На первый взгляд, церковные заповеди, примеры из жизни святых, великомучеников, являвших собой пример нетребовательности и аскетизма, говорят об обратном.
В «Сказании, страсти и похвале святых мучеников Бориса и Глеба», написанном неизвестным автором в XI веке, проводится мысль, что все – суета сует: «Аще пойду в дом отца своего, то языци мнози превратят сердце мое, яки прогнать брата моего, яко же и отец мой преже святого крещения, славы ради и княжения мира сего, и иже все мимоходит и хуже паучивы... Что бо приобретоша преже братия отца моего или отец мой? Где бо их жития и слава мира сего и багряницы и брячины (украшения), сребро и золото, вина и медове, брашня честная и быстрин кони, и домове краснии и велиции, и имения многа и дани, и чести бещислены и гордения, яже о бодярех своих? Уже все се им какы не было николи же, вся с ними исчезоша. Тем и Соломон, все прошед, вся видев, вся стяжав, рече: «"Все суета и суетие суетию буди, токмо помощь от добр дел и от правоверия и от нелицемерный любве"». Тех же воззрений придерживались и великомученики Борис и Глеб.
А вот как жил другой святой – Авраамий Смоленский (конец XII – начало XIII века). По смерти родителей он, отказавшись от брака, раздает имение бедным и облекается в «худые ризы»: «Хожаше яко един от нищих и на уродство ся приложи». Увековечили его – аскетом: «Образ же блаженного и тело удручено бяше, и кости его и состави яко мощи исщести, и светлость лица его блед имуще от великого труда и воздержания и бдения, от мног глагол». «И в нощи мало сна приимати, но коленное поклонение и слезы многы от очью безъщука (беспрестанно) излияв ив перси биа и кричанием Богу припадая помиловати люди своя, отвратити гнев свой». Единственная его радость в жизни – в иконах: «И украсию яко невесту красну... иконами и завесами и свещами».
ЗА ПЛАТУ ГНИЛЬЕМ
Культ непритязательности – житие преподобного Сергия Радонежского (XIV век). Был в его биографии типичный случай: нанялся к одному из своих монахов строить сени в келье за решето гнилых яблок. Вот какие взгляды приписывает ему его ученик, когда Сергий принял игуменство, – взгляды программные: «Помышляше во уме житие великого святильника, иже во плоти живущей на земли ангельски... сих житию и нравам удивлялся блаженный, како, плотни суще бесшютныа врага победиша, ангелом сожители авишася диаволу страшни, им же царие и человецы удивляшеся к ним приходяще, болящаа различными недугами исцелевахуся; и в бедах теплии избавителие и от смерти скории заступницы на путех и на мори нетруднии шественницы, недостаточествующим обильнии предстателие, нищим кормители, вдовам и сиротам неистощаемое сокровище». Для церкви было обычным явлением, что служители, в том числе и игумены, ходили в «разодранной и многошвенной рясе». (Цитаты из книги Георгия Федотова «Святые Древней Руси». М., Московский рабочий, 1990).
ПРО ОТЦА СЕРГИЯ
Эти подвижники примером своим скрасили жизнь и толстовского отца Сергия, бывшего блестящего молодого гвардейца, попавшего в высший свет. «Высшее общество тогда состояло, да, я думаю, всегда и везде состоит из четырех сортов людей: из 1) людей богатых и придворных; 2) из небогатых людей, но родившихся и выросших при дворе; 3) из богатых людей, подделывающихся к придворным, и 4) из небогатых и непридворных людей, подделывающихся к первым и вторым», – так классифицировал Лев Толстой ту среду, в которую попал Степан Касатский (Толстой Л. Собр. соч. в 22‑х т., т. 12, с. 345. М., ГИХЛ, 1982). Определяющими были богатство и знатность. «И свою суженую он хотел видеть богатой и знатной, отыскал ее умом, но случилось так, что прикипел к ней и сердцем», не ведая, что и богатство и знатность были позолотой: его невеста за год до этого была любовницей императора Николая Павловича, тоже и богатого и, само собой, сверхсверхсверхзнатного, которого он боготворил и который был к нему тоже расположен. Лекарство от потрясения он нашел – в Боге, пошел в монахи. Стал затворником, жил в пещере, питался абы как и не чувствовал тягот бедности.
ИЗЛЕЧЕНИЕ БЕДНОСТЬЮ
Кротость его побеждала всех. Принимал подаяние всяких угрызений совести, ибо «он презрел людское мнение и сделал самое пустое, легкое – взял смиренно двадцать копеек и отдал их товарищу, слепому нищему. Чем меньше имело значение мнение людей, тем сильнее чувствовался бог. Восемь месяцев проходил так Касатский, на девятом месяце его задержали в губернском городе, в приюте, в котором он ночевал со странниками, и как беспаспортного взяли в часть. На вопросы, где его билет и кто он, он отвечал, что билета у него нет, а что он раб Божий. Его поселили к бродягам, судили и сослали в Сибирь. В Сибири он поселился на заимке у богатого мужика и теперь живет там. Он работает у хозяина в огороде, и учит детей, и ходит за больными» (с. 383‑384). Курс излечения бедностью оказался самым оздоровительным. Чем больше Касатский терял материального, земного, суетного, тем здоровее становился, в нищете сыскал свое самое большое богатство.
САМЫЙ ТОЛСТОВСКИЙ
Отец Сергий – едва ли не самый толстовский из персонажей, созданных гением великого писателя, и едва ли не самый церковный. Расставание с богатством – во благо, ибо оно – во спасение самого бесценного – души, чем больше теряешь, тем больше обретаешь непреходящих ценностей, тем самым, заготовляя себе «сокровище на небеси».
Нас все это интересует с одной точки зрения: нет ли антагонизма между тем, за что мы выступаем, – богатством и религией, которая, как мы убедились, во все века, да и сейчас тоже, поднимала на щит и бедность, и непритязательность, и аскетизм?
ПРОСТОТА ДОСТУПНОСТИ
Церковь проста, это простота доступности, слово свое стремится донести до каждого, независимо от положения, возраста, пола, образования, – до всех. И в то же время церковь сложнее, чем атом. Один из ее краеугольных камней предельно точно определил Маркс: «Религия – опиум для народа». Доморощенные начетчики, прикрываясь этой формулой, возвели на церковь хулу, опираясь на законы формальной логики: религия – опиум, опиум – наркотик, следовательно, религия – из разряда наркотиков.
Божьи храмы рушились, невзирая на то, что были историческими памятниками и бесценными твореньями искусства, отдавались под хранилища, склады, увеселительные заведения, а то и под конюшни. Поругание сопутствовало святотатству, обернувшись кровавой раной для десятков миллионов верующих, чья Вера была поругана.
КАК ПЕРЕВРАЛИ МАРКСА
Во времена Маркса самым эффективным обезболивающим средством был опиум, буквальный перевод его высказывания: религия – обезболиватель для народа, помогающий заживлению душевных ран, потрясений.
Религия была светом в конце туннеля, помогала найти выход из любого тупика, не отталкивала ни сирых, ни убогих, ни немощных, ни богатых, ни бедных, ни преступивших закон, ни отпетых злодеев, топтала в душе каждого тропинку, к сердцу, несла утешение, открывала перспективу: тебе плохо, но посмотри – в святые попали те, кому было во сто крат хуже. Церковь ни у кого не отнимала НАДЕЖДУ и тем прибавляла сил, учила не пасовать перед трудностями. В царские времена в каждом воинском подразделении, в который входили единоверцы, были священник, мулла или капеллан, перед боем служители напутствовали воинов, что прибавляло сил и успокаивало: рядом тот, кто и причастит – перед смертью. Во время Первой мировой войны погибло пять тысяч священнослужителей.