Прошел легкий весенний дождь, оставляя капли на траве, разбросав их, словно белые жемчужины. Где‑то вдали тучи расступились и сквозь них пробиралось солнце, пронизывая их своими теплыми лучами. Огромные тени гор падали на низины, покрывая их своим лучистым взглядом. Легкий весенний ветерок разогнал ветви деревьев и кустарников, на которых появились почки растущих цветов. Всюду гулял ветер, распространяя ароматы весенних цветов и чистого горного воздуха.
Ее глаза непрерывно следили за небольшим стадом косуль, мирно пасущихся на лугу в низине между гор. Большой самец поднял голову и принюхался к запаху леса, но ничего опасного не учуяв, он опустил голову и продолжал искать съедобную и вкусную траву. Он был вожаком и следил за тем, чтобы все стадо было в безопасности. Несколько косуль отделилось от основного стада и отошло в сторону, их внимание привлекло несколько кустов с дивным запахом распустившихся цветов.
Дыхание Розы стало еще более тихим, так что одна из косуль уже совсем смело подвела свою морду к ее руке, не замечая и не чувствуя опасности. Роза была на охоте.
Раньше она добывала мелкую дичь, каковой становились: куропатки, гуси, рыба, мелкие грызуны. На более крупного зверя она обычно не вела охоту и довольствовалась более мелкой, и не менее вкусной. Но теперь, с появлением существа похожего на нее, она приняла на себя заботу о нем, и ей приходилось добывать пищи вдвое больше. Новый обитатель ее пещеры был еще слаб. С того самого момента, как она увидела его без чувств лежащим на камнях у реки, она приняла без колебаний на себя роль спасителя его жизни. Она беззаботно выполняла функции помощника в добывании пищи и с огромной радостью возвращалась в свою пещеру. Каких‑то переживаний или жгущих сердце чувств она никогда не испытывала. Ее дикое сознание было наполнено каким‑то новым порывом и стремлением. К чему, и почему оно возникало – она еще не понимала, она часто думала об этом новом существе, которое ее ждет там в пещере, и без которого ее жизнь не была бы сейчас так ей интересна и наполнена какой‑то необычной радостью.
Ее взгляд был прикован к отбившейся косуле, которая, ничего не подозревая, мирно срывала свежие зеленые листья с куста, за которым села, замаскировавшись, Роза.
И вот, вожак небольшого стада косуль, вновь тревожно поднял голову и начал принюхиваться, втягивая полной грудью свежий лесной воздух. Неожиданно он резко вздрогнул, а потом повернул голову в сторону, словно присматриваясь куда‑то в тень леса, его уши повернулись, словно два домика улиток, в направлении его взгляда. Небольшая волна прошла по мышцам его тела, он еще раз вздрогнул.
В этот момент косуля, что паслась у кустов, совсем приблизилась к руке Розы, так, что охотник чувствовал дыхание косули. Доля секунды и рука Розы обвилась вокруг животного. Косуля рванулась от кустов, пытаясь высвободиться от цепкого хвата, и потянула за собой Розу. Роза, сжимая крепко руки на шее косули, вместе с ней буквально пролетела несколько метров. Пытаясь высвободиться, косуля брыкалась задними ногами, целилась ударить ими по ниоткуда появившемуся хищнику, но споткнулась и упала.
Роза крепко сжимала свою добычу, не давая ей ускользнуть. В этот момент все стадо было чем‑то напугано и рвануло прочь с места, умчавшись с поляны окруженной густыми деревьями, и скрылось в лесу. С противоположной стороны послышался едва заметный шум и чье‑то тяжелое дыхание.
Роза слышала все эти звуки, но не знала еще, что ей делать. Если она отпустит косулю, то та убежит, и ей опять придется потратить часы на подобную охоту. Она слегка ослабила хватку и перехватила ногами часть туловища косули, прижимая тело к земле. Подняв голову, она почувствовала по запаху чье‑то присутствие, и даже определила, что какое‑то животное приблизилось к ней и косуле. Ее природный развитый инстинкт подсказал ей, что необходимо подняться и осмотреть нового актера, который так внезапно выступил на сцену охоты. Она приподнялась на колено, прижимая косулю к земле так, чтобы та не смогла подняться. В этот момент она увидела в трех шагах от себя большую полосатую кошку, принадлежащую к семейству тигров. Хищник порывисто приближался к ней, но не особенно торопился. Роза отпустила косулю, уступила большущему и сильному зверю. Она отошла назад на пару шагов. Такого зверя она видела впервые. Он был похож на снежного барса, с которым ей приходилось иметь дело, но в размерах значительно превосходил его. Хищник подошел к лежащей косуле, остановился, раскрыл пасть и глубоко зевнул. Он поглядел на Розу своими крупными круглыми глазами, затем опустил голову и принюхался к косуле. Та, словно почувствовала опасность, попыталась встать, но это ей не удалось, она упала, и в этот момент, тигр раскрыл огромную пасть и намертво вцепился в сочную шею косули. Ее шейные позвонки захрустели, и безжизненное тело косули повисло в пасти хищника.
Тем временем, Роза внимательно смотрела на новое для нее существо. Она изучала его. Она была удивлена размерами и тем, как легко он расправился с добычей, ему хватило одного укуса в области шеи косули. Тигр, на вид молодой, ему не было двух лет, отпустил шею косули и спокойно посмотрел на Розу изучающим взглядом. Он еще никогда не видел голого человека с ярко рыжими волосами, укутывающими голову. Он несколько раз глянул в ее сторону, затем еще раз зевнул и, схватив косулю за шею, потащил ее в чащу леса, повернувшись к Розе спиной. Тело косули волоклось рядом с хищником. Он не успел сделать и пяти шагов, как почувствовал сильный удар в бедро. Оказавшись на земле, он тут же вскочил и обернулся. Перед ним стояло существо с рыжими кудрями. Не раздумывая, он бросился на это существо. Роза, в свою очередь, повернулась и побежала в противоположную сторону. Едва добежав до ближайшего дерева, она запрыгнула на высокую ветку, оттолкнувшись от ствола дерева, затем подтянулась и залезла еще выше так, что лапы тигра не могли ее достать. Тигр, тем временем, чуть не достав обидчика лапой, стал кружиться вокруг ствола дерева, то и дело, поглядывая вверх. Сделав несколько бессмысленных кругов, он поднялся на задние лапы, а передними оперся о ствол дерева. Дотянувшись до высоты двух метров, он выпустил когти и начал ими царапать ствол дерева, демонстрируя, тем самым, свою силу и мощь. Он хотел запугать незнакомое ему существо. Опустившись на землю, он издал сокрушительный и грозный рев так, что все птицы в округе, с перепугу, слетели со своих мест и умчалась прочь. Однако, это действие ничуть не отразилось на незнакомке. Напротив, она начала сильно и с яростью трясти ветви дерева, да так, что некоторые сухие ветви, вместе с первыми зелеными листьями, полетели вниз на тигра. Это действие не столько напугало, сколько удивило тигра. Он отошел от дерева, еще раз взглянул вверх на своего оппонента и легкой походкой побрел к лежащему трупу косули.
Роза спрыгнула вниз, подняла несколько камней и веток, и с яростью (ей не хотелось уступать незнакомому хищнику добычу) метнула все это вслед уходящему победителю.
Оставив косулю тигру, Роза направилась к небольшому озеру, от которого вились змейкой несколько мелких речушек. У берега она приметила трех плывущих черных птиц. Трое диких с черным оперением гусей тихо плыли по блестящей глади озера, изредка переговариваясь между собой. Роза незаметно, словно анаконда, подкралась к берегу, и нырнула в глубину. Под водой она увидела множество желтых и красных рыбок, величиной с ладонь. Она и раньше ловила в этом чистом и прозрачном, словно роса, озере, рыбу, но сегодня ей хотелось принести в пещеру мясо покрупнее, так как теперешние ее заботы были направлены на существо, о котором она, с трепетной радостью в сердце, каждый раз вспоминала, когда отдалялась от пещеры в поисках добычи. Нырнув поглубже и слившись с дном озера, она подплыла под ничего не подозревающих, и спокойно плывших, черных птиц. Не успев ответить своему собеседнику на гусином языке, одна из черных птиц внезапно погрузилась под воду. Так теплым весенним вечером Роза принесла объекту своих нежных чувств, свежее гусиное мясо.
Вильям, каждый раз с возвращением Розы, благодарил ее теплыми словами и улыбкой. Для разделки мяса он использовал нож, который находился всегда с ним. Зажигалка потеряла свою ценность вместе с покинувшей ее горючей жидкостью. С тех пор, как погас последний фитиль в зажигалке, Вильям питался ягодами, что росли на кустах, неподалеку от пещеры. Но такой пищей он не мог насытить свой организм. Его организму необходимы были белки животного происхождения. А есть сырое мясо Вильям отказывался. Его сознание не могло перейти грань, отделяющую цивилизованный мир от дикого, и поэтому, он решил найти компромисс. При помощи ножа он отрезал небольшие кусочки мяса и раскладывал их днем, когда ярко светило солнце, на раскаленные камни. Мясо слегка поджаривалось и он, хоть и с трудом, но все же стал принимать необходимые ему калории и белки. Используя такой способ – наполовину дикий, он постепенно приобщился к сырому мясу. Свой нож он использовал еще с одной целью. За то время, что он находился в пещере и восстанавливал свой пострадавший организм, он начал обрастать. Его волосы удлинились и уже доставали до бакенбард, а также появилась небольшая черная бородка. Вильям, используя нож и свое отражение на поверхности небольшого бассейна, который питался водами из небольшого водопада, расположенного недалеко от пещеры, приводил в порядок свое лицо, срезая отросшие волосы.
Однажды, когда организм Вильяма был значительно укреплен, так, что он мог перемещаться на более значительные расстояния (но не мог еще бегать), под разлившимися лучами солнца, Вильям вместе с Розой отправились за пределы пещеры. Это был первый их совместный поход на соседнюю гору. Спереди шла Роза, слегка сутулясь и очень тихо ступая (это было в ее природе), а за ней медленно и, оглядываясь по сторонам, тяжелой поступью шествовал Вильям. Она иногда поворачивалась и улыбалась, словно успокаивая его и показывая ему какую‑то дорогу, знакомую ей.
– Я иду, иду. Со мной все хорошо, – повторял Вильям, когда видел, что Роза оглядывается и проверяет все ли с ним в порядке.
Дорога поднималась куда‑то вверх по соседней горе. Они перешли несколько мелких речушек, где вода бежала вниз по камням. Неожиданно им встретились узкие ступеньки, ведущие куда‑то вверх, мимо огромных круто поднимающихся скал.
«Это строили руки человека!» – подумал с надеждой Вильям. Он шел позади, поднимаясь по ступенькам и делая небольшие перерывы, чтобы отдохнуть. Он не мог еще быстро и проворно передвигаться, так как его мышцы утратили былые физические качества. Роза же, то и дело, ловко перемещалась вокруг деревьев, она не пользовалась ступеньками, и шла между многочисленных кустарников, собирая по дороге различные ягоды. Иногда она ловко запрыгивала на деревья и в ожидании своего попутчика выглядывала из‑за веток. Вильяму казалось, что он ее потерял, но как только он взволнованно оглядывался по сторонам, она тут же появлялась перед ним из ниоткуда. Спустя несколько часов пути они добрались до небольшого нижнего храма, что окружал верхушку скалы. Лучи солнца пробивались сквозь густые кроны деревьев и разливались на травянистой земле, игриво отбрасывая тени. Чем ближе они подходили к храму, тем больше опускался туман поглощающий скалу сверху. У самых стен некогда бывшего буддистского храма они увидели наполовину разбитые отдельные части различных храмовых сооружений. По‑видимому, люди не унесли с собой красивые статуи и решили их разбить у стен храма. На земле валялись куски частей различных статуй монахов, богов, каких‑то причудливых животных.
За практически уничтоженными стенами, храм раскрылся перед взором посетителей в своем былом, а ныне полуразрушенном великолепии. Удивлял сложный, до мельчайших деталей продуманный дизайн и великолепный орнамент на крышах и многочисленных перегородках. Храм являлся для монахов святым местом и его архитектор сделал все, чтобы это место успокаивало своим внешним видом сердце и, чтобы здесь земная душа могла найти покой и уединение с природой. Архитектурные сооружения делались так, что бы всюду была видна гармония человеческого искусства с природными ландшафтами гор, лесов, восходящего и заходящего солнца.
Пока Вильям, огорченный тем, что храм был пуст (в нем не было монахов), осматривал диковинные сооружения, Роза вошла внутрь какого‑то помещения и скрылась в нем.
Несколько мартышек с красными мордами красовались на крыше одного из зданий. Увидев Вильяма, они ничуть не взволновались. «Они знают людей и были частыми посетителями этого опустевшего, местами унылого, произведения искусства», – размышлял Вильям, осматривая храмовые сооружения.
Он заметил несколько деревянных лестниц, ведущих в центр храма и поднимающихся вдоль стены куда‑то вверх. «Наверное, там, на вершине скалы есть еще какое‑то строение», – подумал Вильям, – «И, судя по небольшому диаметру основания, оно имеет небольшие размеры».
Вильям вытащил нож, чтобы отрезать небольшую деревянную голову льва, почти отломанную от крыши одного из сооружений. Несмотря на то, что дерево было старым, ему не удавалось отделить голову льва. Он уже почти дотянулся, опираясь носками о какую‑то перегородку внизу, как вдруг покачнулся и, потеряв равновесие, спрыгнул на деревянный пол. Вильям был настойчив и решил довести дело до конца. В этот момент с крыши на землю по перегородкам спустилась одна из любопытных красномордых мартышек и, усевшись в трех метрах от Вильяма на землю, начала с интересом наблюдать за ним, словно находилась в первом ряду амфитеатра.
– Что? Интересно? – произнес Вильям.
Он поправил рубашку. Отложил ножик на одну из небольших скамеек, что находилась у входа в здание, и поднял с пола лежащую палку, которая была кем‑то оторвана от стены. Затем он опять стал на носки, опираясь о небольшую перемычку в перилах входа, и потянулся к голове льва. Не успел он размахнуться палкой, чтобы сбить почти оторванную голову, как позади себя услышал тихие шаги. Он обернулся и увидел, как мартышка, покинувшая первый зрительный ряд, подошла к самым ногам Вильяма и совершенно спокойно и бесцеремонно, словно все было приготовлено для нее, подняла ножик, оставленный ошибочно Вильямом, и отошла с ним на свое прежнее место, рассматривая новый предмет.
– Эй! Ты! – закричал Вильям на мартышку. – Да, да, ты! – мартышка подняла голову в сторону Вильяма. – Ну‑ка верни на место.
Но мартышка и не думала этого делать. Она спокойно, словно Вильяма и не было, сидела и рассматривала нож.
Вильям оставил свою бесплодную затею, спрыгнул вниз и, поправив растрепанную рубашку, вылезшую из‑под разорванных брюк, направился к непокорной мартышке, которая не собиралась возвращать ему нож. Заметя приближающегося к ней человека, мартышка ловко залезла на крышу, используя перекладины и деревянные перегородки, расписанные и украшенные причудливыми рисунками.
– Ах, ты! – возмутился Вильям. – А ну отдай. Это не твое. Он махнул рукой, предлагая мартышке добровольно отдать украденную вещь. Но животное и не думало этого делать. Напротив, как только Вильям повысил голос и начал угрожающе махать руками, мартышка произнесла громкий и писклявый возглас, после чего стала протягивать нож в направлении Вильяма и махать им в разные стороны, словно дразня своего собеседника тем, что эта вещь уже не принадлежит ему. Наконец, под ласковые уговоры и свирепые запугивания Вильяма, она оскалила свои зубы до появления розовых десен, демонстрируя тем самым своему оппоненту, что ему не следовало разбрасывать свои вещи, где попало.
После десятиминутных уговоров Вильям сдался на волю победителя и опустил беспомощно руки. Он развернулся и уныло, нетвердой поступью, побрел к зданию, где скрылась Роза. Но, не дойдя до ступенек, увидел, как из здания выскочила Роза, ее зеленые глаза блеснули в лучах солнца. Она подбежала к скамейке, запрыгнула на нее и, посмотрев на крышу, что‑то произнесла, издавая тихий и ласковый крик. Словно по волшебству обезьянка, что стащила нож у Вильяма, спрыгнула по доскам и перегородкам, как акробат в цирке, и вмиг оказалась у ног Розы. Она передала ей нож. Роза покрутила его перед глазами и взяла его так, как это делал Вильям, когда разделывал тушу убитого животного. Но перепутав лезвие с рукояткой, она резко отпустила нож, словно он ужалил ее, и вскричала. Она порезала лезвием ладонь. Вильям тут же подбежал к ней. Обезьянка испугалась и вновь забралась на крышу, на прежнее место. Из раны, от пореза ножом, текла темной струйкой кровь. Вильям поднял руку Розы, чтобы остановить прилив крови и перевязал руку у запястья частью своей рубашки, оторвав от нее рукав. Когда кровь остановилась, он зализал ей рану, как это делают животные, заботясь о себе подобных. Роза спокойно сидела и с любопытством смотрела на Вильяма, словно у нее не было раны. После того, как кровь перестала появляться, Вильям перевязал рану рукавом, сняв его с запястья.
Путешествие и знакомство с тем, что некогда было роскошным храмом, продолжилось. Теперь Вильям и Роза шли рядом. Они вошли в просторный зал, наполненный причудливыми, наполовину разбитыми, статуями, множеством самых разнообразных чаш и ваз; у стен были рядом выложены и развешаны небольшие колокольчики, украшенные сложнейшим и тонким орнаментом по наружным овальным стенкам. В центре зала находилась огромная, в человеческий рост, статуя Будды. Будда сидел в позиции скрещенных ног, и его взор уходил куда‑то вдаль за бескрайний горизонт многочисленных гор и скал, частично укутанных тонкой вуалью расступающегося тумана и наступающих, словно тысячи стрел и копий, солнечных лучей. По периметру зала, возле расписанных стен, украшенных разноцветными красками сложных пейзажей, располагались небольшие бронзовые и металлические статуи монахов во всевозможных застывших причудливых позах. Часть монахов, сделанных из менее прочного материала: стекла, глины, фарфора, валялись разбитыми на полу.
Из зала выходило несколько дверей на узкий деревянный мостик, напоминающий ложу или балкон. По нему можно было, словно по открытому коридору, пройти в соседнее помещение. Вильям осторожно ступал по этому коридору, так как этот переходной путь был абсолютно открытым. Под этим мостиком находилась пропасть, она виднелась сквозь небольшие щели в поскрипывающем полу. Мостик был прикреплен к скале с одной стороны. Опираясь на перила второй открытой стороны, Вильям осторожно поглядывал вниз в пропасть, где виднелись верхушки разнообразных деревьев, и иногда поднимая голову, он всматривался в бесконечный горизонт горного хребта, где виднелись горы и скалы, покрытые зеленым, белым, желто‑коричневым цветом, расписанные могучим и не видимым творцом.
На середине пути от моста уходило горизонтальное бревно, украшенное с не меньшим старанием и аккуратностью талантливых скульпторов и художников, и зависало над пропастью. На конце этого бревна виднелась голова какого‑то животного похожего на дракона. Подойдя ближе, Вильям заметил на голове этого существа, выполненного из дерева и металла, небольшую чашу, внутри которой находилось несколько наполовину сожженных тонких свечей и благовоний.
Интересно, – подумал Вильям, – Как же монахи залезали на эту голову по бревну, чтобы поставить и зажечь на ней несколько свечей? Ведь опираться им не приходилось: справа и слева не было ни ручек, ни перил, на которые монахи могли опираться, ползя по горизонтальному бревну отдаляясь от скалы и моста, и зависая над пропастью. С другой стороны, он не мог понять, а собственно, каким же образом эти несчастные, кому выдалась доля выполнить этот ритуал, возвращались обратно. Ведь единственный путь был тот, каким они и добрались до головы дракона. Стало быть, они вынуждены были пятиться спиной обратно, после того, как установят свечи и благовонии в чашу.
«Нелегка порой жизнь монаха и даже опасна», – подумал Вильям.
Перейдя мост, Вильям и Роза оказались в небольшом коридоре с расписанными столбами драконами и тиграми. Пройдя по коридору, они вышли на небольшое плато, от которого поднимались каменные ступеньки ведущие к еще одному помещению, расположенному на самой вершине скалы. Вероятно, это помещение носило главный смысл всего архитектурного ансамбля, раз его поместили как можно выше.
Вильям вспомнил рассказ проводника Лей Юня о том, что монахи строили храмы как можно выше, чтобы быть поближе к богам, живущим на небесах.
«Какие же боги расположились там, в верхнем храме?» – думал Вильям, поднимаясь вместе с Розой по крутым ступенькам.
На небольшом плато, к удивлению Вильяма, он обнаружил крошечное помещение, украшенное со всех сторон, как и подобает верхнему храму, блестящими, напоминающими золото и серебро, желто‑белыми росписями и изящным орнаментом, на котором красовались под самой синевой неба красные драконы, желтые львы и множество Будд, застывших в разнообразных позах.
Роза подбежала к обрыву и с интересом уставилась вниз, оглядывая крошечные верхушки деревьев, тонкие нити голубых и зеленоватых рек, желтые луга и белые вершины далеких гор. Этот незабываемый пейзаж, по‑видимому, ее манил и удивлял сильней, чем архитектурные памятники китайских мастеров. Вильям, обойдя крошечный храм, размером десять квадратных метров, подошел к деревянной двери, на которой не было, как ни странно, ни одного иероглифа, ни одного рисунка или орнамента вырезанного на дереве. Деревянная дверь, которая являлась единственным входом в верхний храм, была чиста от изображений, дерево было даже не окрашено ни единой краской. Вильям тихонько отворил ее, она была не заперта, как и все двери храма, и всех его помещений. Оказавшись внутри, он заметил, что голова почти касается потолка, и слегка пригнувшись, он дошел до небольшого алтаря со множеством чаш и пиал. Свечи и благовония, находившиеся внутри сосудов, уже давно сгорели, оставив лишь небольшие полуистлевшие основания. Над алтарем виднелась статуя монаха в желтой мантии, капюшон которой скрывал голову.
Вильям удивился этой находке. Почему статуя была одета в желтую монашескую мантию, и зачем надо было закрывать капюшоном ее голову. Несколько минут его тревожно мучил этот вопрос. Его сердце внезапно, то ли от продолжительной мрачной тишины, то ли от непонятно откуда взявшегося дикого волнения и догадки, начало отбивать ровный ритм ударов барабана. Тело словно само хотело выскочить наружу и передать страшный сигнал своему хозяину: «Беги!» Но что‑то удерживало Вильяма, что‑то сковало его ноги и не давало перемещаться. Его мозг перестал соображать и замер в ожидании. Так, в полумраке, в попытках рассмотреть темную и странную статую, нависшую над алтарем, и сумрачных диких поисках выхода сознания из этого оцепенения, он простоял не шелохнувшись, несколько минут, казавшихся вечностью. Его душа хотела кричать, но голосовые связки, словно не принадлежали ему и потому не сокращались. Он судорожно сжал кулак, а затем припал на колено, то ли в знак покорности, то ли пытаясь всмотреться в темное, закрытое капюшоном, лицо монаха. Его глаза, уже привыкнув к темноте, стали отчетливо различать краешек носа, подбородок и щеки статуи. По‑прежнему темные глаза монаха грозно смотрели из‑под мантии, их нельзя было различить во мраке. Приблизившись еще на дюйм, Вильям увидел все выражение лица и ахнул от удивления. Пятясь назад, он судорожно отпихивал от себя лежащие повсюду сосуды и пиалы. Звон упавших и перевернувшихся предметов привлек внимание Розы. Она мигом подбежала к дверям храма и открыла их настежь.
Лучи солнца пробились сквозь густой мрак, раздвинув его в стороны. Причудливые тени разбежались по полу, прячась в углах и за алтарем. Вильям неотрывно, с диким, не человеческим выражением лица уставился на монаха в мантии. Перед ним сидела с умиротворенным лицом мумия старого давно погибшего и высохшего монаха. Его душа уже давно отошла в иной мир, а его тело застыло в последней позе отдающей дань богам и переправляющей, словно мост, в загробную жизнь. В такой странной позе монах решил увековечить свою жизнь и отдать дань богам принявшим его душу и поселившим ее в безмятежном раю умиротворенного покоя и тишины.
В пещеру они вернулись без приключений. Путь назад был легким, так как путники все время спускались по склонам горы. Весь путь Вильям был угрюм и молчалив, он вспоминал полуразрушенный храм, варварски разбитые многочисленные статуи и здания, также его мысли были заняты фантазией о жизни монахов. Почему они покинули свой храм? Почему один из монахов так и не ушел, а решил покончить с жизнью в вечной медитации перед взором богов на вершине горы в верхнем храме?
Золотые лучи вечернего солнца покрывали желтизной верхушки деревьев. Солнце опускалось, всё также прячась за горизонт, на смену свету и тени вступала в свои владения черная мгла, поднимая желтоватое блюдце луны и зажигая тысячи зерен белого риса – ярких мигающих звезд на темном небосклоне.
Не знаю почему, но на следующее утро мне вдруг вспомнилась одна настенная картина, изображенная в храме, на ней был изображен какой‑то военачальник на коне, лихо размахивавший мечом и отбивающий вражеские стрелы. Я много раз со всех сторон размышлял над этим изображением древнего рисунка. И тут до меня дошел скрытый смысл, таившийся и мучающий меня весь день. Эта внезапно открывшаяся истина зажгла во мне какой‑то тайный огонь древности. Я понял, что именно меня поразило и привлекло в этой работе художника. Его глаза. Генерал, изображенный на стене храма, имел зеленые глаза. Таким редким для китайцев цветом глаз обладала и Роза. Что общего было у них еще? Человек, носивший титул генерала или императора изображался с зелеными глазами. Почему? Я начал поглощаться этой мыслью, как вдруг мои раздумья были прерваны появлением Розы. Я еще раз посмотрел в ее глаза, словно не верил тому, что знал и так. Какое‑то неуловимое и дальнее сходство с картиной меня потрясло.
Она обнюхала меня, как делала это всегда, когда возвращалась, словно повстречала меня в первый раз, затем взяла меня за руку и потянула за собой. Я последовал за приглашением. Мы расположились недалеко от пещеры, где вечернее солнце хорошо освещало поверхность небольшого плоского участка. Это было место, где мы с Розой рисовали на земле буквы. Почти с первых же дней моего пребывания и бодрого здорового присутствия рядом с ней, я задался идеей обучить красивую дикарку английскому языку. Уроки общения с ней не прерывались. Каждый день я не мог отказать себе в удовольствии обучать ее языку. Поначалу были трудности, она восприняла мою затею, как игру. Затем, я решил пойти по ее пути и предложил обучение на основе ею принятой игры. Мы играли, обучаясь. Спустя несколько недель она могла произносить отдельные слоги и узнавать некоторые буквы. Я искренне радовался своим достижениям. Еще бы, иначе и не могло быть, ведь мне попалась отличная ученица. Спустя еще неделю я мог, как проворный труженик и пахарь, который хорошо и добротно вспахал землю, а затем засеял ее, собирать урожай. И этими плодами моей работы были ее первые самостоятельные слова. Она начала называть меня по имени, но в сокращенном и удобном для нее варианте: «Вил». С письмом дело обстояло хуже, чем я рассчитывал. Мне удалось достигнуть лишь уровня узнавания и произнесения десяти букв, остальные буквы ее мозг не желал воспринимать и сравнивал с уже известными ей.
Однажды я смастерил из веток небольшое кольцо с цветком в центре, похожем на розу, и надел ей на указательный палец. Она долго рассматривала свой новый подарок, поднимая палец высоко вверх, то перекручивая его, то обнюхивая, пытаясь уловить новые запахи и необычные для себя ощущения. Это кольцо, сделанное мной из молодых веток какого‑то цветущего растения, я не раз видел среди ее вещей, что были дороги для нее, позднее. Вещи, купленные в дорогих магазинах и модных ювелирных салонах никогда не станут бесценными, как те, что мы невольно открываем для себя, оказываясь наедине с природой и ее несметными богатствами, с неописуемыми пейзажами. В мягких весенних ласкающих лучах заходящего солнца ее тело, окрашенное ровным светом, казалось нежным и чистым, отражающим тепло и неотразимую привлекательность, какую никогда не встретишь в грязном, полном пороков и убогой нравственностью городе.
Благодаря моим стараниям мы начали понемногу общаться. Она понимала меня, а я ее. Как то вечером, в ожидании ее возвращения, я все еще осторожно прогуливался около пещеры. Мне хотелось подняться выше на гору, где, несмотря на потепление с приходом весны, держались снежные покровы, окутав верхушки гор, будто остановившейся белой тучей, нависшей над зеленым гигантом. Не успел я и сотни метров пройти вверх, как мое внимание привлекли небольшие следы какого‑то хищника. Невольно я вспомнил о снежном барсе. Неужели опять он? Следы были похожи на животное из семейства кошачьих. «Боже мой, сколько же их здесь?» – задал вопрос мой внутренний взволнованный голос. Мои глаза инстинктивно начали искать палку или камень для защиты. Но, как назло, под рукой ничего не было, лишь небольшие земляные камни, которые рассыпались у меня в руке, стоило мне лишь прикоснуться к ним. Я был серьезно этим встревожен и решил возвращаться обратно, там внизу, в пещере я уже давно приготовил для защиты небольшую дубинку. На всякий случай, я пригнулся к земле, чтобы хищник, если он был поблизости, не заметил моего присутствия. «Запах? О, нет! Этот запах», – подумал я.
Ведь все звери обладают универсальным чувством обоняния, не то, что люди. Если здесь прошел хищник и не ушел далеко, то он мог меня давно уже учуять. Я насторожился и начал прислушиваться, не крадется ли кто позади меня, а быть может, засада мне уготована где‑нибудь на обратном пути. «Как хорошо, если бы рядом была она», – подумал я, – «как тогда, когда я повстречал этого ужасного барса, и когда она спасла меня». Я ведь не обладал ловкостью и силой, храбростью дикого доисторического человека.
Нагнувшись при этих мыслях ниже, я почти вплотную наклонился к следам, рассматривая и изучая их. А мне приходилось исследовать следы, оставленные различными животными с того момента, как я начал помогать Розе в охоте. Я обнаружил, что примятые травинки все еще тянулись и выпрямлялись, поднимаясь из притоптанного снега вверх. «Свежие», – меня как громом оглушило это слово. Я находился в опасности, хотя по‑прежнему никого не замечал. Птицы пели и трещали, как и прежде, заботливо решая свои дневные птичьи дела. Именно птицы являлись первыми вестниками опасности, особенно для человека, не обладавшего иными сверх острыми чувствами, кроме одного – умения анализировать. Но здесь, среди дикой природы, мой анализ и логические рассуждения меньше всего пригодны. Разве что для написания стихов о красивых пейзажах. Пригнувшись и не поднимая головы, словно провинившийся раб перед своим владыкой, я побрел вниз, осторожно и почти, как я полагал, бесшумно, мягко ступая по предательски хрустящему тонкому слою снега. Иногда, когда звуки разламывающейся корки застывшего снега, были особенно слышны, я останавливался и прислушивался.
Мое сердце стучало так, что мне казалось, оно вот‑вот выскочит из груди и пойдет дальше без меня. Порой я слышал его биение еще громче, чем шум у меня под ногами.
Все прекратилось внезапно, как и началось: с появлением первых следов. Передо мной вдруг ниоткуда вырос бюст пятнистого животного. Его огромные глаза спокойно смотрели на меня. Животное сидело и, казалось, изучало меня. Раскрыв пасть, оно словно улыбнулось мне. Его розовый язык вывалился наружу и из пасти появился легкий пар. Это был достаточно крупный леопард. Он все еще осматривал меня, словно встретил старого, давно забытого, знакомого. Я же, тем временем, поднялся на ноги, выпрямился во весь рост, чтобы показать свое значительное превосходство в росте. Для убедительности я поставил руки на пояс, чтобы увеличить себя в ширину, в глазах хищника. Я наивно рассчитывал, что животное не станет на меня нападать, сопоставив наши размеры. Несмотря на мой грозный вид, сердце мое колотилось все сильнее и сильнее, но я знал, что нельзя показать животному, что я слабее. Началась игра силы духа. Кто окажется более смелым и отважным, не проявив слабости в поведении, тот и выиграет. Несмотря на все мои старания, животное спокойно сидело на земле и, высунув розовый язык, пускало из пасти теплые пары, непрерывно следя за мной. Теперь я понял, насколько сложна для меня эта роль. Мои глаза начали уставать и постоянно отворачивались от сосредоточенного взгляда леопарда. Мое тело не чувствовало холода, потому что в битве взглядов я проиграл. Мое тело все покрылось потом от страха. Это были все еще теплые ощущения, но я вскоре начал чувствовать, как вместе с проигрышем, на смену тепла пришел холод. По телу поползли холодные, пронизывающие до костей, мурашки. Наконец, я стал чувствовать, как они, проникая вглубь моего тела, незаметно пробирались до глубин последней баррикады защитников, ведущих незримую и неутомимую борьбу, моего сознания. И, как последние не сдавшиеся, но уже покоренные защитники моей цитадели, сознание издавало последние барабанные мотивы моего сердца, выбрасывая белый флаг.
И в этот самый момент торжества победителя и барабанных звуков проигрыша, на поле битвы появляется новая действующая сила. Позади леопарда я с великим облегчением увидел Розу.
Заметив ее, леопард быстро поднялся и, семеня, подошел ко мне. Я замер в ожидании наихудшего. Но, к моему величайшему удивлению и облегчению, леопард лишь обнюхал мои ноги, затем обошел меня и уселся рядом. Роза улыбнулась и подбежала ко мне.
– Друг, – произнесла Роза, нежно касаясь рукой головы леопарда. Она гладила шерсть у него на спине и ласково говорила, словно пела: «Друг».
– Это – твой друг? – удивленно и, уже успокоившись, спросил я.
– Друг. – спокойно улыбаясь, по‑дружески и с теплом произнесла она.
Леопард почувствовал ласку, расслабился и начал тихо про себя мягко рычать.
Это не был свирепый голос. Скорее, это было рычание напоминающее звуки маленького месячного звереныша, который увидел свою мать и ласково ворковал при ее теплом и нежном касании.
Леопард, при непрерывных ласкающих движениях руки Розы, разлегся и вытянулся во весь рост, издавая нежное рычание. Я был поражен этим поведением хищника, способного своими острыми, как кинжалы, зубами за считанные секунды разорвать любую плоть, будь‑то животное или человек. Рядом с Розой этот свирепый хищник казался мягким и добродушным котенком с пушистой шерсткой, того глядишь и замурлычет какую‑нибудь песенку из кошачьего репертуара.
Я протянул руку к спокойно лежащему леопарду, но не смог дотронуться до него. Недавний страх все еще держал меня в своих крепких объятиях.
Роза взяла мою руку и нежно прижала ее к шерсти животного.
– Друг, – еще раз повторила она мне.
– Я понял, это твой друг, – не веря своим словам и действиям, я все же не отдернул руки и медленно провел ей по теплой, нагретой солнечными лучами и удивительно мягкой шерсти животного. Я чувствовал сквозь пушистый слой шерсти дыхание этого дикого хищника. Он позволил мне дотронуться до него, и в этот самый момент, я почувствовал, что касаюсь не леопарда, а нарушив или преодолев невидимую грань, разделяющую человеческое непонимание и боязнь перед природой, ее могущественными силами, я проник в ее объятия, перейдя эту границу внутри себя, начертанную и возведенную человеческими предрассудками и страхами перед непонятными для нас явлениями. Я оказался в самой ее середине, в пучине тишины и покоя, доступного лишь тем, кто преодолел в себе страх, пороки и с головой, и жгучим сердцем погрузился в безграничные, богатые ее владения. Так, я прикоснулся к живой и дикой природе, оказавшись в ее мудрых и нежных объятиях, где нет предрассудков, пороков, зависти, свойственной человеческой натуре, стремящихся все покорить и затоптать под себя, указывая всем на появление новой всемогущей и всех покоряющей, кто восстает против ее воли, твари.
На следующий день, во вр