Фаворит
https://ficbook.net/readfic/5020890
Направленность: Слэш
Автор: Gay Grin (https://ficbook.net/authors/1112154)
Беты (редакторы): XXantra (https://ficbook.net/authors/973373)
Фэндом: EXO - K/M, Wu Yi Fan (кроссовер)
Основные персонажи: Ву Ифань (Крис), Ким Чонин (Кай)
Пейринг или персонажи: Кай/Крис, помелькают Лэй, Тао, крисёли, Кай/ОЖП
Рейтинг: NC-17
Жанры: Драма, Экшн (action), AU
Предупреждения: Насилие, Кинк, Элементы гета
Размер: Макси, 429 страниц
Кол-во частей: 43
Статус: закончен
Описание:
Если вас украли и продали в Японии, превратив в "живой товар", рассчитывать вы можете только на себя. Что бы вам ни посулила после судьба, это всегда будет не то, о чём вы мечтали. Но даже если путь всего один, пройти его можно по-разному.
Посвящение:
кайрис-шипперам, моим любимым и терпеливым котяткам ♥
из Хельсингфорс с любовью ♥
Публикация на других ресурсах:
не стОит
Примечания автора:
Я наткнулась на заявку. Но фик не по ней. Я закрыла ту заявку из-за её неправдоподобия, но завязка мне приглянулась, ещё и попала в тему статьи, над которой я в то время работала. Я поразмыслила и решила, а почему бы и не попробовать?
Сразу хочу сказать, что в основе сюжета практики и традиции, которые в самом деле сейчас почти не используются. Они сохранились, пожалуй, только в глухих регионах Юго-Восточной Азии (Индонезия, Малайзия, Филиппины и т.п.), да и то отчасти. Но почему бы в общем правиле не найтись одному исключению?
Между делом: все герои совершеннолетние, на момент начала фф Каю 18 с приличным хвостищем, но в Канаде совершеннолетие в 19, чуете подвох? (:
Красивая обложка от Areum ♥ https://pp.vk.me/c638928/v638928763/126a1/nxxwbrbp2QY.jpg
Спасибо Kris11 за подарок - видео к фф https://youtu.be/I5Y8UnYYE38 ♥
Примечание к части
OST "Фаворит":
1. Nanase Hikaru - Superstar
2. Irino Muyi - Haitoku
Изнанка реальности
Фаворит
Изнанка реальности
Это было как в манге или дешёвом кино. Напоминало сон, который чересчур реален. Видишь кошмар, понимаешь, что сейчас произойдёт что-то ужасное, пытаешься проснуться или убежать, но сон продолжается, а ноги не идут. Не можешь абсолютно ничего. Можешь лишь ждать, когда же всё закончится.
Мутный тусклый свет, приглушённый гомон, хриплый лающий голос где-то рядом, боль в ободранных о шершавую поверхность коленях, разбавленное резью онемение в плечах, руках и запястьях, скованных наручниками за ноющей спиной.
Взгляд и мысли с отстранённым безразличием скользили по всему, а обнажённое тело даже не реагировало на холод. Хотелось просто закрыть глаза и уснуть, потому что и стыд испытать из-за наготы толком не выходило.
В подбородок вцепились пальцами. Заставили вскинуть голову и повернуть к свету.
Лающая речь снова резала слух. Японский, кажется. Хотя всё верно, он же был в Японии.
Разум ухватился за смутные воспоминания, пытаясь размотать этот дьявольский клубок и разобраться в происходящем.
Он приехал по приглашению для участия в конкурсе. Долго готовился, потому что победа открыла бы перед ним широкие возможности. Он помнил перелёт, пансион-отель, долгие репетиции и наблюдение за другими участниками, усложнение программы, замечания наставника. Он помнил первые дни выступлений, жестокий отбор. А ему удалось пройти отбор дважды в отличие от многих.
Но он не помнил финал.
Наставник приболел и не мог сопровождать его всюду, но он точно помнил, что выходил на сцену и начинал танцевать. А вот дальше...
Нить воспоминаний оборвалась из-за внезапного толчка в плечо. Шершавая поверхность отдалилась, взгляд не успел ни на чём сфокусироваться. На него набросили жёсткую ткань, завернули в неё, словно вещь, резко вскинули вверх и встряхнули так, что всё наконец пропало, ухнув в непроглядную тьму.
***
Он пришёл в себя в ярко освещённом небольшом помещении без окон.
Голые стены, пол и потолок.
Он валялся в углу, завёрнутый в тёмное грубое покрывало. Яркий свет высекал слёзы из глаз и будто раскалывал голову пополам, причинял вполне реальную мучительную боль. Горло жгло сухостью. Руки дрожали от слабости, когда он ощупывал пальцами следы на запястьях, оставшиеся от наручников.
Он немного приподнялся, но тут же рухнул обратно. Неодолимой волной накатила тошнота. Он пытался зажать рот ладонью и сдержаться, но не получилось. В висках отдавался бешеный стук сердца, на губах оседал противный горький привкус, а ещё не выходило сделать нормальный вдох.
Краткий миг оцепенения и удушья вновь сменился беспамятством, которое со сладкой лживостью обещало, что продлится целую вечность.
***
Очнулся он в сумраке. Ровная поверхность под ним подрагивала и покачивалась, а ещё невыносимо воняло гнилыми овощами, словно на большом рынке у мусорных контейнеров. Под пальцами на груди он нащупал тонкую ткань, а потом, собравшись с силами, сел. Кто-то натянул на него футболку и простые свободные брюки на шнурке.
С трудом он подобрался к стенке, кое-как встал и выпрямился, привалился спиной к опоре и поднял левую руку перед собой, чтобы слабый свет из щели в стороне упал на предплечье. Отметки на коже намекали, что ему что-то вкололи несколько раз. Вены на руке истончились и едва просматривались.
Он сполз по стенке на пол и прикрыл глаза. Успел увидеть достаточно, чтобы понять — его сейчас везли в фургоне. Куда-то. Зачем-то. В голове всё дрейфовало и плыло, мысли едва ворочались. Он по-прежнему ничего не мог вспомнить. Только как начинал танцевать в финале на сцене, потом провал, потом гомон, отрывистая речь, наручники, снова провал, пустое помещение, удушье, опять провал, и вот фургон, что с тихим ворчанием мотора катил где-то и куда-то.
Сон казался одновременно слишком длинным и удивительно коротким, а проснуться не получалось. Левую руку жгло под кожей, во рту снова царапало язык сухостью, и раскалывалась голова. Он в самом деле не помнил, чтобы прежде настолько плохо себя чувствовал.
Видимо, на дороге попалась рытвина, и фургон тряхнуло резко и сильно. Он даже приложился затылком о стену и в очередной раз провалился в беспамятство.
***
Забытье было коротким. Он разлепил веки и глухо застонал от боли в плечах, только потом понял, что его держат за руки и пытаются куда-то вести. Босые ступни волочились и тёрлись о неровную поверхность узкой тропки. Свежие царапины пощипывало от пыли.
Он попытался идти сам, но не успевал за теми, кто тащил его. Сосредоточившись не без труда, он вслушался в короткие фразы, что роняли хриплыми голосами. Слов не понимал и не мог толком оглядеться.
— Подождите... где я? — едва слышно выдохнул он. Из-за сухости в горле говорить было больно и трудно.
Он упёрся пятками в землю, чтобы замедлить ведущих его вверх по склону людей. Тут же слева громко прикрикнули, а потом земля ринулась ему навстречу. Он не сразу ощутил медленно разливающуюся волной по правой стороне лица боль. На руки часто закапало тёплым и вязким. Над головой ожесточённо заспорили, затем кому-то отвесили сильную затрещину, а после что-то скомандовали голосом, которого он не слышал раньше. Спустя минуту его вновь тащили по тропе двое, а кто-то шагал впереди, будто указывая дорогу.
Он часто облизывал губы и чувствовал на языке вкус крови — едкий и тягучий. Но из-за крови хотя бы сухость не так досаждала, да и дышать стало полегче.
Скоро по левую руку пролегла серая стена, но сил не хватало вскинуть голову и оценить, насколько стена высока. Ему уже казалось, что это путешествие никогда не закончится, и ноги он обдерёт вконец, а затем его втащили в узкий дверной проём. Оглянуться у него не вышло, но он расслышал за спиной мрачный лязг, с которым дверь заперли надёжно и обрекающе.
Смотреть ему удавалось лишь вниз и на ноги идущего впереди человека, но и этого хватило, чтобы понять — они шли по саду, за которым неплохо ухаживали. Время от времени у него от слабости подгибались колени, тогда его безжалостно дёргали и волокли дальше по выложенным гладкими валунами дорожкам.
Они обошли небольшой бассейн и поднялись по двум ступеням на площадку с разложенным шезлонгом под двуцветным зонтом. На столике у шезлонга кто-то оставил полупустой стакан с прозрачной жидкостью.
Он едва не застонал от усилившейся жажды. Очень хотелось пить.
Остановиться ему никто не позволил.
Они миновали террасу и зашли в дом, как видно, не с парадного хода. Под босыми ступнями теперь оказывались то холодные плитки, то приятные на ощупь коврики. Скрипнула дверь, а затем его с силой толкнули в спину. На ногах он, конечно же, не устоял и больно ударился коленями. Руки тоже подвели, поэтому он повалился на пол. Прижавшись щекой к гладким и сладко прохладным плиткам, устало закрыл глаза.
Над головой вновь зазвучали голоса. Непонятные слова не желали лезть в уши, а беседа становилась всё несдержаннее, если судить по интонациям.
Он больше не пытался слушать — всё равно ничего не понимал. Вообще ничего не понимал настолько, что не пытался и собственное имя вспомнить. Единственное, что хоть как-то осознавалось — разительный контраст между прошлым и настоящим.
Вот это настоящее было совершенно нереальным. Голова немилосердно болела всё сильнее и сильнее, пульс ломал виски, и неумолимо поднималась новая волна тошноты.
Он так и не понял, вывернуло его наизнанку или нет, но рухнул во тьму с чувством невыразимого облегчения.
Клетка
Клетка
Визит врача он почти не запомнил, как и события нескольких дней, что последовали за этим. Но он хотя бы спал в удобной кровати и попадал в ванную.
В то утро, когда он смог подняться с кровати самостоятельно, его заперли в небольшой комнатке с прочными решётками на окнах. В его распоряжении имелись ванная, туалет, немного чистой одежды, а еду приносили и подавали через узкий горизонтальный проём в двери. При этом всё нарезали заранее, а из столовых приборов позволяли пользоваться исключительно округлой ложкой. Или можно было есть руками.
День тянулся в смутном ожидании хоть чего-нибудь, но ничего не происходило. Он бродил от кровати к стене, потом сидел и ждал. От надоевшего безделья лениво разглядывал всё вокруг, пока не приметил камеру. Её постарались скрыть, пусть и не слишком профессионально, но когда делать нечего до такой степени, что выть охота, найти можно даже отлично спрятанную камеру. Под прицелом камеры он привык находиться почти круглосуточно, поэтому уже практически кожей чуял такие вещи, не говоря уж о неплохом представлении, как именно и почему ставятся камеры, для чего, и как рассчитывается максимальный обзор.
Его тело зудело от бездействия. Мышцы молили о движении. Не выдержав, он попытался размяться и потанцевать хоть немного без музыки и даже на ограниченном пятачке. Выбившись из сил, пошёл в ванную и встал под душ. Нашёл ещё одну камеру. Не самое приятное открытие.
Ночью лежал на кровати, натянув одеяло на голову, и старался расшевелить застывшие в голове мысли, преодолеть оцепенение.
Ким Чонин, родился и вырос в Корее, начинающий танцор и будущий хореограф, поступил в академию искусств в прошлом году. И вот, его пригласили для участия в конкурсе в Токио. Тут начинались провал и крах реальности.
Он помнил, что вышел на сцену в финале. Нюансы освещения, музыка, покрытие сцены, декорации — помнил всё.
Он помнил, что собирался показать, даже сейчас выполнил бы всю программу.
Но он не помнил ни того, как закончил выступление, ни того, как ушёл со сцены, ни оценок, ни того, как после оказался... где?
Помост, шершавая поверхность под голыми коленями, сведённые болью плечи и руки, ноющая спина, холод наручников на запястьях, толстые пальцы на подбородке, чтобы он вскинул голову и... показал лицо?
Сейчас у него не осталось при себе ни одной вещи, что ему бы принадлежала. Только он сам. В маленькой комнате с решётками на окнах. Он даже не мог ни о чём спросить, потому что никто не говорил по-корейски или по-английски. Или никто не хотел с ним говорить. Когда он пытался, охранник просто опускал заслонку, отсекая его от тех, кто оставался в коридоре.
На следующий день он обшарил ванную, туалет и комнатку, но даже зеркала нигде не нашёл. Челюсть с правой стороны слабо ныла, но на ощупь он никаких повреждений не отыскал, хотя его точно ударили и достаточно сильно. На запястьях кожа была почти чистой, и уже ничто не напоминало о наручниках или уколах.
В ванной он обнаружил бритву на батарейках, но бриться приходилось наугад без зеркала.
Полдня он изучал вид из окна: комната располагалась на втором этаже, но всё перекрывали ветви садовых деревьев. Распахнуть окно удалось легко, однако решётки лишали возможности выбраться наружу. Оконное стекло разбить он бы не смог. Прозрачная пластина крепко сидела в довольно массивной деревянной раме и выдерживала все сильные удары. Кровать была без ножек, на сплошной подставке — тоже крепкой. Одеяло, подушка и простыня с матрасом ни на что не годились. Даже если бы ему взбрело в голову повеситься, то высокие потолки и отсутствие любых крючков и перекладин поставило бы на этом плане крест. В ванной потолок тоже был высоким, как и в туалете, а шланг душа — гибким и частично вмурованным в стену, потому не получилось бы им даже и шею обмотать.
До самого вечера он мучился и откручивал трубку крана, но без успеха. Он бы и крышку унитаза открутил, если б она вообще существовала.
К ночи он пришёл к выводу, что мог бы попытаться утопиться в поддоне душа, но камера давала отличный вид, поэтому ему бы времени не хватило самоубиться — охрана набежала бы раньше. А залепить глазок камеры не получилось бы — слишком высоко даже при его внушительном росте.
Умирать, конечно же, не тянуло вообще, особенно в свете неизвестности. Он не знал, где он, почему и для чего. Это давало чёткую цель — вернуться домой. Ещё много лет назад он решил, что непременно станет известным и знаменитым, что покорит сцену. Он хотел, чтобы само его имя стало синонимом слова "танец". Он любил танцевать и не пытался сдерживать амбиции. Он преодолел высокую ступень на пути к вершине, когда получил приглашение из Японии, и всё, что происходило с ним сейчас, вызывало глухую ярость и возмущение.
Он работал долгие годы, чтобы взобраться немного выше. Никогда не останавливался и не сдавался, что бы ни случалось. Он чётко видел цель и шёл к ней даже по головам, если требовалось. Теперь же, когда в мыслях прояснилось достаточно, он не мог сидеть спокойно и ждать чего-то непонятного.
Ночью он лежал на кровати и лихорадочно перебирал все доступные способы, дабы выбраться на свободу. Не представлял, как много времени провёл в пути к этому конкретному дому, не знал, в какой стране оказался, не понимал того языка, на котором здесь говорили, сидел под замком, но способ выбраться обязан был найти.
Если подумать, то человека сложно провезти через границу так, чтобы никто этого не заметил. Однако тысячи незаконных эмигрантов по всему миру доказывали, что это возможно. Но раз у него нет документов... Пока неважно. Об этом он мог подумать позднее. Сейчас важнее было выбраться из вот этой комнаты и этого дома.
Вопрос — как?
Он уже выяснил, что мог бы только попытаться утопиться. Если бы он попытался, набежала бы охрана, чтобы утихомирить его. Сколько? Сможет ли он вырваться и оказаться в коридоре?
К утру он решил, что терять ему особенно нечего, поэтому стоит просто попробовать. Если он попробует раз, и ничего не выйдет, он всё равно узнает больше, чем знал сейчас.
С решением он опоздал, потому что дверь в комнату на рассвете распахнулась. Он и спрыгнуть с кровати не успел, как парочка крепких мужчин застегнула на нём наручники и поволокла прочь из комнаты, не позволив даже одеться.
Его втолкнули в просторное помещение на первом этаже, где на полу стояли на коленях ещё двое в наручниках. Обнажённые, скованные в движениях, ничего не понимающие. Один из парней был среднего роста китайцем с высветленными волосами, другой — белокурым европейцем.
Он замешкался — пытался сообразить, что всё это значит, тут же его ударили по ногам и заставили рухнуть на колени рядом с европейцем.
Их всех троих обдали сильной струёй тёплой воды из шланга, затем принялись тщательно мыть. Приземистый человечек, смахивающий на сидящего бульдога, руководил процедурой. "Бульдог" недовольно покачал головой, когда осмотрел всех троих. Негромко велел что-то, и их схватили охранники, чтобы поставить на ноги надёжнее и удержать.
Он поначалу не понял, чего ждать, но когда "бульдог» двинулся к нему с опасной бритвой, рванулся прочь изо всех сил. Яростно выворачивался из рук охранников, брыкался, вертелся и дёргался. "Бульдог" ловил его за лодыжку и пытался соскоблить бритвой густые тёмные волоски. Захваченную ногу и пальцы "бульдога" скоро испачкало кровью.
Он продолжал вырываться и сопротивляться, оглушённый сразу миллионом предположений, каждое из которых было хуже предыдущего. Хотя куда больше его пугал вид незнакомого человека с острой бритвой в руке рядом с ним.
Внезапный громкий окрик заставил "бульдога" отпустить его изрезанную бритвой лодыжку. Он тут же этим воспользовался, чтобы с силой толкнуть "бульдога" ногой и отшвырнуть к дальней стене. Охранники жёстко ухватили его с боков, встряхнули и заставили выпрямиться. Крутили руки так, что ему пришлось встать на цыпочки, чтобы уменьшить боль в сведённых мышцах.
В дверях застыл седовласый мужчина в строгом костюме. Небрежно поправил очки в тонкой оправе и осмотрел пленников с головы до ног и обратно. Очкарик плавно повёл рукой и неспешно заговорил.
Слов очкарика он по-прежнему не понимал, но охранники ослабили хватку и позволили ему стоять нормально, а "бульдог" отложил бритву. Вскоре привели, видимо, врача, который занялся пострадавшей лодыжкой. Врач сноровисто обработал порезы и аккуратно залепил пластырями в тон смуглой коже.
После этого инцидента мужчина в очках постоянно оставался рядом, даже когда все перебрались в соседнее помещение с огромной ванной. Троицу пленников затолкали в горячую воду и вновь принялись тщательно мыть. Даже зубы им почистили и проверили, всё ли с ними в порядке. В воде пластыри отошли от ранок, но царапины потом опять обработали и снова заклеили, пока несколько шумных женщин, постоянно переругивающихся между собой, растирали распаренную кожу пленников какими-то бальзамами и кремами.
Затем ему тщательно сбривали щетину на лице, пока двум другим парням подстригали и укладывали волосы.
Он не представлял, что и думать, потому что с ними обращались хоть и бесцеремонно, но старались не навредить. Более того, их приводили к блестящему внешнему виду. Не использовали ничего лишнего, просто сохраняли естественный вид, но аккуратный и безупречный.
Его стричь не стали, просто расчесали и подсушили влажные волосы, позволив длинной чёлке спадать на лоб. Потом одна из женщин растёрла по его шее, плечам, спине, груди и животу тонким слоем мазь, похожую на вазелин, из-за чего мускулы на теле стали казаться более рельефными и выраженными.
Мужчина в очках оглядел его, недовольно поджал губы и указал на изрезанную бритвой ногу. Должно быть, не понравилось, что один из пленников чересчур сухощавый, костистый, ещё и с пластырями, помеченными бурыми пятнами.
Ему снова обработали царапины, заклеили обычными пластырями, а поверх ногу от колена до лодыжки обмотали чёрной шёлковой лентой. Такой же лентой ему обмотали правую руку от плеча до локтя. Вот тогда очкарик кивнул уже с довольным видом.
Поочерёдно с каждого из троих снимали наручники, растирали запястья и заводили руки за спину, чтобы вновь сковать наручниками. Затем их и вовсе соединили между собой цепью, а конец этой цепи вручили мужчине в очках, который и повёл их за собой в коридор.
Охрана в доме стояла почти на каждом шагу, поэтому идти приходилось туда, куда вели, но это не мешало запоминать как можно больше, дабы знать, куда бежать, если удастся вырваться. Он увидел, правда, всё равно немного.
Очкарик провёл их по длинному коридору к широкой лестнице и стал подниматься по ступеням. На третий этаж. Сразу напротив лестницы там красовались распахнутые створки, а за ними яркий свет заливал просторный зал, уставленный вдоль стен кадками с декоративными деревцами.
У дальней стены зала за длинным столом сидели люди в дорогих костюмах, ели и пили, и переговаривались то громко, то тихо. Возле окна статуями замерли несколько рослых мужчин. Особого ума не требовалось, чтобы опознать в них профессиональных телохранителей. Никто из присутствующих не выставлял напоказ оружие, но сомневаться в его наличии не приходилось.
Мужчина в очках остановился в пяти метрах от стола, выстроил всех троих скованных пленников в линию, заставил опуститься на колени, снял цепь и отошёл к столу, чтобы занять своё место. На троицу в наручниках никто не смотрел. Все продолжали пить, есть и беседовать, словно ничего не случилось.
Традиции
Традиции
Управляющие старшего звена заметно нервничали с первых же минут сбора. Ломать голову над причиной не стоило, потому что все прекрасно знали о перехваченной партии фальшивых денег и необходимых материалов для их изготовления.
Семья Ли передавала эти средства по договору, и сейчас всё это угодило на опечатанный склад в Шанхае. Убытки подсчитывали до сих пор.
Крис не делал ставку на договор с Ли, но провал бил по нему так же сильно, как и по семье Ли, потому что его управляющие облажались больше всех. Из-за этой ерунды ему пришлось срочно бросить новый проект в Венесуэле и прибыть в Китай. Поскольку все свои дела Крис предпочитал вести лично, непредвиденная поездка в Китай всё тормозила. Это не могло не сказаться на настроении Криса.
Он рос в Канаде и любил вести дела отнюдь не так, как вели их на старой родине. Как раз в дела семьи в Китае Крис предпочитал не лезть, свалив их на плечи местных управляющих. Но бывали случаи, когда без Криса никак.
Он скучающе потягивал вино из бокала и незаметно наблюдал за управляющими. Все трое продолжали нервничать, пытаясь при этом держать лицо. Семья Ли предпочитала обсуждать способы компенсации и пересмотра договора и не замечать чужую неловкость. Пока ещё управляющие оставались отличными кандидатами в смертники.
Спустя час насыщенного застолья настроение у Криса испортилось окончательно. Важные вопросы решились именно так, как он и предполагал, и его участие в этом балагане было минимальным, потому Крис всё острее ощущал, что потратил время зря.
Советник Гуо придвинул стул ближе и негромко предупредил Криса, что управляющие намерены принести извинения главе семьи и искупить свой промах. Ещё одна досада. Крис знал традиции и неплохо представлял, во что всё это выльется. Особенно в свете слухов о потерянном два года назад фаворите, которого Крису подарил когда-то дед. Тоже традиция, очень старая и которой уже пару веков почти никто не придерживался. Но Крис в своё время славился неуравновешенным и несдержанным нравом, хотя при этом оставался талантливым. Дед считал его лучшим из всех возможных преемников, потому позаботился о смягчении негативных последствий.
Крису исполнилось семнадцать, когда дед преподнёс ему в дар двадцатилетнего невольника. Тот был родом с Филиппин и отлично вышколен. Следовал тенью за Крисом, чтобы Крис в любой миг мог выплеснуть на него эмоции всеми возможными способами.
Делать с фаворитом можно было всё. Что угодно. Фаворит никогда не перечил, не спорил, не создавал проблем и выполнял всё, чего Крис хотел. Унизить или избить, приласкать или держать рядом, поручить что-то невыполнимое или выполнимое... Фаворит исполнял любую прихоть Криса беспрекословно. Так же беспрекословно принимал любые вспышки и эмоции. Но только от Криса. Он был личной и неприкосновенной для прочих собственностью. Он был рабом для Криса и фаворитом в глазах всех остальных. Человеком, который полностью от Криса зависел, но в семье обладал практически неограниченной властью.
Личная игрушка Криса и второй человек в семье для всех прочих погиб два года назад. Передел сфер влияния в юго-восточном регионе закончился для семьи не лучшим образом. Убытки тогда были колоссальными, а фаворит оказался прямо в центре заварушки. Даже его выучки не хватило, чтобы выжить, но умер он, приложив все усилия, чтобы смягчить последствия для Криса по максимуму. Пожалуй, Крис тогда впервые сожалел, что не придавал особого значения советам фаворита и не следовал традиции как положено.
Два года Крис обходился без фаворита вовсе, и теперь облажавшиеся управляющие пытались выкупить собственные жизни, подарив Крису нового фаворита. Затея всё равно провалилась бы с треском. Крис знал, что так просто фаворита не заведёшь. Кому-то требовалось найти сначала подходящего человека, а после долгие годы учить его. Управляющие об этом не задумывались. Сейчас об этом вообще мало кто задумывался. Все наивно полагали, что достаточно просто вручить Крису любого человека в цепях и обозвать фаворитом.
Ладно, это тоже развлечение. Крис всё равно не мог встать и покинуть Китай сию же секунду, но мог хотя бы посмотреть этот спектакль. В конце концов, никто не запретил бы ему держать "подарок" подальше от себя и под замком. Могли ведь и шпиона подсунуть, кто их знает. Под рукой Криса управляющие оставались номинально, а слова "независимость" и "самостоятельность" часто били в голову не хуже, чем моча.
Как ни странно, советник Гуо озаботился сделать официальное объявление о подношении управляющих и упомянуть о нюансах.
— Мы все понимаем, что достать обученного фаворита нынче непросто, но каждый из управляющих предложит свой дар, чтобы господин мог выбрать самого подходящего и способного к обучению кандидата. В знак вашего расположения и удовлетворения принесёнными извинениями.
Крис кивнул с безразличием, потому что даже эта обмолвка ситуацию никак не исправляла. Его ничуть не радовала перспектива держать пленника, который мечтал бы от него освободиться или его прикончить, а, скорее всего, так и будет. Да и вряд ли кто-то задумывался о вкусах и предпочтениях Криса, а он их и не рвался никогда демонстрировать. Погибший фаворит подходил ему, конечно. Крис многое с ним делал. Далеко не всегда хорошее. Но в последние годы он ценил своего фаворита и сильно сомневался, что кто-то мог восполнить утрату. Не только утрату. Было и то, чего не хватало. В общем, затея Крису по-прежнему казалась никудышней, не говоря уж о том, что управляющие могли не просто шпиона подсунуть, а ещё и терпеливого убийцу, способного втираться в доверие годами, чтобы потом прикончить Криса наверняка. Нередкие в истории случаи, между прочим. Пополнить собой списочек этих жертв Крис точно не хотел.
Советник Гуо привёл "подарки" к завершению официальной части. Крис наблюдал из-под полуопущенных ресниц за "дарами", скованными цепью.
Первым шёл среднего роста китаец, миловидный и заметно напуганный, с округлыми бёдрами, аппетитного сложения. Такой сгодился бы для постели. Трахать это упругое мускулистое тело было бы приятно.
Вторым в цепочке двигался белокурый европеец с затравленным взглядом. Рослый, широкоплечий, худощавый. Из него вышел бы неплохой солдат, если бы не взгляд, выдававший слабину.
Третьим шагал смуглый азиат южного генотипа, как и тот фаворит Криса, что погиб два года назад. Не совпадали рост и телосложение разве что. Этот был высоким, с безупречным сложением, но сухощавым и костистым до откровенной худобы. Под бронзовой кожей проступали жгуты длинных мышц и заметные жилы. На контраст между широкими плечами и узкими бёдрами Крис залюбовался почти неприлично. Несмотря на худобу, парнишка выглядел как эталон мужской красоты и гармонии. Шёлковые ленты на правой руке и левой ноге вызывали предположение, что за ними спрятали какие-то изъяны. Напрасно, потому что сам парнишка был одним сплошным изъяном: не годился для постели в том качестве, в каком следовало, явно плохо переносил боль — с таким телом он вряд ли способен расслабиться полностью, и из него прямо осязаемо лезло своеволие. На колени он опустился без всякой охоты и под давлением, лицо держал неподвижным, словно он сам Будда, голову не опустил, наоборот выставил упрямый подбородок с дерзкой ямочкой, ещё и взор не потупил.
Если два белокурых парнишки воплощали собой растерянность и страх, то смуглёныш источал настороженность, ожидание и терпение, нацеленное на самый лучший миг для реализации неких собственных планов.
Крис предположил, что парнишка моложе, чем кажется, и только поэтому опыт Криса позволял читать его. Пока что. Время могло отточить навыки паршивца до блеска, и тогда он будет для Криса непроницаем. А непроницаемость — наихудшая черта для раба из всех возможных.
Крис почти не слушал короткие пояснения, касавшиеся "подарков". Уделил внимание лишь словам о последнем.
— Кореец, студент и танцор, четырнадцатого января достигнет совершеннолетия по канадским законам.