Так Келл и я поженились в январе 1959. Я приняла его предложение с условием, что он примет Тину и он пообещал сделать это. Три месяца спустя я забеременела Майклом. Мы были счастливы тогда и возбуждены по поводу новой семьи. Келл и Тина имели прекрасные отношения и Тина была счастлива услышать, что у нее будет братик или сестренка. Тина осталась с моей матерью в первые несколько месяцев нашей женитьбы, так как Келл и я жили с его матерью, а я пыталась привезти Тину от моей матери так скоро как только это было возможно – раньше ситуация была усложнена. Келл подарил Тине медальон с выгравированной на нем фамилией Хатченс, но прошло время и казалось он избегал разговора о ее принятии. Это постоянно беспокоило меня и вызывало напряжение в наших отношениях. Я не брала клятв, ни других обещаний.
Майкл родился в Госпитале Матер Мисерикорди в Сиднее – в легких родах, также как Тина. Он был таким спокойным ребенком, всегда улыбался, любил кушать, любил ванную, любил быть на этой земле и радоваться всему вокруг. Келл был очень гордым отцом и восхищался своим сыном, но скоро стало очевидно, что у него не было времени для семьи. Он продолжал часто путешествовать по бизнесу, иногда его не было месяцами. Тина была принята в школу и спешила домой к ее маленькому брату: она очень много помогала мне как няня в те дни, казалось, что она это очень любила.
В инциденте, который помутил мой разум, который ни мама ни Келл не вспоминали, произошел вечером, я приехала в Сидней, чтобы жить с ними. Когда они встретили меня в аэропорту, я была изумлена увидев мою мать в материнском виде; она всегда была стройной. Я не видела ее восемь месяцев и она была на четвертом месяце беременности. Это было любопытно: ведь только другие мамы выглядели подобно. Когда мы остановились пообедать в их квартире, Келл выпил несколько коктейлей и бутылку вина. Мама заботилась о себе и не пила. Они поссорились из-за того, что Келл пил. Мама сняла свой золотой тяжелый браслет, который Келл подарил ей год назад, и бросила его на пол. С моей точки зрения, так как я начала новую жизнь в 12 лет в новом городе, это не выглядело многообещающим. К счастью, они помирились этой ночью, но мы всегда имели запасы в баре в нашем доме и мои родители продолжали ссориться насчет того, что Келл пьет.
Вернемся в настоящее, теперь я понимаю как трудно было им обоим. Мама была немного нервной: не легко быть беременной после 12 лет и быть таким же зажигательным в этой новизне для Келла к концу его тридцатилетия, тем более, что недавно он был холостяк, который теперь разделял его дом с моей мамой. За три с половиной года мои родители обзавелись тинейджером (мной), двух-летним Майклом и новорожденным Реттом. Внутренняя жизнь Келла была так хороша прежде, так может быть это не так уж и странно, что он хотел избегать нас путешествуя.
Вскоре после моего приезда в Сидней, Келл подарил мне медальон в форме сердца. На переднем плане его была ручной работы роза, а другая сторона была золотой. Он сказал, что это особенный день и попросил меня посмотреть что на другой стороне. Там было выгравированно «Кристина Элейн Хатченс». Так я получила новое имя. За сутки я стала Тиной Хатченс. Он объяснил это тем, что он ходил к юристу и принял меня как дочь. Ух ты! Теперь он хотел знать как я буду называть его. Я избегала называть его как-то и это было не очень приятно. Он попросил меня называть его «папа», «папуля», «папка» или что-то в этом роде. Я выбрала «папа». Это было новое начало. У меня также появился маленький братишка и мы стали нормальной семьей. Это значило так много для меня, так как я всегда чувствовала, что мой собственный отец не хочет знать меня. Келл и я стали хорошими друзьями и я доверяла ему свои секреты. Прежде я находила трудным объяснять мою семейную ситуацию монашке в школе или моим друзьям там. Я не знала других детей, которые бы жили с их бабушками и прабабушками. Действительно, теперь я думаю я удачно проводила время с ними, но в 15 я стала новым другим ребенком.
Келл суетился над мамой так сильно пока она была беременна Майклом, так беспокоился о том, чтобы она могла спокойно проходить через двери или спокойно садится в машину, что можно было подумать, что она ждет тройню. Честно скажу, я не была ревнивой ни перед ни после рождения Майкла. Казалось по случаю рождения в городе только шоу не устроили. И это было очевидно, что оба, Келл и моя мама, были просто на седьмом небе от счастья. Это было новое начало их обоих после всего. Это также был первый ребенок Келла, а для моей мамы второй, но она была подростком когда меня родила. Это было время когда она была готова к этому, расслаблена и уверенна. Мы все работали нянечками, рисовали блестящий лимон – значительный цвет, так как мы не узнавали пол ребенка. Это было перед тем как каждый из нас узнал об эффекте цвета на настроение и наконец на поведение; теперь говорят, что блестящий желтый цвет может сделать ребенка возбужденным и нацелленым на то, чтобы пихаться и кувыркаться.
Мама была востребована чтобы сделать несколько материнских модных показов и ее друзья подарили ей душ для младенцев. Боб Роджерс, популярный диск жоккей в то время и друг семьи, подарил маме альбом Андре Костеланетца, названный «Музыка для беременных женщин», которую она слушала в течении всего остатка беременности. В этой музыке играл большой оркестр, хор, трубы и виолы. Это было очень красиво и успокаивающе.
22 января 1960, когда мы жили в Лэжин Ков, Нью Сауз Уэлс, Майкл Келланд Джон Хатченс был рожден. Он был назван Джоном в честь моего дяди, Джона Кеннеди, младшего брата мамы. Рождение было зарегистрированно в разных газетах и даже в биографии было записано, что второе среднее имя Майкла было Фрэнк. У меня есть копия его сертификата, тоько Фрэнк там был как отец, Келланд Фрэнк. Мои родители были черезвычайно горды «маленьким принцем», так по секрету я называла его, а почему нет? Майкл был восхитительным ребенком, хотя его прибытие несомненно повернуло весь дом в другую сторону.
Иметь брата это как иметь собственную живую куклу. Хотя в двеннадцать я не имела никакого опыта с детьми, я взяла на себя обязанности няни сразу неделей позже, после того как малыша принесли домой из госпиталя. Я обнаружила что я была довольно способной в этом. Мы начали с двух часов и продолжили все это занятие до конца дня. Я не возражала против посидеть с ребенком, так как мы постоянно переезжали, а этот случай был похож на стабильность. Мы переезжали три раза, за один год. Келл ходил по разным компаниям и они перемещали его в разные города или штаты. Я была застенчивой и интровертом, а для такой личности тяжело найти друзей, и хотя малыш был маленький, чтобы понять, почему я тут брожу вокруг да около, Майкл стал моим поверенным. Я чувствовала себя наиболее комфортно, будучи «маленькой мамой» и чувствовала ответственность. Когда я была няней, я делала для Майкла все сама, без всяких нервозностей со стороны о том, что я могла его уронить. Я купала его, кормила его, и баюкала, когда он собирался спать. Я натирала кремом его десна, когда у него росли зубки. Он жевал мои длинные волосы и комкал их в своих маленьких пальчиках и я вопила, и смеялась когда он пускал пузыри.
В первый раз мама и Келл вышли отметить вечер, они наняли няню. Я была унижена. Как неудобно, когда кто-то возьмет и придет заботиться о нем вместо меня? Какая разница? Между прочим, я пошла в школу и была вполне способна взять заботу на себя. Я чувствовала что нет необходимости в няне дома – я была так осторожна с Майклом. Ни разу я не уколола его булавкой, когда меняла старомодельные памперсы; я была осторожна с его нежной головой; я брала его на прогулки. Прошел месяц и он начал узнавать нас, я хотела быть первой няней утром, которая придет его спасти. Он был такой благодарный тем кого узнавал. Он переставал плакать и улыбался мне большой улыбкой. Когда его оставляли он был способен стягивать себя на самый край колыбели, спрыгнуть вниз и орать, а потом видя знакомое лицо ухмыляться. Было очевидно, что он инстинктивно знал, что это та самая улыбка, и отсылал эту улыбку обратно.
Я не реализовывала это в то время, но должность в карьере Келла изменилась, это было только начало кочевой жизни для всех нас. Я переменила приблизительно шесть школ в трех разных штатах, когда мне было между одиннадцатью и пятнадцатью. Я редко имела одну и ту же форму, как все другие. Однажды, я даже была корреспондентом в школе около двух месяцев, пока Келл уезжал из страны по бизнесу, а мама, Майкл и я проводили этот период в Мельбурне.
21 августа 1962 года в Брисбане, штат Квинсленд, родился Ретт Брэдли Хатченс. Тогда мне было четырнадцать и мы находились в том же районе, даже в том же доме, в котором за все годы я начала свою социальную жизнь. Нянечкой я была во всем этом не долго, особенно с ними двумя. Иногда я просила своих друзей помочь. Я допускала к себе только одного друга в то время, потому что в этом случае я не могла работать иначе. Я начала называть обоих мальчиков «малышами». Я так называю своих собственных деток сейчас, и я называла Майкла «малыш» до того дня пока он не умер.
Вначале, это было очевидным, что Ретт был более общительным. Он был так не похож на Майкла. Он не был счастливым ребенком и давал нам знать об этом. Возможно, он был раздражительный, предрасположенный к аллергии – у него была аллергия на коровье молоко в начале. Его педиатр и моя мама смешивали всякие смеси. Используя козье молоко. Каждое утро она трясла бутылочку и приносила его. Оно имело неприятный запах и даже Майкл утром шел на кухню зажимая нос. Ретт всегда злился когда приходило время менять пеленки. Когда он заговорил, его любимое слово было «нет». Он тряс своей маленькой головой, перед тем как его произнести, а когда он наконец говорил, у него был такой глубокий голос, необычный для ребенка: «не-е-е-ет». И он до сих пор такой капризный. Для примера, если вы видите красивый белый снег, он сказал бы: «Вообще-то он серый!» Я чувствовала защиту Ретта, потому что я на самом деле не чувстовала того, чтобы он получал столько же внимания сколько получал Майкл, когда он был ребенком.
Ретт был маленьким и беспомощным когда родился с огромными, темными заполненными слезами глазами. Он спал урывками. Иногда мама и я вставли ночами по очереди, потому что она была совершенно измотана с ними двумя. Из-за недостатка сна Ретт был брюзгливым много времени, и с ним были снова мама и я. Келл не был так задействован в этом как мы: он продолжал ездить за границу и едва замечал нарушения в семье.
Ретт казалось пришел в этот мир несчастливым ребенком. Исследования показывают, что есть более легкие дети, а есть более тяжелые дети. Есть маленький процент детей которые считаются «трудными». Эти дети имеют интенсивную реакцию на изменения, находят это более трудной установкой, и еще более важно, они труднее успокаиваются. Именно такой был Ретт. Когда Ретт плакал мама замечала, что вначале его тело коченело и он становился жестким. Просто невозможно рассказать как он реагировал на нового человека, звук, и даже на игрушку. Конечно, это было больше тридцати лет назад, исследования помогающие это понять были недоступны и мои родители не обеспечивали Ретту потребность в руках. Они реагировали как можно более сильно с определенной досадой.
Майкл, между тем, стал восхитительным маленьким ребенком, со всеми превосходными причудами. Он не был ангелом все время – у него были собственные злые моменты и упрямства, но в основном, с ним было легко. Он выучивал двеннадцать слов из песни – обычно это были «его» слова из песни. Начиная с утра, и пока его глаза не смыкались для сна он пел снова и снова: «Магический дракон живет в море» (вместо «пушистый магический дракон»). Я останавливала его и учила новой песне, которую я выбрала – Мерри Уэлс «Мой парень». Он бегал вокруг дома напевая «не такое уж прекрасное лицо у моего парня», которая, я уверена, звучала специфично, когда ее пел маленький мальчик, но это была всего лишь песня, в которой я знала все слова. Он пел около двух месяцев, после мы прогрессировали в другом.
Тогда я была всего лишь подростком, я верила, что Ретт был лишен главного влияния его окончательной самооценки – отцовской любви и внимания. Мне казалось, что Келл даже не пытался претендовать на то, что было интересно его маленькому мальчику. Было печально видеть то, за чем я наблюдала, как отдаленный Келл показывает Ретту сравнения между ним и Майклом. Ретт требовал долю его внимания, а когда не получал его, он автоматически что-то искал, была отдача или нет. Прошло время и я думаю, что Ретт понял, чтобы получить внимание, которое он хочет, должен произойти некоторый сбой. В конечном счете, его аллергия спала, так он стал не такой брюзгливый и стал спать долго. У него были еще некоторые медицинские проблемы, но после операции грыжи он стал очень сильным физически. Но я удивилась, так как был сделан более грубый, глубокий ущерб.
Я любила моих мальчиков – всех моих детей – одинаково, но Ретт был очень маленьким. Он становился очень нервным, когда ему давали твердую пищу. Я допускала, что это будет утомительным, особенно, если я подозревала, что он был просто больным насчет внимания. Он ненавидел овощи, горох, в частности, и если хотя бы одна горошина попадала куда-нибудь, он мог отказаться есть всю порцию. Он хотел жить на шоколаде, который мог быть ранним сигналом к привыкающей личности. Как ребенок он пинался и колотился, если не получал этого. У него был чрезвычайно плохой характер и нужно было все время контролировать его. С разъездами Келла я ненавидела быть дисциплинированной и вынужденной все это время. Но Ретт имел также хорошие стороны, чем старше он становился, тем он был более обаятельным, несмотря ни на какие проблемы. Он был умен и весел, но ему не нравилось обниматься как нравилось это Майклу. После двух спокойных детей, бодрая и легкая на подъем, я вдруг обнаружила, что моя жизнь вращается вокруг гиперактивного ребенка.
Даже тогда, если вернуться в ранние шестидесятые, исследователи следили за такими детьми и их особенными нуждами, но когда я уставала дискутировать на эту тему с Келлом, он отделывался от всего этого как мамбо-джамбо. Во всяком случае, Келл не имел много времени, когда Ретт бросался в приступы.
Мы, в конечном счете, переехали в Сидней в 1963 году. Это был наш первый дом во Френч Форест, сравнительно новое соседство и даже через тридцать лет там ничего не изменилось. Если ехать вниз по ведущему шоссе, где толстые деревья, там можно обнаружить небольшие магистрали, открывающие дорогу к домам через тридцать ярдов. Если вы никогда не были там прежде, вы думаете, что можете столкнуться лицом к лицу с кенгуру. В факте, там есть знаки, что дорогу могут пересекать коалы. Кажется нигде больше не было такого хорошего и полезного места, чтобы растить детей и мы были окружены другими семьями. Вот теперь я начала ходить в школу, и нашла очень трудным поддерживать программу после такого колличества переездов. Я завидовала мальчикам, так как они не начинали их школьное время или серьезные отношения с друзьями и казалось им проще было в той кочевой жизни, которую мы вели.
Рано утром, 23 ноября 1963 года, я проснулась в тихом доме. Это был мой шестнадцатый день рождения. Вдруг, я услышала волнения и моя мама, вся в слезах, ворвалась в мою комнату и сказала мне, что Джон Ф. Кеннеди был убит в Далласе, штат Техас. В этот ужасный день было тяжело встать из под одеяла огромной трагедии. Печаль и неразбериха чувствовались во всем мире. Многие люди, которые были достаточно старше понимая эту историю вспоминали где они были и что делали, когда это случилось. Я помню огромное влияние на средних австралийцев. Я уверена, что слышала передачу новостей, которая имела все больший эффект на мою маму, я думаю, что она теряла своего брата каждый раз, когда слышала имя Джон Кеннеди. Мы сидели за столом на завтраке и были неспособны что-либо говорить. Майкл, котрому было неполных четыре года не знал кто такой Президент Кеннеди и я помню, что он был очень смущен взрослыми разговорами и мрачным днем.
Келл провел следующий год за границей. Мама от случая к случаю работала в коммерции, но проводила свое время в заботе о мальчиках, которые были маленькими. Сад, впереди и позади дома был полностью в эвкалиптовых деревьях, в смоляных деревьях, так мы называем их в Австралии и для детей это было подобно тому, что они имели свой собственный лес. Майкл был любопытный, как все дети, и Ретт, конечно, хотел следовать за своим братом везде. Хотя, сад был удивительной площадкой для игр, со всеми смертоносными насекомыми, змеями и пауками, сделав их дом в Австралии сельской месностью, мама очень нервничала по этому поводу.
Келл вернулся из очередной поездки в ноябре 1964г. и заявил, что он собирается работать как Директор по Менеджменту в компании по импорту и экспорту, импортируя виски и шампанское для ресторанов и отелей в Гонк Конге. Он уехал немедленно, а мама, я, Майкл и Ретт должны будем приехать к нему в январе. На этот раз мы были рады переехать, покинув наших любимых соседей. После всего, мы на восточное побережье Австралии; это было восхитительно поехать в иностранную страну.
Быстро, перед тем как мы уехали из Австралии, я посетила друзей в Мельбурне и моя мама устроила мне встречу с моим биологическим отцом. Она контактировала с ним, позволяя ему знать, где я была, и он попросил увидеться со мной, прежде чем я уеду на другой континент.Я умышленно выбросила его из своих мыслей, так как это было болезненно. В любом случае, он не пытался контактировать со мной и потом я имела нового отца. Друг моей мамы взял меня в кофе-шоп и оставил меня ждать человека, которого я знала только по старым фотографиям. И вот мужчина с печальными, собачьими глазами, моими глазами, пришел. Он был намного короче, чем я его помнила, но тогда я была тоже маленькая, я видела его, когда мне было 4 года. В чем-то может быть от недостатка такта и чувствительности, он пришел со своими детьми от второго брака и они смотрели на меня очень пристально. В конце концов, маленький мальчик сказал: «У нас есть твоя фотография на камине, но ты выглядишь теперь по-другому». На фото о котором он говорил мне было три года. Помню это мучение, встречать прошлое очень болезненно, потому что я чувствовала, что жалею этого мужчину. Где мы учимся становиться родителями? Мы просто делаем так как будет лучше. Очевидно, это была не самая лучшая идея для меня встретить его после стольких лет необщения с ним. Мы никогда не говорили с ним раньше.
Когда я приехала обратно в Сидней, в начале декабря, у нас едва хватало времени до Рождества. Но конечно, мы делали некоторые усилия ради Майкла и Ретта. Мама и я ходили по магазинам и упаковывали подарки, но украшали наш дом во Френч Форест умеренно, так как были окружены еще нераспакованными вещами. Дом сдавался пока мы были в Гонк Конге. Мы ходили к местному врачу на прививки от холеры, тифа, оспы. Мама и я заботились о мальчиках, на снимках мы выглядели как больные, вот такое было у нас жалкое Рождество и Новый Год.
Наступило время для наших паспортов. Мы ходили в правительство в Сиднее, делали требуемые документы. Мама и я узнали, что мы должны поехать в Мельбурн за нашими свидетельствами о рождении – в те дни, отсылая документы мы не верили почте. Мы вернулись в Сидней, отдали наши фото и стали собирать вещи. Это была проблема. На моем свидетельстве о рождении было несоответсвие в фамилии. Где принимали документы? Должно быть в суде. Но документы не приняли, так как Келл не утвердил тогда меня. Позже он объяснил, что тогда он хотел пойти к судье, но передумал, так как это было дорого, а просто взял и изменил мою фамилию. Так трудно это было сделать? Я полагаю, в этом не было никаких трудностей, если я никогда не была замужем за иностранцем, не имела грин-карту, гражданство в другой стране или других значимых дел. Власти в конце-концов смягчились и выдали мне паспорт на имя Кристина Элейн Хатченс после того как моя мама объяснила ситуацию и просила агентство сделать исключение. Я никогда не чувствовала предательства, когда я поняла, что Келл так отнесся к моему принятию. Это означало, что последние пять лет были полны ложью, так как ему было наплевать на то, чтобы сделать меня своей официальной дочерью, или что намного важнее в его глазах, сделать меня Хатченс.
В 1985 году, когда я жила в Штатах, я ходила в Австралийское Консульство менять свой паспорт и была информированна, что я не могу иметь новый с этим именем, который я использовала в течении 26 лет. Я сидела в офисе Генерального Консула и плакала. Мое имя было Хатченс, даже несмотря на то что я два раза выходила замуж, я держала мое имя. Консул не помог мне, такими были правила. Я должна была формально изменить свое имя, а сделать это я могла только на своей родине. К счастью я работала в Международных Авиалиниях в то время, и мне был выдан временный паспорт, чтобы вылететь в Сидней и изменить там мою фамилию официально на Хатченс, а потом я должна была сразу же вернуться в Лос Анджелес.
Мама также имела проблемы, т.к. она не получила свидетельство о рождении, и власти настаивали на том, что ее отец был неизвестен. Она была в отчаянии. Она всегда знала своего отца, это был Стефен Патрик Кеннеди. Она была Патриция Кеннеди. Ее отец был убит, когда ей было 12 лет – он пытался перейти улицу и оказался в реанимации. К сожалению, в середине 60-х, для меня и мамы, это было пока еще возможно сказать, если ты едешь куда-нибудь, главное было знать имя в паспорте, если ты выглядел достаточно скромно. Они дали ей свидетельство о гражданстве и наконец выдали ей ее документы. Но весь этот инцидент очевидно обидел высокие чувства Келла. Келл поддержал, что в Австралии только пятеро людей с именем Хатченс, это мы, к тому же Хатченсов не много за пределами Австралии тоже. С иронией теперь вспоминаю, что когда я получила пропуск в школу, он сказал: «Ты должна запомнить, что теперь ты Хатченс, думай об этом имени». Я помню, что Келл рассказывал новости о свидетельстве о рождении очень тяжело. Он даже сказал маме, что он женат на внебрачной, хотя ее родители конечно же были женаты. Хоть их совместная жизнь длилась 12 лет, они не были вместе. И мне казалось, что он всегда был в ложном чувстве его величия насчет его имени. Недавно Келл появился на австралийском телевидении для интервью и заявил, что после смерти Майкла я юридически изменила свое имя на Хатченс, указав, что я никогда не использовала это имя до ноября 1997 года. К сожалению, это было преподнесено несколькими агентствами новостей и повторялось в статьях журналов и газет по всему миру, посыпая соль на старые раны.
Я никогда не была за пределами Австралии прежде, и мне нужно было скопировать мое свидетельство о рождении – которого у меня не было – чтобы получить паспорт. Я решила поехать в Мельбурн, в город, где я родилась, чтобы получить его, а также взять детей увидеться с моей семьей, так как я не знала как долго мы будем жить в Гонк Конге. Я пошла в офис где регистрировались рождения и сделала заявку на мой сертификат. К моему удивлению, мне сказали, что мой день рождения не записан. Я настояла на том, что это должно быть ошибка и попросила их поискать еще. Снова, записи нет. Я пошла домой и спросила мою мать, что случилось, но она ничего не могла сказать, тогда мне пришлось вернуться обратно. Я пошла туда на следующий день и вернулась домой в слезах и с пустыми руками. Я попросила мою мать рассказать мне что-нибудь об обстоятельствах моего рождения.
Тем не менее, позвонил Келл, удивился, почему я провожу так много времени в Мельбурне. Я устала объяснять мои проблемы, а когда он говорил с моей матерью, она сказала ему, что проблем нет, он был готов поверить ей. Я вернулась с детьми в Сидней. В конечном счете, я получила письмо две недели спустя, в нем меня информировали, что моя мать (использовав ее среднее имя) родила девочку, но объявила, что имя отца не должно быть известным. Моя мать никогда не говорила об этом снова. Мужчина, которого я всегда знала как моего отца, был убит, когда он переходил через дорогу Коллинз Стрит в Мельбурне.
Я привела Тину в это мое замужество и в понимание, что Келл принял ее законно. Особенно, я хотела этого, когда забеременела Майклом. Я ждала долго времени, чтобы Тина смогла жить со мной всегда и я хотела, чтобы она стала частью новой семьи. Когда он не смог сделать этого, даже сказав ей, что сделал это, ведь это было только делом времени поймать его на лжи. Тина была очень огорчена этим и в семнадцать лет это было опасно для ее самооценки и для ее веры в мужчин.
В книге Винса Лавгрува о Майкле, с которым Келл сотрудничал, но позже сожалел, автор сказал, что Келл серьезно думал взять маленьких мальчиков в Гонк Конг, а меня оставить. Келл сослался: «Я думал с помощью няни я смог бы выжить в Гонк Конге с мальчиками, потому что я знал этот город очень хорошо. Но кто-то сказал мне, что я не смогу увезти их из страны без разрешения их матери. Тогда я понял, что это не будет выглядеть очень хорошо в моей компании, если я прикачу с двумя детьми, сказав, что я развелся с женой. Тогда я сказал Пэт о работе и ее следующие планы были связаны с Мельбурном, а затем с Сиднеем». В соответствии с Лавгрувом, он также вспомнил, что его компания предусматривает квартиру, машину, и изрядный счет, он не ожидал. Когда мы приехали через два месяца. Компания потратила на наш переезд намного больше, так как нас взяли резидентами в Гонк Конг Хилтон.
Я была поражена, обнаружив, согласие в книге Винса Лавгрува, в которой Келл возможно собирался оставить меня. Мы дискутировали по поводу работы, и когда он предложил работу, мы были согласны помириться – хотя я верила, что он уже все сделал в своем собственном уме. Он все провернул немедленно, мы согласились и я приехала через два месяца с Тиной, Реттом и Майклом. Если Лавгрув прав, Келл мог бы забрать его детей на два или четыре года от матери. Есть много других историй в этой жизни Майкла, особенно, в делах его детства, где Келл аккуратно ссылался, что имел плохую память. Если так, я могу только принять это, потому что он был редко рядом когда Майкл был маленьким, он ведь так много путешествовал по бизнесу.
Также ничего не стоило узнать, что книга Мистера Лавгрува имела претензии на беспрецендентный доступ ко всем (в том числе и к Майклу) кровным родственникам и он даже поблагодарил меня и Тину за наше «особенное вохновение». Я могла указать публикацию, которой никто из нас даже не содействовал ни одним словом в его книге. Для начала он узнал, что я не была пять раз замужем. Он также был признателен за помощь бабушке Майкла Мэбс, которая умерла почти пятнадцать лет назад, до написания книги!
ЗОЛОТОЙ МАНЕЖ. (Глава 2)
Девятый час полета в Гонк Конг. Январь 1965 года. Мы в полете вместе с нашими маленькими детьми. Впервые мы почувствовали климат Гонк Конга, когда остановились в Маниле. Было около четырех часов утра, и мы садились на парящее, горячее, гудронированное шоссе. Я никогда не чувствовала до сих пор такой влажности. Мы чувствовали себя уже как выжатые посудные тряпки и на руках у нас были двое уставших, ноющих маленьких мальчика.
Наконец, мы прибыли в Гонк Конг. Это была невороятная посадка, тревожная, особенно учитывая то, что мы ее совсем не ожидали. Солнце палило над нами, и первое, что мы увидели, как нам показалось, что посадка происходила прямо на океан, и тогда самолет начал снижаться, точно выравниваясь по окнам зданий, прежде чем окончательно сел, а перед окнами снова показался манящий океан. Келл нас ждал. Мы не видели его два месяца. У него уже была готова машина, и мы поехали к осторову Виктория на пароме, так как там не было туннеля в то время. Наша жизнь стала не такой как прежде после этого переезда. Ретт, Майкл и я навсегда стали цыганами.
Жизнь в Гонк-Конге была серией захватывающих приключений. Она началась в Гонк-Конг Хилтон, где мы поселились в апартаментах с большими спальнями на каждом этаже, одна для мамы и Келла, другая для мальчиков и для меня. Жители Гонк Конга очень космополитичный город, но даже в те дни отношение азиатов к людям других рас было примерно 90% к одному. Майкл и Ретт были подстрижены под Битлов, а их волосы были светлые, и мне кажется было трудно вообразить тогда, что когда они вырастут - волосы их потемнеют. Ретт особенно был светленький тогда. Когда я брала их с собой вниз на лифте, местные люди трогали их волосы. Это не беспокоило Майкла, но Ретт волновался и размахивал руками, громко жалуясь. Я пробовала успокаивать его, объясняя тем, что это были комплименты, но он был так мал, чтобы понять это. Он просто был такой, очень легко провоцируем, а Майкл просто хмурился. Иногда ему нравилось внимание, и он был со всем согласен и много командовал.
В первую неделю была устроена коктейль-вечеринка в нашу честь. Мама купила мне подходящее платье и уложила профессионально мои волосы. Я чувствовала себя изысканной, но конечно я была далека от этого. На вечеринке я встретила фотографа, который предложил моей маме, чтобы она привела меня в его студию, чтобы сделать несколько пробных снимков. Фотография Келла была опубликованна в Гонк-Конгском «Чайна Майл» на следующий день, в котором он фигурировал как исполнительный директор «Газри и Ко». Я все еще вырезала из газет разные истории о нас и о наших годах. Я попробовала сделать пробные снимки, но моя модельная карьера медленно, но верно сходила на нет. Я не была девушкой с обложки, но я была худой и могла дефилировать по подиуму. У меня не было других вариантов в карьере, потому что я не говорила по-китайски. Один из снимков этой пробной фото сессии был использован в утренней англоязычной газете, в статье написанной Терри Бурком, австралийским журналистом и сценаристом, который быстро стал очень влиятельным в карьере моей матери также как и в моей.