Рецензия на книгу Эльвиры Куклиной «ЭЛЬ/ЗЕМЛЯ»
ЭЛЬ/ЗЕМЛЯ — это третья поэтическая книга Эльвиры Куклиной из серии «ЭЛЬ». Я, как читатель неискушенный и неопытный, почувствовала ностальгический флёр и попыталась связать его с общим заголовком/названием книги — с «ЗЕМЛЁЙ». Несмотря на то, что слово написано заглавными буквами, — автор имеет в виду землю и земное, а не планету в общем понимании, хотя и этот смысл, в некоторой степени, там присутствует. Я почувствовала в книге мотив родной земли. Например, в нескольких стихотворениях описывается старый дом, который автор хотела бы укрыть, спрятать от времени. Как мне показалось, автору важно пойти наперекор прагматизму, сохранить, спасти ради того, что было, не думая о том, что будет. Для автора такие элементы вещественного мира, как дом, или, например, телефонная будка, обрастают признаками «идеального», то есть несут в себе душу и отражение самой жизни даже тогда, когда хозяин вещей умирает, как в стихотворении «Дом на слом»:
…Твой дом с тобой не в силах распроститься.
Он у тебя не просит ничего —
Ни жалости, ни памяти, ни строчки.
И праха не осталось от него.
А ты — всё в нём. И не поставить точки…
В то же время, к телефонной будке Эльвира обращается как-то по-дружески, с лёгким сожалением и пониманием, наполняя предмет животворным теплом:
Ты какими судьбами здесь, расскажи, дружище,
На заплёванной автостанции возле чайной?
Это оживление и сближение с предметами видно также в стихотворении «Кремль», где старый Кремль глядит на жителей города «по-отечески» и в поэме «Колонка», где Эльвира обращается к водоразборной колонке дружеским «А помнишь…». Местами ностальгия мягко перетекает в тему смерти и смертности. Общий мотив потери и невосполнения проходит через всю книгу, что даёт интересный смысловой оттенок. Так «земля» переходит в форму «земной», а значит «смертный». Здесь описывается и земное счастье в стихотворении «Чайная сказка», где смертность и увядание переходят в бессмертие через продолжение рода:
…Снизу сосед пятилетний не спал,
Маме и бабушке спать не давал.
Вот ведь счастливые…
Да ведь?
Еще один мотив, который то и дело появляется на страницах книги – это отсылка одновременно и к Гомеру, и к мандельштамовскому «Я список кораблей прочёл до середины…». Эльвира развивает эту мысль «не кончающегося списка» смертей в «Старом доме», где список ушедших настолько длинный, что «Прочесть до середины нету сил», и в «Деревенском кладбище», где на надгробьях одни «пронзительно юные» русские. Страшное стихотворение «Поколение» так и кончается тем, что все перечисленные ужасы – это даже не половина списка:
Недожили свой век недомужчины.
Одни сороковины да годины.
Платочки вдовьи, ранние седины.
А список — не прочтён до середины.
Постепенно тема «земного» переходит в месяцеслов, который погружает нас в течение времени. Сезонность, которую таким образом показывает автор, лично для меня, даёт надежду на постоянство и общую неизменность мира в самых главных вещах — в общем течении жизни. До этого несколько раз появлялся мотив «всё меняется и этого не изменить» или даже «мы лишние в этом времени», но «Месяцеслов», а затем и «Путевые заметки» дают поколению ЭЛЬ и более старшим читателям опору. «Путевые заметки» вообще сначала напомнили воссоединение с домом, с «кровом», которого автор метафорически лишается в первой половине книги, когда вспоминает старый, уже давно ушедший в небытие свой дом.
Во многих стихах, собранных под этой переплётной крышкой чувствуются горечь и светлая печаль, но в отличии от «депрессивной лирики», поэтическая книга Эльвиры Куклиной «ЭЛЬ/ЗЕМЛЯ» даёт очищение сегодня через плач по вчерашнему дню. Рекомендую к прочтению.
Опыт прослушивания и прочтения Хаски — «Тараканий Бог»
Мы переехали из большой однушки на первом этаже в маленькую однушку на первом этаже. От миллиарда мух к миллиарду тараканов. Я прогуливала полгода и поэтому судорожно навёрстывала всё, писала диплом, пересдавала сессию, мало ела, мало спала. С нами переехал широкоэкранный телевизор, который мы использовали как монитор, но большую часть времени он был выключен. Я была истерзана страхом, брезгливостью, стыдом за происходящее. Не переношу тараканов. И тут мне снится, снится высокая девочка в отражении телевизора, стоящая в углу. Видны только ноги, её тело уходит за границы экрана, вверх. Поворачиваюсь – а нет там никого. Это не сон, это явь, это я не сплю вторые сутки. Снимаю высохшее бельё из ванной и по моей руке ползёт таракан. Руки сломала дрожь, одежда выпала. Поставила еду разогреваться в микроволновку, подошла через несколько минут после её писка. А под прозрачной крутящейся тарелкой четыре расплывающихся рыжих пятна. Выбрасываю еду, дрожу от отвращения. Пишу стихи – и откуда-то сверху, на ногу упал таракан. С ужасом понимаю, что он был тяжелее, чем я думала. Принимаю ванну и вижу, как таракан забирается на мою зубную щётку. Выбрасываю, покупаю новые себе и мужу, с пластиковыми закрывающимися чехлами. Ночь, ночь, ночь, ночь. Не помню, когда я спала. Кран со мной разговаривает песнями, если прислушаться к шуму воды. А может быть, это соседка смотрит телевизор. Я разучилась спать. Уверена, что один маленький таракан пробрался ко мне в ухо пока я спала, часть его обнаружила на ватной палочке. Или это мне приснилось? В какой-то миг я поверила, что умерла и это ад. Потом очнулась. Нет, какой ещё ад. Это, наверное, карма. Я буду мучиться, мучиться, мучиться по кругу, пока не умру и не перерожусь в таракана, которого будут давить, травить и гнать.
После того, как я переехала, ещё месяц периферическим зрением я видела шевеление этих мерзких насекомых, а кошмары с тараканами мне снятся до сих пор, спустя полтора года. Я долго не могла выстрадать всё это и когда увидела трек Хаски «Тараканий Бог» размышляла около пяти минут, смогу ли я прослушать эту композицию или мне ещё рано. Решила, что выключу, если станет плохо. А там тревожные, тягучие струнные, похожие на виолончель и…
Остановив тараканий бег
Держась за тараканий бок
Таракан в молитве вздымает лапки вверх
А сверху – человек, Тараканий Бог
Я перезагрузилась. Заморгала. Задышала. Угол зрения человека-таракана оказался слишком неожиданным для меня. Но не успела я как следует обдумать это, как вдруг появляется город:
Город,
Подняв застиранный ворот,
Демонстрирует норов,
Улыбается –
Выходит кислая издёвка
Солнце облизывает стёкла,
Я пустился наутёк… куда?
Минуя пару улиц,
Трамвай подкараулил. Душно
Водила балагурит, душка
Придурковатый старожил таксопарка
Припарковавшись, визжит, как собака
Разрешив отглядевшим глазам меня укорять
Я вбиваю и вбиваю по самую рукоять
Барсетка – вот, толкаю дверь
Нащупав ногами твердь
Иду, вслед мне щурит глаза мертвец,
Утопающий в каберне
Склеп его не слепит убранством
Но он сам ведь туда забрался – так
Не гравируя инициалов и перечней цифр
Тараканы лезут дохнуть в перечницы
Узнаю. Не понимаю, как, но узнаю этот город. Тот, который я описывала. Не так описывала, но воздух там тот же. Душно. Как это получается?.. получается, что я — карающий Тараканий Бог? Или мой Тараканий Бог карающий?..
Я усну, столько дней молила притворно я…
Наконец он оставил снотворное
И она, эта вот связанная, грязная,
Прогнав тараканью ораву,
Жрёт тараканью отраву
Душно
Перед внутренним взором встаёт тараканья однушка, ночь и неработающий свет в коридоре. Мельтешение по бокам, и шорох целлофанового пакета, оставленного на встроенной в диван полке. Дышать нечем.
Ткань лицевая лишилась эмоций
Тараканий реквием. Тараканий Моцарт
На полу – Тараканий Бог изувеченный
Бьёт в дверь кулаками Бог человеческий
Невозможность выбраться, закрытое пространство, отрава, духота, больной город и тараканы. Боже, как страшно это писать, но я чувствую — это мне знакомо. И не просто знакомо. Эта композиция вытолкнула ту пробку, которая не давала выйти всему тому ужасу наружу. Я предпринимала несколько попыток выстрадать тот период через текст, но они не удавались. Только после знакомства с этой композицией, в которой теперь, при внимательном рассмотрении, я вижу смерть девушки, которую несколько лет насиловали:
Пять лет оргий. Пять лет скорби
Пять лет горьких надо мной пыхтел, горбясь,
Выблядок.
Моя мечта – ослепнуть,
На свет хоть напоследок выглянув
Мама, девочка, тело чьё жаждало пробовать,
Помнит твою каждую проповедь
Сначала я не понимала, что здесь реплика дочери, которая обращается к матери, я слышала в этом что-то вроде утверждения «Мама — девочка, чьё тело жаждало пробовать». Судя по всему, девушка пять лет находится в сексуальном рабстве, мечтает выбраться отсюда даже ценой своей жизни и с горечью вспоминает наставления матери, называя себя «девочкой, тело чьё жаждало пробовать», то есть в эту ситуацию она попала по своей ошибке. Во всяком случае, винит себя.
Руки за поясницей. Раком
Флаконы стен хранят рыданий залпы
Ах, если б он меня тогда не взял бы?
Пусть мне приснится, как он… как он
Корчится, воздух хватая языком
На бардачке поморщится наисвятая из икон
Они приехали. Попутчик смрадный мешок
Прорехами полнит
Злорадный смешок
Первая строка указывает на то, что у нее связаны руки и, кажется, она зафиксирована в положении раком. Похоже, что пять лет назад её подобрала машина, когда она голосовала на дороге или продавала себя. Она представляет себе смерть насильника: когда он подберёт попутчика тот, вместо того, чтобы просто выйти, зарежет водителя-похитителя ножом («Попутчик смрадный мешок прорехами полнит»). Если вернуться в начало, всё становится на свои места:
Минуя пару улиц,
Трамвай подкараулил. Душно
Водила балагурит, душка
Придурковатый старожил таксопарка
Припарковавшись, визжит, как собака
Разрешив отглядевшим глазам меня укорять
Я вбиваю и вбиваю по самую рукоять
Барсетка – вот, толкаю дверь
Нащупав ногами твердь
Иду, вслед мне щурит глаза мертвец,
Утопающий в каберне
Склеп его не слепит убранством
Но он сам ведь туда забрался – так
Не гравируя инициалов и перечней цифр
Тараканы лезут дохнуть в перечницы
Здесь раскрывается личность человека, похитившего девушку. Он таксист, придурковатый старожил таксопарка, а лирический герой «вбивает и вбивает по самую рукоять» в него нож и убивает («…вслед мне щурит глаза мертвец, утопающий в каберне » то есть, в крови). Заполучив его барсетку, лирический герой заходит в квартиру (склеп), где и находится пленница, но его глазами нам её не показывают. Скорее всего, она умерла после того, как съела тараканью отраву в тот момент, когда лирический герой (или не он?) стучал кулаками в дверь.
Так это увидела я, но не факт, что так это видел автор. В любом случае, спасибо Дмитрию Кузнецову за его творчество.