Поэтому можно было понять наши чувства, когда мы рассматривали экипировку зарубежных коллег. Конечно, полтонны снаряжения, привезенные французами, стоят не одну тысячу долларов. Костюмы постоянного объема фирмы "Посейдон", позволяющие быстро менять плавучесть; 18, 15, 12 и 10-литровые баллоны, каждый из которых снабжен редуктором, легочником и манометром; подводные галогенные фонари различных типов - от миниатюрных, крепящихся на каске, до мощных ручных прожекторов. Специальные электронные декомпрессиометры, автоматически просчитывающие время и глубину остановок после продолжительной работы глубоко под водой. Независимо от этого прибора - на запястье крепятся подводные часы, глубиномер и пластиковая таблица декомпрессии - все должно дублироваться. Подводные фото- и кинокамеры лишь дополняли чувство неполноценности. Завершал картину легкий бензиновый компрессор, позволяющий забивать воздух в баллоны под давлением 350 атмосфер.
Преимущество в снаряжении дает и преимущество в работе - например, для того, чтобы иметь столько же воздуха, сколько его забито в два 18-литровых баллона, надо собрать из пяти 7-литровых баллонов громоздкий аппарат с большим количеством соединений.
И все-таки не только мы учились мастерству подземных погружений. Кое-что перенимали у нас и французы.
Но вернемся к Мчиште. Медленно раскручивавшийся маховик экспедиции, начавшейся с адаптационных погружений и отсеивания менее подготовленных участников, постепенно набирал ход. За сифоном был установлен подземный лагерь на 8 человек, в который забросили продукты, топливо, вертикальное снаряжение, оборудование для топосъемки и фотографии.
После первой же ночевки пятеро спелеологов, включая Бернара, отправились к дальнему озеру. Переход туда занимает несколько часов и требует немалых усилий.
Цитирую страницы дневника.
...Красноярцы Андрей Дидух и Игорь Герасимов, первыми пронырнувшие сифон и успевшие побегать по пещере, уверяли нас, что сразу же за лагерем находится сифон. Но куда же тогда подевался добрый километр огромной галереи, нанесенный на карту год назад? Никакого промежуточного сифона не обозначено.
Ошибка выясняется быстро. В ярком свете ацетиленовых фонарей, которыми пользуются трое из вновь прибывших, сразу же обнаруживается обход глубокого сифонного озера. Карабкаемся по высокому скользкому натеку на высоту около 8 метров. Транспортные мешки поднимаем туда на веревке.
Наконец, оказываемся на узкой перемычке. Сверху поливает ручеек. Почти отвесный спуск с другой стороны натека и долгий проход по относительно узкой - всего 2-3 метра - галерее с обилием глубоких луж. Очередной водоем слишком глубок, и его приходится преодолевать вплавь. Андрей Дидух (ребята кличут его Дедом) ухитряется потерять здесь подводный фонарь и запасные батареи из развязавшегося мешка. Хорошо еще, что это не узкая ванна глубокой кальцитовой плотины, каскады которой поражают своей длиной и великолепием. Мы обходим систему природных "шлюзов" по узким гребешкам плотин, стараясь не задевать их хрупкую оторочку.
Пересекаем мрачный обвальный зал и попадаем к 6-метровому отвесу. Прямо под ним начинается глубокое и длинное озеро. Можно прыгнуть прямо в воду, но как потом возвращаться? Те из ребят, кто был здесь ранее, ничего об этом не говорили. Ищем возможные обходы среди узких щелей - безрезультатно. Приходится заняться скалолазанием, рискуя с любой момент сорваться в холодную воду. На узкой полочке надеваем ласты - предстоит заплыв метров на 200. Кто соскальзывает, а кто и просто плюхается в воду. Андрею Скачкову приходится плыть в одной ласте - вторую потеряли при прохождении входного сифона, когда суматошный Дед решил "помочь" слишком медленно, по его мнению, всплывавшему Бернару. Результатом "помощи" стала утерянная ласта.
Но и Деда можно было понять - только что из-за азотного наркоза (глубинного опьянения) потерял сознание его напарник, Игорь, вдобавок перевернувшийся вверх ногами, словно поплавок. Он погружался вниз головой и не справился вовремя с обжимом - воздух в гидрокостюме собрался в ногах. Хорошо, что рядом оказались товарищи, оказавшие помощь пострадавшему.
Как Игорь будет возвращаться? Пока мы стараемся об этом не думать.
...Плыть с мешком неудобно, но деваться некуда. Приближается спасительный берег. Вскарабкавшись по склону и преодолев очередной завал, вновь спускаемся к воде. По плану здесь должен быть огромный обвальный зал. Мы уже не знаем, по какой части пещеры идем, известной или нет. Озеро заканчивается, еще одна шестиметровая стена, небольшой проход... Брошенный вниз камень летит по наклонной плите и срывается в воду. Гулкое эхо - озеро глубокое.
Навешиваем веревку, и Игорь, взяв ласты и маску, спускается к воде. Хотя здесь самый пологий спуск, последний отвесный участок преодолевается с трудом. Ласты он надевает уже на плаву. Терпеливо ждем результата. Запыхавшийся Игорь краток: "Сифон!".
Озеро и впрямь выглядит безнадежно, хотя мозг отказывается верить в такой простой конец экспедиции. Пытаемся проверить все варианты возможного обхода этого серьезного препятствия. Сложное скалолазание по заглиненным склонам уводит нас под самый свод высокого зала. Почти по периметру пересекаем нависающие над озером стены, рискуя сорваться с высоты в глубокую воду, обнаруживаем проход в тот самый обвальный зал. Все бесполезно...
Здесь нужен акваланг. Сумеем ли мы доставить сюда громоздкое подводное снаряжение? Ведь дополнительные баллоны еще нужно протащить через входной сифон. Подавив в себе разочарование от упущенной легкой победы, принимаемся за работу. Предстоит картировать еще неотснятые галереи, обследовать боковые притоки.
Несмотря на неудачу, мы не пали духом. Все шло своим чередом - топо- и фотосъемка, утомительные поиски новых ходов, требующие немалого мастерства в скалолазании.
Экспедиция развивалась как бы в двух измерениях - подземном и наземном, связанных между собою лишь тонким проводом телефона. Преодолев сифон, можно было всего за 40-50 минут переместиться под надежный каменный свод, на несколько дней погрузиться в царство мрака и водопадов.
На поверхности шла своя размеренная работа. Монотонный гул компрессоров, забивающих воздух, разбитая тропа от гостеприимного форелевого хозяйства, где разместилась наша база, до источника, вечно снующие по ней спелеологи...
Ежедневные тренировочные погружения для тех, кто еще не очень искушен в спелеоподводном деле. Параллельно велась заброска необходимых грузов за сифон. И выполнение одной из главных задач экспедиции - обследование сифона.
Несколько лет назад, во время окрашивания подземной реки в пещере Снежная, расположенной на другом конце хребта, краситель, неожиданно для многих (*226), появился в Мчиште. Это свидетельствовало о существовании огромной подводной галереи длиной в 13-15 километров, проходящей ниже соседних ручьев и рек.
Нащупать начало этой галереи удалось в октябре, во время поисков пострадавшего (*227). Более теплая и мутная вода подсказывала, что этот подводный ход ведет к совсем другой гидросистеме. Его обследованием занялись самые опытные - Клод Тулумджан и Петр Миненков. Два дня ушло на поиски начала галереи. Наконец, со дна сифона в ее сторону потянулся тонкий капроновый шнур.
Но каждое погружение давалось все труднее - ход, начавшийся на -26 метрах, уводил все глубже и кончался отвесным подводным колодцем. В последний день экспедиции Клод поставил рекорд спуска в сифонах СССР: -65 метров, но так и не дошел до дна...
Это был последний аккорд в экспедиционной сюите, которому предшествовали два других события.
За день до того отличилась пещерная команда, которая организовала погружения в дальнем сифоне. Представленная в основном красноярцами, она сумела показать высокий класс подготовки сибиряков. Андрею Скачкову пришлось опуститься до глубины -48 метров, прежде чем он обнаружил перегиб свода. Чтобы всплыть с другой стороны этого сложного сифона, требовался слишком большой запас воздуха.
В соседнем озере была обследована наклонная подводная галерея, где служивший ходовым концом провод кончился на -25 метрах...
"Поверхностная" группа в это время совершала запланированный визит в Новоафонскую пещеру, где по договоренности с дирекцией намечались погружения в подземные озера близ туристской трассы. Здесь Бернар Лебьян сделал то, что не удавалось никому за 27 лет исследования этой замечательной пещеры. Впервые соединив подводной галереей два известных озера, Бернар решил более детально просмотреть дно одного из них. Результат не замедлил сказаться: стометровая подводная галерея на глубине -20 метров вывела его в огромный подводный зал, где удалось опуститься до -35 метров. Эта точка находится на уровне моря. Луч несомого Бернаром мощного прожектора не достигал ни стен, ни дна гигантского сифона.
Приходится признать, что за время экспедиции мы поставили перед собой больше вопросов, чем решили. Но мы не в обиде на судьбу - легкие победы не в цене. Табличка над сифоном и опущенный в воду букет фиалок напоминают нам о Саше Кашлеве из Владивостока, цене беспечности и хрупкости нашего бытия.
И все же мы вернемся сюда..."
* * *
В отечественном аквакейвинге не очень-то принято работать в сифонах в одиночку. Не любили у нас одиночек, чего бы это ни касалось. Однако, чем выше оказывалась сложность предстоящего, тем более соблазнительным казалось отправиться в путь одному. Все соображения о необходимости подстраховки и взаимопомощи разбивались о простой, как все истинное, закон: надежность всякой системы убывает с увеличением числа ее звеньев и составных частей.
Балансируя между паталогическим страхом одиночества и наслаждением, порожденным отсутствием необходимости заботиться и волноваться о ком-либо, рассчитывать ходы и их последствия за кого-то, кроме самого себя, мы неизбежно приходим со временем к пониманию того, что существует альтернатива коллективистскому подходу к экстремальным видам деятельности - таким как скалолазание, альпинизм, кейвинг и, конечно, спелеоподводные погружения.
Так что, читая правила, не будем забывать, что существуют и другие мнения на этот счет. Прежде всего, у Йохена Хазенмайера, предпочитающего исключительно одиночное плавание.
"...Я ныряю, чтобы перейти границы, отыскать пути в неизведанное. Меня привлекает то, что кажется опасным, но риск можно свести к минимуму с помощью знаний и техники. Хладнокровие также помогает преодолевать экстремальные ситуации.
Под водой я всегда один - и сознательно.
Правилами спортивных погружений это запрещается. Такой подход оправдан для открытых водоемов, где аквалангисты могут при необходимости помочь друг другу и где поблизости поверхность воды. Однако в пещере эти правила не срабатывают. Здесь каждый подводник неизбежно крутится среди грязи и ила, его взгляд часами ограничен несколькими сантиметрами. Если на пути вперед перед ним еще чистая вода, то возвращение всегда происходит на ощупь. Путь из пещеры в этом случае определяется только по ходовому концу из стального троса, проложенному при первопрохождении. На нем через каждые 10 метров имеются маркировочные флажки и маленькая стрелка, указывающая направление выхода из пещеры. При постоянном ощупывании этой "нити Ариадны", при прохождении узких скальных проходов и при неизбежной постоянной проверке собственного снаряжения, невозможно помочь другому человеку. Нужно рассчитывать только на себя.
В октябре 1983 года во входной части "Голубой пещеры" погибли два молодых подводника, которые как предполагают, потеряли ходовой конец и после этого растерялись, запаниковали, хотя их запас воздуха был мало израсходован.
В сифоне очень просто прийти к ситуации, при которой может возникнуть паническая реакция. В мутном илистом бульоне, где пузыри выдыхаемого воздуха увлекаются потоком, можно потерять душевное равновесие и сорваться. Поток адреналина учащает сердечные сокращения, дыхание также учащается. Но легочный автомат подает слишком мало воздуха. Тогда ты начинаешь верить в то, что задыхаешься, и новый адреналиновый толчок еще сильнее закручивает спираль смерти.
Следовательно, необходимо вовремя распознать предпосылки такой "сифонной паники". Когда я попадаю в ситуацию, в которой чувство страха грозит затопить мой разум и четко определенную программу действий, я ложусь на дно. Я убеждаю себя, что в баллонах достаточно воздуха, и успокаиваюсь. На помощь мне приходит многолетний опыт и многократно проверенное снаряжение, с помощью которого я надеюсь преодолеть все мыслимые опасности " (*228).
Думаю, что с мнением Йохена нельзя не считаться. Тем более, что всякий аквакейвер рано или поздно попадает в переделку, в которой проверяются все резервы его опыта и самообладания. Если уж сам Хазенмайер, и тот не избежал поистине отчаянных ситуаций.
"...Хазеимайеру, у которого были баллоны большей вместимости, предстояло идти первым, за ним следом должны были нырять Оливер Статам и Джеф Йидон (*229). На поверхности шли сильные дожди, видимость была отвратительной - не дальше вытянутой руки. Йохен очень энергично доплыл до конца страховочной веревки, а затем двинулся дальше, нащупывая дорогу вдоль пола пещеры. Во время предыдущей попытки Джеф угодил здесь в тупик. Йохен чувствовал, что там должен быть проход, ведущий влево, однако натолкнулся на узкую трещину шириной всего сорок пять сантиметров. Большие баллоны Йохена располагались у него на спине, и это сильно мешало ему. Протискиваться сквозь такие узкие участки было опасно, поскольку в случае аварии там нельзя было осмотреть неисправность или сделать это хотя бы на ощупь. И все же он умудрился, как червь, проползти через это сужение и увидел, что дальше проход расширяется, но потолок становится еще ниже.
Вытравливая страховку, Йохен протиснулся дальше. Когда страховочная веревка кончилась, он, закрепив ее, пошел обратно. Но, двигаясь сюда, Йохен допустил ту же ошибку, что и Джеф во время своего первого спуска в пещеру Борхем, - не закреплял веревку в тех местах, где она огибала выступы стен. Протягивая за собой "ходовик", он невольно втянул веревку в более узкие и низкие места, где двигаться было значительно труднее, а то и попросту невозможно. Из-за этого, повернув назад, Йохен попал в очень непростое положение. В такой ситуации нетрудно потерять ориентацию. Йохен находился более чем в 914 метрах от входа почти в полном отсутствии видимости. Чем больше усилий он прилагал для поиска пути, чем энергичней проталкивался вперед, тем больше мути поднималось со дна, пока видимость не сократилась вообще до нескольких сантиметров.
Оливер Статам пустился в путь через три четверти часа после Йохена и следовал по веревке до места сужения прохода. Один баллон с воздухом был у него на спине, два других - по бокам. Это означало, что его габариты оказались еще больше, чем у Йохена, и протиснуться здесь он практически не мог, поскольку к тому же и сам был крупного телосложения. Оливер почти израсходовал треть воздуха и поэтому, страшно обеспокоенный, начал пробираться назад по веревке навстречу Джефу, который стартовал еще через три четверти часа после него.
Вот что рассказал Джеф Йидон: "Я столкнулся с Медведем, пройдя примерно 900 метров: он возвращался. Я тут же почувствовал неладное, потому что первым должен был появиться Йохен. Затем Медведь написал ужасные слова на моей доске: "900 метров. Маленький на спине, большие на боках (зто язначало, что его баллоны были закреплены на спине и боках). Йохена не видно. Беда?!!"
Я оветил: "Пойду посмотрю, потом вернусь".
Джеф доплыл вдоль страховки до места сужения прохода. Вглядевшись во мрак, он так ничего и не увидел. Перед Джефом стояла та же проблема, что и перед Оливером, - его баллоны тоже размещались на спине и по бокам. Он решил ждать, пока не израсходует треть воздуха. Вокруг была холодная мутная вода, беспокойство Джефа нарастало, потому что Йохен находился под водой уже на час дольше него, и, несмотря на большую вместимость баллонов, наверное, был близок к тому, чтобы израсходовать резервный запас воздуха. Джефа терзали противоречивые чувства, он очень хотел предпринять хоть что-нибудь и помочь товарищу, но сам находился в беспомощном положении. По-видимому, ему предстояло бросить товарища в беде.
Джеф почти израсходовал допустимый запас воздуха и, скрипя сердце, собирался было возвращаться, когда почувствовал, что страховочная веревка в его руке дрогнула. Йохен был где-то рядом. Джеф потянул за веревку, чтобы дать знать Йохену, что тот не один, а затем, извиваясь всем телом, все же протиснулся сквозь узкую щель и вскоре увидел тусклое сияние налобного фонаря Йохена в каких-то полутора метрах от себя. Однако на дне прохода между ними было нечто вроде песчаного наноса, который почти доходил до потолка, оставляя лишь узкую щель высотой всего в несколько сантиметров. Йохен не видел огня Джефа и пробивался куда-то в другом месте. Между ними не было связи. Вероятно, Йохен даже не понял, отчего дергается "ходовик". Это вполне могло означать, что кто-то из его товарищей тоже застрял.
И вдруг огонек Йохена исчез. Очевидно, он "дал задний ход" и, пытаясь выбраться из западни, начал протискиваться через другой ход.
Джеф ничего не мог поделать. Иных способов привлечь внимание Йохена не было. Джеф не осмеливался двигаться дальше сквозь сужение, потому что это означало бы полную невозможность отступления с его баллонами на спине и по бокам. Страховка теперь окончательно запуталась. Выбраться обратно, даже извиваясь всем телом, было довольно трудно. Всякий раз, когда его заклинивало, казалось, что это навсегда. Однако Джеф взял себя в руки, умерил дыхание, немного подался вперед, снова начал извиваться всем телом, на этот раз очень осторожно, и все-таки выбрался из щели.
Он взглянул на манометры и увидел, что расходует вторую треть воздуха. Однако теперь ситуация изменилась. Йохен находился рядом и нуждался в немедленной помощи. Веревка дернулась снова. Джеф снова протиснулся вперед и опять увидел огонек Йохена. Однако тот по-прежнему не смотрел в его сторону.
Джеф отступил. Он расходовал воздух слишком быстро - сказывалось нервное напряжение, а также глубина - восемнадцать метров ниже уровня воды на поверхности, отчего расход воздуха был в три раза выше нормального. Огонек Йохена продолжал мерцать - на этот раз сквозь какую-то дыру, слишком узкую для того, чтобы кто-нибудь вообще смог протиснуться сквозь нее.
Наконец Йохен заметил огонек Джефа и поплыл к нему. Оба аквалангиста оказались совсем рядом. Джеф протянул руку, и Йохен ухватился за нее.
Вот что рассказал Джеф: "Я почувствовал, как дрожат его пальцы и вся рука, когда он схватил мою руку, и невольно подумал, что мне делать, если он так и не отпустит ее. Я постарался умерить дрожь в собственной руке, чтобы показать товарищу, что у меня все в порядке и я нахожусь в хорошем месте. Я хотел, чтобы Йохен повернул назад и сделал другую попытку найти правильный путь, но у меня не было средств для того, чтобы сообщить ему это. Он все сжимал и сжимал мою руку, и я отвечал тем же, чтобы вселить в него уверенность. Затем оп похлопал меня по руке и отошел задним ходом. Я принял это за знак капитана Оатса, который удаляется и приказывает мне спасаться самому, пока не поздно. Возможно, он просто хотел дать знать, что собирается предпринять другую попытку. В тот миг я был уверен, что пожимаю руку мертвецу".
К этому времени Джеф уже вовсю расходовал вторую треть воздуха, однако упорно дежурил около сужения, посвечивая туда своим фонарем, отчаянно надеясь, что Йохен все же нащупает правильный путь. И это ему действительно удалось. Йохен обогнул песчаный нанос и, продолжая держаться за страховочную веревку, умудрился протиснуться сквозь неудобный "шкуродер", ведущий к спасению.
Когда появился Йохен, Джеф из осторожности держался у потолка прохода. Он наслышался рассказов об аквалангистах в Австралии и Флориде, которые, израсходовав свой запас воздуха, нападали на своих же товарищей, с отчаяния пытаясь отнять у них баллон с воздухом в борьбе за жизнь.
"Я не знал Йохена достаточно хорошо и поэтому решил отойти подальше. Я держался за страховку, чтобы он мог отыскать меня, и был в состоянии видеть, как ужасно он выглядел, когда выбрался из дыры".
На самом деле у Йохена все еще был воздух. Один баллон был почти пуст, во втором оставалось чуть больше. Йохен так и не показал никому, сколько воздуха у него оставалось, возможно, чтобы не волновать жену, которая ожидала его у входа в пещеру. Йохен не захотел говорить о том, что он передумал, когда оказался в западне по другую сторону сифона в месте, получившем название "Рукопожатие мертвеца". Единственное, в чем он признался - все это было кошмаром.
Он выжил только благодаря чрезвычайно высокому уровню самоконтроля и уже спустя несколько часов после выхода на поверхность планировал вернуться сюда и рассуждал о том, как обезопасить преодоление того прохода с помощью закрепления страховки, использования более вместительных воздушных баллонов и изменения способа их транспортировки".
* * *
Сколько раз после очередной нервной встряски мы обещаем себе - больше никогда?.. Многие выдающиеся любители экстремальных видов деятельности могут вспомнить мгновения, от которых леденеют ладони. Интересно, какова должна быть "доза страха", его концентрация, чтобы заставить нас отказаться от задуманного? И - тем более - оставить любимое дело? Вот очень яркие строчки выдающегося альпиниста Рейнхольда Месснера:
"Вдруг снег обрушивается подо мной, мой налобный фонарик гаснет (*230). В отчаянии пытаюсь зацепиться. Напрасно. Проходят первые ужасные секунды. Совершенно темно, но мне кажется, что я все вижу: сначала кристаллы снега, потом сине-зеленый лед.
"У меня нет на ногах кошек", - проносится в мозгу. Я понимаю, что происходит, и, тем не менее, остаюсь совершенно спокоен. Я падаю в пропасть, нахожусь в процессе падения, как в замедленном кино, ударяюсь то грудью, то спиной о стенки ледовой трещины, расширяющейся книзу.
Чувство времени утрачено, а заодно и чувство глубины падения. Сколько это продолжается: секунды, минуты? Я совершенно невесомый, поток тепла пронизывает мое тело.
Вдруг ощущаю опору под ногами. И одновременно понимаю, что я попался. Пожалуй, я останусь в этой трещине навсегда. Холодный пот выступает у меня на лбу. Вот когда я испугался. Первая мысль: "Если бы у меня была рация, я мог бы вызвать Нену". Может быть, она услышала бы меня. Но смогла бы она подняться на эти 500 метров, чтобы спустить мне в трещину веревку? Я ведь совершенно сознательно решился на одиночное восхождение без рации, и это не один раз обсуждалось перед выходом.
Ощупываю налобный фонарик, и вдруг становится светло - зажегся! Облегченно вздыхаю, но при этом не решаюсь шевельнуться. То, на чем я держусь, тоже не очень прочное. Тонкий, просвечивающийся снежный пласт ненадежно висит между двумя стенками трещины. Задираю голову вверх и всего лишь в восьми метрах вижу дыру, в которую я провалился. С черного кусочка неба на меня смотрят несколько далеких-далеких звездочек. Ужас исходит из всех моих пор, пронизывает мое тело своим дыханием, таким же ледяным, как эти отсвечивающие сине-зеленым цветом стены трещины.
Так как трещина наискось сужается кверху, у меня нет никаких шансов выбраться из нее. С помощью налобного фонарика я пытаюсь осветить дно трещины: дна не видно. Черные дыры зияют слева и справа. Снежничек, задержавший мое падение, - величиной с квадратный метр. Я покрываюсь гусиной кожей и дрожу всем телом.
Однако реакции моего тела резко противоречат спокойствию рассудка: мозг не боится нового падения в бесконечную глубину, он хочет только окончания, освобождения от всего этого. Но в то же время есть и надежда: авось все-таки выберусь.
Я впервые переживаю страх как физический рефлекс, без психического давления. Все мысли сосредоточились на одной проблеме: выбраться наружу. Эверест перестал существовать. Чувствую себя неповинным в этом пленении. Это искреннее чувство невинности необъяснимо, но я не упрекаю, не ругаю себя. Что уготовила мне судьба на этот раз, я не знаю. Я даю себе слово повернуть назад, если когда-нибудь увижу белый свет. Никаких больше восьмитысячников в одиночку!
Выступивший от страха пот замерз в волосах и на бороде. А между тем страх, сковавший мои члены, тут же исчез, как только я начал действовать, пытаясь достать кошки из рюкзака. Каждое движение грозит дальнейшим падением в бездонную пропасть, кажется, что снег медленно сползает вниз. Тут я обнаруживаю на долинной (*231) стенке моей трещины полочку, небольшую кромку шириной в две ступни. Она ведет по косой вверх и полностью забита снегом. Это спасение!
Осторожно, широко расставив руки, я падаю руками на прорезанную полочкой стенку. Какое-то мгновение мое тело представляет собой дугу между снежной пробкой и слегка нависающей стенкой надо мной. Осторожно переношу правую ногу, ставлю ее на ступеньку в снег, который карнизом намерз на нижней, долинной стенке трещины. Нагружаю ногу. Держит. Теперь ненадежный мостик частично разгружен.
Каждое мое движение инстинктивно изящно, как фигура заученного танца. Пытаюсь уменьшить вес своего тела. Глубокий выдох, все тело подчинено новой позиции. На мгновение, на одно решающее для жизни мгновение становлюсь невесомым. Отталкиваюсь левой ногой от снежного мостика, руками поддерживаю равновесие, весь вес тела на правой ноге. Теперь можно сделать шаг левой. Облегченный вздох.
Крайне осторожно перехожу - лицом к стене - направо. Правая нога ищет новую опору в снегу, левый ботинок с точностью до миллиметра поставлен в снежный след, который несколько секунд перед этим занимал правый. Карниз становится шире, он ведет по косой наверх, на волю. Я спасен!
Через несколько минут я уже наверху, ниже трещины, но в безопасности. Я как будто заново родился на свет. Я стою здесь с рюкзаком на спине, с ледорубом в руках, как будто ничего и не было.
Сидя в трещине, я решил, что вернусь, прекращу восхождение, если благополучно выберусь. Теперь, когда я наверху, - продолжаю подъем, не задумываясь, ничего не проводя через сознание, как робот, запрограммированный на восхождение.
Первые лучи солнца осветили Северное седло. Смотрю на часы: около семи. Сколько же я пробыл в трещине? Не знаю. Это событие уже улетучилось из моего сознания. Свою клятву спуститься я не воспринимаю всерьез, не думаю, как мне удалось себя обмануть. Я решительно иду вдоль нижнего края трещины, полностью сосредоточившись на вершине.
Это смертельно опасное падение не имеет для меня ничего общего с Эверестом. Оно лишь увеличило мою бдительность до размеров, далеко превосходящих разумную норму".
Всегда ли оправдан риск? И риск ли это? Все относительно. На мой взгляд - риск, на Ваш - безумие, а по мнению того же Хью Моррисона - нормальная работа в сифоне.
Все зависит от самочувствия и самооценки исполнителя. Изнутри виднее... Если, конечно, Вы исполнитель высшего класса. На более низком уровне такие логические цепочки губительны.
Признайтесь, вертится в мыслях и на языке вопрос: "А зачем все это?"
Действительно, к чему этот риск и трагедии, когда можно спокойно жить в привычно очерченном кругу? "Лучше иметь живых врагов, чем мертвых друзей..."
Кто категоричен, тот не прав. Кто тороплив, тот не найдет истины. Не ответить однозначно на эти вопросы. Ясно одно: пока живо человечество - кто-то всегда будет стремиться к неизвестности, за видимый горизонт.
Писатели-фантасты давно перешагнули границы нашей Земли. Придет время, когда и это станет реальностью. Все, что можно вообразить - может, таким образом, существовать.
Кейвинг, тем более подводный, для большинства живущих на земле - тоже фантастика. Но в отличие от книжной - это фантастика современная и весьма осязаемая.
Каждый из нас, кейвер-вертикальщик или спелеоподводник, живет в этом ирреальном мире и находит в нем свое: в меру своих увлечений, притязаний, характера, темперамента и жизненной философии. И каждый решает за себя - идти ли на отвес или в сифон. Потому что никто не сможет сделать выбор за нас, не прибегая к насилию. А насилие - самая отвратительная вещь в мире. Даже если насилие - "во благо"...
* * *
Заглянем же еще раз глазами Йохена Хазенмайера в глубину Блаукопфа, прочувствуем тот звездный час, когда многолетние усилия вдруг приводят к успеху. Мгновения - цена которых не измерима золотом. В этом чудовищном мире, где весом золота, кажется, измеряется все...
Хазенмайер начал свои исследования в источнике "Голубое озеро" в 1969 году. Год за годом он совершенствовал свое снаряжение и совершенствовался сам, вновь и вновь возвращаясь к тайнам Блаукопфа. История его исследований - готовый материал для отдельной захватывающей книги. Вечно один, паря в черных безднах гигантской пещеры, Хазенмайер с каждым годом продвигался все глубже. И появлялись на карте никем никогда не виданной пещеры манящие названия: "Двойные ворота", "Облачный зал", "Тысячеметровый риф"...