– Он что, сгорел?
– Такова официальная версия. Но не верю я в это. Просто поменял юридическую личность, и сейчас живет где‑нибудь в свое удовольствие.
– А откуда ты вообще о нем знаешь? Если такой человек существует, то он весьма осторожным должен быть, чтобы не засветиться…
– Хочешь, чтобы рассказала?
– Конечно! – с преждевременным энтузиазмом согласился я.
– Только – уговор! Выполнишь?
– Что? – насторожился я. Так уж получается, что каждый раз, когда упоминается какой‑то уговор, попадаю в разные личные неприятности.
– То, что попрошу?
– Если смогу, то да. Только если смогу, без обещаний, – как можно аккуратнее согласился я.
– Сможешь, – веско произнесла она. – Существует такая восточная притча. Некий духовный учитель во всем являл образец аскетизма и умеренности, но при этом слыл жутким бабником и развратником. Ученики поражались, как такое вообще возможно? А он отвечал на подобные вопросы следующим образом: «если отрешусь еще и от этой своей привязанности, мне будет уже нечего делать в мире, и душа моя отправится в нирвану. Кто же тогда останется вас учить?»
– А притча… везет мне сегодня на всякие притчи. То сам рассказываю, то мне. А ты это к чему, собственно?
– Просто так вспомнилось, потому что вечно он с какими‑то молодыми девицами крутил. Так вот, попрошу тебя выяснить, что стало с этим нашим профессором в действительности.
– А зачем мне его искать? Найди сама. При твоих возможностях, разве это трудно?
– Трудно, он очень сильный и ловкий, и если не захочет, его никто из моих коллег не найдет. И я не найду. А вот ты – можешь. Там ничего такого, ты не думай, просто мне надо взять у него одну вещь, что он обещал вернуть и не вернул.
– Попытаюсь, – согласился я, поскольку отлично знал, как теперь зовут «погибшего» профессора…
Глава VII
Профессор
Теперь надо бы немного отвлечься и объяснить, откуда я вообще располагал сведениями об этом профессоре. Некоторое время назад выдалось жуткое лето. Сухое и жаркое. Почти по всей России горели леса и торфяники, воздух пропитался едким дымом, и жизнь в Москве сделалась невыносимой. Благодаря, как тогда думалось, удаче, в моем распоряжении оказалась путевка в удаленный пансионат. Вот так же, в белые ночи, я приехал сначала в Питер, а потом предстоял милый отдых в пансионате на берегу Балтики. Но перед самым пансионатом, когда до отхода «Метеора» оставалось менее суток, меня упросили передать книги некоему питерскому профессору. Попросили по‑дружески, так, что отпереться я не сумел. Кроме того, у профессора что‑то случилось с компьютером, и он не мог получить срочную электронную почту. Как сейчас помню, профессор оказался высоким энергичным дядькой лет пятидесяти. Причем выяснилось, что он и вправду профессор – доктор наук, преподававший в каком‑то университете. Спортивная фигура, окладистая борода с проседью, продолговатое лицо и смеющиеся глаза. На руке – очень запоминающийся перстень из серого металла. Особенно меня поразила пепельница из настоящего человеческого черепа на рабочем столе. Время от времени, курящий профессор стряхивал туда пепел, так что бесполезным украшением предмет точно не являлся. Компьютерную проблему я убрал быстро, и благодарный хозяин, рассыпаясь в любезностях, спросил, сколько он должен за работу. Ранее мне уже объяснили, что человек этот, крупный специалист по изучению нежити – разных непостижимых существ, что обитают вокруг, но мы, в силу врожденной слепоты своей, даже не догадываемся об их существовании. На меня тогда чего‑то нашло, и вместо оплаты я попросил рассказать о предмете научных трудов профессора. Так сказать – прочитать вводную лекцию. К великому удивлению, профессор согласился.
Примерно через неделю в некоей электронной газете написали, что профессор сгорел в деревянном доме в период ведения студенческой практики. Уже позже, на какой‑то вечеринке любителей танго, я повстречал чисто выбритого пятидесятилетнего господина, в котором узнал бывшего профессора. Живого и невредимого. Он вроде и не прятался. Объяснил, что теперь его зовут вовсе не Вилен Николаевич, как раньше, а совсем даже Алексей Сергеевич, и мы разговорились. Мой собеседник прозрачно намекнул, что в моих персональных интересах держать язык за зубами относительно его личности. Вот, собственно, и всё.
– Попытаюсь, – согласился я, поскольку отлично знал, как теперь зовут «погибшего» профессора, но так и не решил, рассказывать о нем, или пока лучше не надо.
Колдунья молча кивнула.
Только сейчас я заметил, что на ее рабочем столе, рядом с монитором, стоял весьма натуралистично выполненный пластмассовый фаллос в природную величину. Не то порнографическая скульптура, не то один из тех замечательных предметов, коими столь богаты ныне любые сексшопы и выставки эротической промышленности.
– Это что? – спросил я, указывая взглядом на предполагаемое изделие секс‑индустии.
– Это слепок пениса одного моего бывшего бой‑френда.
– Пластик? – для чего‑то задал я ненужный вопрос. И так ясно, что не слоновая кость.
– Да, какая‑то специальная пластмасса. Что, нравится? Знакомая скульпторша делает такое с оригинала заказчика за три тысячи рублей.
– А сам твой бывший не против рекламы интимных анатомических особенностей своего тела? – осведомился я, разглядывая слепок.
– Ему и при жизни‑то было глубоко пофигу, тем более, что он в «Репе» натурщиком подрабатывал. А уж после, когда начал по каким‑то демонстрациям разных протестующих шастать, да на антикварном аукционе работать, вообще ни до чего дела не стало. Потом мы окончательно расстались, за полгода до…
– Что так? В смысле – почему расстались‑то?
– Не потянул. Знаешь, я всегда думала, что парням постоянно надо, а ему только раз в неделю, представляешь?
– А тебе, естественно, недостаточно?
– Да! Для поддержания тонуса мне нужно два раза в день. Лучше – три, но хотя бы два. А он… может, с ним что‑то не так?
– Наверное, всё так. Люди ведь разные бывают, – начал мямлить я, – кому‑то надо больше, кому‑то меньше, а кому‑то… Уж кто, как не ты, должна разбираться в людях и ориентироваться в характерах. При такой‑то профессии.
– Всё понимаю, не дурочка! Но сначала у нас было так, как я хотела. И сколько хотела! Я же для него на всё бы пошла. Серьезно. Когда любимый мужчина находился со мной, я делала все, чтобы его ублажить. Но не в ущерб своему удовольствию. Ни‑ни! Короче, вела себя на манер гейши. Растворялась в партнере. А потом, стало у нас всё реже, реже и реже. Ну и вот, под конец только так, как сказала. Или вообще никак. А через пару‑тройку дней я только и мечтала, как бы сбежать и заняться собой и своими делами‑мыслями.
– Он же где‑то там в аукционном бизнесе работал? – спросил я, а она кивнула вместо ответа. – Ну вот, чего ты хочешь? Уставал, он. Всякие срочные дела, тёрки с начальством, проблемы разные. Стрессы. Вот и не хватало на тебя сил. Обычное дело.
– Обычное дело? – горько усмехнувшись, повторила молодая женщина. – Нет, ты не понимаешь. Так почти со всеми моими любовниками. Настоящими и бывшими. Поэтому я не то, что замуж, просто жить вместе никогда ни с кем не могла, только секс. Можно конечно целый день сидеть каждый в своей комнате и встречаться на кухне в соответствующей позе, но это как‑то не то... и не так. Не умею я быть наедине с собой, находясь в энергетическом поле партнера.
«И никогда не умела, – подумал я, – характер и избыток способностей не позволяет».
Она долго еще говорила, что не бывает вторых половинок, что в паре люди не по половинке, а каждый за единицу. Вместе они равны двум, вдвое больше чем один и вдвое сильнее, они – пара, главное только найти правильную пару. И так далее на ту же тему только с разными вариантами. Это начинало надоедать.
– Кстати, – полюбопытствовал я, – расскажи об этой твоей знакомой скульпторше.
– Хочешь запечатлеть своего дружка в твердом материале? – проговорила ведьма, нехорошо усмехнувшись.
– Да нет, если честно. Мне нужно поговорить с профессиональным скульптором совсем по другому делу. А тут повод. Рекомендацию дашь?
– Ничем не могу помочь, разве что телефон скажу. Она знакомая моего бывшего, а у него не очень‑то спросишь. Теперь он стал малоразговорчив. Знаю только, что зовут ее Лизавета, причем именно так, без «Е» в начале имени. Так по паспорту. А зачем тебе?
Я постарался уйти от ответа, незаметно переведя разговор на мою собственную личность и общие воспоминания. Сначала вспомнили давнее прошлое, а потом перешли к настоящему. Вернее – тоже к прошлому, но к недавнему. Без тонкостей и подробностей. Почему‑то беседа затронула моё хобби, то, чем я в свободное время занимался последние годы.
– Эти твои истории, – сказала она неожиданно домашним, будничным голосом, – выглядят как жалкие потуги на мистику, а где‑то к середине дела нить вообще теряется и кажется непонятным, чем же собственно там занят главный герой, то есть ты.
– Ага, – извиняющимся тоном ответил я, – вот будешь смеяться, но мне тоже это кажется. Так оно, собственно, в реальности и происходит.
– Тогда для чего это тебе?
– Ну, просто так, чтобы было, – вздохнул я. – Надо же чем‑то заниматься для души. И для кошелька тоже бывает полезно.
– За эту фигню что, прилично платят? – продолжала расспрашивать девушка, имея в виду мои детективные занятия.
– Не то чтобы прилично, но кое‑что перепадает иногда. Если клиент после окончания дела находится в состоянии эйфории, то, как правило, раскошеливается. Клиент получает желаемое, а я же кладу в карман гонорар.
– Слу‑у‑ушай, – медленно и тихо протянула она, – если это действительно так, что чего тебе в этой жизни надо? Занимаешься любимым делом, да еще и деньги за это получаешь.
– Да какие там деньги, – махнул рукой я. – Нестабильно это всё, то густо, то пусто… я вот вспомнил как мы с тобой тогда... В тот год, помнишь?
– Помню, конечно. Иногда я думаю, что скучаю по тебе, а потом вспоминаю то, что случилась по моей и твоей вине и говорю: «да пошло оно на фиг!», и все возвращается на круги своя. Какое‑то время тихо, а потом – опять накатывает. Иногда хочется выйти лунной ночью во двор, встать на четвереньки и завыть, как одинокий волк, потерявший свою подругу.
– Неужели всё так запущено?
– Не знаю. Ты же сам писал про колдунов и разную нежить, так чего спрашиваешь?
– На самом‑то деле, я знаю лишь то, что видел сам, а этого бывает крайне недостаточно. Берегини, русалки, полевики, лешие, городские демоны всякие… Кто там еще должен присутствовать по вашей науке?
– Есть еще малоизученные формы. Я вот недавно встретила другую нежить. Очень интересный вид, плохо и недостаточно описанный в специальной литературе. Внешне, сами особи напоминают людей, даже ничем, на непрофессиональный взгляд, от них не отличаются. Эти существа среди нас, но они намертво привязаны к очень ограниченному участку земной поверхности. Но в отличие от хранителей, свой участок не оберегают и ничего понятного не делают. За счет чего живут – тоже неясно. Данное диковинное явление природы замечено еще давно и многими. Есть даже рассказ о человеке, что не старел, зато сокращалась площадь его обитания, а когда зона жизни стала совсем мала, человек пересек невидимую границу и умер. Рассказ считается фантастическим, но в действительности отражает реальность. Поверь, я знаю, о чем говорю. Обычно такой человек ограничен своим домом, участком на даче или квартирой… Окружающие вряд ли чего заподозрят. Ну, домосед. Затворник. Мало ли что. Характер такой. Бывает. У него нет ни собеседников, ни собутыльников. Он всегда один. Когда же жизненный участок обитания не совпадает с жильем, то объект становится доступным для внешнего наблюдателя. Я не имею понятия, чем вызван данный феномен, каковы его физические основы и где место данного явления в общей картине мироздания. Похоже, человечество еще не готово к такому знанию.
– Может, это те самые существа, о которых говорилось в романе «Иероглиф счастья»? – предположил я. – Ни родных, ни друзей, ни дома. Не люди, а сущности, что следят за Миром по принципу «посланников Мефистофеля»?
– А что за роман? – заинтересовалось ведьма. – Кто автор? Ты меня заинтриговал.
– Это такой сентиментальный тоненький роман от Тани Воробей. Читал как‑то под влиянием настроения, знакомая посоветовала. Хотя роман ничего так, вполне. Про секту и бедняжку‑девочку, по любви туда угодившую. Девушкам должны нравиться подобные истории.
– Надо будет почитать. Короче, один такой удивительный персонаж попадается мне на глаза ежедневно. Выглядит, будто бомж, коим, скорее всего, и является. Зона обитания – один из выходов метро или ближайшее окрестности. У самого выхода, или внизу, в переходе, около лестницы. Он там всегда: в любой день, в любое время года, в любой час суток. Никуда не уходит. Дальше нескольких метров от выхода из метро не отдаляется. Он ничего не делает – только бродит туда‑сюда по очень ограниченному участку, или просто сидит, но обычно – стоит. Уже много лет на этом месте я его вижу, и он практически не меняется внешне. Он даже попал на гугловский панорамный фотоснимок, как часть окрестного пейзажа. Каждый день, как минимум дважды, прохожу я мимо этого человека. Не знаю ни его имени, ни откуда он, ни какова его судьба.
– Что, правда, никуда не уходит? – уточнил я.
– Правда, – твердо заявила колдунья. – И вот, как‑то раз, движимая любопытством и внутренней тягой к познанию неведомого, я подошла и попыталась его разговорить. Ничего не вышло. На вопросы он отвечал отдельными словами часто не совпадающими по смыслу и значению. Разговора не получилось, ничего узнать не удалось. А диалог выглядел примерно так: «Слушай, мужик, – обратилась к нему я, – чего ты тут торчишь всё время?» «Да вот... Я это…» – хрипло ответил бомж. «Могу с работой помочь. Надо? Нам в контору охранник круглосуточный нужен. Пойдешь?» «Так это…» «Есть где помыться, побриться, отоспаться, – поясняла я, – и вообще... всех удобств не обещаю, но жить можно. Диван, санузел, душевая. Телевизор». «Как только… вот», – изрек мужик. «Паспорт есть?» «А то!» «И в чем дело? – оживилась я. – Приходи, оформят. Смокинг носить не обязательно, главное присутствие и слежение за объектом охраны. Объект – двор». «Куда?» – вполне разумно спросил бомж. – «Сейчас… погоди… – я вырвала листок из блокнота, разборчиво написала адрес, телефон и ФИО нашего главного по хозяйственным вопросам, после чего сунула в руку мужику, – вот, зайдешь, спросишь Васильича. Я тут всё написала. А лучше позвони ему сначала. Трубка есть?» «Нет. Я это… так, в общем», – вполне понятно выдал мой собеседник. «Телефонную карту возьми, – я достала из сумочки карточку и запихнула мужику в ту же руку, в которой он уже держал записку. С карточкой я не беспокоилась – прямо у входа в метро, в пределах доступа бомжа, висел такой таксофон, сама с него звонила один раз. – Мне уже не нужна, а ты сам из автомата позвонишь. Справишься?» «А то! – вроде как согласился бомж. – Я это…» – «Ну, всё, бывай, опаздываю», – сказала я, и ушла в метро, а бомж так и остался где был. Судя по последующим событиям, никуда он не звонил, не ходил и не обращался. Ко мне тоже никто больше не адресовался по этому делу. Когда я проходила мимо, странный мужик никак не реагировал на мою личность, а я и не напоминала ему ни о чем. Всё осталось по‑прежнему.
– Возможно, что психбольной: расстройство личности, коммуникативное, социальное и реакционное... – рассеянно предположил я, – что‑то вроде аутизма, только благоприобретенного. Нет?
– Ты психиатр?
– Нет, конечно, – засмеялся я, – ты же знаешь, кто я.
– Знаю, – сердито подтвердила моя собеседница. – Вот и не лезь в дело, в котором не смыслишь ни шиша. Обычный человек так жить и говорить не смог бы.
– Ну да. А я о чем? Одинаковые действия, одиночество, неразборчивая речь. Вот тебе вполне рациональное объяснение, без всякой нежити. А знаешь, я как раз одного такого…
– Вечно ты пытаешься свести все к рациональному материализму, – хитро сказала ведьма. – Не надоело? Пора бы и перестать. Сколько всего нагляделся, а всё туда же…
– Ты погоди, дай мне сказать. Я ведь тоже такого бомжа знаю! Только в Москве. Все почти так, как ты рассказывала, и у метро всегда ошивается, только у нашего метро. Глаза красные и в руках что‑то постоянно вертит. Правда, я с ним не разговаривал ни разу, но дело имел.
– Как это? – заинтересовано спросила ведьма.
– А вот так. Недавно иду я к метро «Нахимовский проспект», как вдруг чувствую, кто‑то сзади за куртку схватил. Оборачиваюсь – а это он. Тот самый бомж. Сунул мне в руки какой‑то мешочек, и лапу тянет, будто просит что‑то. Типа подаяние. Ну, я вытащил из кармана горсть мелочи и отсыпал ему. Он монеты забрал и сразу же отстранился, словно вообще ни при чем. Я тогда не сразу сообразил, что получается, он мне этот мешочек вроде как продал. А когда я…
– Что за мешочек? – сухо оборвала она.
– Кожаный такой коричневый мешочек, похож на кисет для трубочного табака, – неохотно объяснил я, – только вместо последнего, там лежали игральные кости, всего пять штук. Причем не кубики, как это обычно бывает, а правильные октаэдры, где на каждой грани изображен свой собственный карточный символ, а не точки или там цифры. Король пик, туз треф, и так далее. Всего «колода» состояла из сорока разных «карт», что начинались с пятёрок до тузов каждой масти. Я потом голову себе сломал, что бы это могло значить? Для какой‑нибудь игры, или просто так… черт его разберет. А главное – мне‑то они зачем?
– У бомжа у этого спрашивал?
– Естественно, – подтвердил я. – А он глядит – дурак дураком, и какие‑то бессвязные слова в ответ говорит. «Кисет» назад не берет. Толку я от него не добился, ничего не понял, махнул рукой и ушел.
– Нарисовать можешь? Сами кости и этот кисет?
– Конечно, но проще показать. – улыбнулся я. – Я с тех пор стал с собой его таскать.
– Зачем это тебе? – спросила ведьма странным и каким‑то чужим голосом.
– Продезинфицировал на всякий случай, и всегда при себе держу. Почему‑то это кажется хорошей идеей.
– Странная мысль. Покажи, хочу посмотреть.
Я охотно достал «кисет» и выкатил содержимое на гладкий полированный стол.
– Симпатичные игрушки, – сказала колдунья, разглядывая кости, и при этом аккуратно трогая их кончиками пальцев. – Красивые. Сорок знаков… Вообще‑то сорок карт в колоде – редкость. Полная колода состоит из пятидесяти четырех карт, сокращенная – из тридцати шести, такая подходит для большинства карточных игр. Сорок, видимо, подобрали специально, чтобы подходило количеству граней пяти октаэдров… Есть, правда, и такие колоды. Например, для Truco Lite – игры, популярной в Латинской Америке, особенно в Бразилии. Эта игра может сравниться по известности разве что с нашим отечественным «дураком». Тур очень краток, думать вообще не приходиться, голова совершенно свободна. Играют неполной колодой как раз из сорока карт… Но вообще‑то, это гадательные кости, и тут не все так просто.
– Гадательные? Типа Таро, что ли?
– Ну‑у‑у… не совсем. Можно, конечно, и так сказать, только принцип совершенно иной. Хочешь, научу? Уж это‑то я могу себе позволить, да и тебе вреда не будет. Даже наоборот. Просто так их с собой таскать нельзя, они силу зря у тебя вытягивают. Их использовать надо. У тебя никаких особенных способностей нет, кроме, разве что, выраженной эмпатии, но с этими штуками справишься. Когда научишься с ними играть, всего‑то и останется – бросить и ждать результата.
– Научи, дело полезное, – охотно согласился я, понимая, что надо бы ее как‑то поддержать. Каким‑нибудь участием. Не умею я, к сожалению, быть внезапно сердечным с давно потерянными людьми, а уж с колдуньями – тем более. Никогда не умел. – Так что ты предлагаешь?
– Я предлагаю? – переспросила она, словно очнувшись от глубокого сна. – Ничего я не предлагаю. Ладно, сначала со своей подружкой разберись, а то она заждалась там вся, а затем буду тебя учить гаданию на этих костях. Дело долгое, неспешное. Спокойствия, тишины требует, сегодня мы точно ничего иного не успеем. Обещанную историю я тебе как‑нибудь в другой раз расскажу. Не бойся, не забуду.
Глава VIII
Вещи, обретшие душу
Ксюша не обманула. После того, как оставшихся ее гостей удалось разбудить и вытолкать на улицу, а решение проблемы синяка было найдено и успешно осуществлено, девушка помогла найти жильё. Про «квартиру всю вычистить» как‑то забылось и больше не озвучивалось, поэтому напоминать не решился. Не посчитал нужным.
Потом с Ксенией мы расстались, и больше не виделись. Последующие же события меня так закрутили, что об этой своеобразной девушке не вспоминалось уже долго.
Жильё, формально, оказалось именно таким, каким я его себе представлял – отдельная примерно пятнадцатиметровая комната окнами во двор, с компьютером и спальным местом. При теперешних питерских ценах, такое помещение могло стоить миллиона два, если покупать насовсем и платить рублями. Но я паршивый знаток недвижимости, да и не потянуть мне этого. Пока, во всяком случае. Комната являлась составной частью трехкомнатной коммуналки общей площади метров, наверное, сто‑ сто двадцать.
Зато компьютер ставил в тупик. Старинное ископаемое, грязноватый пожелтевший от времени двести восемьдесят шестой, с двумя щелями для дискет, без всяких там си‑ди‑ромов и ю‑эс‑би портов. Заляпанная клавиатура и пузатый вакуумный монитор, стоящий на системном блоке, дополняли картину. Как на этом работать, скажите на милость?
Устройство проживания прошло почти без проблем, если не считать разговора с единственным, на тот момент, жителем коммуналки – приземистым коротконогим дядькой лет сорока, одетым в старые кеды, мешковатые джинсы и полосатую флотскую тельняшку. Мужик смахивал на бывшего смотрителя маяка, уволенного со службы за систематическое пьянство и ненадлежащее исполнение должностных обязанностей.
– Только одно замечание, – несколько смущенно сказал сосед, пока я разглядывал компьютерного динозавра, – ключи тебе я дам, и платить будешь мне, но если что – я тут ни при делах! Эта комната пустует давно, хозяин пропал, его признали юридически мертвым, а право владения перешло к женщине, что живет сейчас в Австралии. Насколько знаю, она ни разу не появлялась тут после того, как уехала. Да, и еще одно: не трогай здесь ничего.
Судя по всему, такой подход считался вполне обычной практикой. Комнату время от времени сдавали, а доход шел непосредственно в карман соседу. Возможно, что‑то даже перепадало зарубежной хозяйке, но – вряд ли. Других постоянных жителей в коммуналке пока не наблюдалось, а спросить, живет ли там кто‑нибудь, ни повода, ни желания в тот момент не возникло.
– Как это – ничего не трогай? – удивился я. – А жить‑то каким образом? Я что, бесплотный дух?
– Ничего не выноси и оставь, как сейчас, чтобы если что, не возникло претензий, – уточнил вдруг отчего‑то занервничавший мужик.
– А хозяйке позвонить не проще будет? Или еще как‑нибудь с ней связаться, чтобы разрешения спросить?
– Куда звонить? В Австралию?
– Да какая разница? – удивился я. – Не на Марс же. Она должна была оставить свой телефон.
– Тебе что надо? Её телефон или крышу над головой? – стал терять терпение «смотритель маяка». – Вечно с вами, с москвичами, какие‑то проблемы.
– А почему ты решил, что я из Москвы? – удивился я. – Неужели так заметно?
– Заметно. Короче – будешь тут жить?
– Буду… скорее всего, – согласился я. – Пока осмотрюсь, что да как, и если всё устроит, то расплачусь сегодня вечером.
– Тогда слушай об особенностях местных порядков. Зовут меня – Дмитрий Павлович…
После подробного инструктажа, получения ключей и улаживания всяких мелких частностей, пришлось заявить, что устал и хочу отдохнуть (по‑моему, сосед намеревался выпить со мной за знакомство). Я запер дверь и стал внимательно разглядывать интерьер. Ничего особенного. Старый раскладной диван, деревянный стул, стол с упомянутым компьютером, и полка с какими‑то книгами. На окнах – зелёные льняные сильно выгоревшие шторы. Всё.
Чисто рефлекторно я принялся просматривать издания стоявшие на полке. Никакой системы. Потрепанные детективы, фантастика, несколько женских романов в бумажных обложках. Все популярные, наиболее читаемые авторы: Коуло Паэльо, Руолан Джоинг, Донья Дарцова, Марина Александрина, Лукьян Сергеенко, Устина Татьянова, Руна Дибина… Судя по времени издания, мини‑библиотечку регулярно пополняли жильцы. Думая об этом, я неспешно перебирал книги. Вдруг привлекла внимание симпатичная книжка, явно изданная еще в девяностых. Тэцуко Андо, «Люди и куклы». Меня всегда интересовал Дальний Восток, но как‑то бессистемно и урывками. Лет несколько назад минуло краткое увлечение Харуки Мураками, причем повезло начать с «Норвежского леса», единственного, пожалуй, наименее фантастического его романа. Похоже, многие читатели так и не поняли, что мистические истории, описанные прославленным японцем, никакая не фантастика. Мне всегда казалось, что автор просто рассказывал то, что происходило с ним самим и его близкими знакомыми. Случалось на самом деле.
Согласно издательской аннотации, книга «Люди и куклы» описывала традиционно‑японскую нежить, и всякие истории, с нею связанные. Как я откуда‑то уже знал, у всех народов нежить, в принципе, одна и та же, просто разные названия и некоторые особенности национального менталитета накладывали неповторимый местный колорит. Ну, и своеобразная эстетика фольклора, конечно же. Однако все оказалось не так просто.
Я раскрыл книгу в случайном месте и стал читать:
Цукумогами – вещи, обретшие душу, ожившие. Они происходят из артефактов или предметов, что существуют рядом с людьми в течение очень долгого времени, от ста лет и более, потому стали одушевленными и получили сознание. Цукумогами весьма отличаются по внешнему виду – в зависимости от сущности, типа вещей, из которых они происходят. Их нрав зависим от характера бывшего хозяина и эмоций, окружавших сам предмет. Например, те, что проистекают из бумажных фонарей или порванной обуви, могут иметь разрывы, что делаются глазами и острыми зубами, сообщая лицу жуткий вид. А вот носимые украшения или чайные плошки, наоборот, могут выглядеть «тёплыми», доброжелательными. Таким образом, нельзя однозначно охарактеризовать цукумогами, как сущностей злых или добрых, ибо по сути, это лишь название целого класса существ…
Интересно. Надо будет ознакомиться на досуге. Как раз незадолго перед отъездом в Питер, я закончил чтение книги «Внутренний демон». Вернее, серии из пяти книг. Про некоего симпатичного американского маньяка, с душой и вкусом убивающего исключительно других убийц‑маньяков, до которых у правосудия руки не дошли. Превосходный полумистический детективный триллер. Правда, из мистики там только странные сны главного героя, да некая разумная сущность, живущая в его сознании. В остальном все отлично. Несмотря на то, что это всё‑таки триллер, читается и воспринимается очень даже легко, что для расчленёнки немного неожиданно. В общем, прочитать стоит всем, кроме, разве что, наиболее слабонервных. Литературная основа, кстати, определенно лучше снятого по ее мотивам сериала. Причем в разы. Кино в неоправданной пропорции сильно разбавлено всякой ерундой, причем с каждой серией содержание ерунды повышается. Если первый сезон еще более‑менее вменяем, то дальше в сериале пошла такая фигня, что на ее фоне редкие сцены расчленения смотрятся как самые настоящие проблески нормальности. Но все эти книжки давно прочитаны, последняя – где‑то недели три назад. Пролистав еще сколько‑то страниц, я снова увлекся:
Юки‑онна – персонаж японского фольклора. Описывается совершенно белой, почти прозрачной, словно изо льда, и очень красивой. Ходит неторопливо, изящно, появляется чаще в сумерках или ночью во время снегопада, в метель, особенно в первые дни Нового года. При том она может объявиться в любом месте, где идёт снег, её видели даже в крупных городах. «Умереть насильственной смертью» и «жениться на Юки‑онна» во многих областях Японии – синонимы. В японском фольклоре есть истории про то, как Юки‑онна является обычному мужчине, и после этого к нему приходит очень красивая девушка, которая затем становится его женой. Она заботится о нем, рожает от него детей, вместе с мужем воспитывает их. Если невзначай муж узнает, что его супруга на самом деле Юки‑онна, то ей приходится навсегда покинуть его, иначе…
Тут в дверь постучали, и дочитать я не успел. Помня о запрете на трогание вещей, поставил книжку на место и открыл дверь.
– Да, еще одно, – скороговоркой изрек сосед. – Живу тут редко, летом на даче в основном, так что давай всё решим сейчас, вечера ждать не будем, а то скоро уезжаю.
– Скорее всего, пробуду у вас недели три‑четыре. Как получится.
– Ладно. Тогда заплати за четыре недели вперед, а там видно будет. Если заплатишь еще тыщу, расскажу, где на кухне спрятана кофемолка, турка и банка аравийского кофе. Сам не найдешь. Еще о почтовом ящике надо сказать. Выгребать не забудь, а то переполнится. Всё, что достанешь, складывай в эту картонку, – мужик показал на коробку из‑под водки, что стояла в коридоре справа от входа. – Если надумаешь остаться подольше, позвонишь. Давал свой телефон?