился этот самый корделетт!
Я рвал шнурок, зубами грыз его,
На стенку лез - не вышло ничего,
И вот теперь я на уступчике сижу,
Сижу, дрожу и очень матерно твержу:
Нет, его, гада, надо точно расстрелять -
Ну, и придумал же едрену корде...лядь!"
* * *
Все это было потом, и горы, и неправдоподобно красный закат над морем. А пока мы в пещере, и я спешу. Я хочу на солнце! Время неумолимо тикает у меня на руке. По закону Всемирной Подлости корделеттные веревки кончаются у нас в тот момент, когда нам с Кесом остается продернуть единственный - последний перед выходом на поверхность, корделеттный 15-метровый колодец! Благо, кажется, наши на этот раз отстали недалеко... Но почему их так долго нет?
Снова задержка. Последняя наша двойка заблудилась в узкой щели на дне предпоследнего 30-метрового колодца. Парни не заметили подъем наверх, пошли низом и воткнулись в такую узость, где и кошке не пройти. Пока выцарапались - потеряли силы и темп. Настроение группы падает. Немудрено - мы снова не спим уже почти 20 часов. В арьергарде кое-кто начинает поговаривать о том, что неплохо бы разбить прямо здесь базу и отдохнуть.
Какой, к черту лагерь? До земли полторы сотни метров... Я так хочу к солнцу!!! Но деваться некуда, приходится идти на компромисс и устроить перекус у колодца: трое наверху, трое внизу. Наскоро жуем шоколад с изюмом и мерзнем. Долго мерзнуть не приходится - пайка, как всегда, слишком мала.
Начинаем выдергивать мешки из колодца, и быстро согреваемся. У нас на шестерых уже 14 мешков, больше, чем на спуске! Иногда у меня закрадывается подозрение, что мешки потихоньку от нас размножаются там, в темноте пещеры. Да и как им не размножаться, если нас одолевает жадность, и мы пытаемся вынести из пещеры всю найденную нами здесь веревку? Что там фраера сгубило? Совершенно верно.
Мешки застревают где-то внизу, и Ткачев бешено рвет их веревкой. А над душой висит последний корделеттный колодец. Вот сейчас проклятый шнурок лопнет и пойдут насмарку все наши старания...
Но Судьба сжалилась над нами. А может, ей наскучило строить нам козни. Так или иначе, но - шнурок послушно втаскивает на колодец последнюю веревку. Путь наверх открыт! Теперь только лазание и никакого корделетта! Так бы и улетел наверх летучей мышкой, к солнцу, которое все еще плывет над Землей...
Но не тут-то было. Наверху этого колодца мы снова вынуждены собраться все вместе. Мы только и делаем, что ждем кого-нибудь или собираемся всей группой. Это наша очередная тактическая ошибка - сбор всей группы вместе всегда приводит к большим потерям времени: сначала первые ждут отставших, а затем последние ждут своей очереди подниматься по отвесам - веревки-то заняты!
Тает моя надежда увидеть сегодня солнце. Еще не поздно, еще есть время. Солнце! Если сейчас все бросить, то часа через два мы будем купаться в его золотых, багряных на закате лучах... А кто будет тащить груз? Мысль о том, чтобы вернуться сюда еще раз за оставленным снаряжением кажется ужасной. Нет, все будем делать сегодня. Снова растягиваемся по уступам. Теперь иду последним, прицепляю мешки к веревкам, и мерзну. От курева уже болит язык. Прячусь от камней, периодически щелкающих из темноты. Но как-то вяло прячусь... Мы все уже давно отупели от усталости.
...Что-то долго нет веревки сверху. Жду ее, стоя с ручным фонарем: экономлю налобный свет для вертикальных участков. В чем там дело? Поднимаю голову...
Из темноты на меня несется бесшумный рыжий комок, рассыпается. Удар по лицу хлесток и тяжел. Откачиваюсь, чуть не падаю. Жгучая боль в носу. Постепенно начинаю понимать, что произошло. Сбросили веревку молча! Без команды! Ору вверх что-то яростное и бессвязное. Потом цепляю очередной мешок в мотающийся на уровне глаз проклятый узел. Вира! Отхожу в сторону и плачу. Плачу, как мальчишка, горько всхлипывая, заливаясь слезами. Кажется, что нос растет, как баклажан. И так мне больно, так себя жалко, обидно и... так хорошо, что я плачу. Все это пустяки. Просто выплескивается напряжение штурма: все эти шнуры, гамаки, одинарные веревки...
С трудом успокаиваюсь. Мешки все. Нос, кажется вернулся в исходное состояние. Поднимаюсь на колодец лазанием в обход навески и - здрассте! Вся компания в сборе: мужики опять заблудились. После нокдауна и встряски голова моя работает отлично, и даже будто сил поприбыло. Выхожу вперед и сразу нахожу нужное направление. Теперь мне на ум приходит другое сравнение: наша группа движется, как пелетон велогонщиков. Периодически кто-то лидирует, разгоняя группу, затем откатывается на последнюю позицию, прячется в ветровой тени, отдыхает, прикрытый спинами товарищей.
Снова приходит мой черед лидировать. Пролезаю противное "очко" над 4-метровым уступом, принимаю мешки. Вперед!
* * *
А мы уже не выйдем на солнце...
Все замерзли. До земли еще метров 80, а время... К черту время! Теперь уже неважно. Выползаю из последнего большого 24-метрового колодца. Наконец, можно снять сбрую, все эти опостылевшие железяки, ремни, стремена. Как хорошо!
Тянем мешки. Мы не спим уже 34 часа. Мы уже хороши и двигаемся, как механические манекены.
Тянем мешки... Продолжаю идти первым. Снова завал. Продираемся по узким ходам меж камней. Глыбы качаются, или это мы качаемся от усталости? Нет, глыбы... Одна, по-моему, так и дрожит от нетерпения свалиться кому-нибудь на голову... Не дождется!
Тянем мешки. Все невольно посматривают вперед - где же последние маленькие навесочки? А их все нет.
... Краем глаза вижу слева веревку. Вижу ее и... боюсь поверить. Может быть, я ошибся, и это совсем другая веревка? Нет! Веревка та. Это последняя навеска - последние шесть с половиной метров до поверхности. Наверху ночь, и поэтому заветный выход кажется всего лишь очередным колодцем этого бесконечного каскада.
Пропускаю вперед Раймиса, который без веревки, напрямую, лазанием спешит мимо меня к свободе. Поднимаюсь следом, но не выхожу совсем из воронки, принимаю мешки, потом меня сменяет Резван.
Тепло. Ярчайшие огромные звезды над входной воронкой. Цепляясь за траву, выбираюсь на край. Нет слов, нет сил. 28 часов работы, 38 часов без сна...
Под ногами, вдали, моя мечта, ставшая реальностью: огни черноморского побережья, бесконечность ночи, бездонность неба... Ложусь лицом в траву. Она сухая и пахнет пылью. Мужики тенями появляются из воронки, ложатся рядом. Лежим все шестеро лицами в небо. Вдруг до моего слуха доходит посапывание. Все спят. Только мы с Ткачевым молча курим.
Над Напрой космическая тишина.
* * *
Так закончилось еще одно исследование возможностей динамической техники шнура (*131). Закончилось, в общем-то, закономерно. Лавры Пенеса и Курбона, блеск их сольных прохождений Гуффр Берже и Пьер-Сен-Мартен (о которых мы поведали ранее), настолько затмили нам глаза, что мы не приняли во внимание одну маленькую, но существенную деталь: еще раз повторюсь - их достижения были СОЛЬНЫМИ!
Корделетт - это далеко не кордебалет! Но если понимание этого момента пришло еще в ходе напрянской эпопеи, то многое другое открылось значительно позднее. Например, то, что западноевропейские корделеттные штурмы совершались на базе прогрессивной, принципиально отличной от нашей, техники прохождения вертикальных пропастей - техники одинарной веревки. Освоить динамическую технику на основе применяемой у нас в то время псевдоклассической двухопорной трос-веревочной техники, было равносильно попытке построить капитализм в первобытнообщинном обществе. Минуя все промежуточные фазы развития. Что ж, вполне по-советски: бац-бац, и в дамки!