– Есть у меня на этот счет догадка.
– Ну? – подался вперед Воронов.
– Вам не кажется, что это не лучшее место для серьезного разговора?
– Ты имеешь в виду труп в ванной? Куда уж серьезнее! Или ты из робких? А как же уголовный розыск? Или вы там искали пропавших болонок, старушек через дорогу переводили? На улицах столицы все спокойно, криминала нет? Не трупы тебя пугают. Темный ты человек, Миша. Хоть и блондин. Говори!
– Я думаю, что Бейлис хотела заставить Таранова жениться на себе. Сделать то, чего еще никому не удавалось. Она мне вчера недвусмысленно на это намекнула. Я, мол, над этим работаю. Она что‑то про него знала.
– Грехов за Иваном числится много, – задумчиво сказал Дмитрий Воронов. – Интересно, что именно она раскопала?
– Она же много лет была замужем за Львом Абрамовичем…
– Который и вывел Ваню в люди, – подхватил Воронов. – Таранов раньше работал управляющим в банке Льва Абрамовича.
– Вот видите! А если они на пару деньги отмывали?
– Ваня на такие вещи мастак. Умный. Плешку с красным дипломом закончил. Кто как свои первые миллионы заработал, а Ваня головой. Не одну схему придумал, как увести огромные суммы из‑под налога, как обналичить деньги, полученные по липовым договорам, и как обратно «отмыть» черный нал, перевести на легальные белые счета. Банковскую систему долго лихорадило, вот Ваня и намыл золотишка. Но со Львом Абрамовичем всегда делился, конфликта между ними не было. Скорее, мир и дружба. Таранов вскоре отделился, заводы стал приобретать. Черное рейдерство? И это он проворачивал. И лихо, я тебе скажу!
– Эти документы могли перейти к Бейлис по наследству. Компромат на Таранова.
– Ну и какой смысл Ивану ее убивать? – пожал плечами Дмитрий Александрович. – Не возила же она с собой эти бумаги?
– Кто знает?
– Решила, значит, повторно замуж выйти… За Таранова. Да уж, он жених завидный! Это была бы сенсация! Орел Таранов, которому в невесты заморскую королевну прочили, не иначе, женился на вдове с ребенком! Бывшей порнозвезде! Нет, этого он не мог допустить. Да над ним все стали бы смеяться! И для кого ты, Ваня, себя берег? Стоило ли оно того? Нет, он бы на это никогда не согласился.
– Вот и я говорю.
– Они ведь были любовниками, – задумчиво сказал Воронов. – Все об этом знают. Бейлис много болтала. Похоже, Лев Абрамович закрывал глаза на их связь, старик последнее время тяжело болел. Думал небось: пусть молодая жена развлекается. Иван – человек осторожный. Да и девок у него полно. Видимо, существовала договоренность.
– А после его смерти вдовица разошлась не на шутку. Мотив налицо. Если Таранов слышал, как Ника смеялась в моей спальне, значит, разгуливал ночью по замку. Я проверял: из его спальни этого услышать невозможно. Значит, он выходил из комнаты. А куда он шел? К Бейлис! Куда же еще?
– Значит, Таранов. Ай, Ваня! Сорвался.
– Но как вы собираетесь его разоблачать?
– Это мое дело.
– Он никогда не признается в убийстве.
– Это мое дело, – повторил Воронов. – А твое – собирать доказательства.
– Есть еще один момент… – замялся Михаил.
– Ну? Говори!
– Мне откуда‑то знакомо лицо Федора Ивановича. Что‑то, связанное с криминалом. Я обязательно вспомню. Это раз. Таранов и Зигмунд раньше встречались. Это два.
– Несущественно. Ну, встречались они, и что?
– Да так. Момент интересный, но Зигмунд отпирается, а Таранов, похоже, никак не может его вспомнить. А вы что, и в самом деле намерены силой задержать своих гостей до завтрашнего вечера? – с любопытством спросил он.
– Если нет другого выхода…
– А не боитесь, что они на вас заяву накатают? В полицию? Насильственное удержание в заложниках на сутки. Это, Дмитрий Александрович, статья! У вас есть адвокат?
– У меня все есть, и адвокат тоже. Но это без надобности. Ничего они не напишут. Проглотят.
– Но с вами после этого рассорятся. Конец вашему «винному братству». А кто‑то говорил, что эти отношения ему дороги.
– Я найду способ уладить конфликт, – пообещал Воронов.
– Уж не компромат ли собираете? Зачем вам знать, кто убийца Бейлис? Шантажировать его хотите?
– Ты слишком много хочешь знать, – грубо сказал хозяин замка. – Тебя наняли, вот и работай. Остальное не твоего ума дело.
– Что ж… Тогда шампанского?
– Я бы не советовал тебе пить. Голова нужна ясная.
– А я хочу шампанского! Правда, она хорошенькая?
– Кто?
– Ника.
– Я не заметил.
– Вы что, вообще не замечаете женщин?
– Не лезь, куда тебя не просят!
– Дмитрий Александрович, как умерла ваша жена?
Так и не ответив ему, Воронов вышел из спальни Бейлис и стремительно зашагал по коридору к своему кабинету.
Михаил же в спальне красавицы задержался. Пробормотав «это моя работа», заглянул в ванную, куда, по словам Эстер Жановны, они с Зигмундом перенесли труп. Мертвая блондинка и в самом деле лежала в ванне, абсолютно голая. Придумывая план спасения Ники, он ясно представлял, с какими трудностями придется столкнуться семейству. Одно то, что женщины будут иметь дело с трупом, перенесут его… Но они справились. Он задумался: а Воронов‑то прав, Эстер Жановна женщина решительная и хладнокровная. И сильная. Ее нельзя сбрасывать со счетов. Хотя ей‑то зачем убивать Бейлис? Или как там ее по паспорту? Вот именно: как там ее. Может, Эстер Жановна это знала? Он задумался.
Ванна была огромная, черного цвета. Мертвая Бейлис и эту роскошь превратила в помойку. В мраморной чаше валялась поломанная дешевая кукла. Без одежды, без украшений. Он не выдержал и, сняв в вешалки полотенце, прикрыл им покойницу. Так‑то лучше.
Потом бегло обыскал ванную и спальню. Ему никто не мешал. Никаких записей, ксерокопий документов или самих документов, а также компакт‑диска он не обнаружил. Ничего, чем Бейлис шантажировала бы Таранова. Но документы она могла и припрятать. Ключ от банковской ячейки? Шифр от сейфа? Ни‑че‑го! Похоже, у Таранова просто нервы сдали.
Михаил представил, как тот вошел ночью в спальню Бейлис. Просто хотел поговорить. Образумить ее. Сбавь, мол, обороты, никогда я на тебе не женюсь. Красавица не его ждала, потягивая ликер и покуривая сигареты с ментолом, но так и не дождалась, задремала. Таранов вошел и увидел заманчивую картину: спящая Бейлис, за окном глубокая ночь, в комнате никого, в коридоре тоже. Взял подушку, положил блондинке на голову, придавил и держал так, пока она не затихла. Шансов у Бейлис не было.
Неужели все‑таки Таранов? «Тебе ревность мешает, Миша», – усмехнулся он. То, с какой легкостью Ника променяла его на красавца миллионера, задело сыщика. А ведь права Елизавета Петровна! Не случайно рыжая девица оказалась здесь в тот вечер, когда в замок на закрытую вечеринку съехались господа коллекционеры. Могла бы и в другое время навестить папу с мамой. Ой, что‑то здесь не так!
Времени у него мало. До завтрашнего вечера. Что будет, если он не выполнит поручение хозяина замка? Об этом лучше не думать. Надо идти к гостям. И он вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
…Гостей он нашел в кабинете. Вообще‑то странно: почему кабинет хозяина находится на втором этаже, там же, где спальни для гостей? Ведь в доме полно места. А меж тем весь третий этаж пуст. Воронов хочет держать ситуацию под контролем, а руку на пульсе событий, вот он и расположился на втором этаже. Ощущение такое, что помещение переделано в рабочий кабинет на скорую руку, оно вовсе не для того предназначалось. Изначально это была одна из спален. Здесь, в кабинете, стоят удобный диван, обтянутый черной кожей, и несколько таких же удобных, глубоких кресел. Спальня хозяина замка на третьем этаже, но он туда, похоже, не заглядывает. Стелят ему на диване, он засиживается за работой над документами допоздна. Компьютера на рабочем столе нет, видимо, Воронов пользуется ноутбуком. Или компьютер находится в другом месте? Все это странно.
Картина, которую Михаил увидел, была такой: Таранов поил Нику шампанским, Сивко о чем‑то секретничал с Елизаветой Петровной в самом дальнем и темном углу. Самого хозяина в кабинете не было. Зато Зигмунд крутился тут же, не отрывая взгляда от парочки, и все больше мрачнел. Ника теперь была в коротком зеленом платье, в туфельках на высоких каблуках, рыжие кудри рассыпаны по плечам. Она пила шампанское и громко призывно смеялась.
– Вообще‑то меня зовут Доминикой, – нараспев сказала она, когда Михаил вошел.
– Какое красивое имя! А главное, редкое! – рассмеялся Таранов.
– От французского слова «домен», что означает имение, территория, – мрачно пояснил Зигмунд. – Так называются небольшие винодельческие хозяйства в Бургундии.
– Слушай, тебе еще повезло! – тут же прокомментировал красавец миллионер. – Мама с папой могли назвать тебя Мадерой. Или Малагой. Или в честь какого‑нибудь замка во Франции с труднопроизносимым названием.
– Ха‑ха!
– Трудно жить, когда родители фанатики, да?
– Ха‑ха!
– Бедняжка! У тебя было суровое воспитание… Трудное детство, недостаток витаминов, деревянные игрушки?
– Ха‑ха! Смешно!
– Доминика Зигмундовна! Бедняжка!
«Зачем он злит Зигмунда? Или для Таранова прислуга – не люди? Типичная ошибка снобов. У всех есть душа. И у лакеев, и у личного шофера, и у секьюрити. С этим надо осторожнее. Но нет на свете больших снобов, чем русские богачи», – всерьез разозлился Михаил. Променяла! Права Елизавета Петровна, стоило только Таранову пальчиком ее поманить! – И он невольно стал себя накручивать, глядя на воркующую парочку: – Все дело в его деньгах. И только в деньгах. Они никого не замечают, эти богачи, вечно надутые, как индюки, единственный знак внимания с их стороны – чаевые. Поэтому самые большие чаевые оставляют именно русские. Они по‑другому не умеют. Доброе слово – это уже обязательство. Раз уж сказал – надо общаться. А общаться мы не умеем. Зато умеем надуваться спесью и делать каменное лицо. Любимая фраза: «Да ты знаешь, кто я такой?!!» Конечно! Проще сделать щедрый разовый взнос. Денежный. Молча. За это русских и не любят. Но деньги‑то берут! А как не брать? Проклятая вещь деньги, чем больше берешь, тем больше унижаешься. И улетучиваются из твоей жизни покой и счастье, и рано или поздно наступает предел, а следующий за ним поступок непредсказуем. Зигмунд обиделся. И крепко обиделся! Таранов, мне за тебя неспокойно…»
– Как тебе шампанское, Ника? – спросил Иван, подливая искрящегося вина в бокал своей соседки.
– Супер!
– А ты знаешь, милая, что мы с тобой пьем?
– Шампанское!
– Шампанское, милая, бывает разное, – ласково сказал Таранов, поглаживая ее тонкие пальчики. – Вот это, к примеру, одно из лучших в мире. Метод производства игристых вин был открыт во второй половине семнадцатого века монахом Домом Периньоном.
– Как интересно! Ой, и на бутылке так написано! По‑французски!
– Ты знаешь французский?
– Ну… чуть‑чуть, – потупилась Ника.
– Дом Периньон был большим специалистом в купажировании и ферментации шампанских вин. Ты знаешь, что такое купажирование?
– Ну… чуть‑чуть. Смешение различных вин, кажется.
– Верно! Так вот, монах всю жизнь этим занимался. Даже в глубокой старости, при почти полной потере зрения мог распознавать вина только по их аромату. Дом Периньон первый стал закреплять пробку металлической оплеткой. В честь его и назвали одно из лучших французских шампанских.
– Ваня, ты что, решил нам лекцию прочитать? – спросила из угла Елизавета Петровна, прервав разговор с Сивко.
– Вам не интересно, так вы и не слушайте! Иван, продолжайте, – попросила Ника. – Вы так увлекательно рассказываете!
– Это шампанское изготавливалось в течение десяти лет.
– Так долго?!
– Качество игристого вина зависит от способа получения и удерживания углекислого газа, – наставительно сказал Таранов. – Настоящее шампанское требует проведения ферментации в каждой отдельно взятой бутылке. Потому оно столько и стоит. Процесс трудоемкий, занимает не один год. Сначала в бутылку с вином добавляют дрожжи и сахар, плотно закрывают и кладут на хранение в темное и прохладное помещение. Периодически бутылки переворачивают, чтобы осадок скапливался в горлышке. Для удаления осадка горлышко вместе с ним замораживают. Потом открывают бутылку, и – бац! – Таранов резко хлопнул в ладоши, и все невольно вздрогнули. – Из нее вылетает замороженный осадок!
– Можно потише? – попросила Елизавета Петровна.
– Оригинальный способ уложить девушку в постель: рассказать ей, как делают настоящее шампанское, – ехидно заметил Сивко. – Зря стараешься, Ваня. Ей это как мертвому припарка. Думаешь, она запомнит хоть слово?
– Запомню, не дура, – фыркнула Ника. – Иван, продолжайте. Мне интересно.
– А дальше – финал. В бутылку добавляют вино, сахар, иногда коньяк. От этого и зависит тип шампанского: сладкое, сухое, полусухое. Вся фишка элитных вин в том, что для них виноматериал готовят с особой тщательностью. Во‑первых, климат. Истинное шампанское производят только во Франции, на северо‑востоке. Зима холодная, лето теплое, но не жаркое. Во‑вторых, на севере Франции специальные погреба. Огромные, известняковые, некоторые сохранились еще со времен Римской Империи.
– Да что вы? – ахнула Ника.
– Сам видел. Я бывал в тех краях, – похвастался Таранов. – Причем неоднократно.
– Не ты один, – сказала из угла Елизавета Петровна.
– Слушай, помолчи, а? – не выдержал Таранов. – Вот уж в каждой бочке затычка!
– В каждой бутылке пробка, – подхватила Ника.
– Ты что себе позволяешь? – взвилась Елизавета Петровна.
– Потому что, Лиза, ты нам мешаешь. Мы пьем замечательное шампанское и культурно беседуем. На чем я остановился?
– На погребах, – напомнила Ника.
– Ах, да! Я бывал в тех краях, наблюдал процесс. Виноград они собирают вручную, тщательно отбирают все испорченные ягоды. Собранные гроздья кладут в специальные корзины, чтобы ягоды, не дай бог, не полопались.
– А почему?
– А потому что, милая, шампанское производят из белого и красного винограда, а не только из белого, как ты наверняка думаешь. А чтобы из красных ягод вышло белое вино, в сок, из которого оно делается, не должна попасть кожица. Поэтому прессом виноград давят по особой технологии, очень быстро. Вообще, господа, доложу я вам, все это очень интересно. Особенно смотреть.
– И пробовать.
– И пробовать, само собой, – добродушно согласился Таранов. – А мы еще удивляемся: почему это столько стоит? А потому что оно того стоит! Ручной труд, процесс, который занимает не один год. Раньше даже бутылки переворачивали вручную. Можно ведь изготовить шампанское и за несколько недель. Произвести ферментацию в больших, герметически закрытых цистернах. Добавить в вино дрожжи, сахар, ферменты и держать под давлением в холоде. Потом под давлением профильтровать, чтобы удалить осадок, а перед тем, как разлить в бутылки, добавить сахар. И – опа! Стройные колонны сограждан маршируют вдоль полок с «шампанским» в канун Нового года или, скажем, Восьмого марта. Но это вино не может называться шампанским. Просто «игристое». И к экспорту запрещено.
– Ты еще о способе Фролова‑Багреева расскажи, – посоветовала Елизавета Петровна. – Чтобы девушка знала, что пьет.
– А, это ты о знаменитом «Советском», которое получают за несколько дней?
– Именно. Я уверена, что она лучшего и не знала, пока ты ее не угостил. Благородный напиток плюс лекция. Позволю себе маленькое дополнение: не все так радужно. Зачастую в обычное дешевое вино просто‑напросто закачивают углекислый газ. И называют этот напиток «шампанским». И стройные колонны наших сограждан маршируют вдоль полок, перекладывая сей предмет в корзины для покупок. Лучше уж не пить ничего, чем такое.
– Не все же богатые, как вы, – фыркнула Ника. – А праздника хочется всем!
– Вот и знай свое место. Твой праздник – это дешевка.
– Послушайте, моя дочь и без вас прекрасно знала технологию производства специальных вин, – не выдержал Зигмунд. – Ника, перестань кривляться! Ты им сама можешь лекцию прочитать! Ты же два года училась на сомелье, сейчас работаешь в баре, в шикарном ресторане…
– Папа!
– Стоп‑стоп‑стоп… – напрягся Таранов. – Я, кажется, начинаю припоминать…
– Мы из потомственной династии виноделов, – напыщенно заявил Зигмунд. – Я в своем хозяйстве знал каждую лозу…
– Папа!
– Значит, милая девушка, вы пудрите мне мозги? – расхохотался Таранов.
– Всегда приятно послушать умного человека, – скромно сказала Ника.
– Ваня, она пытается тебя подцепить, – прокомментировала Елизавета Петровна. – Ха‑ха! Милочка, вы крайняя в этом списке. Можете и дальше хлопать ресницами, делая вид, что слышите все это впервые, только завтра утром он с чистой совестью закроет за вами дверь своей спальни и отправится на поиски новых приключений. В крайнем случае, вас ожидает денежная компенсация. Но на большую сумму не рассчитывайте.
В этот момент раздался грохот. Зигмунд уронил поднос, на котором стояли наполненные бокалы. Элитное шампанское пролилось на персидский ковер.
– Какая жалость! – вскрикнула Ника. – «Дом Периньон»!
– Какой же ты неловкий, Зигмунд, – поморщилась Елизавета Петровна. – Ты весь день что‑то роняешь и проливаешь. Удивляюсь, как Дмитрий Александрович тебя терпит? Я бы не стала.
– Не беспокойтесь! Я сейчас все уберу! Не беспокойтесь! – засуетился сомелье.
– Тащи еще бутылку! – велел Таранов. И Нике: – Ладно, провела ты меня. Может, сама что‑нибудь расскажешь?
– Я всего лишь теоретик, – скромно сказала она. – Попробовать отличное вино случается редко. У нас в баре каждая рюмка эксклюзивного коньяка на вес золота. Откроем бутылку и цедим по каплям. Для знатоков. Или для тех, кто им притворяется. Пыль в глаза пускает девушке, которая с ним пришла.
– Значит, ты работаешь в ресторане, – задумчиво произнес Таранов.
– А где ж еще? Я больше ничего не умею, – простодушно ответила Ника.
– А давно ты там работаешь? – бросил на нее внимательный взгляд Таранов.
– Я…
Но она не успела договорить, вошел Дмитрий Воронов. Спросил:
– Ну, как, дорогие гости? Успокоились? Всем довольны?
– Если ты думаешь, что нас можно напугать, взяв в заложники, то ты ошибаешься, – ответил за всех Таранов. – Рано или поздно нас хватятся. И вообще: все это похоже на цирк.
– Пусть убийца признается, и можете ехать на все четыре стороны.
– Ну, признаюсь я, и что? – зевнул Таранов. – Что ты мне сделаешь? Ну, посади меня в тюрьму.
– Сначала надо выиграть судебный процесс, – намекнул Сивко. – Доказательств‑то нет. Я ж говорю: договоримся по‑хорошему и разойдемся.
– Договоримся! – согласился Воронов. – Пожалуйста, вам слово. Ну, кто из вас? Говорите!
– А меж тем уже темно, – заметила, бросив взгляд в окно, Елизавета Петровна.
– Что ты хочешь? Ноябрь! – пожал плечами Федор Иванович.
И возникла пауза, черная и сырая, как ноябрьская ночь. И короткий вздох Ники. Она бы сказала, только не знает, что.
– Если ничего интересного больше не ожидается, то мы, пожалуй, пойдем. – Таранов поднялся с дивана, потянув за руку Нику.
– Извините, моя дочь никуда не пойдет, – тихо, но твердо сказал Зигмунд.
– Папа!
– По‑моему, мы с тобой обо всем договорились.
Ника нехотя высвободила свою руку.
– Я не понял: о чем вы договорились? – спросил Таранов.
– Мы договорились, что моя дочь не будет надоедать гостям.
– Полный порядок, – заверил Таранов. – Она мне не надоедает.
– Я хотел бы поговорить с девушкой, – вмешался Дмитрий Александрович, и Зигмунд посмотрел на хозяина с благодарностью. – В конце концов, это мой дом. И я веду расследование. Нику сюда никто не звал, выпроводить ее отсюда до завершения расследования я не могу, но и позволить свободно ходить по дому не могу тоже.
– Я за нее отвечаю! – усмехнулся Таранов. – Можешь запереть ее в моей спальне. Тем более она не против.
– Она против, – ответил за дочь Зигмунд.
– Да что, черт возьми, происходит?!
– Ваня, остынь, – бросила из угла Елизавета Петровна. – Тебе же сказали: ее хотят допросить.
– Ну, она‑то уж точно ничего не видела и не слышала!
– Ты‑то откуда знаешь?
– Да, в конце концов… Вашу мать! Я вам кто?!!
– Иван, успокойся.
– Так. Все. Достали вы меня. Если что, я у себя.
– А если что?
Таранов выругался и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.
– Хе‑хе, – проскрипел Сивко.
– Ника, пойдем, – позвал девушку Воронов.
– Можешь допросить ее здесь. Мы не станем подслушивать, – пообещала Елизавета Петровна.
– Зато девушка будет стесняться. Идем, Ника.
– Иди, – велел дочери Зигмунд. И та послушалась.
Когда Воронов вместе с Никой вышли, Елизавета Петровна в полной тишине спросила:
– Ну и что все это значит? Мишель?
– Телефон. – Он указал взглядом на стоящий на столе аппарат.
– Что?
– Надо позвонить.
– Куда позвонить?
– В полицию!
Все посмотрели на Зигмунда. Тот затряс головой:
– Нет, нет! Дмитрий Александрович не велел!
– Не будь идиотом, – резко сказала Елизавета Петровна и бросилась к аппарату, пробормотав: – Как неосмотрительно с его стороны… Черт!
– Что такое?
– Не работает! – Она стиснула в руке трубку.
– Как так? А ну, дай! – подскочил к ней Федор Иванович. Схватил трубку и поднес к уху, после чего выругался.
– Ха‑ха! – рассмеялась Елизавета Петровна. – Я опять его недооценила! Стал бы он оставлять на столе исправный аппарат! Что, Мишель? Теперь понял, кто такой Воронов?
– Но почему Дмитрий Александрович так боится полиции? – спросил он.
– Скорее, не доверяет, – сквозь зубы сказал Сивко.
– Но почему?
– О! Это длинная история… – протянула Елизавета Петровна. – Впрочем, времени у нас полно. До завтрашнего дня нам только и остается, что пить вино и сплетничать. И ждать. Ну что ж, давайте посплетничаем! О хозяине этого замка. Начну я. – И она, удобно расположившись в кресле, начала свой рассказ: – Ты уже знаешь, Мишель, что год назад умерла его жена.
– Да, знаю, – кивнул он. – Но подробностей добиться ни от кого не могу. А сам Воронов только хмурится и молчит.
– Ему больно об этом вспоминать, – вздохнула Елизавета Петровна. – И в самом деле: такая трагедия!
– Да ладно тебе сокрушаться, – усмехнулся Сивко. – Ты‑то обрадовалась.
– Перестань! Мы с Машей были подругами! Наши родители жили в одном дворе, в одном из тихих московских переулков. Мы ходили в одну школу, Маша, правда, была на пять лет моложе, но со временем разница в возрасте сглаживается. Мне даже стало казаться, что мы ровесницы. Мы играли в детстве на одной детской площадке, потом ходили по вечерам в один и тот же кинотеатр, в одно и то же кафе. Это я познакомила ее с Вороновым. Мы с Димой вместе учились. Никогда бы не подумала, что он на ней женится! Красавец, умница, завидный жених! А она… Серая мышка. Тихая, застенчивая, некрасивая. Но не прошло и года, как он сделал ей предложение. Я была поражена. Как и все. Э, да что теперь вспоминать, – махнула рукой Елизавета Петровна. – В общем, Миша, ее убили.
– Убили?!
– Дело было так, – коротко вздохнула рассказчица. – В конце октября прошлого года мы встретились на винном аукционе в Париже. Члены нашего клуба. Париж распродавал коллекцию вин Жака Ширака. Пять тысяч бутылок. А на следующий день Воронов собирался отмечать день рождения любимой жены. Ей бы стукнуло сорок. Какая была любовь! – усмехнулась Елизавета Петровна. – Гостей Дмитрий не звал, они собирались уехать сюда, в почти достроенный особняк, и побыть вдвоем. К их приезду как раз закончили отделку каминного зала. В честь такого праздника на парижском аукционе Воронов разошелся. Скупил чуть ли не полколлекции, а главное… – Она осеклась.
– А главное? – подался вперед Михаил.
– Да так. Пустяки. В общем, он загрузился вином и полетел к любимой жене. А на следующий день уехал сюда, в замок, подготовить все к ее прибытию. Усыпать спальню лепестками роз, зажечь повсюду свечи, распорядиться насчет ужина.
– Моя жена должна была его приготовить, – тихо сказал Зигмунд, внимательно прислушивающийся к разговору. – Мы только‑только начали работать в доме у Дмитрия Александровича.
– Во время его отсутствия все и случилось, – продолжила рассказ Елизавета Петровна. – Маше зачем‑то понадобилось выйти из дома. Вроде бы ей кто‑то позвонил. Она выскочила, но забыла на столе мобильный телефон. А она все время ждала его звонка. Они же с Димой жить друг без друга не могли. Звонили по поводу и без сто раз на дню. Вскоре Маша спохватилась и побежала домой за телефоном. А в это время в квартиру наведались грабители.
– Разве квартира была не на сигнализации? – удивился он.
– Конечно же, на сигнализации! Под охраной! Еще бы! Столько ценностей! Полиция приехала через тринадцать минут. Но этого хватило. Маша появилась некстати, они только‑только начали обшаривать квартиру. Один из грабителей достал пистолет и выстрелил в нее. Она лежала в прихожей, истекая кровью, когда приехала полиция. Тут же вызвали «Скорую», но по дороге в больницу Маша скончалась. Воронов, который не мог до нее дозвониться, к вечеру примчался в Москву и узнал о смерти жены. Вместо юбилея – похороны. От горя он просто помешался.
– Но как же так? – пробормотал Михаил. – Квартира на сигнализации, подъезд наверняка под наблюдением. Как же они решились?
– Миша, если профессионалы что‑то хотят украсть, не помогут никакие запоры. Ничего, – покачала головой Елизавета Петровна. – Звания и заслуги жертвы значения не имеют. Значит, надо было. Знали, на что идут. Огромный куш хотели сорвать. Разумеется, они не собирались убивать хозяйку. Скорее всего, и звонок был отвлекающим, чтобы она вышла из дома. Кто ж знал, что Маша забудет мобильный? И непременно захочет за ним вернуться? Трагическая случайность, причина которой – любовь. Да, да, любовь! Люби она его чуть меньше, махнула бы рукой. Ну, не услышит ее какое‑то время любимый муж, и что? Но Маша знала, что он будет переживать, если ее телефон замолчит в день рождения.
– Но их ведь нашли? – спросил Михаил. – Убийц?
– Нашли! – хмыкнул Сивко. – И быстро. Ты прав: подъезд был под наблюдением, квартира – под охраной. Хотя на видеопленке изображение смутное. Они были в бейсболках, козырьки надвинуты на глаза, в темной бесформенной одежде. За углом ждала машина с заляпанными грязью номерами. Конец октября, темнеет рано, дворик тихий, место уединенное. Все по законам жанра. Классика!
– А человека нет, – тихо сказал Зигмунд.
– Кто ж знал? – пожала плечами Елизавета Петровна. – Трагическая случайность. А дальше началось расследование. Воронов подключил всех своих влиятельных знакомых, задействовал все каналы. Дело было взято на контроль в Генпрокуратуре. Тем не менее искали их полгода. Один исчез, вроде бы его убили.
– Не тот ли, что стрелял в Марию Воронову? – спросил Михаил.
– Может быть. Дима не любит об этом рассказывать. На какое‑то время он забыл обо всем: о бизнесе, о сыне, даже о любимой коллекции. Был одержим желанием найти убийцу. И вот грабители оказались за решеткой. Началось следствие. И тянется до сих пор. И будет тянуться.
– Но откуда тогда обида на правосудие?
– Воронов чем‑то недоволен, – проскрипел Федор Иванович. – У него трения со следователем. В подробности нас не посвящает. Говорит только: «Теперь я знаю цену правосудию».
– И полиции отныне не доверяет, – добавила Елизавета Петровна. – Мол, истинный преступник всегда остается на свободе, сажают того, кто крайний. А это не приносит морального удовлетворения.
– Что, не тех взяли? – усмехнулся Михаил.
– Они во всем признались, – усмехнулся Сивко.
– Еще бы! Дело на контроле у Генеральной прокуратуры! Не захочешь, да признаешься! – развел руками Михаил. – Галочку‑то надо поставить. Да‑а… Если уж такой богатый и влиятельный человек, как Дмитрий Александрович, не смог добиться правды, чего уж хотеть нам, простым смертным? Я, кажется, начинаю его понимать…
– А все из‑за той злосчастной бутылки вина, – в сердцах сказала Елизавета Петровна. – Не надо было ее покупать.
– Какого вина? – насторожился Михаил.
– Да так. Не бери в голову.
– Вот, значит, как дело было, – задумчиво сказал он. – Да, нелепость. И охрана не помогла.
– У нее не было охраны, – вздохнула Елизавета Петровна. – Зачем? Маша была тихой, доброй женщиной. У нее не имелось врагов. Да и Воронов давно уже ни с кем не конфликтовал. Единственные страсти в его жизни разгорались вокруг коллекции.
– Каких‑то тринадцать минут, – тяжело вздохнул Зигмунд.
– Интересно, на что они рассчитывали? – все так же задумчиво спросил Михаил.
– Рисковали, – пожала плечами Елизавета Петровна. – Времена такие. Жизнь дорожает, она же дешевеет. Я имею в виду жизнь человеческую. Грабители оказались гастарбайтерами. Приехали из Украины работать на стройке, их вроде бы кинули, денег не заплатили. А дома жены и дети ждут. Папу с деньгами.
– А пистолет откуда?
– Самопал, – пояснил Сивко. – Дело не хитрое. Вроде бы из газового пистолета переделали.