Согласно Рикеру, наши переживания окружающей действительности артикулированы языком и встроены в нарратив. Иными словами, опыт не дан нам непосредственно, он нарративно организован, и наше знание о нем – это знание повествований.
Обратимся к определению понятия «нарратив». Нарратив, согласно Рикеру, представляет собой свойство языка или, точнее, дискурса. Под «дискурсом» подразумевается «язык в действии» или «язык в употреблении» [18, с. 92].
Рикер выделяет данную характеристику нарратива, критикуя при этом структуралистские теории повествовательности. Дискурс является частью «структуралистской дихотомии»: «дискурс и лингвистическая структура» или «язык в употреблении и язык как статичная семиотическая система». Рикер неоднократно вступает в дискуссии с семиотиками и структуралистами (А.Ж. Греймасом, У. Эко), рассматривающими нарратив в качестве неподвижной и неживой системы знаков. По его мнению, подобные представления лишают нарратив присущей ему черты временности и связи с человеческим опытом [14].
Рикер определяет нарратив, используя ключевые понятия «Поэтики» Аристотеля – «mythos» и «mimesis». С одной стороны, нарратив представляет собой «упорядочивание неких фактов или событий в систему, соединение их в единую смысловую конфигурацию, сюжет». С другой стороны, нарратив является «репрезентацией или подражанием реальным событиям»3 (с. 45). И подражание событиям, и соединение их в единую конфигурацию происходит на уровне дискурса.
Итак, опыт имеет нарративную организацию. Нарратив конституирует фундаментальную характеристику опыта – его временность; живой опыт, в свою очередь, становится условием временности повествования. Рикер формулирует «круговое» суждение: «Время становится человеческим временем в той мере, в какой оно нарративно артикулировано, а нарратив обретает свое полное значение, когда он очерчивает особенности временного опыта» (c. 65). В первой части книги под названием «Круг между рассказом и временностью» Рикер исследует отношение между нарративом и временным характером опыта, обращаясь к двум классическим, на первый взгляд, не связанным друг с другом источникам: «Поэтике» Аристотеля и «Исповеди» Августина Блаженного.
Рикер рассматривает проблему времени, поставленную Августином. Вопросы, которыми он задается вслед за Августином: «Что есть время? Как его можно измерить?». Августин не признает существование «космологического» времени и ищет основания временной протяженности и меры непосредственно в самом человеке, в его душе: «В тебе, душа моя, измеряю я времена» (с. 24), [1]. Он выделяет временные измерения человеческой души: «Есть три времени – настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти существуют в нашей душе, и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего – это память; настоящее настоящего – его непосредственное созерцание; настоящее будущего – его ожидание» (с. 25), [1]. Тем не менее вопросы бытия и измерения времени по-прежнему остаются: «Как возможно рассуждать о существовании человеческого времени, если прошлого уже нет, будущее еще не наступило, а настоящее не уловимо? И как, в таком случае, возможно его измерение?» (с. 26), [1].
П. Рикер, интерпретируя рассуждения Августина, полагает, что именно язык и нарративная деятельность подтверждают существование времени опыта и, соответственно, возможность его измерения: «Мы рассказываем о вещах, которые считаем истинными, и предсказываем события, которые происходят так, как мы их предвосхитили… Мы готовы считать их существующими, когда мы о них повествуем…» (с. 20), [1]. Повествуя о фактах или событиях, мы помещаем их в некую последовательность так, что одно следует за другим, предшествует третьему и т.д. Согласно Рикеру, невозможно рассматривать элементы опыта как прошлые, настоящие или будущие, не называя их таковыми, мысленно или вербально не проговаривая их последовательность, не создавая о них нарратив. Само представление о прошлом, настоящем и будущем опыте формируется в процессе повествования. Именно повествование делает возможным существование прошлых или будущих переживаний и, соответственно, возможность измерения их продолжительности. Так, следуя логике Рикера, можно предположить, что в особенностях нарративной деятельности содержится секрет временности человеческого опыта.
С другой стороны, нарратив, находясь в неразрывной связи с живым опытом, становится не застывшим (каким его представляют структуралисты), а подвижным, временным образованием. Рикер, вслед за Аристотелем, рассуждающим об особенностях литературного произведения, полагает, что нарратив – это не конечный результат создания некого сюжета. Человеческий опыт, трансформируясь в повествование, в обязательном порядке проходит три стадии: префигуративную (мимесис-I), конфигуративную (мимесис-II) и рефигуративную (мимесис-III). На префигуративной стадии факты, события, действия разрозненны, логически не связаны друг с другом, но уже маркированы повествованием. Некий автор (которому Рикер в данной книге не уделяет особого внимания) заранее предполагает, каким образом они будут связаны в нарративе. Затем элементы опыта проходят стадию конфигурации, «осюжечивания». И, наконец, наступает последняя стадия – стадия рефигурации при воспроизведении нарратива слушателем или читателем. Для прояснения специфики нарративной организации опыта рассмотрим подробнее, что подразумевается под стадией конфигурации.
Конфигурация – основное понятие, используемое Рикером при описании устройства нарратива. «Конфигурация, – пишет Рикер, – представляет собой логическое единство… Она может быть представлена как одна ''мысль''» (с. 50). Конфигурация – это сюжет, собирающий факты или события вместе и подчиняющий их замыслу повествования. Понятие «конфигурация», используемое Рикером, соответствует аристотелевскому понятию «mythos», обозначающему «упорядочивание фактов в систему». Каково же отношение между конфигурацией и живым опытом?
Факты и события опыта сами по себе не имеют никакой логики. Логику им придает нарратив. Нарративная конфигурация «собирает» отдельные элементы опыта и придает им осмысленность. Теперь факты и события связаны логически и следуют друг за другом, согласно замыслу нарратива. Как полагает Рикер, «идеи начала, середины и конца берутся не из опыта: это не черты реального действия, но следствия самого построения поэмы…» (с.51). Мы не можем быть уверены, что события «на самом деле» были именно такими и в такой последовательности. Становясь элементами нарративной конфигурации, они приобретают совсем иной статус в соответствии с правилами и логикой сюжета. В частности, при чтении литературного нарратива «никого не интересует, что делал герой между двумя событиями, которые в жизни были разделены: в ''Царе Эдипе'' вестник возвращается именно в тот момент, когда интрига требует его присутствия: ни раньше, ни позже…» (с. 51). Поэтому нарратив представляет собой, скорее, «подражание» опыту, а не его описание. Он репрезентирует живой опыт, отсылает к нему, но привносит в него столь существенные изменения, что мы можем рассуждать о нарративном «сочинении», а не о «реальном» изображении опыта.
Характерной особенностью конфигурации является «ощущение конца». Имеется в виду, что в нарративе, в отличие от следования событий в «реальной» жизни, некое событие в любом случае представляется последним (с. 53). Именно наличие последнего события способствует восприятию всех событий в конфигурации как единого целого, поскольку оно является логическим завершением всей последовательности. Когда читатель или слушатель повествования доходит до последнего описываемого события, становится возможным «охватить одним взглядом» замысел повествования. Констатация же конечного события при рассмотрении событий в «реальной» жизни представляется весьма затруднительной.
События, оказавшись предметом повествования, приобретают определенную связь. Рикер различает два типа связи: эпизодическую и универсальную. Эпизодическая связь – это «линейная» последовательность свершающихся друг за другом событий. Она является случайной, нелогичной. Универсальная связь событий, напротив, имеет логический характер. Рикер называет ее связью «одно вследствие другого». В нарративной конфигурации между событиями существует именно универсальная связь. Здесь он делает важное заявление: «Одно вследствие другого – это связь каузальная… Теперь несомненно, что своего рода универсальность, присущая конфигурации, обусловлена ее внутренним построением, определяющим ее завершенность и целостность. Внутренняя связь сама по себе – это начало универсализации. Сочинять сюжет – значит уже выводить универсальное из единичного, необходимое или вероятное из эпизодического…» (с. 53).
Конфигурация типична (нарративы можно классифицировать по типу композиции – жанру) и в определенной степени поступает с фактами и событиями аналогично научным законам. Но Рикер не сводит нарративную связь к научной генерализации или единичному каузальному объяснению в истории. Нарративная связь, в отличие от научного объяснения, не подвергается эмпирической проверке. Для него важно подчеркнуть сходство основного принципа формирования связи в нарративе и научном объяснении – «выхватывание» элементов опыта и подведение их под определенную логику.
Рассмотренные черты конфигурации присущи всем видам повествования – нарративу, используемому историком в качестве иллюстрации, вымышленному литературному произведению, нарративу, используемому в повседневной коммуникации. Существенное различие между историческим нарративом и вымышленным повествованием заключается в том, что исторический нарратив может претендовать на наличие эмпирического референта своих построений (факты, описанные в повествовании, могли иметь место в действительности), а вымышленное повествование на это претендовать не может. Тем не менее, правила построения логического сюжета схожи во всех случаях. Рикер целиком посвящает специфике нарративной конфигурации третью часть книги под названием «Конфигурация времени в вымышленном рассказе».